Основатель – 2

Глава 14

Глядя на эти три варианта, стало ясно, что мне по-настоящему нравился только один.

У Деспотизма довольно жёсткие штрафы к Радости и Довольству. Чуть что — мне несдобровать. Народ явно не обрадуется, если их Избранник вдруг объявит себя единоличным и полновластным хозяином, этаким царём горы. Да и требования к Избраннику значительно повышались, перечёркивая достигнутые в личном плане результаты.

Радость в моей деревне выросла в плюсе аж до целых десяти пунктов, а Довольство стояло на отметке пяти. Пятьдесят пунктов в минус по этим показателям — и моя голова, скорее всего, очень быстро окажется насаженной на кол где-нибудь за околицей теперь уже в должности чучела на огороде. Перспектива так себе, если честно. К тому же как мои люди смогут нормально жить и работать, если станут несчастные и замордованные? Это ж какой КПД будет? Никакого. Так что вариант с Деспотизмом отпадал сразу, несмотря на всю его привлекательность в плане тотального контроля.

Трайбализм тоже как-то не мой фасон. Не по-пацански это стать таким, знаешь, верховным ханом над кучей мелких племён, которые сами по себе там что-то мутят, платят тебе какую-то дань… Интересно, конечно, попробовать поуправлять множеством самодостаточных племён, но я не собирался распыляться по всему миру с десятками мелких полунезависимых образований. Мне нужна сильная централизованная власть. Вертикаль, чтоб её!

Имелось там и множество других форм правления на выбор, включая несколько весьма привлекательных, таких как Торговые Республики, Демократии и различные типы Монархии. Но для их внедрения существовал серьёзный барьер: Весёлому нужно обладать определёнными культурными особенностями, так сказать, соответствовать определённому культурному коду.

Насколько я понял, Очки Культуры генерировались благодаря наличию Лидеров мнений, развитию Искусств и уникальным постройкам. По мере того, как мы будем еженедельно генерировать эти Очки Культуры, постепенно станут открываться особые аспекты культуры Весёлого, что позволит мне, в теории, самому формировать направление культуры и развития общества.

Прям как пластилин, лепи, что хочешь, хоть общество потребления, хоть коммуну хиппи.

Просматривая раздел культуры, я был просто ошеломлён количеством всего, что можно сделать, чтобы повлиять на развитие Весёлого в этом плане.

Одна культурная ветка посвящалась Инновациям. Станут ли мои селяне дремучими традиционалистами, которые тупо оттачивают своё ремесло до посинения, передавая секреты из поколения в поколение, или же они превратятся в этаких кулибиных, постоянно пытающихся изобрести велосипед, стремящихся к улучшениям и, что немаловажно, к оптимизации процессов, ну, там… срезать углы, найти короткий путь, внедрить бережливое производство? Судя по всему, именно я, ваш покорный слуга, мог на всё повлиять, используя Очки Культуры.

Осознание такого всевластия давало мне ощущение что я целый демиург, вершитель судеб своего микросоциума.

Признаться, я так увлёкся перспективами торговли, что в культурные разделы интерфейса долгое время вообще не заглядывал.

Ну я-то думал, что это какие песни поют, сказки там, обычаи, вроде изучения корпоративной этики в девяностые.

Но теперь, глядя на то, как можно формировать своих людей, их менталитет, я начал понимать, что в силах привить Весёлому и свои собственные амбиции, свои, так сказать, культурные взгляды на торговлю, сделать из них прожжённых коммерсантов. Короче, чтоб каждый Крестьянин знал основы маркетинга и умел впарить снег эскимосам.

Интерфейс выдал целых два отдельных древа развития, посвящённых исключительно торговле. Вот это уже интересно! Это уже по-нашему, по-деловому.

