Неучтенный элемент

Глава 4. Апрель и невидимые тени

Прошло две недели. Напряжение, вызванное угрозами Вальки-Козыря, сменилось зыбким, весенним покоем. Кажется, Валька решил не связываться с КГБ или, по крайней мере, пока не нашел нужных «доказательств». Однако Алексей не расслаблялся. Он был настороже, как старая пружина.

Ленинградский апрель был обманчив. Солнце светило ярко, но ветер все еще был холодным и влажным, принося с собой запахи мокрого асфальта и пробивающейся зелени.

В эту субботу класс отправили на общественные работы — очищать старую типографию, которую должны были переоборудовать под новый районный клуб пионеров. Здание находилось в историческом центре, недалеко от Казанского собора. Это был старинный, массивный особняк начала XVIII века, построенный еще при Петре I, с толстыми стенами, высокими сводчатыми потолками и узкими, глубокими окнами. Сквозь толстый слой побелки и пыли проглядывал дух барокко.

Алексей, Люда и Игорь работали вместе. Игорь, конечно, больше говорил, чем работал.

— Я вам говорю, это же историческая драма! — восхищался он, отряхивая руки от пыли. — Вот здесь, возможно, сам Пушкин держал корректуру!

Игорь, как главный сплетник и «летописец», тут же переключился на главную интригу класса.

— Короче, я узнал про Катерину Долгорукову. Все подтвердилось. Её отец — крупный чиновник в МИДе, дипломат. Месяц назад они вернулись из заграничной командировки. Вот почему Катя влетает в наш класс посреди четверти.

— Из какой страны? — практично спросила Люда.

— Говорят, из Швейцарии или Австрии. Где там все эти буржуазные гейзеры и шоколад. А главное, — Игорь понизил голос, — она сразу пошла в нашу школу, хотя по прописке должна была в другую.

Алексей слушал, но видел перед собой не Игоря, а образ девушки.

Мысли Алексея вернулись к событиям последних двух недель. Он, ведомый опасным любопытством, пытался следить за Катериной, чтобы понять, как работает ее Сила. Он ждал ее после школы, следовал за ней несколько кварталов.

Он вспомнил, как во время одной из таких «слежек» он почувствовал на себе чужой, жгучий взгляд, резко отличавшийся от того, что он ощутил в метро. Это был взгляд охотника, четкий и направленный. Алексей резко свернул в подворотню, применив Эффект Слепого Пятна на полную мощность, и смог оторваться.

В ту же ночь он пошел на Васильевский остров — в старую застройку, где он часто тренировался, оттачивая контроль. Он вспоминал, как в одном из полуразрушенных зданий он пытался научиться локализовать Силу, сводя к минимуму «выбросы» энергии. У него получалось все лучше — он мог устранять микротрещины в стене, не оставляя следов.

— Эй, Леха! Хватит мечтать! — окликнул его Игорь. — Нас отправляют на чердак. Там самая жесть. Влажность, голуби и двадцать лет пыли.

Их бригада поднялась по скрипучей, узкой служебной лестнице в самый верх особняка. Воздух на чердаке был спертым, тяжелым. Сквозь маленькие слуховые окна пробивались косые лучи апрельского солнца, высвечивая миллионы танцующих пылинок.

В центре чердачного пространства, рядом со старыми, заброшенными типографскими машинами, Алексей остановился. Вдруг он почувствовал присутствие Силы, он стал оглядываться по сторонам, пока не понял, что Силой тянет от окна, он подошел к нему. Выглянул наружу, апрельское солнце припекало по-весеннему, на улице одноклассники загружали типографский хлам в грузовики. Его взгляд упал на неприметный старый ключ с вензелями, он физически почувствовал, что от того исходит сила и тайна, он взял его, глянулся, хотел уже было сунуть в карман чтобы изучить подробнее дома, но вовремя остановился. Его воспитание не позволяло брать чужие вещи, он хотел оправдаться тем что этот ключ старый и никому не нужен, но что-то его останавливало. «Осмотрю его подробнее, когда ребята спустятся вниз» — решил парень.

