По прозвищу Святой. Книга первая

Глава двадцать первая

Ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое августа выдалась тёмная. С северо-запада потянуло холодным осенним ветром. Небо сплошняком затянули облака, откуда время от времени срывался дождь.

Отряд в сорок партизан вышел на левый берег речки Жерев со стороны леса в начале первого ночи. Здесь они разделились. Двадцать человек с носилками (стандартные немецкие разборные носилки были среди снаряжения, которое досталось партизанам после нападения на поезд) остались на опушке. Остальные через брод перебрались на другой берег и пошли к воинской части. Дождь, который к этому времени уже вовсю шелестел по траве и листьям деревьев, заглушал их шаги. Впрочем, старались идти бесшумно, плавно, как учил младший лейтенант Николай Свят по прозвищу Святой.

Надо сказать, что авторитет Максима в отряде к этому времени поднялся на неимоверную высоту. Все видели и понимали, что этот человек не похож на остальных. Даже самые лучшие — сильные, ловкие, сообразительные и умелые отставали от него, как инвалид отстаёт от здорового, а старый от молодого. При этом Максим всячески подчёркивал, что командиром отряда остаётся Иван Сергеевич Нечипоренко, а комиссаром Остап Богданович Сердюк. У него — особое задание, он появляется в отряде, когда захочет, уходит тоже, когда захочет и ни перед кем не отчитывается. Приказывать другим может. Но только тогда, когда его на это уполномочивают командир и комиссар.

После нападения на поезд, когда Максим практически в одиночку справился с охраной, Нечипоренко с Сердюком попытались выяснить, откуда у него такие умения. Но ничего не вышло. Максим отговорился военной тайной. Единственное, в чём он признался — это в том, что прошёл специальную подготовку.

— Существуют специальные методы тренировок, — объяснял он, — которые позволяют человеку достичь невероятных результатов. То есть, другим людям эти результаты будут казаться невероятными, а для тренированного человека они будут в порядке вещей.

— Например, — настаивал Нечипоренко. — Какие методы? Мы тоже хотим, нам с немцами воевать.

— Ну хорошо, — соглашался Максим. — Про обязательную зарядку по утрам и физические упражнения рассказывать или сами понимаете, насколько это укрепляет здоровье и делает человека крепче и сильнее? Зарядка по утрам для всех в обязательном порядке — это первое. Соорудите турник, это просто, пусть мужчины подтягиваются. Да и женщины тоже, кто сможет и захочет. Можно сделать простейшую штангу для укрепления мускулатуры, упражнения с ней я покажу. Далее, для тех, кто ходит в рейды, разведчиков, да и остальным пригодится. Дышать при ходьбе и беге нужно ритмично, на счёт, носом. Курить лучше бросить или очень сильно ограничить, потому что курево не только вредно для здоровья, но ещё может легко выдать человека. Ночное зрение. Ночью, особенно безлунной, не пялься в упор на предмет, краем глаза смотри, боковым зрением, тогда разглядишь. Слух. Дай-ка твои часы, Иван Сергеевич.

Нечипоренко снял с руки часы, протянул Максиму.

Максим поднёс часы к его уху:

— Слышишь тиканье?

— Слышу.

— А так, — Максим отвел часы примерно на полметра.

— Э… слышу. Но слабо.

— А так? — теперь рука Максима с часами была в метре от Нечипоренко.

— Уже нет, не слышу.

Максим вернул часы.

— Каждый день делай это упражнение с каждым разом понемногу отодвигая часы и через месяц будешь слышать, как собака. Ну, почти. То же самое с реакцией, памятью, вниманием. Я покажу простейшие упражнения по развитию всего этого. Но, повторю, делать нужно каждый день, без пропусков. Тогда будет результат.

Конечно, за то недолгое время, которое Максим находился в отряде, больших результатов в тренировках добиться было нереально. Но кое-что всё-таки сделать удалось. В первую очередь за счёт того, что люди, с которыми работал Максим, были, в основном, молодые. А молодости свойственен азарт и соревновательность. Если Николай может, думали они, то и мы сможем.

Так что в этот ночной рейд пошли хоть немного, но подготовленные партизаны. Во всяком случае, порядок действий Максим постарался вбить в них намертво.

Неподалёку от воинской части отряд снова разделился. Четверо окружили барак, в котором спали офицеры и унтер-офицеры. Залегли в зарослях боярышника, взяли на прицел вход и окна.

