Найди меня в Поднебесье

Глава 3. О преимуществах знания иностранных языков

Высеченная искра упала на тонкие пленки бересты. Огонек пробежал по ним вверх и перекинулся на услужливо подброшенные кусочки коры покрупнее. Осветил пальцы с мозолями на подушечках, два бронзовых перстня с недорогими, искусно оправленными камнями. Облизав кору, огонь принялся за тонкие сухие ветки и обнаружил довольно грязный темно-зеленый манжет с вышивкой салатного цвета. Манжет переходил в широкий полотняный рукав, далее выявлялся кожаный жилет и шерстяные дорожные брюки. Мозолистые руки с коротко обрезанными ногтями соорудили колодец из нескольких смолистых бревен. Утвердили на шесте помятый котел. Вскоре огонь весело зашумел, загудел и выбросил на штаны рыжий уголек. За пределами кострового света что-то бренькнуло, грохнулось и пронзительно выругалось:

— Четим! Еще раз споткнусь о твой чаранго и спалю его к лешим!

Четим снял с ног ботинки и развернул их голенищами к костру, блаженно вытянул босые ноги.

— Не бушуй. Еще немного времени, и мы будем валяться в чистых постелях и упиваться цветочным медом.

— Если тебя, паршивца, не выкинут в первый же вечер, как в прошлый раз.

— Было б из-за чего! Подумаешь, ущипнул юную лучницу, куда не полагается… а ей, кстати, понравилось. Ханжи!

— Тьфу! И что вы находите в этих лучницах!

— Уж извини, я привык к женщинам без шерсти на лице.

Четим извлек из-за спины неощипанную утиную тушку, во все стороны полетели перья. Собеседник чарангиста, рыжий вазашек Токус снисходительно посмотрел на него и принялся аккуратно чистить съедобные коренья. Через некоторое время в костер с шипением начал капать аппетитный жир. Четим бросил в закипевший котелок горсть сушеных трав и достал берестяную чашку.

Обжигаясь, вазашек и музыкант пили крепкий отвар. Затем Четим взялся за сочную утку, с аппетитом вгрызаясь в мясо, а Токус стал смаковать коренья. Вторую порцию отвара щедро разбавили содержимым берестяной бутыли, запечатанной глиняной пробкой.

— Счастье есть! — объявил Четим, опрокидывая остатки напитка в рот.

Он вытащил из тоненькой бородки застрявшее перо, расчесал пятерней выгоревшие спутанные волосы и изрек:

— Окунуться бы на ночь. Пройдусь-ка до ручья.

Вазашек уже начал разрывать когтями ямку для ночлега в массивном корневище. На поясе у него висел кривой нож и деревянная флейта.

Четим скинул с себя жилет с рубахой и взял котел — набрать свежей воды.

— Эй, погоди!

— Чего? — оглянулся чарангист. Токус настороженно принюхивался в сторону ручья, подергивая влажным черным носом.

— Люди недалеко! Запах человеческий…

— Мало ли народу путешествует? — пожал Четим плечами.

— Нет-нет, запах резко появился! Я чувствую людей гораздо раньше… странно.

— Ничего странного. Это от меня смердит, как от целой толпы. Все, я к ручью!

Токус вернулся к обустройству ночлега, но только-только разложил траву, как раздался изумленный вопль Четима:

— Ого! Токус! Сюда, быстро!

Вазашек вскочил и помчался на голос товарища. Четим стоял на коленях у спуска к ручью. Токус заглянул ему через плечо и не отличился оригинальностью:

— Ого! — и, подумав, добавил. — Живая?

— Да. Вроде, спит.

— Наверно, путешественница…

— А вещи где? И без костра…

— На одежку глянь! Откуда такая? Рваная…

— Понятия не имею! Вот, лихой забери! Эй, дамочка! — Четим потряс девушку за плечи. — Крепко спит. Вот те раз… Надо ее к костру перетащить.

— А вдруг она колдунья?

— Какая еще, к жунским лешим, колдунья? Пошли к костру, там разбираться будем.

Четим поднял девушку на руки и двинулся к месту ночевки.

Чарангист и вазашек, подперевшие в задумчивости подбородки ладонями, представляли собой живописную картину. Просыпаться девушка упорно не желала. Кожа ее зарумянилась от кострового жара, и выглядела она вполне здоровой и обычной. Только спящей. На холодную воду, легкие пощечины и крики в ухо не реагировала. Зато дышала мирно и спокойно, даже чуть улыбалась.

— А ничего так… — протянул Четим.

