Найди меня в Поднебесье

Глава 8. Сорванная помолвка

Вечером снова запылали праздничные костры. Жуны засыпали в котел душистую траву, похожую на дикую ромашку, которая заменяла им чай. Несколько нагов и людей неподалеку ломали друг об друга мечи. Елена вытащила пару базальтовых сколов, выбрала круглый камень и занялась любимым делом.

Сгущались сумерки. Примчались Арэнкин и Шахига, разгоряченные после боя, упали в траву, Шахига содрал зубами пробку с ближайшей бутыли. Тут появился король Рауда с двумя подданными, предложил сыграть в азартную игру на речных ракушках…

Меж деревьями блеснула чешуйчатая маска. Поймала и отразила несколько костровых бликов, исчезла. Елена заметила это краем глаза. Вождь нагов вызывал у нее стойкое и неприятное желание держаться от него подальше.

— Я смотрю, ваш вождь не отличается общительностью, — сказала она, отворачиваясь.

— Возможно, — отвечал Арэнкин. — Мы, наги, не любим огня. Наша стихия — вода. Эти корни прорастают в глубокую древность.

— Но ведь на вашем гербе изображен огонь.

— Меч, возникающий из огня, — поправил Арэнкин. — Он символизирует когда-то одержанную победу.

— Ты обрати внимание, как наги относятся к огню… — посоветовал король Рауда, подбрасывая ракушки.

— Да как все… хотя…

Елена задумалась. За все время праздника наги редко появлялись на жарких плясках у костров. Даже сейчас Шахига и Арэнкин сидели поодаль от огня. Между нагами и муспельхами то и дело проскальзывало легкое напряжение.

— Вы сторонитесь огня, это заметно.

— Да, — тихо подтвердил Арэнкин. — Не удивляйся, что я курю трубку — это скорее исключение, привычка из времен долгих странствий. Чем меньше, мы соприкасаемся с огнем, тем лучше. А Гирмэн ненавидит пламя больше, чем все мы. Много тысяч лет назад произошла великая трагедия, о которой Вождь помнит.

— Ему так много лет?

— Нет. Не совсем. Думаю, Шахига может достойно рассказать.

— Почему, как что-то рассказывать, так сразу Шахига?! — возмутился молодой наг.

— А я с удовольствием послушаю эту легенду, — поддержал король Рауда, сгребая выигранные кусочки халцедона. — Шахига, все знают о твоем таланте рассказчика, так что, не упирайся. Только сперва закончим игру.

Наконец, ракушки убрали, Рауда и Арэнкин раскурили свои трубки. Елена грела руки о глиняную чашку с травяным настоем.

— Это случилось во времена, когда еще не было Ондерхиммелена, — начал Шахига. — С тех пор разве что сказки остались. Муспельхами тогда правил молодой царь Дженем, благородный и почитающий предков. Его отцу была предсказана гибель от укуса змеи — так и вышло. Однажды отец Дженема ранил оленя и стал преследовать животное. Во время погони он увидел человеческого мудреца, погруженного в размышления. Уставший царь обращался к нему несколько раз, но тот не проронил ни слова. Человек соблюдал обет молчания, и был недвижен, как дерево. Царь муспельхов пришел в ярость, решив, что отшельник издевается над ним, и нанес мудрецу оскорбление. Он поднял мертвую змею, что лежала рядом на земле, и бросил ее на голову мудреца. Тот молчал, не высказав ни гнева, ни укора. Озлобленный царь возвратился в свой город.

Шахига перевел дух. Еще несколько человек заинтересованно навострили уши, придвинулись ближе к рассказчику.

— У мудреца был сын по имени Хринги, — продолжал Шахига. — Он пришел в ярость, когда узнал, как царь оскорбил его отца, пожилого, не знающего мелочных желаний и зависти, почтенного отшельника. Разъяренный Хринги отправился к правителю нагов, с которым был дружен, поведал об оскорблении мудреца и попросил помощи. Хринги проклял царя муспельхов, сказав: «Правитель нагов Такшака укусит тебя через семь дней, и мой отец будет отомщен!»