Но вот вопрос, как мне набрать все эти Очки Культуры? И ответ, в общем-то, напрашивался сам собой. Аристократия. Эта форма правления создавала новый класс. Аристократы, не занятые физическим трудом, могли бы отлично проявить себя в творческой и государственной работе, генерируя Очки Культуры и одновременно повышая нашу торговую ценность. Два в одном, как говорится, и рыбку съесть, и… Ну, вы поняли.

Имелись здесь, конечно, и свои минусы. Работяги, вкалывающие на производстве материальных ценностей, сразу начнут генерировать некоторое недовольство. Ну, это как всегда: кто-то пашет, а кто-то на арфе играет да стихи сочиняет. И мне всё также придётся бодаться с каким-то Советом, чтобы проталкивать свои законы и политики. Опять бюрократия, чтоб её! Опять согласования, откаты… Тьфу, то есть конструктивные диалоги.

Однако когда присмотрелся повнимательнее к опции Аристократии, оказалось, что именно я единолично отвечал за присвоение титула Аристократа. То есть сам решал, кто тут будет элитой, а кто нет.

Это означало, что можно проанализировать способности каждого человека и отобрать самые лучших и светлые головы, наиболее скилловых ребят для этой работы. Сформировать, так сказать, кадровый резерв из тех, кто действительно шарит, а не просто удачно родился.

В каком-то смысле это некоторым образом даже напоминало греческий идеал государственного устройства. Ну, если не сильно в историю углубляться и забыть, что большинство аристократий исторически скатывались в кумовство, коррупцию и прочий блатняк.

И если я смогу свободно назначать и снимать этих Аристократов, как нерадивых менеджеров, то смогу и регулировать их деятельность, гарантируя, что к власти люди приходят за счёт реальных заслуг и навыков, а не по праву рождения или через постель. В любом случае сделаю именно так, чтобы полезно, эффективно и лояльно лично ко мне!

Но самый жирный плюс, самый главный профит состоял в том, что мне больше не придётся работать со старейшинами, с этим, простите, советом бабок у подъезда.

Хоть они и выказывают неоспоримую мудрость в некоторых вопросах, особенно касающихся того, как правильно квасить капусту или предсказывать погоду по полёту ворон, но не приемлют ничего нового, прогрессивного.

Закоренелые ретрограды, которым на фиг не сдались никакие новые и захватывающие перспективы. А ведь я адепт именно новых проектов.

Консерваторы, так их называли в Англии. Одним словом, «лучше ну его, а то как бы чего не вышло» — их девиз по жизни.

Аристократы, если их сформирую я, станут другими. Почему? Да потому что сам отберу тех, у кого в прошивке есть прогрессивное мышление, кто не боится перемен и готов рисковать ради общего блага… Ну, и моего, конечно.

Меня аж распирало от предвкушения наконец-то выбрать новую, адекватную систему управления, свой собственный маленький госаппарат построить, с блэкджеком и… шхунами.

Оставалась одна ма-а-аленькая проблемка: придумать, как убедить старпёров добровольно сложить полномочия и уйти на покой, не поднимая бучи.

Проблемка, конечно, та ещё! Она сверлила мозг, заметно поубавив мой энтузиазм. Да уж, задачка со звёздочкой, похлеще чем вывести убыточную компанию на Московскую Биржу.

С этими мыслями я отправился на прогулку по поселению. Ветер лениво гнал облака, порхали птицы, народ занимался работой. Хорошо.

Итак, в совете этом, чтоб его так перетак через коромысло, заседало семеро старейшин. Ну, типа самые древние и, по идее, самые уважаемые во всей деревне Весёлое перцы и перечницы, соль земли, так сказать.

Засада заключалась только в одном, но зато в каком «одном», ёпрст! В управлении деревней, которая, по-хорошему, уже тяготела к статусу городишка, в уровне компетенции, интеллекта и способности понимать ситуацию, эти кадры показали себя, мягко говоря, не Копенгаген.

