По прозвищу Святой. Книга первая

Глава семнадцатая

Солнце только что зашло, и над Лугинами растеклись долгие сумерки. Пока ещё летние, но уже совсем скоро в эти края придёт осень, и всё изменится.

Вот она, Виктория штрассе, бывшая Советская. Дом семнадцать, в котором живёт комендант Густав Вебер должен быть чуть дальше.

Не доходя до дома с десяток шагов, Максим остановился под раскидистым тополем, прислушался.

Тихо.

Где-то вдалеке брешут собаки, да погромыхивают на булыжнике колёса одинокой телеги.

Не торопясь, он обогнул квартал, держась настороже.

Никого. Только на соседней улице припаркован одинокий легковой «опель», а из распахнутых окон рядом стоящей избы несутся звуки патефона, весёлый женский смех, звон стаканов и гортанный немецкий говор.

Ага, кто-то из господ офицеров отдыхает. Что ж, правильно, сам бог велел воскресным-то вечером.

Он вернулся назад, к дому коменданта. Снова прислушался, перейдя в сверхрежим.

Нет, всё тихо. Показалось.

Вошёл во двор, постаравшись не скрипнуть калиткой.

На крыльце умывался большой серый кот с подранным ухом. Увидев Максима, прервался, внимательно посмотрел на гостя жёлтыми глазами, зевнул беззвучно.

Максим наклонился, протянул руку, спросил шёпотом:

— Что, серенький, есть тут посторонние?

Кот обнюхал пальцы Максима, позволил себя погладить, бесшумно спрыгнул с крыльца и канул в ближайшие лопухи.

Максим ещё раз оглядел улицу (никого), постучал.

Дверь открыл комендант Густав Вебер. Был он облачён в галифе, белую майку и надраенные до блеска сапоги. Выпирающий живот поддерживали подтяжки. От коменданта густо пахло шнапсом и салом с чесноком.

— А, это вы, Макс, — сказал он. — Входите.

Максим вошёл, огляделся, прислушался. Было тихо. Только тикали где-то в комнате часы-ходики.

— Вы одни, Вебер?

— Конечно, один, — буркнул тот. — Мы же договаривались. Проходите в комнату.

— Я посмотрю, с вашего позволения, — сказал Макс.

— Конечно.

Слева — кухня с дровяной плитой, простым деревянным столом, буфетом и парой табуреток.

Прямо — небольшая комната. Металлическая кровать, застеленная серым шерстяным одеялом, шкаф, стул, низкое окно с ситцевой занавеской.

Направо ещё две комнаты одна за другой. В первой накрыт немудрёный стол: консервы, нарезанный чёрный хлеб, варёная картошка, сало, квашеная капуста, початая бутылка шнапса. Одна тарелка чистая, с другой ели. Пара рюмок, приборы. Под потолком горит неяркая электрическая лампочка.

Во второй — спальня.

Вроде, всё чисто.

Максим присел за стол. Вебер уселся напротив:

— Принесли?

Максим медлил. Что-то было не так. Комендант не смотрел в глаза. Да, он был выпивши и довольно крепко. В таком состоянии взгляд у людей теряет фокусировку, «плавает». Но здесь что-то другое.

— Всё в порядке, Вебер? — спросил Максим.

Комендант взялся за бутылку:

— Будете?

Максим отрицательно покачал головой.

— А я выпью.

Он налил полную рюмку, махом опрокинул в рот. Ухватил пальцами капусту, отправил следом. Вытер руку о майку.

— Да, всё в порядке, — ответил, всё так же не глядя в глаза. — Если, конечно, всё это, — последовал неопределённый жест рукой, — можно назвать хоть каким-то порядком. — Вы деньги принесли?

И тут Максим услышал шаги. Кто-то легко и быстро вбежал на крыльцо, без стука отворил дверь, вошёл.

Максим встал, подошёл к окну, одёрнул занавеску. В сгущающихся сумерках различил фигуры двух солдат с автоматами на груди.