Когда мудрец узнал о планах вспыльчивого сына, то проявил мудрость — он предупредил царя муспельхов, и тот, зная о пророчестве своей смерти, решил достойно ее встретить, стал готовиться к приходу повелителя нагов Такшаки. В назначенный день один хитрый муспельх отправился к царю, но в пути его встретил Такшака, и спросил: «Куда ты так торопишься?». Муспельх ответил: «Наг Такшака сегодня укусит царя, и я спешу туда. Как только змей ужалит царя, я немедленно вылечу его и получу награду!»

Такшака отвечал: «Скажи, какой награды ты хочешь, и получишь ее немедленно! А сам возвращайся домой, не мешая исполнению пророчества!» Продажный муспельх пожелал богатства, взял его у Такшаки, сколько захотел, и отправился домой. Правитель нагов пошел к царю муспельхов, который покорно и мирно ожидал своей участи. Огненным ядом наг убил царя, после чего на престол взошел Дженем.

Узнав эту историю, Дженем сказал: «Наг Такшака жестоко обошелся с моим отцом и должен поплатиться. Он мог просто исполнить проклятие Хринги и ужалить моего отца. Тогда, милостью хитрого муспельха, царь остался бы жив! Такшака — злодей, он посмел предложить дары, чтобы добиться смерти моего отца. Я отплачу за это убийство!».

Советники одобрили его решение. Дженем поклялся свершить великое жертвоприношение змей.

Шахига заговорил совсем тихо. Налетел порыв ветра, прибил к земле языки костра. Елена закрыла глаза, огненные картины прошлого проносились перед ней.

— Призвав жрецов, сведущих в обрядах, Дженем сказал: «Приготовьте все необходимое, я намерен осуществить жертвоприношение, какого еще не видело небо».

Жрецы выложили драгоценными камнями прекрасную жертвенную площадку и дали царю благословение на свершение жертвоприношения змей. Затем, при строгом соблюдении правил, начался обряд.

Облаченные в черные одеяния жрецы подливали в священный огонь очищенное масло, распевали гибельные заклинания. Затем они принялись ввергать змей в жадную пасть жертвенника. Низвергаясь в ревущее пламя, змеи в невыносимых муках корчились и предсмертными воплями взывали к народу, покровительствующему им. В этом страшном и жгучем пламени змеи задыхались, дрожали, шипели, в агонии обвивали друг друга. Черные змеи, красные змеи, белые змеи, все, с громким свистом ужаса, падали и падали в пылающую бездну. Они гибли сотнями тысяч, миллионами — как сильные, так и немощные, молодые и старые, с пестрой кожей, с губительным ядом. Они рушились в жестокое пламя и гибли от проклятия Дженема.

Едва прознав о начале жертвоприношения, Такшака собрал войско нагов и вышел к городу муспельхов. И тогда состоялась Великая битва, о которой почти не осталось легенд. Мы знаем только, что оба народа понесли огромные потери, и долго потом не было мира между нагами и муспельхами.

Шахига замолк. Никто не говорил ни слова. Только раздавался рядом сосредоточенный скрип. Это материализовавшийся невесть откуда Четим старательно записывал каждое слово.

— Превосходная сказка! — не заботясь о тактичности, воскликнул он. — Пожалуй, стоит ввести ее в мой репертуар.

Елена посмотрела на чарангиста так, точно хотела испепелить его на месте.

— Сказки не возникают просто так, — заметил король Рауда. — Сказка — это лишь забытая история. История, подтверждения которой потеряны. Только воспоминания.

— Такие, как у Гирмэна, — откликнулся Шахига.

— Да, такие истории хранятся в воспоминаниях, — поддержал Арэнкин. — В нашем вожде живет память Предков. Он много чего помнит из тех жизней, что проживали его предшественники. Он был на том жертвоприношении. В нем живет память, но не правителя, не воина. Змеи. Память одной из тысяч змей, погибших тогда в огне.

Елена сдавленно выдохнула и закрыла лицо ладонью.

— Никто уже не помнит, сколько тысячелетий минуло с тех пор. Сотни других войн уже затмили древнюю битву нагов и муспельхов. Но Вождь, который заглядывал в лицо смерти и бросал вызов древнейшим силам, до сих пор сторонится огня…

— Четим, ты позволишь? — протянул руку Шахига.

