Весна в Ленинграде переходила в долгожданное, почти белое лето. На уроках стало душно, а сознание учеников больше тянулось к Неве и открытым форточкам, чем к учебникам.
Они сидели в дальнем углу столовой во время большой перемены. Пахло подгоревшими котлетами, компотом и свежими дрожжами. Люда проверяла шахматные этюды, Алексей разгадывал кроссворд в газете, а Игорь — как всегда — выдавал манифесты.
— Я вам говорю! Журналистика — это не просто перепечатывание ТАСС. Журналистика — это летопись века! — Игорь размахивал в воздухе вилкой. — Я стану тем, кто покажет, что именно не так в нашей жизни! Почему мы, великая держава, выпускаем радиоприемники, которые шипят, и одежду, которая выглядит, как мешок?
— Потому что в системе есть неэффективные звенья и неправильные расчеты, — невозмутимо ответила Люда — Чтобы выпускать передовую технику, нужна логистика и точность, а не лозунги.
— Вот именно! Мы должны исправить это! Мы, Леха, должны сделать так, чтобы Советский Союз выпускал самую модную одежду, самую передовую технику и строил самые удобные дома! Мы будем тем, кто заставит эту систему работать справедливо! — Игорь прищурился, явно ощущая себя кем-то вроде Эрнеста Хемингуэя.
Алексей кивнул, соглашаясь с другом. Он верил в их общую цель. Он представлял, как он сам, став инженером, будет тихо, без пафоса, устранять ошибки в чертежах, улучшать качество материалов, используя свою Силу для доводки. Не открытая магия, а чистая справедливость, воплощенная через идеальную технику и отсутствие дефицита. Его план состоял в том, чтобы устроиться в СССР и понемногу менять систему по мере своих возможностей. Это было его тихое восстание.
— Главное, чтобы никто не заподозрил, как именно ты собираешься это исправлять, — тихо предупредил Алексей, вспоминая свое правило «Не светить». Он знал: его роль — быть не героем с трибуны, а незаметным, но гениальным винтиком в самом сердце системы.
— А вот тут ты, Леха, трусишь! — Игорь понизил голос. — Нам нужно мужество…
В этот момент взгляд Игоря замер. Он смотрел через плечо Алексея, на дверной проем столовой, и его обычный азартный тон сменился на сплетнический шепот.
— Глянь. Снова она.
Речь шла о новенькой. Она прошла мимо их столика, не удостоив их взглядом. На ней была идеально отглаженная школьная форма, которая, казалось, сидела на ней как-то… иначе. От нее несло дорогим, тонким парфюмом, резко контрастирующим с запахом столовки.
— Ну и царевна, — фыркнул Игорь. — Ты прикинь, ее фамилия — Долгорукова. В нашем классе! Катерина Долгорукова!
— Это просто фамилия, — сказала Люда.
— Да нет! Я слышал, она живет в старой, бывшей барской квартире на Литейном! И она на кружок по истории не ходит, потому что, цитирую: «Их курс истории основан на предположениях, а не на фактах».
— Это высокомерие, — пожал плечами Алексей.
Алексей, наконец, сам посмотрел на девушку. Это было его первое осознанное наблюдение. Она стояла у окна, и солнечный свет подчеркивал ее идеальную, почти фарфоровую бледность. Девушка была высокой, держалась непривычно прямо.
И именно в этот момент, когда она была в его поле зрения, Алексей почувствовал определенное, ни на что не похожее давление. Это не было похоже на его собственную дикую, эмоциональную Силу. Это было что-то иное: идеальный, холодный источник, бьющий ровно, как стальной маятник.
Он мгновенно оценил её. Она была холодна и целеустремленна. Он понял: она такая же, как он. Но где его Сила была стихийной грозой, ее — была хирургическим инструментом.