Довольный найденным компромиссом он стал дальше осматривать чердак, пока его взгляд зацепился за нечто.

На одной из несущих балок, в тени под самой крышей, сидело что-то. Оно было размером с крупную кошку, но выглядело как комок старой, пожухлой шерсти, слившийся с деревом и пылью. У него были непропорционально большие, тускло-желтые глаза, которые, казалось, видели сквозь пространство. Длинные, тощие руки-ветки были прижаты к телу. Существо не было полностью прозрачным, но его контуры казались зыбкими, словно смотришь на него через волны горячего воздуха или сквозь грязное, старое стекло. Оно не двигалось, просто сидело, неотделимое от старого чердака.

Игорь, задев балку, стряхнул на него облако пыли.

— Тьфу, какая тут грязь! — возмутился он.

Существо лишь моргнуло желтыми глазами, но ни один его волосок не шелохнулся.

Алексей обернулся к друзьям. Люда и Игорь продолжали возиться с кипами старой бумаги, не обращая абсолютно никакого внимания на то, что сидело в двух метрах от них.

«Они его не видят, — с холодом осознал Алексей. — Только я. Это… это что-то другое».

Это была его первая встреча с настоящим магическим миром Ленинграда, который оказался гораздо ближе и причудливее, чем он думал.

Алексей старался не смотреть на существо, делая вид, что полностью поглощен инвентаризацией хлама. Внутри он дал ему прозвище: «лохмач».

Тем временем лохмач покряхтывал, сотрясая тусклую шерсть.

— Ох-ох-ох, — бормотал он, и его голос звучал как шорох сухой листвы, хотя Алексей слышал его не ушами, а прямо в голове. — Когда же это все закончится? Эти времена, эти люди… Прошли, прошли мои времена. Скучаю по барину, по хозяйке…

Он горестно покачал головой.

— Эх, а может, и неплохо, что ребятишки здесь будут. Пионеры… Детвора всегда веселая…

Ребята начали складывать рухлядь. Игорь и Зина (одна из одноклассниц) схватили две большие кипы старой, заплесневелой бумаги и с кряхтением потащили их к скрипучей лестнице.

— Мы сейчас вернемся! — крикнул Игорь.

Когда друзья спустились, Алексей нагрузил себя тяжелым ящиком, полным старого типографского свинца.

Он сделал шаг к лестнице, когда лохмач спрыгнул с балки. Существо, до того сливавшееся с тенью, теперь стояло прямо перед ним, его желтые глаза смотрели с почти человеческим любопытством. Из-за своей полупрозрачности оно казалось не твердым объектом, а внезапным искажением в воздухе.

— Ну хоть ты со мной поговори, чудочеловек! — прозвучало в голове Алексея. Голос был негромкий, но от нахлынувшего звука и внезапного прямого контакта Алексей чуть не уронил тяжелый ящик, едва удержав его Силой.

Он застыл, не смея пошевелиться, продолжая делать вид, что видит только грязную балку перед собой.

Хозяин Дома

— да брось притворяться! — прозвучало в голове Алексея настойчивее, заставив его чуть качнуть ящиком. — Не ломай мне комедию, чудочеловек. Я же чую твою колдовскую кровь. Она у тебя звенит, как новая струна!

Алексей медленно опустил тяжелый ящик со свинцом на прогнивший пол. Свинец стукнулся о дерево, и звук эхом разнесся по чердаку. Он больше не мог делать вид, что не замечает существо.

— Кто ты? — прошептал Алексей одними губами, стараясь, чтобы голос не сорвался.

Лохмач фыркнул, и его серая шерсть слегка всколыхнулась.