— Им приказано стрелять на поражение при малейшей попытке бежать, — раздался сзади весёлый мужской голос. — Дом окружён моими людьми, так что я бы не советовал.

Говорили по-немецки.

Максим обернулся.

При входе в комнату стоял подтянутый молодой штурмбанфюрер с люгером в правой руке и насмешливой улыбкой на тонких губах. За спиной штурмбанфюрера маячил солдат с карабином за плечами. Светло-серые глаза штурмбанфюрера смотрели твёрдо, уверенно, холодно.

Стоял он, вроде бы, расслаблено, но Максим видел, как плавно движется ствол пистолета, сопровождая каждое его движение. Обученный, волчара. Настоящий охотник. Ну ладно.

— Кто вы такой? — спросил он по-немецки. — Я обычный немецкий коммерсант Макс Губер. Законопослушный.

— Что вы говорите? — изумился штурмбанфюрер. — А я — der Weihnachtsmann [1] Поднимите руки, господин коммерсант. Медленно. Ну⁈

Максим поднял руки.

— Ганс, обыщи его, — приказал эсесовец.

Солдат с карабином обошёл начальство и двинулся к Максиму. Максим его узнал. Тот самый Ганс из патруля в Лугинах.

Ну, извини.

В тот момент, когда Ганс перекрыл собой директрису выстрела, Максим перешёл в сверхрежим и начал двигаться. Солдату Гансу показалось, что человек с поднятыми руками просто исчез и в туже секунду оказался вплотную к нему. Что-то острое и холодное полоснуло по горлу, в следующее мгновение всё существо Ганса заполнила горячая боль. Он схватился руками за горло, пытаясь остановить кровь, потоком хлынувшую на мундир, зашатался, рухнул на колени, повалился на бок и затих на дощатом полу.

Грянул выстрел.

Стрелял штурмбанфюрер.

Девятимиллиметровая пуля разбила окно и вылетела наружу.

Но Максима там уже небыло. Он спрятал нож, одним плавным и быстрым, отточенным на тренировках движением, отобрал у противника люгер и вышел из сверхрежима.

Штурмбанфюрер моргнул и посмотрел на свою пустую руку.

Только что в ней был пистолет, и вот уже он смотрит ему в грудь, находясь совсем в другой руке.

— Спокойно, господин штурмбанфюрер, — сказал тот, кто называл себя коммерсантом Максом Губером. — Без паники. Ведите себя правильно, и никто не пострадает. Кроме этого мальчишки Ганса, он кивнул на солдата на полу, который уже затих в луже крови. — Но вы сами виноваты. Я не люблю, когда меня обыскивают. Значит, будет так. Сейчас мы с вами под руку выйдем отсюда, и вы отдадите солдатам снаружи приказ не стрелять. Всё понятно?

— Я убью тебя, Макс Губер, — процедил сквозь зубы эсесовец. — Или кто ты там. Клянусь. Поймаю и убью.

— Ну, это мы посмотрим, — сказал Макс. — Пока я точно могу сказать, что на волосок от смерти ты, а не я. Но шанс выжить, повторю, у тебя есть. Итак, мы выходим, и ты отдаёшь приказ не стрелять и всем оставаться на месте. Это понятно?

— Понятно, — неохотно буркнул эсесовец.

— Тот легковой серый «опель» на соседней улице. Он твой, верно?

Штурмбанфюрер промолчал, играя желваками.

— Поздравляю, засада почти удалась. Но только почти. Ключи, надеюсь, у тебя?

Штурмбанфюрер молчал.

Ствол пистолета упёрся ему в лоб.

— Советую говорить. Моя доброта не бесконечна.

— Ключи в замке.

— Отлично. Мы выходим, идём к машине, ты садишься за руль, и мы уезжаем. Пошли.

— А…я? — хрипло осведомился Вебер.

— Сиди, пей, — сказал Максим. — Это всё, что я могу тебе предложить.