Музыкант передал ему свой чаранго. Шахига тронул струны…

Мы обращаемся в камень,

Так заповедано было,

Между колючими льдами

Мы покрываемся былью…

Голос у него мягкий, приятный, обволакивающий. Голос завораживает и очаровывает. Шахига посверкивает чуть удлиненными глазами, в них отражаются искры. Блики костра оттеняют скулы.

Стражи безмолвных столетий,

Зодчие древних обрядов.

В наших сердцах свищет ветер,

Перемежаемый ядом.

Арэнкин забыл о своей трубке, которая тихо дымилась в руках. Его губы беззвучно повторяют слова древнего напева.

В наших глазах — лед и полночь,

Мы убиваем дыханием.

Плещутся вихри полотнищ

С кровью написанным знанием.

Покачивались над головами черные ветви. Четим перестал терзать свои записи и замер, вслушиваясь.

Стражи ушедшего мира,

Воины смертной эпохи,

До помазания миром

Мы уже были, как боги!

Не разгадать наши тайны,

Проще вспять вывернуть реки,

Мы обращаемся в камень,

Чтоб сохранить их навеки.

Елена плохо спала в эту ночь. Ей снились походные костры, домашние камины и лесные пожары. И люди, которые сотнями сгорали в этих пожарах, превращаясь в гибкие плети. Черные, красные, золотые, шипящие…

Звезда добралась до пика сияния к полуночи. Луна, от которой осталась одна треть, стыдливо померкла рядом с ней. Звезда переливалась плавящимся серебром, капли металла застывали на ее протянутых к земле лучах, тонких и острых, как стрелы. Звезда вспыхивала искрами — сиреневыми, индиговыми, темно-фиолетовыми, а, в самой глубине, в самом серебряном звездном сердце — кроваво-рубиновыми. Холодный потусторонний свет окрашивал инеем осеннюю листву, покрывал тысячами игл каменные полы. Звезда царила, манила, очаровывала.

Королева Эмун, царственная, прекрасная, с посеребренными звездной пылью волосами вышла в церемониальный двор.

Елене уже слегка надоело постоянно находиться рядом с Лагдианом во время торжественных церемоний. Вот и сейчас куда охотнее смешалась бы с толпой вазашков, чем выдерживать милую улыбку, стоя рядом с принцем. Но деваться было некуда.

Она стояла на возвышении и от души улыбалась лучникам, которые заявляли о заключении брачных союзов. По обычаю, их благословляла сама королева. Две знатные девушки-лучницы поочередно вспыхнули от неожиданности, но ни одна из них ни на миг не промедлила с ответом.

— За это нужно выпить! — возвестил тем временем Лагдиан, подавая Елене бокал с легкой розоватой жидкостью. — Имей в виду, на Осеннем празднике непременно нужно отведать этот напиток! — тихо прибавил он.

Последняя счастливая пара сошла с помоста, окутанная цветочными гирляндами.

— Что это?

— Вино из осенних цветов, которые распускаются как раз в начале сентября.

Елена приняла бокал из рук Лагдиана, поднесла к губам. Тут ее отвлекло странное ощущение, будто кто-то следит за ней. Глупое чувство на виду у такого скопления народа, но, тем не менее… Она огляделась. Неприятное ощущение прошло. Пить ей совершенно расхотелось, голова и так кружилась от вина. Она не глотнула, лишь едва пригубила кубок из вежливости.

Эмун что-то вещает, раскинув руки. Елена вдруг замечает, что все внимание обращено на нее и Лагдиана. Все перешептываются, ахают, кто-то хмурится.

Она не успевает ничего сообразить, как Лагдиан внезапно берет ее под руку и выводит вперед. Он окутывает ее пышной цветочной гирляндой. Кладет руки на ее плечи. И говорит слова, которые доходят до Елены не сразу. А когда доходят, она овладевает собой, вымучивает улыбку и произносит: «Благодарю. Я подумаю».

