По прозвищу Святой. Книга первая

Глава шестнадцатая

Такого разноса от начальства штурмбанфюрер Георг Дитер Йегер не получал со времён учёбы в юнкерской школе СС в уже кажущемся бесконечно далёком 1934 году. Но тогда он был юнкером, а теперь целый штурмбанфюрер, отвечающий за серьёзный участок работы. Почувствуйте, как говорится, разницу. Не говоря уже о том, что в тридцать четвёртом Германия ещё не воевала, а сейчас он находился в паре десятков километров от фронта, что повышало ответственность в разы.

Нет, фронта Йегер не боялся, он не был трусом и не раз стоял под пулями, испытывая к смерти презрение, достойное истинного арийца.

Но вот позор… Это было действительно серьёзно.

— Вы совсем рехнулись, господин фельдполицайдиректор? — выговаривал ему непосредственный начальник, шеф армейской полиции шестой армии штандартенфюрер Пауль Кифер. — Четыре MP-40 отдать в руки этих свиней-украинцев? Как вам такое в голову могло взбрести?

То, что господин начальник армейской полиции обращался к нему по второму, полицейскому, званию, говорило, что господин штандартенфюрер взбешён. Иначе Йегер остался бы в его глазах штурмбанфюрером. То есть, почти равным.

— Виноват, господин штандартенфюрер! — рявкнул он, стоя по стойке «смирно» и вытягивая руки по швам.

— Я и без вас знаю, что виноваты, — голос начальства немного смягчился (начальство любит признание вины своим подчинённым). — Я спросил, как вам такое могло взбрести в голову?

— Разрешите объяснить?

— Разрешаю.

— Французские винтовки Лебеля, которые изначально выдали этим полицаям, оказались, прошу прощения, полным дерьмом. Я опасался, что из-за этого сорвётся акция, и договорился о пистолетах-пулемётах с генерал-лейтенантом Вальтером Кайнером, командующим 62-й пехотной дивизией. У него как раз имелся небольшой запас.

— Ещё и Вальтера втянули, — буркнул Пауль Кифер. — Да вы просто мастер интриги, штурмбанфюрер.

Ага, подумал Йегер, я снова штурмбанфюрер. Кажется, буря проходит стороной.

— Виноват, господин штандартенфюрер! — снова вытянулся он.

— Да хватит уже, — поморщился Кифер. — Вот что. Я не требую, чтобы вы нашли и вернули эти четыре MP-40. Спишем на материальные потери. Но расследовать это дело вы обязаны. Я хочу в точности знать, что произошло, кто виноват и какие меры приняты, чтобы этого не повторилось.

— Разрешите доложить, господин штандартенфюрер, — осмелел Йегер, почуяв, что начальство остывает, — кое-что нам ужеизвестно.

— А именно?

— Если верить словам унтершарфюрера Клауса Ланге, во всём виноват какой-то молодой еврей, бывший среди ликвидируемых. Это он выхватил пистолет, который оказался у него сзади под пиджаком, и открыл огонь. Шесть выстрелов — шесть трупов. Причём, как рассказывает Ланге, всё произошло так быстро, что он даже не успел вытащить свой пистолет. Буквально за какую-то секунду. Он говорит, что человек так не может. Но этот еврей смог.

— У страха глаза большие, так, кажется, говорят русские?

— Не слышал, господин штандартенфюрер.

— Так, так. Ваш Ланге просто обосрался от страха, и ему померещилось невесть что. Шесть трупов за секунду… Вы уверены, что он вам нужен, Ланге этот? Я бы отправил его на фронт, в штрафбат. Там ему самое место. Как вообще еврей с оружием смог оказаться в группе ликвидируемых? Откуда он его взял, этот пистолет?

— Полностью с вами согласен, господин штандартенфюрер. Однако Ланге единственный, кто может с уверенностью узнать этого еврея в лицо.

— Хм. Это верная мысль. Что ж, Йегер, действуйте. Найдите мне этого еврея. Мне не жалко свиней-украинцев, они слишком много о себе мнят. Ничего, скоро мы объясним, где их настоящее место… — он задумался, вскинул голову. — Так о чём я? Да. Еврея найдите. Живого или мёртвого. Но лучше живого. Если он обладает хотя бы долей той ловкости, о которой вы рассказываете, то может нам пригодиться. Всё, свободны.

Георг Дитер Йегер вышел от начальства, сделал один звонок, уселся в служебный «опель».

— В Лугины, — скомандовал шофёру.

