Неучтенный элемент

Глава 2 Сила и шестеренки

Дни Алексея были разделены строгим, почти военным порядком. После школы, пока другие ребята шли играть в футбол или сидеть в парке, он ехал на трамвае к воротам завода «Электросила».

Завод представлял собой огромный, грохочущий мир. В воздухе стоял тяжелый, резкий запах горячего металла, машинного масла и озона. Грохот прессов и станков был настолько силен, что проникал в кости. Это был мир силы — не той, что текла в венах парня, но силы металла, которую он стремился научиться контролировать.

Алексей официально подрабатывал в бригаде отца после его смены, часто оставаясь и в качестве подручного. Его отец, Николай Андреевич, работал фрезеровщиком, а его бригада занималась изготовлением точных, критически важных деталей.

Когда парень приходил, бригада встречала его с искренним одобрением. Для этих немолодых, суровых мужчин он был не просто школьником, а почти сыном полка.

— А, инженер наш явился! — басил Дмитрий Петрович, бригадир, здоровенный мужчина с мозолистыми руками. — Ну-ка, сынок, подсоби тут. Давай, покажи, как ты с этой «немкой» [станок] управляешься.

Мужчины видели в Алексее своего: работящего, скромного, и, главное, удивительно технически одаренного парня. Они видели его будущим инженером, который, в отличие от самоуверенных выпускников, не боялся замарать руки в масле. Они делились с ним опытом, рассказывали о хитростях работы с металлом, которые не прочтешь ни в одном учебнике.

— Смотри, Леш, вот тут микротрещина идет, — объяснял ему один из рабочих, — ты ее глазом не увидишь, но станок ее чует, как собака. Идет вибрация. Изнашивается.

Алексей кивал, запоминая. Он знал, что станок «чует» не трещину, а его собственное внутреннее усилие, приложенное для сохранения целостности машины.

Пока отец уходил в бытовку, чтобы перевести дух, Алексей оставался в цеху. Он подходил к станку Николая Андреевича. Этот момент был для него самым важным.

Слегка прислонившись к холодному корпусу, он незаметно протягивал Силу сквозь металл к отцу. Это была двойная работа: он не только устранял вибрацию станка и выравнивал микродеформации, заставляя его работать с идеальной точностью, но и подпитывал отца, словно батарейку, отдавая часть своей энергии. Он чувствовал, как усталость уходит из костей Николая Андреевича, как успокаивается его дыхание, как слабеет багровое свечение боли.

Через несколько часов, когда бригада начинала собираться, результаты были налицо.

— Ну, что за день, мужики! — восклицал бригадир Петрович, глядя на отчеты. — Вчера полсмены на ремонте простояли, а сегодня выработка выше нормы на двадцать процентов! Ни тебе клина, ни тебе поломок!

Мужчины переглядывались, и в их глазах мелькало суеверное уважение.

— Это Лешка! — шутил один из них. — Он у нас Ангел-хранитель. Как только он в цеху, так и станки перестают ломаться. То ли руки у него золотые, то ли он их просто на дух не переносит.

Алексей лишь смущенно улыбался, стараясь спрятать гордость и тревогу. Это была идеальная маскировка. Он был технически одаренным, а не волшебником. Он был Ангелом-хранителем, а не неучтенным элементом. И пока он мог помогать отцу и бригаде, он был в безопасности.

Его Сила росла, и чем больше он ее использовал для помощи отцу или для подработки на заводе, тем сильнее становилось его чувство абсолютной незащищенности. В Ленинграде, судя по всему, он был один такой. Это приводило его к единственному выводу: если его обнаружат, он станет экспонатом.

Поэтому вот уже год Алексей кропотливо готовил «тихий запасной пункт» — место, где он мог бы скрыться на некоторое время в случае крайней опасности.

Пункт находился в старом, полузаселенном доме недалеко от Кировского завода. Этот район, с его постоянным гулом железнодорожной ветки и шумной заводской вентиляцией, служил идеальным акустическим щитом. Любой незаметный стук или шаги тонули в этом индустриальном шуме.

Выбрав позднее время, когда большинство рабочих были на смене или спали, Алексей приближался к дому.