Ещё двое легли в засаду возле дома капитана.

Остальные двинулись вдоль забора к северной его части. Их задача была сидеть за забором тихо и ждать сигнала командира. То есть, Николая. На случай, если что-то пойдёт не по плану, они должны были помочь товарищам уничтожить командира роты, офицеров и унтер-офицеров, а затем, не вступая в бой с основными силами, отходить к реке и далее — в лес, прихватив с собой остальных.

— А как же ты? — спросил Стёпка, когда Максим излагал свой план. — То есть, если что-то пойдёт не так, мы должны тебя бросить?

— Да. Вас двадцать против двухсот. Даже, если немцы потеряют командный состав, они всё равно вас задавят, без вариантов. Я тоже уйду, не беспокойтесь. Уйду и уведу за собой немцев. Но это в самом крайнем случае. Уверен, что у нас всё получится.

Чтобы попасть к КПП, нужно было пройти по тропинке, вьющейся между сосен около ста метров.

Максим, одетый в форму унтершарфюрера СС, преодолел эти сто метров бегом, не скрываясь потянул на себя дверь КПП, уверенно вошёл внутрь. Дежурный — обычный пехотный ефрейтор при виде унтершаршарфюрера, прищурился, его рука потянулась к кобуре на поясе.

Ага, значит, номер уже непрокатывает, подумал Максим.

— Хайль Гитлер, — сказал он, шагнул вперёд и ударил ефрейтора ножом в сердце. Быстро, сильно и точно.

— Х-ххх… — сказал ефрейтор и осел на стуле, уронив голову на грудь.

Максим выдернул нож, вытер его о форму ефрейтора, перерезал телефонный провод. Затем быстро, пока не успела натечь на пол кровь, подхватил ефрейтора под мышки, выволок наружу, спрятал в близлежащих кустах. Туда же, в кусты, сунул «маузер», который обнаружился в помещения. Не мог ефрейтор покинуть КПП, к примеру, по малой нужде, и оставить внутри оружие. А вот с оружием — мог. Ненадолго. Правда, перерезанный телефонный провод как бы намекает, но пока его заметят… Да и кто? Не успеют по любому. Кстати, надо спешить.

Максим перебежал дорогу, перешёл в сверхрежим, нашёл тропинку, которую приметил, когда изучал местность с помощью дрона-разведчика. Тропинка шла вдоль забора, сворачивала к прудам и затем сливалась с грунтовой дорогой, проходящей между вторым и третьим прудом.

Здесь был шлагбаум и будка с часовым. Часовой, однако, в будке не сидел, а, накинув плащ-палатку в камуфляжных разводах, стоял возле шлагбаума, курил, пряча сигарету в кулаке от дождя. На груди — MP-40.

Это хорошо, подумал Максим, лишний автомат нам всегда пригодится. Всё также, в сверхрежиме, он тенью метнулся по дороге прямо к часовому.

Примерно сорок метров. Две с половиной секунды.

Часовой заметил движение, но понять, что это, не успел. Единственное, что он успел — бросить сигарету, вскинуть автомат и громко сказать:

— Halt! [1]

Ну как громко… Для Максима громко. Для любого другого, окажись он рядом, — не очень. К тому же дождь. К тому же никого другого рядом нет. Максим бы заметил.

Передёрнуть затвор солдат не успел.

Левой рукой Максим рванул автомат вверх, выворачивая оружие из пальцев, а правой одновременно нанёс удар ножом. Точно так же — в сердце.

Немецкий солдат как-то по-детски всхлипнул и повалился на мокрую землю. Автомат остался в руках Максима.

Он забрал у мёртвого немца подсумки с магазинами, снял и накинул на себя плащ-палатку (всё-таки защита от дождя), столкнул тело под откос, к воде.

Заглянул в будку. Здесь тоже стоял полевой телефон. Р-раз, концы провода болтаются, связи нет, и — дальше.

Часовому у парка с техникой и конюшней Максим перерезал горло. Крови много, но так было удобнее — удалось подобраться сзади. Оружие — «маузер» — забирать не стал. Тело бросил в ближайшем боксе с грузовым «опелем».

Теперь последний — у штаба. На хрена они вообще его здесь поставили? Лучше бы у казармы, — там, где люди и оружейка. Впрочем, там наверняка тоже есть дежурные, только внутри.

