Охотник на демонов 2

Глава 3

Глава 3

Ледяная вода обожгла лицо и грудь, вырывая меня из вязкого, багрового тумана. Я судорожно дернулся, захлебываясь и кашляя. Сознание вернулось мгновенно, и вместе с ним — боль. Тупая, ноющая боль в виске, обожженная кожа на руке и гудящее эхо от перенапряжения во всем теле.

Я висел к чему-то прикованный.

Тяжелые цепи, такие же, как и на алтаре, сковывали мои запястья и лодыжки, но теперь они уходили вверх, в непроглядный мрак. Я висел, едва касаясь пальцами ног холодного каменного пола, руки были вывернуты за спиной под неестественным углом. Каждое движение отдавалось вспышкой боли в плечах.

Когда зрение сфокусировалось, я понял, что все стало гораздо хуже. Передо мной застыв стояли, те самые монахи-палачи.

Помещение было другим. Меньше, чем Зал Усмирения. Стены казались ближе, а воздух был тяжелым и спертым, пахнущим застарелой кровью и страхом.

— Наконец-то, — раздался из тени знакомый рокочущий голос.

Валаам шагнул в тусклый круг света, отбрасываемый единственным магическим светильником на стене. Его лицо было все таким же суровым и непреклонным. Он не выглядел злым. Он выглядел уставшим и исполненным праведного долга, как хирург перед сложной, но необходимой операцией.

— Твое молчание и сопротивление доказывают лишь то, что Клеймо уже пустило корни в твою душу и тебя не спасти. Разговоры окончены. Начинается Дознание.

Я стиснул зубы, ожидая увидеть инструменты пыток, как в прошлый раз. Но в руках монаха не было ничего, кроме небольшого, гладкого камня молочно-белого цвета. Он был размером с голубиное яйцо и, казалось, впитывал в себя скудный свет, оставаясь матовым и непрозрачным. Он выглядел совершенно безобидно, но когда Валаам шагнул ближе, я почувствовал это.

Моя внутренняя пустота, сжалась и казалась даже заскулила. От камня исходила не просто магия. Это было нечто концентрированное, древнее и абсолютно нетерпимое к любой скверне.

— Это Слеза святого, — пояснил инквизитор, заметив мой взгляд. — Она не калечит тело. Она лишь сжигает ложь и ересь, причиняя носителю невыносимую боль. Чем сильнее в тебе сидит демон, тем мучительнее будет очищение. Скажи мне имя своего хозяина, и я прекращу.

Он подошел вплотную, и медленно поднес белый камень к моей груди.

В тот момент, когда белый камень коснулся моей кожи, я ожидал огня, но получил нечто худшее. Это не был ожог. Боль родилась глубоко внутри. Ощущение, будто мою внутреннюю пустоту, мою суть, схватили ледяной рукой и начали сжимать в тисках. Я задохнулся, перед глазами на мгновение все побелело от внутреннего давления. Это длилось лишь несколько секунд, но эти секунды были вечностью.

И вдруг… все прекратилось.

Сжимающая боль не просто исчезла — ее сменило нечто противоположное. Из точки, где камень касался моей груди, начало разливаться тепло. Не обжигающее, а приятное, живительное. Оно волной прошло по всему телу, прогоняя холод подземелья, унимая боль в плечах и заживляя ноющий висок. Усталость, висевшая на мне свинцом, начала отступать.

А затем тепло превратилось в силу. Это был чистый поток, который хлынул в меня прямо. Моя внутренняя «пустота» перестала быть пустотой.

Я с удивлением открыл глаза и посмотрел на Валаама. Его лицо было бледным, на нем застыло выражение полного недоумения. Он смотрел на свою руку, на камень, который он все еще прижимал к моей груди.

И я увидел то же, что и он.

Молочно-белый камень, который до этого, казалось, излучал внутренний свет, начал тускнеть. Его свет, его сила, на глазах перетекала в меня. Он становился серым и безжизненным, как обычная галька.

— Что?.. — прошипел инквизитор.

С громким шипением он отдернул руку, словно коснулся раскаленной печи. Камень выпал из его пальцев и с глухим стуком ударился о пол. Валаам смотрел то на свою покрасневшую ладонь, то на меня, и в его глазах впервые за все время я увидел не праведный гнев, а страх. Чистый, первобытный страх перед неизвестным.

— Невозможно… — прошептал он. — Он должен был испепелить твою скверну, а не… питаться ею.

Пару мгновений была тишина и он и я пытались осознать произошедшее.

Валаам открыл было рот, чтобы отдать приказ, но осекся. Ярость в его глазах боролась с суеверным страхом. Наконец, он принял решение.

— Стерегите его, — глухо приказал он своим помощникам. — Ничего не предпринимать до моего возвращения.