Первым на крыльцо вышел штурмбанфюрер. Было уже почти совсем темно.

— Это я! — громко сообщил он. — Штурмбанфюрер Георг Йегер. Приказываю опустить оружие и не стрелять! Ещё раз. Приказываю опустить оружие и не стрелять!

Рука об руку Йегер и Максим спустились с крыльца. Правым боком Йегер чувствовал ствол люгера. Его люгера.

Они вышли за калитку и проследовали пустынной улицей к машине. Окно избы напротив было уже закрыто, и звуки импровизированной гулянки утихли.

Сели в машину (оба с правой стороны, Максим заставил Йегера протиснуться на место водителя).

— Заводи, поехали, — скомандовал Максим.

— Куда?

— Я покажу.

Они выехали из Лугин, проехали три километра по пустынной мощёной камнем дороге в сторону Белокоровичей. За селом Лугинки Максим велел остановить машину.

— Здесь выйду, — сказал он и приставил люгер к голове штурмбанфюрера.

— Ты же обещал, — сквозь зубы выдавил Йегер. Он не боялся смерти. Но было обидно. Чертовски обидно. Этот человек переиграл его по всем пунктам.

— Не ссы, — по-русски сказал коммерсант Макс Губер. — Русское слово дороже немецкого. Запомни это.

Он нажал на спусковой крючок.

Грохнул выстрел. Пуля обожгла голову Йегеру, и штурмбанфюрер сполз на сиденье, потеряв сознание. Кровь потекла вниз, заползая под воротник мундира.

Максим забрал из кобуры Йегера запасную обойму, вышел из машины и через мгновение исчез в темноте.

Тарас Гайдук обедал. Только что он выпил стопку отличной свекольной самогонки и теперь заедал её огненным борщом, время от времени откусывая от ломтя ржаного хлеба и бросая в рот целые дольки ядрёного чеснока. Борщ был отличный — такой, как надо. Наваристый, со сметаной и мозговой костью.

В открытое окно хаты залетал лёгкий тёплый ветерок.

Хорошо!

Тарас налил вторую стопку, выпил, крякнул, утёр пот со лба.

Он всегда потел, когда работал, вкусно ел или не менее вкусно развлекался с какой-нибудь сговорчивой бабёнкой. Сейчас, когда началась война, сговорчивых стало гораздо больше. Выбирай на любой вкус. Что ж, понятно, жить все хотят. А хорошо жить — ещё лучше. Тарас не жадный, и всегда готов за сладкие любовные утехи заплатить едой, а то и деньгами. Не жадный, и не злой. Он нём говорят — бешеный, мол. Знает он про эти разговоры. Ничего не бешеный. Просто не любит, когда ему перечат. А что? Имеет право. Он — командир. Под его началом почти двести весёлых чубатых хлопцев, готовых по его слову на всё. Особенно, если дело касается уничтожения жидов и краснопузых всех мастей. Ещё — москалей, поляков и бандеровцев, но последние могут и подождать немного. Сначала с первыми надо разобраться.

Без стука вошёл его помощник Богдан Король.

Среднего роста, румяный, улыбчивый, с покатыми плечами и широкими бабьими бёдрами. Ходили слухи, что Бодя при случае не против предоставить свой толстый зад тому, кто на него позарится, но Тарасу было плевать. Среди тех, кто посвятил свою жизнь освобождению Украины от жидов, большевиков и всей остальной сволочи, такие, как Бодя, были не редкость. Руководство смотрело на подобные забавы своих подчинённых сквозь пальцы, значит, и Тарасу не стоило лазать в чужие постели. Во всех смыслах. Своих, слава Богу, хватает.

Бодя выглядел довольным. Глаза смеются, рот до ушей.

— Ну, — спросил Тарас, наливая себе третью стопку. — Чего?

— Смачного [2], Тарас Григорьевич, — сказал Богдан.

— Дякую, аж пiдскакую [3], — ответил Тарас.

Кроме всего прочего, Гайдук страшно гордился, что по имени-отчеству является полным тёзкой великого Тараса Шевченко.