Машина тронулась. Йегер закурил, размышляя. Этот непонятный еврей, сам того не подозревая, бросил ему вызов. Двадцативосьмилетний Йегер никогда не отступал. Любую цель в своей жизни, будь-то очередная ступень в карьере, сложное задание или даже красивую желанную женщину он воспринимал так, как хороший охотник воспринимает свою жертву. Это было в его характере, и даже фамилия, которая, собственно, и означала «охотник» говорила о том же самом.

Самолюбие Йегера было уязвлено. Требовалось восстановить статус-кво.

Итак, еврей. Наглый, молодой, сильный. Даже, пожалуй, слишком сильный для еврея. Хотя, почему бы еврею не быть сильным?

Йегер вспомнил венгерского борца Кароя Карпати (он же Карой Кёльнер), двукратного чемпиона Европы и чемпиона Олимпийских игр тридцать шестого года в Берлине. Одно время Георг и сам увлекался вольной борьбой и восхищался этим евреем и его «взрывной» манерой борьбы. Карпати умел обмануть соперника, заставить его поверить, что победа близка, а затем одним мощным рывком припечатать к ковру.

Но Карпати — олимпийский чемпион, а этот еврей, кто таков? Что ж выясним.

Сто с небольшим километров, разделяющие Житомир и Лугины «опель» начальника полиции 62-й пехотной дивизии преодолел меньше, чем за два часа. Дорога была рокадной, фронт лежал восточней (там иногда погромыхивало, словно ворочалась гроза, но Йегер знал, что это не гроза), а потому на дороге было относительно свободно.

Конечно, русские дороги не шли ни в какое сравнение с германскими автобанами — ровными, как стрела, широкими, гладкими. В Германии он покрыл бы это расстояние за час. Здесь пришлось трястись почти два.

Стрелковая рота сто восемьдесят третьего пехотного полка, шестьдесят второй стрелковой дивизии под командованием капитана Оскара Хубера располагалась примерно в двух километрах от Лугин, на территории бывшей советской воинской части. Это было весьма удобно. Здесь имелись кирпичные казармы, электричество, телефонная связь и пресная вода — в колодцах и трёх небольших прудах, идущих цепочкой один за другим.

Шофёр остановил машину возле штаба — двухэтажного здания из тёмного кирпича.

— Можешь размять ноги и покурить, — разрешил Йегер и вышел из машины.

Часовой на посту у входа в штаб при виде целого штурмбанфюрера, вытянулся по стойке «смирно» и вскинул правую руку:

— Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер, — ответил Йегер, вошёл в здание и взбежал по ступеням на второй этаж.

Командир роты Оскар Хубер, которого Йегер предупредил о своём прибытии по телефону ещё из Житомира, был на месте.

Они обменялись приветствиями, сели друг напротив друга за столом, на котором, как отметил про себя Йегер, царил образцовый порядок.

— Слушаю вас, господин штурмбанфюрер, — сказал капитан. Тон его был вежлив, но без подобострастия. Это понравилось Йегеру.

— Без чинов, капитан. Просто Георг.

— Тогда я — просто Оскар, — улыбнулсякапитан. На вид они были ровесниками. Правда, капитан был выше ростом, и, в отличие от Йегера, мог похвастаться отчётливым шрамом, рассекающим верхнюю губу. Шрам придавал ещё больше мужественности его и без того мужественному лицу.

— Тогда, может быть, по рюмке коньяка, Георг? Время почти обеденное. У меня и салями имеется.

— А давай, — махнул рукой Георг. — Он по опыту знал, что нет лучшего способа вызвать доверие, чем выпить с человеком по рюмке хорошего коньяка. Или даже по две.

Из древнего советского обшарпанно сейфа капитан извлёк бутылку французского коньяка, тарелку, небольшую разделочную доску, салями и две рюмки. Быстро нарезал салями, разлил коньяк.

— Прозит.

— Прозит.

Выпили, закусили салями. Закурили.

— Так что привело тебя в эту дыру, Георг? — осведомился капитан.

— Ищу одного человека, — ответил Йегер. — Твои люди могли его видеть…

Через пять минут в кабинет явились двое солдат — стрелок и ефрейтор, доложились по форме.

— Вольно, — скомандовал капитан. — Винц и Ганс. Помнится, вы докладывали мне о еврее, которого встретили во время патрулирования восемнадцатого августа?

— Так точно, господин капитан, — щёлкнул каблуками ефрейтор.

— Вольно, Винц, расслабься. Расскажите об этом господину штурмбанфюреру.

— Что именно рассказать?

— Всё, что сможете вспомнить, — сказал Йегер. — Где вы его встретили, когда, как выглядит, во что был одет. Любые подробности.

Ефрейтор пару секунд подумал, хмуря брови.