Не говоря больше ни слова и даже не взглянув на меня резко развернулся и покинул камеру. Двое монахов, обменявшись тревожными взглядами, заняли посты у двери, не спуская с меня глаз.

Тяжелая дверь захлопнулась. Лязгнул засов.

Я закрыл глаза, опустив голову на грудь, чтобы выглядеть полностью побежденным. Но внутри началась война. Я сосредоточился на ближайшей руне и начал тянуть. Боль была мгновенной и острой. По плечу пробежала мелкая дрожь.

Это была пытка. Я балансировал на лезвии ножа: тянул ровно столько, чтобы знак медленно, гас. Несмотря на холод в камере, по виску медленно поползла капля пота.

Я приоткрыл один глаз и посмотрел на охрану. Один из них, прислонившись к стене, откровенно скучал, глядя в пустоту. Второй, наоборот, был начеку — но все его внимание было приковано к двери, откуда должен был вернуться Валаам.

Убедившись, что они не смотрят, я снова погрузился в свою внутреннюю борьбу. Время потеряло свой счет. Оно превратилось в бесконечный цикл из боли, истощения и упрямой, яростной концентрации. Один символ. Передышка. Следующий. Снова агония. И снова крошечная победа, когда очередной символ на цепи тускнел и гас.

Дверь отворилась. Вошел Валаам, и лицо его было спокойно. Та растерянность, что я видел раньше, исчезла, сменившись холодной, непоколебимой решимостью. За ним вошел один из монахов, который с благоговением нес в руках обитую черным бархатом шкатулку.

Валаам взял шкатулку и открыл ее.

Внутри, на подушечке из алого шелка, лежал терновый венец. Но он был сделан не из дерева. Он был выкован из черненого серебра, ветви которого были переплетены в тугой, зловещий обруч. Длинные, острые как иглы шипы, также из серебра, торчали из него под жестокими, неестественными углами. От венца исходило слабое, тошнотворное фиолетовое свечение.

— Если твое Клеймо — это знак твоего демонического хозяина, то мы увенчаем тебя святостью, которая выжжет его дотла, — тихо произнес он, и его голос был лишен всяких эмоций.

Он достал венец из шкатулки и кивнул своим помощникам. Двое монахов шагнули ко мне.

И судя по всему в этот раз мне не отделаться легко.

Инстинкт выживания взял верх. Когда монахи подошли, я забился в цепях, как дикий зверь. Я рванулся из стороны в сторону, мотая головой, пытаясь уклониться от их рук. Цепи с лязгом натянулись, впиваясь в мои запястья и плечи до боли, но я не обращал на это внимания.

Но все было тщетно. Один монах мертвой хваткой вцепился в мои волосы, с силой откидывая мою голову назад. Второй поднес зловещий серебряный венец к моему лбу.

В первую секунду была лишь физическая боль — острая, слепящая, будто в череп вонзили десятки раскаленных серебряных гвоздей. Я заорал, выгибаясь в цепях.

А в следующую секунду пришел настоящий ужас. Боль физическая стала лишь фоном для боли ментальной. В мое сознание хлынули кошмары. Я снова видел свою семью, но их лица были искажены ужасом и обвинением. Венец не просто пытал тело, он пытался сломать мой дух, доказать мне, что я — один из монстров.

Я был готов на все, лишь бы это прекратилось.

И в этот момент откуда-то со стороны, донесся глухой, еле слышный УДАР. Не взрыв, а скорее звук, будто что-то огромное и тяжелое проломило каменную кладку.

Все в камере на мгновение замерли. Монахи растерянно переглянулись. Валаам поднял голову к потолку, а затем огляделся и посмотрел на меня с презрительной усмешкой.

— Это твой хозяин идет тебя выручать? — пророкотал он. — Уже поздно. Для тебя все кончено, а теперь и для него! Раз он посмел заявиться в святую обитель!

Но он ошибся. Все только начиналось.

Его слова, боль, унижение, отчаяние — все это стало последней искрой. И меня накрыло, окончательно.

Это не было похоже на тот контролируемый всплеск в Зале Усмирения. Это была слепая, первобытная ярость, обретшая форму. Из моей груди вырвалась беззвучная волна чистой, темной энергии.

ХРЯСЬ!

Цепи, сковывавшие меня, лопнули одновременно, разлетаясь в стороны, расколовшись на тысячи осколков. Серебряный венец на моей голове слетел, его фиолетовое свечение погасло.

Монахов отшвырнуло ударной волной, как тряпичных кукол. Они с глухим стуком врезались в стены. Лишь Валаам устоял на ногах, но его лицо было искажено потрясением.

Я рухнул на колени, тяжело дыша. Боль ушла. Кошмары исчезли.

Рев, вырвавшийся из моей груди, был ревом зверя. Сила, хлынула из меня неудержимым, всепоглощающим потоком.