— Я? Я — хозяин этого дома. Точнее, был им. Домовой. Пятьдесят лет тут сижу, как паук, один-одинешенек. Никто не видит, никто не слышит, а те, кто слышат, — те давно сбежали или… забыли. А ты вот, ты видишь.

— Какое колдовство? — спросил Алексей, отступая на полшага. — О чем ты говоришь?

Домовой хихикнул, звук был похож на скрежет сухой ветоши. Он ткнул своей длинной тощей рукой-веткой прямо в ящик, который Алексей только что опустил.

— Об этом я говорю! Ты его только что держал. Свинец тяжелый, а у тебя в руках он был, как пустая коробка. Ты же сам его несешь, а он невесомый. Это твои выкрутасы? Твоя Сила? Как ты её ни зови — она колдовство. И она звенит, я тебе говорю!

Алексей провел рукой по ящику, на который он только что подсознательно протянул Силу. Он почувствовал остаточный, знакомый гул. Домовой не просто видел его Эффект Слепого Пятна; он чувствовал его Силу.

— Ты давно меня видишь?

— С тех пор, как ты сюда вошел! — Домовой присел на корточки. — Твоя Сила — она громкая! Она звенит, когда ты её используешь. А эти выбросы, о которых ты думаешь… их далеко чуют. Но я… я привязан к этому Дому, Леша. Я тебя почувствовал, только когда ты ступил на этот чердак.

— Я думал, я один, — признался Алексей.

Филя тяжело посмотрел на него.

— Думаешь, почему? Потому что вы, маги, упрямые! Большая часть сбежала на Запад или в Америку. Те, кто остался, — либо в шарашках работают на страну, либо учатся скрываться лучше, чем ты.

— А что за перемены?

Филя нахмурился, и его спутанная борода зашевелилась.

— Перемены, Леша, идут. Мир изнашивается. Граница между здесь и там тоньше становится. И чую я, чую, что с Запада, из-за границ… идет беда. Оттуда тянутся щупальца. Они ищут колдовскую кровь. Хотят украсть тех, кто остался, или завербовать. А я…

— А я с этого чердака ни ногой. Дом держу.

В этот момент снизу, со стороны лестницы, раздался грохот и бодрый, но недовольный голос Игоря:

— Леха! Ты там что, уснул?! Мы тебя уже ждем!

Алексей мгновенно пришел в себя. Он стоял посреди чердака, разговаривая с невидимым для остальных существом.

— Мне нужно идти, — прошептал он в сторону Филе, быстро хватая ящик со свинцом.

— Но, чудочеловек…

— Я вернусь ночью. — Решение было принято мгновенно. — Я приду, и мы поговорим. Принесу угощение.

Филя не успел ответить. Алексей уже взвалил ящик на плечо. В проеме лестницы показались сначала голова Игоря, а затем Зина.

— Ну наконец-то! Мы думали, ты утонул в макулатуре! — Игорь окинул чердак подозрительным взглядом, но его глаза, конечно, не зацепились за комок шерсти на балке.

Алексей, сгибаясь под тяжестью свинца, выдал лучшую имитацию усталости:

— Тяжело тут у вас, ребята. Как на заводе.

Он поспешил вниз, унося свой секрет и неожиданный, древний ключ к миру волшебства.

Сделка с хищником

Ленинград заканчивался здесь, в старом заводском районе за Обводным каналом. Тут уже не было гранитных набережных и барочной лепнины. Здесь царили красный, закопченный кирпич, ржавые рельсы и глухие заборы, за которыми гнили остовы списанной техники.

Валька-Козырь поежился, хотя вечер был теплым. Он шел к старому, двухэтажному дому, который, казалось, держался только на честном слове и слоях грязи. Местные обходили это место стороной. У здешних обитателей была дурная слава — говорили, что они не просто бандиты, а настоящие душегубы, которые рвут своих врагов голыми руками.

В нос ударил резкий, тошнотворный запах — смесь сырости, гниющего мусора и, что самое странное, мокрой псины. Этот запах здесь стоял всегда, пропитывая стены и одежду.