Что? Какой еще обычай? Что значит дать ответ сразу? Толпа вокруг смолкла — муха пролетит, оглушит. А Лагдиан заглядывает в глаза и повторяет вопрос. Голова Елены страшно кружится, точно она не легкое вино сегодня пила, а чистый спирт. На губах отвратительное жжение, она с трудом сдерживается, чтобы не облизать их, чувствует тошноту и слабость. И уже готова сказать все, что угодно, все, что он хочет услышать, как вдруг дикая злость на себя и все происходящее резко обостряется, разрывая хмельной туман.

Губы Елены кривятся, точно она желает что-то сказать. Но вместо этого просто молча швыряет кубок к ногам Лагдиана, сходит с помоста и идет прочь, продираясь сквозь разномастное сборище. Лучники, жуны, люди расступаются, нарастает легкий гул. Лагдиан смотрит себе под ноги, на растекающуюся лужу вина. Королева Эмун подается вперед, потирая тонкими пальцами висок. Четим, стоявший в толпе, незаметно показывает Елене вслед два больших пальца. Имра тихонько прыскает в кулак.

Звездная пыль снежинками осыпается на церемониальный двор.

Ноги сами привели Елену в конюшню. Белка подняла голову и заржала, прядая ушами. Елена вывела лошадь из стойла, вскочила на нее, разорвав узкое платье до бедра, ударила пятками:

— Скачи! Скачи во весь опор!

Терпкий прохладный воздух привел в чувство, но она продолжала задыхаться от гнева.

«Надо же, какое самомнение! Какая уверенность! Великая честь, с ума сойти можно! Дать ответ прямо сейчас, без раздумий! Да если бы я только и мечтала, что об этом лучнике, все равно ответила бы «нет»! По той простой причине, что они просто не оставили выбора! А Лагдиан! Другом притворялся! Что ему стоило поговорить со мной перед этим вечером, спокойно, наедине, без пафоса и многолюдья? Все, хватит, слишком я здесь задержалась. Пора искать другие пути… Давно пора. Хорошего понемногу! Домой! Мне нужно домой, домой…»

Картины земной жизни одна за другой вставали перед глазами. Дом, работа, сын, друзья, родная земля… господи, как же так, что происходит, как в тумане прошло все это время. Нужно уходить отсюда, бежать, бежать от этих чертовых сказочных реликтов прошлого, искать путь домой. Но как? Где?..

У нее было чувство, будто она резко протрезвела. Она вскинула голову и внезапно крикнула, громко и отчаянно:

— Где ты?! Я найду тебя!..

Ветер ответил эхом.

Мысли свистели в голове не хуже ветра, заглушая любые другие звуки, и поэтому она не услышала встречный мягкий топот, зато едва не налетела на всадника на черном сенгиде. А тот ринулся прямо наперерез ей, и Елене волей-неволей пришлось натянуть поводья, придерживая Белку.

— Чего тебе! Иди куда шел! — крикнула она всаднику.

Сенгид недовольно бил по земле когтями. Всадник протянул руку и потрепал его по холке.

— Спокойно! — и обратился к Елене. — Твоя манера общения сослужит плохую службу, когда ты окажешься на дороге.

Арэнкин оценивающе оглядел ее с ног до головы, задержался взглядом на разорванном подоле и одобрительно кивнул, стараясь сохранить серьезное лицо.

— И внешний вид тоже…

— А ты почему не на вечере? — невольно смягчаясь, спросила она.

— Если я буду присутствовать на каждом празднике, который мне попадается, слишком много времени пройдет впустую, — отвечал Арэнкин. — А у тебя что стряслось?

— Да так, ничего особенного. Всего лишь принц Лагдиан, — Елена с чувством выругалась в выражениях, подслушанных у жунов, — сделал мне прилюдно предложение стать его женой…

Она осеклась и уставилась на Арэнкина. Наг хохотал от всей души. Она в первый раз услышала, как он смеется.

— Ох, не пристало принцессе ругать своего мужа такими словами, — проговорил он сквозь смех.

Елена хотела выпалить мгновенно возникшую гневную речь, но, едва открыла рот, как сама разразилась безудержным хохотом.