Девушка резко повернула голову, словно почувствовав его внимание. Её светлые глаза на мгновение встретились с его, и в них не было ни тепла, ни презрения. Только анализ. Она задержала взгляд ровно на секунду, а затем продолжила свой путь, оставив за собой лишь тонкий, неуловимый шлейф аромата.
«Она знает, как это работает, — с восторгом и опасным любопытством подумал Алексей. — Я не один. И я должен с ней поговорить. Я должен узнать, что это такое».
Решение пришло мгновенно: он не будет ждать, пока его вычислят. Он сделает первый шаг.
💥 Угроза в колодце
Алексей вошел в свой двор-колодец. В окне его комнаты все еще горел тусклый свет. Он был взволнован мыслью о новенькой. Он больше не был «Диким мальчишкой», пойманным в ловушку. Он должен был найти её, чтобы узнать правду.
Он сделал шаг к подъездной двери, но из тени, примыкавшей к мусорным бакам, выступила темная фигура.
— Куда летишь, инженер? — Это был Валька-Козырь. От него несло перегаром, проникающим сквозь сырость весенней ночи.
— Домой, Валентин, — жестко ответил Алексей, не останавливаясь.
— Постой, постой! — Валька преградил ему путь, его голос стал елейным, но в нем уже слышалась сталь. — Я к тебе по делу, Леша. Серьезному. Тебе же деньги нужны? Отцу лекарства, детали…
— Нет, — отрезал Алексей. — Я тебе уже говорил.
— Ты не понимаешь, какое это дело, — Валька наклонился ближе. — Тебе почти ничего не надо делать. Один замочек, Леха. Один старый, проклятый замочек, который заело. Твои руки решат все за минуту. Деньги хорошие. Хватит на целый год. Подумай об отце.
Алексей сжал кулаки. Да, деньги были нужны. Но он знал, что как только он переступит эту черту, обратного пути не будет.
— Нет, Валентин. Я не буду этого делать.
В глазах Вальки мелькнула настоящая злоба. Ласковый тон исчез
— Ах, ты чистенький! Ты, значит, решил, что самый умный? — Валька сделал шаг, угрожающе нависая. — Хорошо. А ты думал, почему твоему бате стало так легко дышать? И почему его станок работает лучше, чем новый? Я тут не глухой, Леха. И не слепой. Ты странный. И если ты мне не поможешь, я подумаю, а не пойти ли мне к товарищу майору? Рассказать им про гениального мальчика, который чинит сломанное одним прикосновением. Про твои выкрутасы, Леха.
Сердце Алексея пропустило удар. Валька ударил в самую больную точку — в его страх перед КГБ. Сомнение на мгновение парализовало его.
Но он тут же опомнился. Инстинкт самосохранения взял верх.
— Бред! — почти рассмеялся Алексей, но смех вышел сухим и уверенным. — Про какое выкрутасы ты мне тут рассказываешь? Ты пьян, Валентин. В бред про волшебство тебе никто не поверит. Это чушь.
— Чушь? Не поверят? Да я тебя… — Валька начал закипать, но тут его прервал скрип старой калитки.
Во двор вошла семья Зайцевых — соседи с третьего этажа: усталый отец, мать с тяжелой сумкой и сонливый мальчик. Увидев Алексея, отец Зайцев приветливо кивнул.
— Здравствуй, Леша! Как отец? — спросил он.
— Здравствуйте, дядя Олег. Все хорошо. Сейчас иду домой, — Алексей тут же воспользовался моментом. Он слегка отступил, заняв позицию рядом с соседями. — Извините, Валентин, мне пора. У нас еще завтра математика.
Валька, придавленный присутствием свидетелей и авторитетом взрослых соседей, не смог продолжить угрозы. Его лицо исказилось от бессильной ярости.
Алексей вошел в подъезд, ощущая спиной тяжелый взгляд Козыря. Он быстро поднялся по лестнице и захлопнул общую дверь коммуналки.