— Встретили мы его утром восемнадцатого августа в самом центре села, на Гитлерплац. Со спины заметили. Он шёл не торопясь впереди нас, и я сразу насторожился.

— Почему?

— Он шёл… Слишком свободно, что ли. Так ходят люди, которые ничего не боятся. Шёл, поглядывал по сторонам. Чуть ли не насвистывал.

— Так. Дальше.

— Дальше мы его остановили. Я остановил. Он спокойно остановился, обернулся. Мы подошли. Довольно высокий, сто восемьдесят, не меньше. Плечи широкие, осанка… — он задумался. — А знаете, господин штурмбанфюрер, я только сейчас понял. Военная осанка у него была. Во всяком случае, похожая. Или как у спортсмена. У меня брат лёгкой атлетикой занимается, у него похожая осанка.

— Ясно. Дальше.

— Волосы густые, тёмные, коротко стрижен. Глаза — карие. Лицо… Ну, симпатичное лицо, молодое, открытое. И вот ещё что. Не был он похож на еврея. Хотя те тоже, конечно, разные бывают…

— Почему же вы решили, что он еврей?

— Документы. Златопольский Михаэль Самуилович, как сейчас помню. — Еврей. Год рождения тысяча девятьсот девятнадцатый. Место рождения — город Житомир.

— У вас хорошая память, ефрейтор, — похвалил Йегер.

— Стараюсь, господин штурмбанфюрер! — рявкнул тот, вытягиваясь.

— Вольно. Дальше что было?

— Дальше мы сопроводили его к месту сбора, к школе и сдали с рук на руки.

— Во что он был одет?

— Обычная одежда, — пожал плечами ефрейтор. — Коричневатый старый пиджак, рубашка, штаны, сапоги, мешок через плечо.

— Кепка была, — добавил Ганс. — Такая… местная. И ещё взгляд…

— Что — взгляд?

— Взгляд у него был какой-то странный, господин штурмбанфюрер. Такой, неуловимый. Вроде в глаза тебе смотрит, а на самом деле нет. Непонятный взгляд. И всё время как бы улыбается. Но не улыбается, — он вздохнул. — Простите, не могу лучше сказать.

После того, как солдаты были отпущены и покинули кабинет, Оскар разлил по второй:

— Какой интересный еврей. Что он натворил?

— Или не еврей, — сказал Йегер. — Документы можно и подделать… Что натворил, говоришь? Всего-навсего освободил двенадцать лугинских евреев, собранных для ликвидации, и при этом убил шестерых местных полицаев.

— Ликвидацию должны были они проводить?

— Разумеется.

— Вот, что бывает, когда доверяешь местным серьёзную работу, — сказал капитан. — Это, конечно, совершенно не моё дело, Георг, но скажи, какого чёрта мы заигрываем с местными националистами? Они же все продажные шкуры, кого ни возьми.

— Выпьем, — сказал Йегер.

Выпили, закусили салями, закурили.

— Я отвечу, — сказал штурмбанфюрер. — Ты предлагаешь в следующий раз поручить эту, как ты говоришь серьёзную работу, тебе и твоей роте? Я учту.

— Эй! — воскликнул капитан. — Мы солдаты, а не убийцы. Я вовсе не это имел в виду…

— А что ты имел в виду, Оскар? — Йегер наклонился к нему через стол. — Серьёзной и грязной работы на занятых нами территориях столько, что без местных не обойтись никак. Поэтому они её выполняют. Как могут. Но ты прав, скоро это должно…

— Зазвонил телефон.

— Прости, Георг, — капитан снял трубку. — Капитан Оскар Хубер слушает. Кто? Да, здесь. Передаю. Тебя, — он протянул трубку Йегеру.

— Штурмбанфюрер Георг Йегер у телефона, — сказал Йегер.

Звонил помощник Йегера из штаб-квартиры в Житомире. Только что им поступил звонок из Белокоровичей. Оказывается, сегодня утром, на рассвете, на железнодорожном перегоне Белокоровичи — Овруч было совершено дерзкое нападение на железнодорожный состав, перевозивший продукты и снаряжение для 62-й пехотной дивизии. Их дивизии. В результате состав полностью разграблен.

— Там что, охраны не было? — спросил Йегер.

— Была. Целое пехотное отделение. Неполное, но всё-таки. Восемь человек с пулемётом.

— И где они? Убиты?

— Все живы, — господин штурмбанфюрер. Один ранен в руку. Звонил ефрейтор Хорст Кёппель.

— Командир отделения?

— Нет. Командир, фельдфебель, как я понял, полностью деморализован и не способен предпринимать какие-либо действия.

— Ясно. Где они, говоришь?