Не тянули они на наш нынешний уровень. Вот вообще! Как будто их основной навык заточен только на «сидеть и не отсвечивать», а всё остальное так, факультатив, на который они успешно забили.

Был там, к примеру, один хрен по имени Яков, мелочный такой старикашка с вечно поджатыми губами и глазами-буравчиками, который молодежь на дух не переносил просто физически. Аж морщился, когда видел кого помоложе себя.

Вечно ко мне подкатывал с нытьем, подбираясь эдак бочком, понизив голос до заговорщицкого шёпота: — Алексей Сергеич, дорогой, уважь стариков, давай порку введем, а? Чтоб жизнь мёдом не казалась этим соплякам, а то распустились совсем! На мой резонный вопрос, который я старался высказать максимально спокойно, хотя внутри всё кипело, «а когда, собственно, и за какие такие конкретные косяки сечь будем, уважаемый? Может, регламент какой составим, список проступков, а?», этот маразматик, не моргнув и без того выцветшим глазом, отвечал: — Ежедневно и без всякой причины, чисто для профилактики! Чтоб порядок знали, как при дедах наших!

И вот что самое охрененное, прикинь, этот Яков среди них, этих семи самураев геронтократии, считался самым прогрессивным! Остальные были ещё хуже, если ты понимаешь, о чём я. Одна старуха, Ирэн, например, на полном серьёзе предлагала запретить смеяться после захода солнца, «чтобы злых духов не привлекать». Такая вот петрушка, блин, хоть стой, хоть падай!

И с такими вот людьми судьба меня свела работать.

Но старпёры, надо отдать им должное, отлично умели поддерживать статус-кво. Это да, тут не поспоришь.

Деревня до меня не развалилась в труху, жратва какая-никакая всегда имелась, и на том спасибо. Но на этом их таланты, похоже, и заканчивались, причём резко, как обрыв на дороге.

И хотя я стал настоящим Избранником деревни, фигурой, по местным понятиям, почти сакральной, и они вроде как мне даже симпатизировали, по крайней мере на словах и с подобострастными ужимками, частенько я ловил себя на мысли, что они разговаривают со мной, как с пацаном несмышлёным, желторотым птенцом.

Мол, «молодой ещё, жизни не знаешь, вот поживёшь с наше, тогда поймёшь». Не объяснять же им, что по прошлой жизни я тоже старикан, только не такой тугой, как они. Мне же сейчас уже хорошо так за семьдесят, просто божественная магия сбросила возраст моего тела до крепких двадцати пяти.

Одна из старейшин, бабка по имени Агата, с лицом, похожим на печёное яблоко, и голосом скрипучим, как несмазанная телега, вообще имела наглость как-то заявить, глядя на меня свысока, будто я у неё милостыню прошу: — Ты, милок, не кипятись, я, скорее всего, ещё и твоё правление переживу, вот увидишь.

Самодовольство, вот как называлась их главная игра, и они в неё играли просто виртуозно, мать их так и эдак. Как будто всю жизнь только этим и занимались: сидели на попе ровно, грели кости на солнышке и кичились своей древностью, словно она сама по себе являлась достижением вселенского масштаба.

Но главный геморрой, просто вишенка на прокисшем торте всей этой, так сказать, системы управления, заключался в том, что решения старейшины должны были принимать единогласно. Едино-глас-но! Фига себе⁈

Я когда такое впервые услышал, думал, ослышался.

Натуральная геронтократия, власть старейшин в самом её махровом, первобытном виде, как в каком-нибудь племени из учебника по истории каменного века.

Я, конечно, читал про такое на Земле, мол, «совет старейшин», «мудрость веков», «коллективный разум», все дела, но чтоб вживую столкнуться… М-да, реальность оказалась куда прозаичнее и, честно говоря, тупее.

Один голос «против» — и всё, привет! Любая моя инициатива, любая попытка хоть что-то сдвинуть с мёртвой точки летела коту под хвост, в тартарары, к такой-то матери.