«Штабного» удалось снять совсем просто — он вышагивал вдоль здания штаба взад-вперёд, поэтому Максим просто дождался, когда тот дойдёт до угла и повернётся, прыгнул сзади, перерезал горло и оттащил тело за угол.

Оставался последний часовой — у склада с боеприпасами.

Сам склад был обнесён высоким забором из колючей проволоки. Бесшумно перелезть не получится даже со способностями Максима. Перерезать? Тоже долго. Значит, внаглую.

— Стой, кто идёт! — часовой в плащ-палатке и тоже с автоматом на груди, шагнул вперёд, отделившись от стены склада, который представлял собой утопленную в землю и накрытую шифером одноэтажную бетонную коробку.

— Начальник караула, — спокойно ответил Максим, входя в проём между двумя столбами. Ворот здесь, на счастье, не было. Видимо, немцы не захотели возиться, посчитали, что достаточно и часового для контроля за проходом.

— Начальник караула? — переспросил часовой. — Стойте на месте и осветите своё лицо.

— Ты охренел, солдат? — спросил Макс. — Это я, фельдфебель Грабовски!

— Господин фельдфебель? — снова переспросил часовой, но уверенности в его голосе поубавилось. — Но вы же…

Договорить он не успел. Максим уже был рядом, левой рукой зажал часовому рот, сильно толкнул, прижимая к стене, а правой нанёс три молниеносных удара ножом — в живот и два в горло.

Кровь из пробитой сонной артерии брызнула во все стороны, горячие её капли попали на лицо Максиму.

— Тихо, тихо, — прошептал он, придерживая тело, чтобы оно бесшумно опустилось на землю. — Тихо, уже всё.

Через двадцать секунд он стоял возле северной части забора. Прислушался. Молодцы, тихо сидят, даже он не слышит.

Максим негромко мяукнул два раза. Тут же послышался ответный «мяв», а в следующую секунду из-за забора полезли партизаны.

— Всё по плану, — шепнул Максим. — Вперёд.

Двухэтажная кирпичная казарма, в которой располагалась пехотная немецкая рота, была окружена за три минуты.

Максим первым вытащил из мешка две бутылки с заранее приготовленным «коктейлем Молотова», немецкой трофейной зажигалкой поджёг фитили и швырнул бутылки — одну за другой — в окна первого этажа.

Тоже самое сделали остальные бойцы и тут же отбежали назад и залегли, приготовив оружие.

Первый этаж казармы вспыхнул за несколько секунд, подожжённый со всех концов.

Послышались крики, на втором этаже зажёгся свет.

— Сейчас они кинутся в оружейку, — сообщил Максим лежащему рядом с ним Валерке Шило. — По моей команде. Пошли!

Они подбежали к окнам оружейки, за которыми уже полыхало пламя, и швырнули внутрь четыре гранаты — по две на каждого.

Загрохотало. Крики боли, паники, невнятные команды.

За территорией части послышались автоматные очереди и винтовочные выстрелы — это партизанские засады уничтожали офицеров и унтер-офицеров роты.

Немцы оказались не трусливого десятка и впрямь подготовленными. Даже без офицеров они действовали грамотно и без паники. Что-то из пылающей оружейки им всё-таки удалось захватить. Но, когда они попытались выскочить наружу через два входа в казарму — основной и запасной, чёрный — то нарвались на пулемётный огонь в упор. MG-34, захваченный ещё во время нападения на поезд, и три пулемёта Дегтярёва били длинными очередями с расстояния двадцати метров, и проскочить мимо этого свинцового ливня смерти живым не было ни единого шанса. Потеряв два с лишним десятка убитыми и ранеными, немцы прекратили попытки вырваться через двери и отступили.

Теперь у них оставался только один путь — через окна. Однако первый этаж хорошо занялся и пылал уже вовсю. Казарма былакирпичная, но полы и перекрытия — деревянные, из хорошо просушенного за годы дерева. Теперь это дерево вовсю пылало, отрезая немцам путь наружу.

Второй?

Около четырёх метров высота от земли до подоконника. Высоковато. С трёх метров подготовленный пехотинец может спрыгнуть, гарантированно не сломав себе ноги. С трёх с половиной, пожалуй, тоже, но уже без гарантии. С четырёх — шансы сильно уменьшаются. Правда, можно уцепиться руками за подоконник, повиснуть и потом уже прыгать. Это значительно уменьшит высоту падения. Но когда снизу по тебе стреляют, аттракцион становится смертельным.