— Да ну! — скептически скривился Токус. — Совсем странная какая-то. И руки грязные.

— На свои лапы посмотри.

— Делать-то что станем?

— А что тут сделаешь? — чарангист зевнул. — Я вот спать хочу. Фу, и мыться уже лень идти. Пусть она спит себе, утром разберемся!

Он укрыл девушку плащом. Вазашек передернулся, пригладил шерсть на загривке.

— Фр-р-р… Странно все это, но ты прав — решать надо утром.

Костер потихоньку угасал, и, наконец, превратился в светящиеся, подернутые пеплом угли. Маленький табор постепенно погрузился в отдых. Четим поглаживал во сне чаранго и что-то бормотал. Далеко в лесу переухивались совы. Яркие и близкие звезды переливались в небе.

Теплая, сонная, мирная ночь завладела поднебесным миром.

Елена пришла в себя посреди глухого леса. Казалось, на теле нет живого места. Руки покрыты ссадинами. Она приподнялась, закашлялась, потянула за собой ногу. Мышцы больше не болели и слушались. Мучила жажда, на коже скрипела сухая земля. Монотонно пели над ухом комары.

Из дупла напротив на нее уставилась пара круглых желтых глаз. Глаза сморгнули и заявили:

— У-гу!

— Чтоб тебя… — ответила Елена сквозь зубы.

— Ух-ух! — подтвердили из дупла.

Она посмотрела наверх. Небо сплошь затянуто тучами, ни одной звезды. Прислушалась. Лес наполнен вечерними звуками. Шумел ветер, кто-то стрекотал, кто-то шмыгал по лесной подстилке. Орала полоумная ночная птичка. Девушка прислушалась тщательнее. Журчания воды не слышно. Пить хотелось все сильнее и сильнее.

— Ух-ху!

— Что «ух-ху»? — вздохнула Елена. — Лучше бы к ручью отвела…

Она встала и огляделась. Ровный, густой лес. Никаких признаков горы.

«Здорово же меня отбросило. И повезло — в таком землетрясении выжить. Если я, конечно, жива».

Ветер гнал тучи по небу. Похоже было, что скоро прояснится. Между тучами проглядывали невероятно яркие звезды.

Елена осторожно сдвинула косынку на ноге и тронула место укуса. Небольшая припухлость оставалась, но нога работала свободно. Сильно кружилась голова. Она провела пересохшим языком по деснам.

«Наши леса сплошь изрезаны ручьями. Если я пройду хоть немного, услышу звук воды. С утра, под солнцем, будет идти тяжелее».

Девушка осторожно пошла, касаясь руками деревьев. Шуршала листва под ногами. Вдруг что-то хрустнуло. Елена опустила голову и вскрикнула.

Звездный свет выхватил из темноты скелетик. Он был похож на скелет ребенка, только с несоразмерно длинными руками и огромным черепом. На нем сохранились куски одежды и костяной панцирь.

— Хуу-ух!

Елена по инерции вскрикнула снова. Сова села прямо перед ней на ветку и тоже заинтересованно уставилась на скелет. Девушка попятилась прочь.

Сова перелетела чуть дальше и оглянулась. Елена пошла за ней. Та одобрительно ухнула, сделала оборот вокруг дерева и бесшумно полетела вперед, то и дело присаживаясь на ветки, глядя на Елену желтыми круглыми глазами. Так они и пробирались по лесу, отрываясь друг от друга не более, чем на десяток шагов. И вскоре слух девушки уловил звонкие переливы.

Сова села на ветку и несколько раз моргнула, склонив голову набок.

— Благодарю… — потрясенно прошептала Елена.

Птица расправила крылья и встряхнулась, ощетинила перья.

Елена пошарила во внутреннем кармане и извлекла бумажный пакетик с печеньем. Больше никакой еды у нее с собой не было. Она положила пакетик под дерево. Сова скептически сощурилась, но тут же одобрительно ухнула.

Елена долго пила и умывалась ледяной водой, сполоснула в ручье испачканную кровью косынку, промыла ногу. Потом разрыла лесную подстилку и легла, свернувшись клубком в корневище дерева, поодаль у ручья. И быстро уснула.

Рассвет разбудил ее холодом. Путешественница откинула шерстяное одеяло, огляделась и вздрогнула — из-под капюшона болотного цвета на нее уставился заинтересованный, чуть раскосый глаз.

— Д-доброе утро, — стуча зубами от холода, сказала она.

Девушка решила, что ее нашли туристы.