Ночь расстилалась перед ними во всем великолепии. Белка и сенгид обгоняли друг друга. Ночная осенняя прохлада разжигала щеки огнем, зацеловывала руки. Они не разговаривали, даже когда скакуны уставали от игры и начинали идти неторопливым шагом. Вкус свободы играл на губах, необъяснимое и неразгаданное счастье отзывалось в сердце. Из-под копыт и лап вылетали недовольные разбуженные птицы, темными пятнышками перелетали полянки. Елена не следила за дорогой. Они вырвались в редколесье, которое перешло в просторный луг.

Арэнкин придержал сенгида. Елена же, напротив, бросилась вперед, в ночь, нырнула в призрачное мерцание, которое сомкнулось за ней, отделило от мира, оставило наедине с ночью. Каждая травинка, каждый лепесток одеты в расплавленный звездный цвет. Мерцание нежным занавесом колыхалось в воздухе. Звездный свет был прозрачным, почти осязаемым, ускользающим…

Елена спрыгнула с лошади, закружилась в мириадах звездных пылинок, запуталась ногами в травах, упала… Белка с презрительным фырканьем — что, мол, еще такое, вставай! — тронула ее мягкими губами. По небу проносились стрелы. Зеленые, алые, они возникали ниоткуда, пронзали небо, и стремительно исчезали в неизвестности. Елена лежала в траве, не в силах надышаться. Она осмотрела свою руку, покрытую крохотными невесомыми пылинками искр, и засмеялась. Вдруг пылинки пришли в движение, закружились, взвихрились и соткались в существо неясной формы, тонкое, гибкое, с крылышками за спиной, похожими на крылья бабочки. Существо обрело форму, но оставалось эфемерным, чуть плотнее воздуха. Елена ахнула. Второе завихрение, третье… Вот уже целый хоровод вознесся, почти не касаясь земли тонкими призрачными носочками. Нежные, теплые, невесомые плети обвились вокруг запястий, мягко потянули вверх. Она легко подскочила… оборот, еще оборот, руки, волосы, все тело облито звездным светом. Он струится по коже, змейками вплетается в волосы, в складки платья, лентами охватывает стан… Елена поднесла горсть света к лицу, плеснула его на себя. Призрачные существа кружились в танце, рождались, жили, улетали ввысь…

Время остановилось, мысли исчезли, жизнь замкнулась. Вот чуть-чуть стала редеть искрящаяся занавесь, и на небе четче проявились другие созвездия, несравнимо более яркие, чем в иные ночи. Небо раскинулось куполом, от горизонта до горизонта. Оно льнуло к земле, сливалось с ней, отражало собственное отражение.

Белка тряхнула гривой и тихо, счастливо заржала. Елена ласково положила руку ей на гриву. С другой стороны луга, у самой опушки послышался высокий крик летучей мыши. Животные остро чувствовали эту ночь, пропускали ее через самое сердце.

«Все будет хорошо, — думала Елена, — этот мир мне поможет…»

Арэнкин молча курил свою трубку. Дым вплетался в звездную пыль. На коленях у нага лежал обнаженный меч. Звездный свет покрывал сталь, клубился вокруг нее, отражался и передавал отражение на много пылинок вокруг. Арэнкин поглаживал лезвие, как любимое существо, с невероятной нежностью, которую невозможно было представить, глядя на него. Меч жадно пил звездный свет, вбирал его в себя.

Из звездного тумана вышла Елена рядом с Белкой. Лошадь высокомерно фыркнула на сенгида. Тот подрасправил сложенные крылья, оскалился и мягко прыгнул к ней. Миг, другой, витающий в воздухе вызов — и животные мягко умчались в простор. Елена, умиротворенная, с умытой и обновленной душой, села на землю.

Арэнкин извлек из-за пазухи деревянную флягу, выдернул пробку и отпил глоток с явным наслаждением.

— Что это? — с любопытством спросила Елена.

— Змеиный яд, — ответил Арэнкин. — Предлагать не стану, извини.

Он отложил меч, откинулся назад, глядя куда-то в одному ему ведомую даль. Огромные звезды шелестели между собой в вышине. Раскинулась Большая Медведица, прямо-таки нахально подмигивая Алиотом. Елена не удержалась и подмигнула в ответ, как старому знакомому.

— Знаешь, что это за тропа? — сказал Арэнкин, указывая трубкой на небо.

— Млечный Путь.