Перед тем как войти в сам лаз на чердак, Алексей замирал. Он протягивал руку и, не используя Силы, проверял свои сигнальные линии. Это была его примитивная, но надежная система безопасности: тончайшие нити, присыпанные строительной пылью и мелкой стружкой, натянутые над входом и в ключевых точках коридора.

Его система безопасности, включая сигнальные линии и метод скрытого проникновения, была основана не на опыте профессионального шпиона, а на знаниях, почерпнутых из бесчисленных советских детективов, шпионских фильмов и на банальной логике. Алексей, как инженер, подходил к задаче со всей серьезностью: нет следов — нет цели.

«Чисто», — регистрировал его разум. Нити не порваны, пыль не сбита сапогом.

Сам чердак был практически закончен. Парень потратил год на то, чтобы, работая исключительно руками, без малейшего применения Силы, сделать его функциональным. Сейчас там было сухо и относительно тепло. Он укрепил прогнивший участок крыши, изолировал угол и сделал крепкий настил.

Инструменты, которые он хранил здесь, — паяльник, крепкие тиски, надежный молоток — были чистыми и готовыми к работе.

Он раздвинул маскировку и достал из тайника пачку галет, банку тушенки и термос с горячим, крепким чаем. Пока он перекусывал, сидя на старом матрасе, его внимание не ослабевало.

Он достал из рюкзака потрепанную книгу — детективный роман о работе советской контрразведки. Он читал, но каждый абзац перемежался с проверкой территории. Он постоянно прислушивался к шуму снаружи: грохот поезда был полезным шумом, а внезапное молчание — самым страшным сигналом.

Он подползал к маленьким слуховым окнам, чтобы сделать осмотр территории. Он фиксировал, где горел свет в окнах соседних домов и где лежали тени. Он знал: то, что он сейчас читает, может спасти ему жизнь, если он сам будет так же внимателен, как герой его книги.

Его строжайшее правило оставалось неизменным: в этом месте он никогда не использовал Силу. Ни для обогрева, ни для света, ни для герметизации щелей. Это была его страховка от любого гипотетического прибора, способного отследить психические импульсы. Он должен был быть абсолютно «нейтральным» для любого технического сканирования.

Перед тем как покинуть убежище, Алексей проделывал обратный ритуал. Он аккуратно восстанавливал сигнальные линии: натягивал тонкие нити, присыпал их точно отмеренным количеством опилок и строительной пыли, закрывал лаз и запечатывал его.

Он вышел на шумную улицу. Грохот Кировского завода был оглушительным. Он чувствовал усталость в мышцах, но в душе была уверенность. Он был готов.

Начиналась ленинградская весенняя ночь. Город был темным и влажным, но фонари и старые лампы у подъездов отбрасывали мягкие, желтые круги. В воздухе пахло Невой, талой водой и свежестью.

Алексей спустился в метро. Под землей было тепло, пахло металлом и озоном. Глубокие станции, отделанные мрамором, казались гигантскими пещерами. Он смотрел в окна вагонов, но видел лишь свое отражение, плывущее на фоне черной стены тоннеля.

На подъезде к своей станции, когда двери вагона открылись, чтобы принять последних пассажиров, парень почувствовал острый, ледяной укол в затылок. Это был не страх, а инстинкт, который кричал: «На тебя смотрят!»

Он резко обернулся. В толпе, вливавшийся в вагон, были усталые рабочие в пальто, студенты с сумками, пожилая женщина с авоськой. Ничего необычного. Его глаза скользнули по лицам, но не зацепились ни за кого конкретного. Однако ощущение взгляда было настолько сильным, что он почувствовал легкое покалывание на коже.

«Кто-то… кто-то ждал меня именно здесь», — подумал он.

Он вышел из метро, не оглядываясь. Идя по знакомым улицам, он невольно заглядывал в ярко освещенные окна старых домов. Там, за чистыми стеклами, шла обычная, не связанная с Силой жизнь: кто-то ужинал, кто-то читал газету, кто-то смотрел черно-белый телевизор. Эта обычность была его целью и его лучшей защитой. «Я должен был быть одним из них».

Алексей вошел в свой двор-колодец. В окне его комнаты все еще горел тусклый свет. Дом. Он был почти там.