Капюшон шевельнулся, из-под него появился второй глаз, а следом и все остальное. Человек отбросил плащ, поднялся и подбросил в практически остывший костер хворосту. Раздул угли. Огонь заплясал, озябшая девушка протянула к нему руки, потерла друг об друга.

— Бачигоапу! Аясину? — выдал человек. (Доброе утро! Как вы себя чувствуете?)

Елена удивленно подняла брови:

— Банихан… эмммм… Ая… эпи аясиамби…(Спасибо… Хорошо…)

— Суэ гэрбусу уй? — поинтересовался незнакомец. (Как вас зовут?)

Девушка вспомнила словари и монографии, что лежали на рабочем столе.

— Елена… — вымолвила она. — Суэ гэрбусу уй?

— Четим! — бодро объявил незнакомец. — Бамадижид нагамо. (Странствующий музыкант)

— Четим… — Елена с трудом подбирала слова. — Сумбивэ эчиэ отолиаи…(Я не понимаю)

— Хаядиади дичису? — не отставал тот.(Откуда вы?)

Много лет занятий лингвистикой пошли на пользу. Елена солидное количество времени посвящала изучению вымирающих языков. Она знала элементарные фразы на индейских языках, бегло изъяснялась на ульчском и нанайском, особенно глубоко проштудировала объемные труды, посвященные языку народа оджибвеев.

Теперь она слушала речь, представляющую собой странную смесь нанайской речи, сдобренной древними оджибвейскими словами. Благо, через слово, но понять хоть что-то, и даже ответить она могла.

— Вы понимаете по-русски? — сделала девушка попытку. — Суэ русский хэсэвэни отолису?

— Русский хэсэвэни? — Четим наморщил лоб. — Ми гвиинави о хэсэвэни…(Я не знаю такого языка)

— Да вы что, издеваетесь?!

— Эчиэ отолиаи! Гиванадиджи! (Не понимаю! Сумасшедшая!)

Тут из-за спины послышалось фырканье. Елена оглянулась.

С десяток птиц, распевавших на дереве утренние песни, с недовольным шумом взлетели, спеша убраться от источника перепуганного визга.

На Елену оценивающе глядели маленькие черные глазки-бусинки в обрамлении рыжего меха. Вазашек спросонья почесывал когтями мохнатую грудь, зевал, демонстрируя острые желтоватые зубки, и подтягивал желтые полотняные штаны.

— Тихо! Тихо, говорю! — Четим перехватил Елену в попытке отползти в костер. — Да успокойся ты!

Существо с неуклюжим человеческим торсом и головой, напоминающей помесь крысы и суслика, обиженно и гордо пожало плечами и отвернулось.

— Вы кто такие?! — закричала Елена.

Четим недоуменно посмотрел на нее, хотел было говорить, но тут девушка снова бросила взгляд на Токуса и потеряла сознание.

— Эктэни! Хей… Эктэни… (Женищина…)

Елена пришла в себя, ощутила на губах вкус крепкого питья, и перед ней сфокусировалось обеспокоенное лицо чарангиста. За его спиной маячила мохнатая морда. Девушка приподнялась, потерла лицо ладонями. Вдруг мохнатый зацокал тревожно и дернул Четима за плечо.

— Сиривам! Хэ! — приказал Четим, указывая Елене на корневище.(Прячься!)

Девушка повиновалась и отползла к теплой ямке, устланной травами.

Четим натянул небольшой, но мощный лук, который носил за спиной. Токус выхватил нож из-за пояса. Под пригорком послышался шорох, среди мха замаячил сухой пучок травы. Вазашек заорал что-то, подобрал камень и метко швырнул его в пучок. Четим присоединился к воплю товарища, пнул с пригорка другой камень. Шорох снова повторился и постепенно затих.

Чарангист опустил лук.

— Тварь трусливая! Уходим отсюда! Еще приведет своих…

И путники дружно уставились на Елену, дрожащую в корневище дерева. Девушка поймала себя на том, что царапает ладонями древесную кору, и, кажется, уже получила несколько новых ссадин. Она сцепила руки перед собой и нервно улыбнулась.

Елена знала оджибвейский и нанайский языки, по меньшей мере, настолько, чтобы не запутаться в словах и продуктивно вести диалог. Совмещала она слова двух практически несочетаемых языков на уровне интуиции. Правда, ее терзали подозрения, что заданный одним из первых вопрос «А что это за крыса?», вряд ли поспособствовал доброжелательному отношению к ней вазашка. С Четимом разговор кое-как налаживался.