Валька толкнул тяжелую, разбухшую дверь. Внутри было темно.

— Стоять, — прозвучал сиплый голос.

Путь ему преградил незнакомец. Лицо у него было изможденное, серое, с темными кругами под глазами, словно он не спал неделю. Он двигался дергано, нервно.

— К кому? — спросил охранник, не опуская руки, которая, как заметил Валька, заканчивалась грязными, обломанными, но удивительно крепкими ногтями.

— У меня дело к Драугу, — голос Вальки дрогнул, но он постарался добавить веса. — Это касается нашего… общего дела. Он знает.

Охранник не ответил. Он шагнул вплотную к нему. Козырь напрягся, ожидая обыска по карманам, но незнакомец сделал другое: он с силой втянул носом воздух у шеи Вальки, а затем провел носом по его плечу, обнюхивая его, как дворовая собака.

Вальку передернуло от омерзения и страха, но он не двинулся.

— Чисто. Иди, — бросил охранник, теряя интерес, и кивнул на дальнюю дверь.

В комнате, куда вошел Валентин, окна были заколочены досками. Единственным источником света была тусклая лампа под потолком, в которой билась жирная муха.

За грубым деревянным столом сидел Драуг.

Валька видел его всего пару раз, и каждый раз ему хотелось оказаться как можно дальше. Драуг был высоким, но сильно сутулился, отчего его руки казались неестественно длинными. Его длинные, грязные волосы были свалены в сальные колтуны, свисающие на лицо.

Он медленно поднял голову. Глаза у него были впалыми, глубоко посаженными, но взгляд был острым, пронизывающим, лишенным человеческой теплоты. Длинный, хищный нос с горбинкой словно принюхивался к страху гостя.

Самым жутким был шрам. Уродливая, белесая полоса тянулась от подбородка через всю щеку до левого глаза — след от ножа, который должен был убить, но лишь разозлил зверя.

— Козырь… — голос главаря местной банды был хриплым, скрежещущим, словно в горле у него была щебенка. Его тонкие, бледные губы растянулись в ухмылке, обнажив неестественно острые, желтые зубы. — Ты принес мне долг?

Валька сглотнул, чувствуя, как по спине течет холодный пот.

— Нет, Драуг. Деньги будут. Скоро. Я нашел способ, как мы можем взять кассу в том универмаге. Для нашего… общего дела.

Драуг не мигая смотрел на него.

— Ты обещал мне это месяц назад. Мне не нужны планы, мне нужна добыча. Мои… парни голодны.

— В этот раз точно! — затараторил Валька. — Я нашел человека. Медвежатника.

Драуг лениво откинулся на спинку стула.

— Медвежатника? Ты сам форточник, Козырь. Зачем тебе еще один рот?

— Этот особенный. Пацан совсем, школьник. Сосед мой, — Валька понизил голос, делая шаг к столу. — Но руки у него… золотые. И странные.

Мужчина перестал ухмыляться. В его глазах мелькнул хищный интерес.

— Рассказывай, — приказал он.

— Он умеет мастерить всё, что угодно. Из мусора собирает технику. Но это ерунда. Я видел… — Валька замялся, подбирая слова, чтобы не звучать как сумасшедший. — Я видел, как он открывал входную дверь в коммуналку. Ключ заело, он даже не доставал его. Просто приложил руку, шепнул что-то — и щелк! Замок открылся.

Валька ожидал, что мужчина рассмеется, но в комнате повисла тяжелая тишина.

— И станки на заводе он чинит… касанием, — продолжил Валька, осмелев. — Отец его больной был, а теперь бегает. Пацан непростой. Если его уломать, припугнуть, он нам любой сейф вскроет без шума и пыли. Но он упрямый, гад. Чистенький. Мне нужна твоя помощь, Драуг. Надавить.