Если у Якова с утра желчь разлилась или, скажем, у старухи Ирэн, той самой, что смех запретить хотела, особенно хреновое настроение, мигрень там замучила, не знаю, ревматизм прихватил, или просто муха не та на нос села, то любой мой самый распрекрасный законопроект хоть об изменении Налогообложения в сторону снижения для стимуляции производства, хоть о постройке новой Лесопилки для увеличения экспорта, мог быть зарублен на корню.

Просто потому, что настроения нет.

И что хуже всего, если совет отклонял какое-то предложение, мне приходилось ждать три месяца, целый, блин, квартал по меркам моего прошлого бизнеса!

Целый квартал упущенных возможностей и простоя, прежде чем я мог снова вынести его на рассмотрение. Ну не издевательство ли? Работать в таких условиях это как пытаться построить современный завод, имея из инструментов только ржавую лопату, моток верёвки и такой вот «совет директоров», который больше напоминал клуб по интересам для тех, кому за восемьдесят.

Так каким же, спрашивается, макаром, каким таким чудом я собирался убедить этих динозавров, этих аксакалов хреновых, этих живых ископаемых, дать добро на смену правительства?

На настоящую, мать её, реформу, а не косметический ремонт фасада, за которым всё та же гниль?

Первый шаг в любом мёртвом «проекте», как говаривал мой старый зам по безопасности ещё в «Эоле», это определить круг лиц, на которых можно стопроцентно опереться. Тех, кто поддержит тебя, как говорится, «без обиняков», без всяких «но» и «если».

И такая у меня была! Ольга, старейшина, которая к этому моменту стала мне практически названной бабушкой. Женщина суровая с виду, но с добрым сердцем, которое она, правда, не каждому открывала. Частенько заявлялась ко мне в мою «контору», так я называл свой скромный кабинет в Администрации, с пирожками собственной выпечки. Ароматными, с пылу с жару, то с капустой, то с грибами.

Всё выспрашивала, не нужно ли чего её «внучку»-Владыке, не обижает ли кто. Она всегда голосовала за мои предложения вообще без вопросов, какая бы ситуация ни складывалась, даже если остальные смотрели на меня волками. Такая лояльность, конечно, не на пустом месте возникла, я не настолько наивен. Мне удалось капитально улучшить её жилищные условия с помощью плана строительства коммунального жилья, ну, типа многоквартирных домов по-местному, с общими удобствами и даже небольшими огородиками. Моё нововведение разом покончило с многолетней тоской и изоляцией, которые её донимали. Представляешь, сидела бабка одна в своей ветхой, покосившейся избушке, где ветер гулял по щелям, а тут и тёплый домик, и соседи, с кем можно словом перемолвиться, и какая-никакая движуха во дворе. Конечно, как ей не быть за всё это благодарной? И такая благодарность служила куда надёжнее любых политических убеждений.

У Ольги имелись подружки в совете, это точно, пару раз сам видел, как они шушукались после заседаний, но я сильно сомневался, что она сможет как-то серьёзно на них повлиять, продавить нужное мне решение. Для старых кляч, уж простите за мой французский, их место в совете являлось единственной отрадой, единственным способом почувствовать себя значимыми, вершительницами людских судеб, пусть даже в масштабах одной деревни. Отнять это у них всё равно что объявить войну, враждебное поглощение, так сказать, со всеми вытекающими последствиями в виде саботажа и закулисных интриг. К счастью, в «недружественных слияниях и поглощениях» я поднаторел ещё со времён своей бурной молодости в ЗАО «Эол», когда мы отжимали конкурентов по всей стране. Собаку, как говорится, съел, и не одну.

У каждого есть своя цена, своя слабость, свой «крючок», за который можно подцепить, продавив нужное решение. Мне просто оставалось выяснить, на что клюнет каждый из этих старейшин. Какой «золотой парашют», «опцион» или просто тёплое местечко им предложить, чтобы они свалили по-хорошему.