— Суэ…хэсэв… инааджимо гэрбусу? — тщательно подбирая слова, осведомилась она у чарангиста. (Что это за язык?)

— Нани до хэсэвэни, — отвечал он. — Гетэ хэсени. (Это язык людей. Старый язык)

Затем чарангист принялся разъяснять ситуацию Токусу. В ответ вазашек только фыркнул:

— Вот так-так! Надо же, вымирающие языки, видите ли! Да с какой звезды эта дамочка свалилась?!

— Успокойся, Токус, не ерничай, — задумчиво протянул чарангист. — Боюсь, она действительно «свалилась» не из соседней деревни.

— Да по мне хоть с Горы пришла! А нам идти надо! И позавтракать вначале. А вообще, она, похоже, просто свихнулась.

— Свихнулась или нет, мы не можем ее бросить просто так. Она абсолютно не соображает, где находится. Говорит, змея укусила на каком-то холме… Мы должны ей помочь!

— И как же? — недовольно пискнул Токус. — Дать пинка, чтоб обратно не-знаю-куда улетела? Шла же откуда-то, вот и пускай идет!

— Не дело бросать заблудившегося странника. Да еще и не вполне нормального. Она не опасна, обычная женщина.

— Дамочка, идти-то сможете? — свысока обратился к ней Токус и тут же перебил сам себя. — А, ну ее! В дороге, может, выясним, что ее просто по голове приложило хорошенько. Авось, память вернется.

Елена только переводила взгляд с одного внезапного попутчика на другого. Упомянутые ею названия населенных пунктов не вызвали у Четима ровным счетом никаких эмоций и привели только к ступору разговора.

Зато вполне результативным оказался завтрак наспех холодной утятиной с горячим чаем. К этому времени уже полностью рассвело, и в чистое небо выплыло огромное рыжее солнце. Елена замерла с чашкой чая в руках.

Солнце, явившееся из-за горизонта, оказалось в добрых четыре раза больше, чем то, которое освещало ее путь еще вчера, у подножия заветной горы.

Так или иначе, но дальнейшая дорога ждала. Придирчиво осмотрев новую спутницу, чарангист вынужден был признать, что ее экипировка вполне позволяет прошагать приличное расстояние. Елена была одета в плотный костюм с множеством карманов и капюшоном от дождя, теплый свитер, подпоясана широким ремнем. На ногах — хорошие кожаные ботинки на толстой подошве. Осматривая карманы, она с сожалением вспоминала рюкзак, сброшенный с плеч под куст. Но их содержимое могло быть и хуже — неплохой охотничий нож, зубная щетка, спички (правда, отсыревшие), моток веревки и иголка с ниткой. В одном кармане оказалось несколько небольших халцедонов, подобранных при подъеме на гору. Она еще раз тщательно промыла ногу. Кроме двух запекшихся пятнышек и шрама от пореза об укусе ничто не напоминало.

Они сошли с пригорка, где провели ночь, и практически сразу же оказались на дороге, усыпанной мелкой галькой. Елена обогнала новоявленных спутников на два десятка шагов и огляделась. Дорога шла под уклон. По обеим сторонам расстилались поля, перемежаемые редкими деревьями. Чуть поодаль виднелись гряды сопок. Вполне привычный красивый пейзаж. Через пару часов неподалеку от дороги показались залитые солнцем поля, а за ними — маленькие треугольные строения.

— Кто здесь живет? — спросила путешественница у Четима.

Чарангист принялся медленно и с расстановкой объяснять. Это небольшое поселение крестьян, или жунов. Сейчас время к обеду, поэтому на полях никого не видно. Между прочим, обед — неплохая вещь!

Елена привыкла решать проблемы по мере их поступления. Сейчас главной задачей стало налаживание общения с ее странными новыми знакомыми. Она благодарила от души свое лингвистическое образование. Вот и интерес к древним языкам наконец-то оказался не лишним.

Она упорно повторяла за Четимом простые слова и предложения. Чарангист же не знал, куда себя деть — новая знакомая желала услышать все — от названия ближайшего дерева до вежливых (и не очень) речевых оборотов. Все еще обиженный на «крысу», вазашек снисходительно посматривал на них. Елена потихоньку приучала себя не слишком сторониться Токуса. Несмотря на, мягко говоря, необычную внешность, он казался безобидным и даже довольно милым.

Вызнав у Четима, что «бохенский язык является родным для всех людей, а также жунов и вазашков, невзирая на незначительные оттенки диалектов», она решила, в первую очередь, освоить этот язык хоть как-то прилично. Слова, которые дома казались таинственными и странными, здесь согревали душу.