— Анекдот розповiли. Смiшний, аж не можу. [4]

— Розповiдай. Я ж бачу, ты зараз лопнешь. [5]

— Зустрiчаются кум Iван та кум Степан. Кум Iван каже:

— Пiшов я вчора на рiчку лапати рибу. Тiльки сiв, бачу, по берегу йде жид. Я йому ногою — гуп! Вiн в волу скочив, та втопився. Сижу далi, лапаю рибу, бачу по берегу йде два жида. Я ногою — гуп, гуп! Вони оба два в воду поскакали та втопилися. Сижу далi, лапаю рибу, бачу по берегу йде вже три жида. Я iм ногою — гуп! гуп! гуп! Вони всi в воду поскакали, та втопилися. Сижу дали, лапаю рибу, нiкого не чiпаю. Бачу по берегу йде велика-велика купа жидiв!..

— Брешешь, кум Iван.

— Брешу, кум Степан. Але, якшо б ти знав, як я iх ненавиджу! [6]

Тарас поставил на стол стопку с самогоном и захохотал.

Бодя, довольный произведенным эффектом, засмеялся вместе с ним.

Ух, — сказал Тарас, отсмеявшись. — Добре! Але як я iх ненавиджу! — повторил с удовольствием. Выпил самогонки, заел хлебом, отправил в рот ложку борща.

Дверь без стука отворилась, и в горницу вошёл немец. Да какой! Чёрная эсесовская форма сидит, как влитая. Сапоги сияют. На животе, на ремне — кобура с пистолетом. Руки затянуты в чёрные тонкие лайковые перчатки. Голова под фуражкой перевязана белоснежным бинтом. Гладко выбрит. Лицо, словно вырублено из холодного северного камня. Тонкие губы. Светло-серые глаза, под взглядом которых хочется немедленно вытянуться по стойке «смирно», выбросить вперёд и вверх правую руку и гаркнуть: «Хайль Гитлер!»

Однако Тарас сдержался. Этот немец сам к нему пришёл. Значит, ему что-то надо. Значит, можно поторговаться.

— Добрий день, пан офiцер, — вежливо поздоровался он. — Прошу ciдати. [7] Шнапсу? — он кивнул на бутылку самогона.

— Ньет, — сказал немец по-русски с сильным акцентом. — Ты Тарас Гайдук?

— Я, — ответил Тарас и неожиданно для самого себя добавил по-русски, — К вашим услугам.

— Правильно, — кивнул немец. — Мнье будет нужно твой услуга.

Он сделал два шага вперёд, остановился перед стулом, придвинутым к столу, покосился на Богдана, сидящего на лавке, едва заметно повёл глазами.

Бодя вскочил, отодвинул стул:

— Прошу, господин.

Эсесовец сел, уставился на Тараса. Некоторое время тот выдерживал его холодный изучающий взгляд. Потом не выдержал, отвёл глаза. Взялся за бутылку, налил себе самогонки.

— Я — штурмбанфюрер СС Георг Йегер, — представился немец. — Слышал?

— Никак нет, — ответил почтительно Тарас. Он не слишком любил немцев, нутром ощущая их презрительное отношении не только к москалям, но и к «справжнiм украiнцям» [7] Однако нелюбовь эту прятал подальше, понимая, кто сейчас настоящий хозяин на украинской земле. Подчиняться же хозяину было у него в крови. Поколения его предков подчинялись, и он подчинялся. Хотя никогда бы не признался в этом даже сам себе.

— Значит, услышишь, — немец улыбнулся. Тарасу неожиданно стало холодно.

— Деньги хочешь работать? — осведомился немец.

— Э… заработать?

— За-работать, йа. Хочешь?

— Кто ж не хочет.

— Партизанен. Мнье нужен партизанен, — он вытащил из внутреннего кармана листовку, бросил на стол. — Этот.