Но в одиночку провернуть такую операцию, такую многоходовочку, просто нереально. Тут необходим тонкий подход, разведка, сбор информации, а значит, мне понадобится привлечь помощь со стороны. Нужен верный человек, кому я мог бы доверить шпионить за старейшинами, собирать на них компромат, ну или хотя бы просто выяснить, чего их душа желает, о чём они шепчутся по вечерам в своих избах.

Мой кадровый резерв Специалистов для такого рода тайных операций, мягко говоря, оставлял желать лучшего. Не «Моссад» и не ФСБ, сам понимаешь, даже не захудалое частное детективное агентство. Тихон слишком прямолинеен и честен для таких игр, Кузьма тем более. Но имелся один кандидат, который потенциально мог мне помочь, хоть и кандидатура была, прямо скажем, мутная и ненадёжная. Наш деревенский колдун Фома.

Фома, иллюзионист с определёнными, надо признать, способностями, особенно когда трезвый, практически прописался в местной Таверне. Его пьянство уже выходило за все разумные рамки, превращаясь в хронический запой. Я выслушал уже не одну жалобу и от трактирщика, здоровенного мужика с вечно хмурым лицом, и от простых жителей на его, так сказать, «творческие выходки» под мухой. Вечно он там иллюзиями народ пугал: то чертей из-под лавки выпустит, то пауков размером с собаку на потолок спроецирует. Частенько случалось, что песни горланил дурным голосом, фальшивя на каждой ноте и доводя народ до исступления, а разок даже пытался расплатиться за выпивку какой-то светящейся фигнёй, которая через час превратилась в обычные камни.

Да, Фома был тот ещё алкаш, это факт можно сказать, медицинский.

Но, что характерно, и это меня всегда поражало, он становился трезв, как стёклышко, собран и деловит, стоило мне дать ему какое-нибудь конкретное задание. Серьёзно, этот мужик, казалось, был профессионалом высочайшего класса где-то глубоко внутри, под слоями перегара и саморазрушения, способным в нужный момент засунуть своё желание угробить печень куда подальше, лишь бы стать мне полезным. Или, может, он просто боялся потерять единственный источник хоть какого-то дохода и крыши над головой? Возможно, если я поручу Фоме это дельце, во первых, уменьшится количество жалоб на него, а во-вторых,, моё задание даст пропойце ещё несколько дополнительных лет, прежде чем его печень окончательно откажет и отправится в Вальгаллу для печёнок.

Ну что ж, вкладываемся в человеческое развитие, хотя, конечно, инвестиция рискованная.

Я нашёл Фому возле Таверны, точнее, за ней, в какой-то грязной канаве. Он валялся лицом вниз, натурально хрюкая во сне и пуская пузыри в лужу. Стояло раннее утро, солнце только-только лениво выползало из-за верхушек Елового Леса, окрашивая небо в нежно-розовые тона, птички уже вовсю чирикали свои незамысловатые песенки, а этот индивид «украшал» умиротворяющий сельский пейзаж своим неподвижным обмякшим телом, от которого ощутимо несло вчерашним весельем.

— Доброе утро, Фома, — сказал я с нескрываемым, надо признать, удовольствием выливая на него полное ведро холодной колодезной воды.

Тот аж подскочил, словно ошпаренный, закашлялся, заплевался, судорожно хватая ртом воздух, когда ледяная вода вернула его в мир живых. Эффект оказался быстродействующим. Маг мгновенно прочухался, глаза забегали.

— Будить доброго человека, когда он спит, к беде.

— Я знаю, как сгладить примету, — хмыкнул я, ставя пустое ведро на землю. — Уже не в первый раз тебя тут нахожу, местечко, видать пригретое. Вставай, мужик, хватит изображать жертву кораблекрушения, у меня есть для тебя работа. Серьёзное дело, не пыль глотать.