Монахи, которых откинуло к стенам, были первыми. Волна иссиня-черного пламени сорвалась с моих рук, поглотив их. Они исчезли, не издав ни звука, оставив после себя лишь два черных силуэта, выжженных на каменной стене.

Помощник инквизитора, который все еще держал в руках пустую шкатулку, закричал от ужаса. Его крик оборвался, когда второй, более концентрированный жгут пламени ударил ему в грудь.

В комнате остался только один.

Валаам.

Он успел поднять свой серебряный крест, символы на котором пылали. На его лице застыл суеверный ужас. Он смотрел на меня будто на нечто, чего не должно было существовать.

Я медленно поднялся на ноги. Вся моя боль и страх переплавились в холодную, безграничную ненависть. Я просто протянул руку в его сторону и сжал кулак.

Символы на кресте погасли. Валаам открыл рот, но вместо крика из его горла вырвался лишь тихий хрип. А затем он просто опал.

За несколько секунд комната стала пустой.

Мое тело все еще вибрировало от вырывавшейся на волю силы. Ярость, кипевшая во мне, начала медленно остывать, уступая место чему-то другому.

Я стоял один посреди почерневших стен, тяжело дыша.

Рев собственной силы все еще стоял у меня в ушах.

А потом меня повело и я рухнул, голова раскалывалась, я едва мог пошевелиться. А потом я услышал голоса.

Голоса пробивались сквозь вату в ушах, искаженные и далекие, как эхо со дна глубокого колодца.

— Саня… жив… — женский голос, в котором облегчение смешалось с первобытным ужасом. — Что они с ним сделали?..

— … твою же… что здесь, нахрен, произошло?..

— Тащите его! Немедленно!

Меня поволокли. Мир превратился в бессмысленный калейдоскоп ощущений: шершавая стена тоннеля, о которую меня приложили плечом. Ледяные брызги грязной воды, резкий рывок вверх, будто меня забросили на что-то твердое и вибрирующее. А потом — тишина и темнота.

Я открыл глаза и увидел над собой потертый фанерный потолок. Я лежал на чем-то твердом, и меня качало. Рядом со мной на коленях сидела Лиса. Ее лицо было бледным, в глазах, освещенных тусклым светом, плескался страх. Она что-то говорила, но я не слышал слов. Ее губы двигались, а я снова проваливался в темноту…

Резкая остановка. Дверь со скрежетом отъехала в сторону, впуская полосу тусклого света и запах сырого асфальта. Две пары сильных рук — я узнал хватку Грома и Кайла — подхватили меня и снова куда-то поволокли. Скрип ступеней под ногами, чей-то приглушенный голос… и снова мрак.

Яркий свет ударил по глазам. Я лежал на чем-то мягком. Надо мной склонились несколько размытых силуэтов. Голоса были уже четче, но все еще казались далекими. — … не сработает, я же сказал. — Но это лучшее, что у нас есть… — Его природа изменилась… Я чувствовал, как что-то холодное коснулось моего виска, зашипело и тут же испарилось. Следом тоже самое произошло с рукой. Боль не ушла. Темнота снова позвала меня, и я не стал сопротивляться.

Пробуждение. Когда я открыл глаза в следующий раз, свет был уже мягким, приглушенным. Я лежал на старой кушетке в незнакомой комнате, пахнущей травами и антисептиком. Надо мной склонился пожилой мужчина в заляпанном халате. Он молча изучал меня поверх очков.

Я попытался сесть, но тело было свинцовым.

— Где я? — прохрипел я, и собственный голос показался чужим. — Что… что случилось?

— Тише, тише, молодой человек. Резкие движения вам сейчас ни к чему, — сказал тихий успокаивающий мужской голос.

Рядом с кушеткой, в старом, потертом кожаном кресле сидел пожилой мужчина. На вид ему было около шестидесяти: аккуратно подстриженная седая борода, густые волосы с проседью, зачесанные назад, и глубокая сеть морщин у глаз. Но стариком он не казался. Прямая спина, широкие плечи, которые не мог скрыть даже свободный свитер, и спокойный, невероятно пронзительный взгляд говорили о человеке, привыкшем к дисциплине и действию.

Он резким движением поднялся и подошел ко мне, после чего помог приподняться и подложил под спину подушку. Я огляделся. Мы были в просторной комнате, похожей на библиотеку или кабинет. Стены от пола до потолка были заставлены книжными стеллажами, забитыми как современными медицинскими справочниками, так и древними, обтянутыми кожей томами без названий.

Я опустил взгляд на свои руки, и сердце пропустило удар. На правом предплечье, там, где меня коснулись щипцы монаха, кожа была сморщенной и белесой, как у столетнего старика. Уродливый, мертвый шрам. В памяти тут же вспыхнула картина: я стою посреди пепла, а из моих рук рвутся жгуты черного пламени.

Я потряс головой, отгоняя видение.

— Где я? И кто вы такой?