Охотник на демонов 2

Глава 9

Глава 9

В воздухе повисло ледяное напряжение. Казалось, один неверный шаг, одно резкое слово — и стволы автоматов спецназа откроют по нам огонь.

Кайл молча достал свой коммуникатор. Его движения были подчёркнуто медленными, демонстративными. На глазах у оцепеневшего полковника и его бойцов он переключил канал с защищённой ведомственной частоты на общую.

Этот простой щелчок тумблера прозвучал в тишине, как выстрел. Это было прямое нарушение протокола.

Его голос, усиленный динамиком коммуникатора, прозвучал громко, чётко и официально, разрезая предрассветный туман:

— Говорит капитан Кайлов, Тридцать второй отдел полиции. У нас пострадавшие после боестолкновения. Требуются несколько бригад скорой помощи. У нас тяжёлые! По адресу…

Я увидел, как лицо полковника ИСБ исказилось от ярости. Он сделал шаг вперёд, но замер. Остановить вызов скорой помощи раненым… даже для полковника ИСБ это было бы последним приказом в его карьере. Он был в ловушке. Кайл только что публично вскрыл его провальную операцию, и он ничего не мог с этим поделать.

Охотники поняли приказ без слов. Как единый организм, мы двинулись, формируя импровизированный защитный периметр вокруг наших раненых. Мы отвернулись от спецназа, полностью игнорируя их присутствие. Сейчас были только мы — живые, раненые и мёртвые. И мы спасали своих.

Я смотрел на Кайла, и внутри меня на смену усталости и боли пришло острое, почти болезненное уважение. Он обошёл полковника через голову. Наплевал на субординацию, на секретность, на ярость в глазах чиновника в идеальном мундире, защищённого тремя щитами. На всё. Просто чтобы спасти людей. Своих. Наших.

Спустя десяток минут мы услышали первые сирены. Помощь была в пути. Охотники, не дожидаясь медиков, продолжили оказывать помощь раненным и привадить себя в порядок. Расположились мы возле наших фургонов.

Кайл, стоя чуть в стороне от этой мрачной суеты, сделал второй звонок — на этот раз в отдел. Я как раз оказался достаточно близко, чтобы слышать разговор.

— Дежурный, это Кайлов, — голос капитана был уставшим, но собранным, ни капли паники. — Как обстановка в отделе? Докладывай.

Из динамика донёсся взволнованный, почти срывающийся голос нашего дежурного:

— Был один вызов час назад, аномальная активность, но…

— Кого отправили? — резко перебил Кайл, и я почувствовал, как он напрягся.

— Вызвали резервную группу Смирнова, — с явным недоумением в голосе ответил дежурный. — Их с выходного дня подняли. Указание было — вашу группу не отвлекать от «стратегической задачи».

Наступила долгая, тяжёлая пауза.

— … Ясно. Хорошо, — наконец произнёс он, и его голос стал ледяным. — Мы возвращаемся. Конец связи.

Кайл убрал коммуникатор. Сирены скорых выли уже совсем близко, но я их почти не слышал. В голове билась одна-единственная мысль.

Нас держали здесь. Намеренно. Нас, самый эффективный отряд отдела, мариновали в лесу, как пушечное мясо на запасном пути, а на угрозу в городе срывали с отдыха резервистов. Нас не просто отодвинули на второй план. Нас целенаправленно убрали с доски, чтобы не мешали. Это был чей-то расчёт.

Первые кареты скорой помощи с воем вылетели на поляну из-за поворота. Хлопнули двери, и пространство наполнилось быстрыми, чёткими командами медиков. Началась хаотичная, но отлаженная сортировка раненых.

Кайл полностью взял командование на себя, его голос звучал ровно и властно, перекрывая суету.

— Тяжёлых — в первую очередь! Этот без сознания, но дышит! Здесь — артериальное, жгут уже наложен!

Мы работали как единый механизм, помогая медикам. Передавали им на носилки своих товарищей, коротко докладывая о ранениях. Никто больше не смотрел в сторону полковника ИСБ и его бойцов, которые отошли к своим машинам.