Главарь медленно поднялся. Его тень на стене стала огромной и горбатой. Он подошел к Вальке вплотную, и вор снова почувствовал этот тяжелый, звериный запах.

— Без ключа, говоришь? — прохрипел Драуг. — И касанием чинит?

— Ага. Зуб даю.

Он снова ухмыльнулся, и в этот раз его желтые зубы сверкнули в полумраке, как кинжалы. Он понял, что к нему в руки плывет не просто талантливый воришка, а неучтенный маг. Дичь, которую можно использовать, а можно продать тем, кто платит золотом.

— Это интересно, Козырь. Очень интересно.

Драуг положил тяжелую руку на плечо Вальки, и его пальцы сжались так, что вор чуть не вскрикнул.

— Не тронь пока пацана. И про сейф обожди. Это мелочи. Ты принес мне добычу покрупнее.

— Так ты поможешь его припугнуть? — с надеждой спросил Валька.

— Не суетись, — Драуг отпустил его и повернулся к темноте угла. — Тебе он не по зубам. Ты его только спугнешь. Оставь его мне. Я беру парня на себя.

🌙 Тени старого особняка

Ленинград спал, укрытый влажной апрельской ночью. На Невском еще горели фонари, но здесь, в переулках у Казанского собора, царила густая, бархатная тьма.

Алексей подошел к зданию старой типографии. Особняк XVIII века нависал над ним темной громадой. Окна первого этажа были закрыты ставнями или заколочены, но Алексей знал одно слабое место — служебный вход со двора, замок на котором был чисто символическим.

Он огляделся. Никого.

Приложив ладонь к холодному металлу навесного замка, Алексей сосредоточился. Ему не нужно было ломать механизм. Он просто попросил штифты внутри сдвинуться. Щелчок был тихим, как ломающаяся спичка. Алексей скользнул внутрь и аккуратно прикрыл за собой тяжелую дверь.

Внутри пахло старой бумагой, свинцовой пылью и сыростью. Алексей двигался бесшумно, ступая по памяти. Скрипучая лестница на чердак была испытанием, но он знал, куда ставить ногу — ближе к стене, где доски меньше прогибались.

Чердак встретил его тишиной и мраком. Лишь сквозь маленькие слуховые окна падали узкие, косые полосы лунного света, в которых медленно, гипнотически кружилась вековая пыль. Тени от балок и старых станков казались живыми существами, готовыми прыгнуть.

Алексей остановился в центре, чувствуя, как сердце гулко стучит в груди.

— Филимон? — тихо позвал он, и его голос тут же утонул в вате пыли. — Ты здесь?

Тишина.

Вдруг из самого темного угла, где были свалены старые рамы, раздался шорох. Алексей напрягся, готовый к обороне.

Из тени, мягко ступая лапами, вышел огромный серый кот. Его шерсть была свалявшейся, уши — порванными в старых битвах, а желтые глаза горели недобрым огнем. Кот зашипел и выгнул спину.

Алексей, не ожидавший увидеть животное, отшатнулся и выругался:

— Чёрт тебя дери…

Кот вдруг фыркнул, его контуры поплыли, словно дым на ветру. Тело вытянулось, встало на задние лапы, шерсть превратилась в ватник, и через секунду перед Алексеем стоял Филимон, хихикая в бороду.

— Чертей нет, Леша, — проскрипел он, довольно потирая мохнатые ладони. — Это все поповские сказки. А вот кикимор там всяких, водяных али леших… этого добра хватает.

Домовой вдруг нахмурился, его улыбка угасла, и он поправил сам себя с грустью:

— Раньше хватало… Теперь поди сыщи их.

Алексей выдохнул, успокаивая пульс.

— Напугал ты меня, Филя.

Он снял с плеча сумку и расстелил на чистом участке пола газету.

— Я обещал. Угощайся.