— В Белокоровичах, на железнодорожной станции.

— Минуту, — Йегер прикрыл микрофон трубки ладонью, посмотрел на капитана. — Далеко отсюда Белокоровичи?

— Рядом, — ответил тот. — Меньше тридцати километров.

— Какая дорога?

— Нормальная, мощёная.

— Спасибо, — сказал Йегер в трубку. — Еду в Белокоровичи, оттуда позвоню.

Он положил трубку:

— Извини, Оскар, — мне пора.

— Что-то случилось?

— Кажется, партизаны. Надо разбираться. Так что еду в Белокоровичи.

— Понятно. Слушай, Георг, я докладывал по начальству, но не знаю, дошло ли до тебя…

— Что именно?

Коротко, по-военному, Оскар рассказал, как недавно солдаты его роты искали сбитый русский истребитель и лётчика.

— Нашли?

— Истребитель нашли, но лётчика там не было. Хотя мы нашли следы крови…

— Да, вспомнил, — сказал Йегер. — Мне докладывали. Лётчик утонул в болоте. Так что, какие-то новые данные появились?

— Никаких новых данных. Просто безумная мысль, извини, если лезу не в своё дело.

— Давай уже, выкладывай. Мне, возможно, безумных мыслей как раз и не хватает.

— Я просто подумал… А вдруг этот лётчик не утонул?

— Всё может быть, — сказал Йегер. — В таком случае, он или где-то прячется или у партизан. Или ты думаешь, что он и есть наш еврей? Да ну, брось, это и впрямь безумная мысль. Там, думаю, дело сложнее. Ладно, разберёмся. Спасибо, я поехал. А, подожди, — он на мгновение задумался. — У тебя свободные машины есть?

— Есть один Opel Blitz [1] А что?

— Можешь выделить его и пару солдат?

— Отделение охраны из Белокоровичей хочешь перевезти, — догадался Оскар. — Хорошо, я распоряжусь. Ганс и Винценц подойдут? Ты с ними только что говорил.

— Вполне. Спасибо, Оскар. С тобой приятно иметь дело.

— Брось, Георг, дело у нас одно — победа Великой Германии над всеми врагами.

Двадцать восемь километров по мощёной дороге два «опеля» — легковой и грузовой — пролетели за полчаса.

Злосчастное отделение дисциплинировано ожидало начальство в здании станции, как и было договорено.

Йегер расположился в кабинете начальника станции и принялся одного за другим вызывать солдат на допрос.

Все они показали примерно одно и то же. Как на перегоне Возляково — Мощаницы состав остановился перед мостом через речку Ветку из-за упавшего дерева.

Как господин фельдфебель послал два патруля по два человека в каждом: один в голову поезда, второй в хвост.

Как потом никто и глазом моргнуть не успел, как все оказались разоружены и уже разгружали вагоны вместе с партизанами.

— Так это были партизаны?

— Партизаны, господин штурмбанфюрер, — отвечал ефрейтор Хорс Кёппель, который оказался самым сообразительным из всех и успел заметить многое. — Кто ж ещё? Только командовал ими самый настоящий дьявол, по другому не скажешь.

— Бросьте, ефрейтор, что вы несёте? Стыдно говорить подобное немецкому солдату.

— Вы сами просили говорить всё, что замечу. Вот я и говорю. Дьявол самый настоящий. Человек не может двигаться с такой скоростью! Его же не видно! Только что он здесь и через секунду уже на другой стороне состава. А дерётся как? Голыми руками обезоружил и обездвижил господина фельдфебеля и с ним троих. В две секунды! Потом ещё двоих… А взгляд? Не смотрят так люди. Неуловимые глаза. По-немецки, кстати, говорит, как мы с вами. Но записку по-русски написал.

— Записку?

— Да, вот, — ефрейтор выложил на стол записку.

С лета прошлого года Йегер учил русский, понимая, что без знания языка врага многого не добьёшься, а с Советами рано или поздно воевать придётся. Говорил пока плохо, понимал на слух ещё хуже, но прочесть написанное мог. Если не слишком сложно.

'«Сообщаю, что продовольствие, снаряжение и медикаменты, направлявшиеся в распоряжение 62-й пехотной дивизии вермахта были захвачены группой советских партизан, — прочитал он слова, написанные чётким разборчивым почерком. — Охрана — отделение немецких солдат — оставлена в живых из гуманных соображений. Не пытайтесь нас искать — в русских лесах вы найдёте только свою гибель. Без уважения, младший лейтенант Рабоче-крестьянской Красной Армии Николай Свят по прозвищу Святой».

[1] Немецкий грузовик времён ВОВ.