— Когда на небе светило три солнца, — заговорил наг тихим голосом. — Было очень жарко, и прославленный охотник отправился наверх, чтобы подстрелить из лука лишние светила. Долго шел по тяжелой дороге, с лица его на снег падали капли пота и застывали хрустальными льдинками вдоль его лыжни. Придя в нужное место, он застрелил два светила по краям. Послышались треск и грохот, сверкнула молния: разозлились боги, раскололось небо, там, где стоял охотник и полетел он вниз. Не желали боги, чтобы он застрелил и последнее солнце. С тех пор народы говорят про Млечный Путь: «Проходит сквозь небеса лыжня охотника, а скопление звезд вдоль его пути — это застывшие капли его пота».

— Я слышала похожую легенду дома, — сказала Елена и тут же прикусила себя за язык.

Арэнкин спокойно ответил:

— Неудивительно. Все легенды так или иначе схожи между собой. Разные народы видят и описывают по-разному одни и те же события, которые часто не могут объяснить.

— А как называется эта звезда? Почему ее не видно каждую ночь?

— Это Арэнк. Звезда, которая разгорается ярчайшим светом лишь несколько ночей в году, причем, всегда в разное время. Но это время довольно просто высчитать. Сегодня именно такая ночь. Ночи Звезды считаются благоприятными для зачатия детей, подписания долговременных союзов и заключения браков. Клятвы, произнесенные в ночь Звезды, прочнее любых других соглашений. Считается, что нарушившему их духи жестоко отомстят. На одну ночь прекращаются любые распри, ссоры и войны. Поэтому нужно хорошо подумать прежде, чем давать обещание в ночь Звезды. Но у прекрасной Звезды есть и темная сторона. Дети, появляющиеся на свет в эту ночь, в большинстве своем не выживают, а то и рождаются мертвыми. Арэнк посылает слишком мощную волну энергии, которая может быть губительна для новорожденных существ. Поэтому роженицы любыми способами стараются выгадать время. Им достаточно протянуть до рассвета, пока Звезда не померкнет. Хотя, бывают и редкие исключения. К примеру, мое имя дает прямую отсылку к названию Звезды. Мне рассказывали, что я родился в самый разгар ночи Арэнк. И, как видишь, жив и здоров до сих пор. Вождь Витенег дал мне это имя и назвал Звезду моим союзником.

Елена так и затаилась. Забыв обо всем, слушала нага, боясь перебить. И жалела только, что под рукой нет ее берестяной книжки для записей.

— Что значит слово «арэнк»?

— Так и значит — «звезда».

Тут Елена неожиданно вспомнила:

— Когда Лагдиан нас знакомил, он представил тебя как-то по-другому…

— Меджед-Арэнк. Меджед, а полностью Меджедэджик — это прозвище, которое мне было дано, когда я доказал право на место среди стражей.

— А что это означает?

— «Убивающий многих».

— Сильно. А как… ну ладно, это не мое дело.

— Согласен.

— Ах, ты!..

— Что? Я только подтвердил.

— Ну ладно. Расскажи еще что-нибудь…пожалуйста.

— Не уснешь?

— Возможно…

— Смотри, — он повел трубкой на Большую Медведицу. — Это созвездие Пэулэн. Перед тем, как оно возникло, состоялся большой семейный скандал…

Елена улеглась в траву, подложив локоть под щеку. Тихонько перебирала пальцами прохладную землю. Наг еще долго и тихо говорил, пока, наконец, ее не сморил сон. Он накрыл ее своим плащом.

Арэнкин смотрел вдаль, поглаживая рукоять меча. Бледные глаза его поблескивали. Он улыбался одними губами.

— Ты разочаровал меня, Лагдиан.

— Мне жаль. Но мне не в чем оправдываться, моя королева.

Эмун повернулась спиной к краю террасы, прошлась, шурша платьем.

— Ты должен был проследить, чтобы она выпила зелье.

Лагдиан чуть поморщился. Вчера он хорошо напился.

— Мне вовсе не нужен был этот брак, королева, и ты об этом знаешь.

— Он нужен был всем нам! — рявкнула Эмун.

— Не думаю. Наверное, такова судьба. Прости, королева, я пойду.

— Иди…