Когда последний фургон с ранеными, взвыв сиреной, скрылся в утреннем тумане, мы, наконец, поплелись к своей машине. Я завалился в наш фургон, тяжело рухнув на жёсткое сиденье. Дверь с глухим стуком захлопнулась, отрезая нас от запаха крови и смерти.

Ворон завёл двигатель, и мы тронулись.

В салоне повисла абсолютная, давящая тишина. Никто не проронил ни слова. Никто не обсуждал бой, не хвастался и не жаловался.

Я откинул голову на спинку сиденья, чувствуя, как гудит каждая мышца, протестуя против пережитых перегрузок. Адреналин ушёл, оставив после себя лишь тупую, ноющую боль и холодную, липкую усталость.

Краем глаза я видел Грома. Наш гигант, сидел, ссутулившись. Его огромные, могучие пальцы, способные крошить бетон, сейчас неуклюже пытались вскрыть упаковку с дезинфицирующей салфеткой, чтобы обработать глубокую ссадину на предплечье.

Напротив сидела Лиса. Она безвольно откинулась на сиденье, прислонившись головой к холодному стеклу, и закрыла глаза. Её лицо под слоем грязи и копоти было бледным. Вся её язвительность, вся её смертоносная энергия — всё иссякло. Осталась лишь пустая оболочка.

Фургон въехал на территорию отдела и замер с тихим шипением тормозов. Мы выгрузились молча. Как сомнамбулы, мы поднялись в свой кабинет.

Там было тихо. Не просто тихо — гулко и пусто.

Первым делом мы начали приводить себя в порядок, тут же образовалась очередь в туалет где мы умылись и чистили форму, а потом просто в тишине пили обжигающий чай, который мне показался самым вкусным за последний год.

Началась безмолвная рутина, знакомая каждому охотнику после тяжёлого выезда. Я достал набор для чистки и принялся за свой меч. Тихий лязг металла, шорох промасленной ветоши, въедливый запах оружейной смазки — эти простые, механические действия помогали отогнать образы, стоявшие перед глазами. Гром и Ворон делали то же самое, каждый со своим оружием, каждый в своём углу, в своём молчании.

Кайл не чистил оружие. Он молча стоял у окна, засунув руки в карманы, и смотрел на город. Его силуэт на фоне серого утреннего неба казался фигурой уставшего полководца, обозревающего поле проигранной, хоть и выигранной, битвы. Он не писал отчёты. Он думал. И я почти физически ощущал тяжесть его мыслей.

Время тянулось медленно, ближе к утру я попытался было сесть за рапорт, вызвал на мониторе пустой бланк. Но мигающий курсор гипнотизировал, а перед глазами стояли другие картины. Вспышка тёмной молнии. Иссушенное тело мага, рассыпающееся в прах. Я с силой зажмурился и отодвинул клавиатуру. Не сегодня.

Над отделом разнёсся тихий, мелодичный сигнал — восемь утра. Конец дежурства.

— Вечером предлагаю собраться в дрыге, помянем павших, да послушаем рассказы Сани, должен же он праставиться за свое спасение, — с усмешкой произнес капитан и внимательно обвел нас взглядом.

— Я буду, — первым откликнулся Ворон, остальные просто кивнули, покидая кабинет.

Я вышел на улицу. Утренний воздух был свежим и холодным.

Вот и всё. Смена закончилась. Первая после долгого перерыва.

Мысли текли медленно, вязко. В голове почему-то всплыл не грохот боя и не рёв демона, а тёплая улыбка Светы. И низкий, утробный рык 'Цербера. Он уже стал частью меня, символом той другой, почти нормальной жизни, которая казалась сейчас такой далёкой и нереальной.

Погружённый в эти мысли, я уже собрался было идти, как краем глаза уловил движение. Из дверей отдела, поёживаясь от утренней прохлады, вышла Лиса. Она выглядела такой же вымотанной, как и я. Наши взгляды встретились на долю секунды.

— Лиса, — обратился я к ней. — Мой «Цербер»… он все там же, у Дыма?

— Да, — кивнула она, нажимая кнопку на брелоке. Ее «Аврора» хищно мигнула фарами. — Ждет тебя. Тебя подкинуть?