Валька остался один в темном дворе. От бессильной ярости у него дрожали руки. Он смотрел на плотно закрытую дверь, стиснув зубы.
— Будут тебе доказательства! — прошипел он в ночную сырость. — Придется обращаться к… Драугу.
Кабинет майора КГБ
Кабинет майора Комиссаровой в Ленинградском управлении КГБ был образцом функциональности. Ничего лишнего: массивный стол, заваленный папками, шкаф с одинаково серыми томами и свежая карта города на стене, испещренная цветными маркерами. Свет от настольной лампы безжалостно обнажал каждую пылинку в воздухе и каждую тень.
За столом сидела сама Майор. Комиссарова была необычным сотрудником в этом мире строгих форм и грубых черт. У нее были короткие, графически черные волосы, и лицо, которое могло бы показаться милым и даже мягким, если бы не одна деталь: глубокая, постоянная складка между бровей, говорящая об упрямой, неуступчивой воле. Её чуть раскосые глаза были остры и холодны, как осколки льда. Любой, кто считал её «милой», совершал ошибку: перед ними был целеустремленный офицер, фанатично преданный делу.
Она не была просто сотрудником КГБ. Она была магом — одним из немногих, кто остался служить Родине после революции. Всю свою жизнь она посвятила одной цели: укреплению обороноспособности страны и защите её от угрозы, идущей с Запада.
Вокруг стола сидели четверо оперативников — двое в форме, двое в гражданском. Среди них был капитан Власов, молодой, но уже циничный офицер, и Николаев, тихий мужчина в очках, чья настоящая работа состояла в квалификации магических следов.
Комиссарова постучала кончиком авторучки по отчету.
— Сейчас, в связи с обострением международной обстановки и активностью зарубежных агентов в Ленинграде, мы вступаем в активную фазу переписи и поиска. Иностранные разведки, а также неустановленные силы, активно вербуют неучтенных магов. В Ленинграде появились агенты, чья задача — вывести из страны нашу «золотую жилу» или, что хуже, использовать её против нас.
Комиссарова сдвинула карту города и показала на чертеж, похожий на странный медицинский прибор.
— Для поиска нам помогает Технический отдел. Вчера в город вышли еще три машины. Напоминаю: это замаскированные «скорые помощи», внутри которых установлен сона́р «Радуга», разработанный в закрытом НИИ. Он фиксирует аномалии в распределении энергии — проще говоря, всплески неустановленных сил.
Она взглянула на Николаева в очках.
— Товарищ Николаев и его группа, — в отделе Комиссаровой их называли «слухачи», — занимаются качественной оценкой. Они определяют, был ли выброс энергии случайным, или это профессиональное воздействие.
Николаев сухо поправил очки, и бумага зашелестела в его руках.
— За последнюю неделю в Ленинграде зафиксировано 127 всплесков. Большая часть — обычные технические шумы. Но три аномалии вызывают пристальный интерес.
Он указал на карту.
— Первая: мы фиксируем систематическое гашение трения и локальное оздоровление биологического материала в промышленной зоне. Точка привязки — крупный завод в районе Кировского. Кто-то устраняет износ оборудования, словно время там течет иначе. Вторая и третья точки: неустановленные, короткие импульсы, схожие по профилю, зафиксированы в старой застройке на Васильевском острове. Мы предполагаем, что это неопытное использование, попытки создать «слепое пятно» или нечто подобное. Это не наш, это Дикий дар.
Комиссарова обхватила пальцами лобную складку.
— Наша задача проста, — заключила Майор. — Найти всех неучтенных. Установить их политическую благонадежность. Если благонадежен — вербовать. Если опасен или связан с Западом — заточение. И нейтрализовать любые попытки вербовки с той стороны. Время идет. Мы не можем позволить себе роскошь ошибки.
Её глаза, под черными бровями, горели чистым, холодным огнем. Для неё это была не просто работа. Это была война.