Он достал банку с молоком, ломоть свежего черного хлеба и вареное яйцо. Глаза Домового вспыхнули жадным, древним огнем. Он, забыв о важности, подскочил к "столу".

— Молочко… Хлебушек настоящий, ржаной! — бормотал он, принюхиваясь.

Филимон схватил яйцо своей сучковатой рукой. Он не стал его чистить — просто отправил в рот целиком и, хрустнув скорлупой, проглотил в один прихват, словно удав. Затем он впился зубами в хлеб, жмурясь от удовольствия. Казалось, он впитывает не просто еду, а саму заботу, с которой она была принесена.

Алексей смотрел на это с жалостью и интересом. Вдруг он спохватился.

— Ой, я ж забыл! Хлеб-то пресный, наверное. Вот…

Он порылся в кармане и достал спичечный коробок, в котором носил соль для обедов на заводе.

— Держи, посоли.

Стоило ему открыть коробок и показать белые кристаллы, как Филимон с визгом отскочил назад, словно Алексей достал раскаленный уголь. Его лицо исказилось страхом и злобой.

— Убери! — зашипел Домовой, закрываясь рукавом. — Убери белую смерть! Ты что, сгубить меня хочешь?! Не любим мы её! Она силу жжет, связь с домом режет!

Алексей, испугавшись реакции, поспешно захлопнул коробок и сунул его глубоко в карман.

— Прости! Прости, Филя, я не знал! Я думал, как лучше… Как людям.

Домовой, все еще косясь на карман, медленно вернулся к молоку. Он еще пару раз фыркнул, успокаиваясь.

— "Как людям"… — проворчал он, отхлебывая из банки. — Мы не люди, Леша. Мы — духи. Нам соль — что тебе яд. Она границы запирает. Ладно, прощаю. Ты ж по незнанию.

Доев хлеб, Филимон подобрел. Он вытер усы рукавом и уселся по-турецки, глядя на Алексея своими желтыми фарами-глазами.

— Ну, спрашивай, чудочеловек. Вижу, распирает тебя.

— Расскажи о себе, — попросил Алексей, усаживаясь напротив на ящик. — Кто ты на самом деле? И какие еще… существа бывают? Я правда думал, что я один такой ненормальный.

Филимон покачал головой.

— Ты не ненормальный. Ты — одаренный. А я… Я — Хозяин. Мы, домовые, не слуги, Леша. Мы — душа дома. Пока стоит этот особняк, жив и я. Я помню каждого, кто здесь жил, каждый кирпич знаю. Мы храним очаг, отводим глаза чужакам, предупреждаем о беде.

Он начал загибать мохнатые пальцы:

— Нас много было. В каждом приличном доме — свой Хозяин. В бане — Банник, злой он, правда, может и запарить до смерти, если не уважить. В сараях — Овинники. Во дворах — Дворовые. В лесу — Леший, он за порядком среди зверей следит. В воде — Водяные, с ними вообще лучше не связываться, утащат.

— А Кикимора? — вспомнил Алексей его слова.

— Тьфу на неё! — сплюнул Филя. — Это жена наша, можно сказать. Только если Домовой за порядок отвечает, то она — за хаос. Путает пряжу, бьет горшки, шумит по ночам. Но сейчас… — голос его стал тихим. — Сейчас нас мало, Леша. Люди в бетонные коробки переехали, там очага нет, там души нет. Умирают мои братья. Или в Барабашек превращаются от злости и голода.

— А маги? — задал Алексей главный вопрос. — Такие, как я?

— Колдуны… — протянул Филимон уважительно. — Были и они. Сильные рода. Уважали нас. Но после революции… кто сбежал, кого к стенке поставили, а кто, как ты, затаился. Ты, Леша, — самородок. Дикий. Тебя никто не учил, ты сам пробиваешься.