— Если не сложно.

Я сел на пассажирское сиденье. Салон «Авроры» пах дорогой кожей и её парфюмом — смесью чего-то терпкого и сладкого. Мы молча ехали несколько минут, пока Лиса не включила радио, и в салоне заиграла какая-то песня, которую сменил треп радиоведущих.

Вскоре мы свернули в знакомую промзону и подъехали к огромному, гудящему ангару — мастерской Дыма.

Дым, словно ждал нас, стоял у ворот, с неизменной папиросой в зубах.

— О, Саня! Живой! — прогремел он, его лицо расплылось в широкой улыбке. — А я уж думал, твоего коня на запчасти разбирать или, вон, Лисе продать со скидкой.

— Не дождёшься, — ответил я с кривой ухмылкой.

— Ладно, идём, — бросил он, выпуская в утренний воздух густой клуб дыма.

Он подвел нас к моему «Церберу». Мотоцикл блестел, отмытый и отполированный до зеркального блеска.

— Я тут, пока тебя не было, прокатился на нем пару раз, — сказал Дым, вытирая руки ветошью. — Нашел пару косяков в топливной системе, поднастроил. Теперь это не просто зверь. Это ракета.

— Спасибо, Дым. Я в долгу.

— Пустяки. Своим помогаем.

Я сел на мотоцикл. Привычная посадка, знакомый вес, низкий руль. Я нажал кнопку стартера, и рёв мощного двигателя отозвался вибрацией во всём теле. Это было как бальзам на душу.

— Ладно бывай ихтиандр, до вечера, — Лиса махнула Накрукой и зевая направилась к своей машине, а следом и я вырулил из ангара Дыма.

Я ехал медленно, и рёв «Цербера» казался уже не боевым кличем, а усталым, хриплым рычанием. Припарковав мотоцикл, я поднялся в свою каморку. Первым делом — под душ. Горячая вода смывала пот и грязь. Едва моя голова коснулась подушки, я провалился в тяжёлый, вязкий сон без сновидений.

Проснулся я от резкого сигнала будильника. За окном уже сгущались вечерние сумерки. Тело ломило, а в голове был туман.

Я вспомнил о предложении Кайла собраться сегодня в Дрыге. Время ещё было. Но прежде чем топить проблемы в алкоголе, нужно было сделать одну, самую важную вещь.

Я нашёл в коммуникаторе её номер. Светлана. Палец на мгновение замер над кнопкой вызова. Гудки. Длинные. Она не отвечала. Я подождал минуту и набрал снова. Тот же результат. Хватит. Хватит прятаться за звонками и сообщениями. Я должен был поговорить с ней. Увидеть её. Я натянул джинсы, куртку и, не раздумывая, спустился вниз.

«Цербер» ждал меня. Заведя его я покатил к дому Светланы.

Я не стал звонить в домофон. Просто сел на скамейку напротив её подъезда и стал ждать. Голод, который мучил меня утром, давно прошёл, вытесненный тяжелым, тоскливым ожиданием. Я не знал, сколько мне придётся ждать. Час? Два? Увижу ли я ее вообще?

Прошло, наверное, больше часа. Я уже начал подумывать, что пора уезжать, но тут открылась подъездная дверь. Я поднял голову. Она. Сердце пропустило удар. Увидев меня, её шаг на мгновение сбился, она замерла. Затем медленно, опустив глаза, подошла к скамейке.

— Привет, — тихо сказала она. Голос был уставшим.

— Привет. Я звонил тебе, хотел…

— Я больше так не могу, — перебила она меня, не поднимая взгляда. Каждое слово давалось ей с трудом. — Саша, я не могу. Каждый раз, когда в новостях говорят о «чрезвычайной ситуации», я умираю от страха. Каждый раз, когда ты не отвечаешь… я представляю себе самое худшее. Ты мне очень дорог, правда. Но я не могу так жить. Я не хочу.

Она сделала глубокий, дрожащий вдох и наконец посмотрела мне в глаза. В них стояли слёзы.