Тем не менее, немцы попытались использовать все шансы — и окна первого этажа, и второго.

Прорывались сквозь пламя, замотав лица мокрыми тряпками, прыгали вниз со второго этажа на бетонную отмостку внизу.

Однако четыре пулемёта, восемь автоматов и три винтовки работали чётко и слаженно. Да, ночь была тёмной, но огонь, весело пожиравший первый этаж (в оружейке уже начали рваться патроны и мины) давал достаточно света, чтобы не стрелять наугад.

Большинство немцев были убиты и ранены еще в казарме. Остальные уже на земле.

Единицам, самым опытным и везучим, удавалось, избежав пули в окне и на земле, перекатиться и броситься в сторону, в надежде где-нибудь укрыться. Но казарма была окружена со всех сторон, а партизаны стреляли, не жалея патронов.

Через десять минут этого избиения подоспели ещё пять человек — те, кто расправлялись с офицерами и унтер-офицерами. Там уже всё было кончено, и пора было помочь товарищам. Впрочем, и товарищи уже заканчивали свою кровавую работу.

Ещё через пять минут всё было кончено.

Последние, оставшиеся в живых немцы, сообразив, что шансов на спасение нет, соорудили из простыни белый флаг, высунули его из окна второго этажа и закричали:

— Wir geben auf! [2]

— Не стрелять, — скомандовал партизанам Максим и крикнул. — Gehen Sie mit erhobenen Händen aus! [3]

Флаг исчез из окна.

— Приготовиться, — негромко сказал Максим.

С поднятыми руками и без оружия немцы один за другим начали выходить из казармы.

Максим насчитал двенадцать.

— Alles? [4] — спросил он.

— Ja [5] — ответили ему.

— Огонь! — скомандовал Максим.

Ударили пулемётные и автоматные очереди. Двенадцать человек задёргались под пулями, упали, затихли.

— Вот теперь alles, — сказал Максим. — Валера, Шило, возьми двоих и добейте тех, кто ещё жив. Нам пленные не нужны.

Из сейфа штаба Максим забрал имеющиеся бумаги (ключи нашлись у мёртвого командира роты). Технику — все три грузовика, бронетраспортёр и мотоциклы — сожгли. Несколько лошадей, нагрузив их боеприпасами и продовольствием со складов (рядом с оружейным складом оказался и продовольственный) забрали с собой. Остальных выпустили — местные крестьяне разберут.

Были ещё велосипеды, несколько штук, но их решили не брать — по лесу на них не особо поездишь, а вне леса слишком заметные, немецкого производства.

Подобрали всё имеющееся оружие, подожгли здание штаба, и ушли, бросив трупы немцев там, где они лежали.

Через двадцать минут вышли к броду через Жерев, перешли на левый берег.

Максим свистнул.

Из леса выскользули несколько партизан с носилками.

— Раненые есть? — Максим узнал голос Людмилы.

— Вы не поверите, ни одного, — сказал он. — Один руку о ветку боярышника расцарапал, другой слегка ногу подвернул, когда с забора прыгал. На этом всё.

— А всё почему? — весело добавил Валерка Шило. — Потому что мы — фартовые ребята. Милка, иди сюда, дай я тебя поцелую на радостях!

— Кобылу, вон, целуй, — ответила Людмила. — Как раз для тебя. Целовальщик нашёлся.

Партизаны засмеялись. Напряжение постепенно отпускало. Хотелось шутить, смеяться, рассказывать друг другу, какие они молодцы и герои.

— Внимание, товарищи, — сказал Максим. — Расслабляться будем потом. Ради победы попрошу у командира всем выделить по сто пятьдесят. А сейчас нужно уходить. Чем быстрее доберёмся до лагеря, тем лучше. Кто хочет курить, курите на ходу. Я иду первый, остальные за мной. Шило и Стёпка замыкающие. Вперёд.

Через две минуты группа партизан, ведя в поводу гружёных лошадей и подсвечивая себе дорогу трофейными фонариками, скрылась в лесу. Всё так же шумел дождь. Полыхало над воинской частью зарево пожара. Было половина третьего ночи.

[1] Стой! (нем.)

[2] Мы сдаёмся! (нем.)

[3] Выходите с поднятыми руками.

[4] Все? (нем.)

[5] Да. (нем.)