Филимон вдруг подался вперед, и его голос зазвучал серьезно:

— Но запомни: в мире равновесие есть. Если есть такие, как ты, значит, есть и те, кто на вас охотится. И не только люди в серых шинелях. Есть твари пострашнее. Древнее, — прошептал Филимон, и его желтые глаза стали тревожными.

— Например? — напряженно спросил Алексей. Он уже не сомневался в словах домового. Это было слишком реально.

Филя вздохнул, и от него пахнуло смесью старой пыли и свежего молока.

— В городе сейчас вообще тоскливо. При коммуналках особо не пошаманить. Но раньше, до того как всё начали «учитывать»… Водились тут разные. Вампиры были, конечно, но их ещё в девятнадцатом веке сильно потеснили. А вот Оборотни… те самые хитрые. Они научились скрываться среди людей. Порой они даже сами не знают, кто они, пока Луна их не позовет. Живут, работают, а когда надо — превращаются.

Он покачал головой.

— Их, конечно, тоже поубавили. Говорят, какая-то чистка была после Гражданской. Но те, что остались, — те очень умные и очень злые. Они ведут подпольную жизнь, прячутся в трущобах, питаются тем, что плохо лежит. Или теми, кто плохо лежит. Я их давно не чувствовал. Они научились прятать запах.

Домовой вдруг наклонился к Алексею, принюхиваясь к его одежде, что было крайне неприятно.

— Но знаешь что, чудочеловек? — Филя сморщил свой нос. — От тебя сейчас идет тонкий запах оборотня. Очень тонкий, как след от старого костра.

Сердце Алексея пропустило удар. Он вспомнил Вальку и жгучий взгляд в переулке.

— Что это значит? — едва слышно спросил Алексей.

— Значит, что он был рядом с тобой. Возможно, преследует. Их чутье такое же острое, как и у нас, но они, в отличие от меня, могут двигаться.

— И как давно ты чувствуешь этот запах?

— Вот только сейчас и почувствовал, Леша. Ты пришел, принес мне угощение, и мы с тобой поговорили. Ты поделился со мной теплом Дома, и я стал немного сильнее. Связь заработала. Раньше я был слишком слаб, чтобы различать тонкий след на твоей одежде, а теперь — вот он.

Алексей быстро принял решение. Домовой — его единственный союзник.

— Филя, ты заперт здесь. Ты мне очень нужен. Я буду приносить тебе угощение. Может быть, я могу еще как-то помочь тебе, чтобы ты стал сильнее?

Филимон просиял.

— Молоко и хлеб — это уже великое дело. Продолжай приносить! А главное, пусть твои пионеры прибираются! Ссоры и грязь — наша смерть. Чем чище и уютнее Дом, тем сильнее я. Ты приноси угощения, пусть ребята продолжают ремонты, а я буду усиливать нашу связь. Буду помогать тебе по мере сил, предупреждать.

— А пока? Что мне делать, пока я иду домой? Если оборотень…

— Сегодня не полнолуние, — успокоил Филя. — Так что он не должен быть в полной силе. Он не так опасен. Но быть начеку надо.

Филимон потянулся к балке и оторвал от неё небольшой, совершенно сухой кусочек старого дуба, покрытый тонкой пылью.

— Держи. Это Древо Очага. Засунь в карман, где нет соли. Пока это будет у тебя, ты не будешь пахнуть так сильно. А когда вернешься домой, возьми свою самую старую металлическую линейку и положи под подушку. Оборотни не любят прикосновение чистого металла в форме прямой линии. Это их нервирует. Это временная защита.

Алексей аккуратно взял кусочек дуба и спрятал его. Он чувствовал, что знание, полученное здесь, на чердаке, было дороже всех учебников в мире.

— Спасибо, Филя. Я вернусь. Будь осторожен.

— И ты будь осторожен, чудочеловек. Твой путь только начинается.

Алексей бесшумно спустился с чердака, сердце его было полно одновременно страха и решимости. Он только что нашел ключ к магическому миру, но этот мир уже прислал за ним своего охотника.