— Прости. Я думаю… нам лучше расстаться. Может… может, мы сможем остаться друзьями?

Я смотрел на ее измученное лицо и знал, что она права. Что возразить нечего. Что это единственный честный, единственно правильный выход для неё. Для нас обоих.

— Ты права, — тихо сказал я, и голос предательски дрогнул. — Прости меня. За всё.

Она горько, беззвучно усмехнулась. Наклонилась и на одно короткое мгновение коснулась моей руки кончиками пальцев — прощальный, почти невесомый жест. А затем, резко развернувшись, быстро пошла к своей машине, не оглядываясь.

Я остался один на скамейке, глядя ей вслед, пока темно-синий седан не растворился в вечернем потоке.

Она поступила правильно. Я поступил правильно. Это был единственный возможный финал.

Но потом мимо прошла пара. Они держались за руки, о чем-то тихо переговаривались и смеялись.

Пришло странное, уродливое чувство… облегчения. Мучительного, отравленного виной, но облегчения. Она больше не будет вздрагивать от новостей. Она не будет плакать, не дождавшись моего звонка. Она будет жить тихой и спокойно жизнью.

Заведя своего монстра я тут же рванул в общаге, при чем гнал от всей души заставляя мотор реветь.

Припарковав «Цербера», я поднялся к себе, быстро принял душ и переоделся и вызвал такси.

Когда я вошел в полумрак знакомого бара, они уже были там. Вся команда в сборе сидела за столиком в углу. Атмосфера была тяжёлой — они пили молча, поминая павших в последней бойне.

— О, явился, — буркнул Гром, поднимая на меня глаза. — Мы уж думали, ты решил в одиночку накидаться.

— Ну, рассказывай, Зверь, — Лиса решила сменить тему. — Как тебе каникулы у церковников? Научили родину любить?

— Незабываемый опыт, — криво усмехнулся я. — Я хотел сказать спасибо. Всем вам. За то, что вытащили. Я в вечном долгу.

— Брось, — отмахнулся Кайл. — Мы своих не бросаем. Давай лучше выпьем. За тех, кто не вернулся.

Мы пили. Говорили о пустяках, о службе, о планах. Напряжение медленно отступало. В какой-то момент, когда Гром и Кайл затеяли спор о тактике, я наклонился к Лисе.

— Мы со Светой расстались, — тихо сказал я.

Она посмотрела на меня, и в её глазах не было ни удивления, ни жалости. Только горькое понимание. Она залпом осушила свой стакан.

— Значит, она нормальная девчонка, — так же тихо ответила она.

— В смысле? — не понял я.

— В прямом. Ни один нормальный, здравомыслящий человек не станет долго встречаться с охотником. С нашей жизнью, с нашими тайнами, с постоянным риском, что ты однажды просто не вернёшься. — Она грустно усмехнулась. — Поэтому у меня и нет парня, Зверев. Мы все женаты и замужем на этой проклятой работе.

Она наполнила наши стаканы водкой и подняла свой.

— Так что пей. Ты сегодня прошёл обряд посвящения. Добро пожаловать в клуб одиноких ублюдков.

Водка лилась рекой. Мы говорили. Обо всем и ни о чем. После очередной стопки мир окончательно потерял фокус. Я помню смех Лисы, уже не язвительный, а по настоящему веселый. Помню ощущение, что я, наконец, не один в своем одиночестве. Помню, как она сказала: «Всё, Зверев, ты уже не стоишь на ногах. Поехали отсюда»…

А потом — провал.

Я проснулся от яркого солнечного света, бившего прямо в глаза. Во рту был вкус, будто там сдохла стая кошек. Голова гудела, как растревоженный улей. Я лежал на спине, на невероятно мягкой и удобной постели, и носом чувствовал тонкий, знакомый аромат женского парфюма.

Я с трудом разлепил глаза. Потолок. Гладкий, белый, без единой трещинки. Точно не мой. Паника начала медленно подниматься из глубин похмельного тумана. Я резко повернулся налево и моё сердце пропустило удар.

Рядом со мной, в обнимку с большой белой подушкой, спала Лиса. На ней было только тонкое, черное кружевное нижнее белье.