Тарас взял лист бумаги. На нём неизвестным художником был изображён молодой черноволосый симпатичный парень. Тарасу дажее показалось, что он похож на какого-то киноактёра, но вот на какого припомнить не смог.

«Разыскивается опасный бандит!» — было напечатано на листовке. «Может называться Максом Губером или Михаилом Златопольским. Хорошо говорит по-русски и по-немецки. За сведения о местонахождении награда 10 000 ₽ и две свиньи».

Десять тысяч были неплохими деньгами. Очень неплохими. Однако Тарас предпочитал рейхсмарки.

— Я его не знаю, — сообщил. — Впервые вижу. Это партизан?

— Бандит. Партизан. Преступник, — пояснил штурмбанфюрер. — Он мнье нужен. Есть сведений, что он скрываться в лес. Лес за речка Жерев, — штурмбанфюрер махнул рукой в сторону, где, по его мнению, протекала речка Жерев. — Знать этот лес?

— Знать, — кивнул Тарас. — Сколько?

— Деньег?

— Да, денег. Сколько вы хотите за его голову и головы партизан. Всех, кого найду.

— Если привести его ко мне живой — получить двадцать тысяч. Мьёртвый — десять и пять тысяч.

— Пятнадцать, значит.

— Так, пятнад-цать.

— Нет, — покачал головой Тарас. — По десять тысяч рублей за каждого партизана и пятнадцать тысяч за этого Макса, если найду. Не рублей. Рехсмарок.

— Ого, — засмеялся немец. — Как у вас говорить… Губа не дура?

— Какая есть, — сказал Тарас. — Вам решать.

— Десять тысяч рейхсмарок, — сказал немец.

— Четырнадцать. И ни маркой меньше. Мне с хлопцами делиться.

Немец подумал.

— Гут, — кивнул. — Четырнадцать и по десять тысяч рублей за каждый живой партизанен. За мёртвый — пять.

— По рукам, — сказал Тарас. — И ещё мне потребуется зброя. Оружие.

— Оружие?

— У моих хлопцев есть оружие, но для таких операций его мало, и оно… как сказать… не очень хорошее. Старое. Хорошо бы ваше оружие, немецкое. Винтовки, автоматы. Пулемёт бы не помешал. Ручной. А лучше два.

— Немецкое — нет, — покачал головой немец. — Советское могу обещать. Трофеи.

— Сойдёт и советское. Если целое. И патронов к нему…

Они обсуждали условия сделки, торговались, и никто из них, включая Бодю Короля, который внимательно и почтительно слушал начальство, не замечали иссиня-чёрного матового жука с длинными усиками-антеннами. Жук сидел за открытым окном на карнизе, грелся на солнышке, а когда разговор закончился, снялся, набрал высоту, превратился в едва заметную точку и пропал.

[1] Дед Мороз

[2] Приятного аппетита (укр.)

[3] Спасибо, аж подпрыгиваю (укр.)

[4] Анекдот рассказали. Смешной, аж не могу (укр.)

[5] Рассказывай. Я ж вижу, ты сейчас лопнешь (укр.)

[6] Встречаются кум Иван и кум Степан. Кум Иван говорит:

— Пошёл я вчера на речку ловить рыбу. Только сел, вижу, по берегу идёт жид. Я ему ногой — гуп! Он в воду прыгнул и утопился. Сижу дальше, ловлю рыбу, вижу по берегу идёт два жида. Я им ногой — гуп! гуп! Они оба в воду прыгнули и утопились. Сижу дальше, ловлю рыбу, вижу по берегу идёт уже три жида. Я им ногою — гуп! гуп! гуп! Они все в воду попрыгали и утопились. Сижу дальше, ловлю рыбу, никого не трогаю. Вижу, по берегу идёт большая-большая куча жидов!..

— Врёшь, кум Иван.

— Вру, кум Степан. Но если б ты знал, как я их ненавижу! (укр.)

[6] Добрый день, господин офицер. Прошу садиться (укр.)

[7] Настоящим украинцам (укр.)