Через некоторое время они подошли к неширокой вертлявой речушке.

— Привал! — объявил Токус.

— А вот и обед! — сказал Четим, извлекая из своего мешка намотанную на палочку лесу. — Обед всегда рядом! Не ходит, так плавает. А в особо грустных случаях — растет!

— Я разведу костер, — сказала Елена.

— Умеешь? — недоверчиво покосился музыкант.

Девушка кивнула и отправилась по берегу в поисках плавника. Токус и Четим повернули на каменистую косу. Когда они вернулись, над костром уже закипал котелок.

— О-о! Это я понимаю! — одобрил чарангист, бросая на землю связку из десятка хариусов. Елена взяла нож и принялась за потрошение.

Как известно, лучше всего думается на ходу. Елена немного успокоилась и привела мысли в порядок, насколько это возможно.

К вечеру снова подобрался назойливый страх. Путешественница устроилась чуть поодаль от спутников, занялась починкой рваной одежды и, по давней привычке, проговорила вслух итоги дня. При этом старалась настроить себя оптимистично.

«Первый итог: что греха таить, по восхождении на полумифическую гору я желала чего-то подобного. Я хотела освободиться от преследовавшего меня страха. Вот. Освободилась. Если я правильно понимаю, это и есть то самое «Поднебесье», о котором сказал перед смертью Олег. Что открылось ему в тот момент? Почему он так упорно звал именно меня до последнего? Оттого, что он любил меня так сильно, как всегда говорил? А я так и не решилась ему ничего ответить… Сейчас передо мной лежит дорога. Возможно, пройдя по ней, я, наконец, найду ответ на вопрос, который Олег так часто мне задавал… и узнаю, что он так рьяно пытался сказать перед смертью. Если он здесь жив, то это, может быть, и есть мир мертвых… Где искать? Узнаю ли я его?..

Второй итог (самый неприятный): меня хватятся самое большее завтра. Переполошатся родные и друзья, пошлют спасателей, начнут опрашивать тех паломников.

Третий (вытекающий из второго): неплохо бы найти способ дать о себе знать родным. Если сюда можно попасть, значит можно и выбраться. А вот паниковать не стоит — жива, здорова (не уверена, что психически тоже, ну да ладно), срочно съедать меня на ужин или продавать в рабство никто не собирается (по крайней мере, пока).

В конце концов, это вообще может оказаться сон или какая-нибудь бредовая галлюцинация. Кстати, по таким неплохие рассказы получаются. Спокойно, Елена. Это всего лишь очередной поход, между прочим, довольно интересный. Хорошее дополнение к имеющемуся опыту».

Первым (и самым адекватным) решением Елены стало «добраться до более-менее крупного населенного пункта».

Токус и Четим, бродячие музыканты, держали путь в некий Лесной Чертог — обитель народа лучников, где они желали выступить на празднике. Правда, Елену больше устроило бы общение с простыми людьми, но здесь выбирать не приходилось. Она понимала, что если сейчас рванется, куда глаза глядят, в одиночку, тогда, не конец, так острый психоз ей обеспечен. Попытки узнать, чем отличается лучник от человека, у Четима вызывали замешательство, а у Токуса — довольно презрительный взгляд. Елена решила действовать по ситуации.

Раз, расположившись на ночлег, Токус помешивал в котле тушившуюся с дикими травами утку и периодически поигрывал на флейте, а Елена старательно повторяла за Четимом новые речевые обороты. Сегодня они проходили небольшой березняк, и изобретательная девушка сняла несколько ровных аккуратных полос бересты. Очистила их от верхнего слоя, разрезала на квадраты средних размеров и скрепила меж собой нитками. Получилось что-то вроде книжки-гармошки. Затем взяла маленькую палочку, расщепила ее с конца, вставила острый халцедоновый отщеп и крепко замотала. Теперь, внимая чарангисту, она помечала на бересте наиболее важные слова и языковые особенности.

Вазашек снял с огня аппетитное варево.

— Перерыв в учебе! — пропищал он.

— Наконец-то! — обрадовался Четим и пожаловался. — У меня скоро язык отвалится! Это ж надо так заболтать!

Смешинки заплясали в глазах Елены.

— Ты… песняр… поешь хорошо? — произнесла она.

— Нет!!! — чуть не взвыл Четим. И тут же передумал. — Да! Ха! Меня весь Халлетлов знает! Я, можно сказать, сею зерна творчества на невспаханных душах!

— Ага, — подтвердил Токус. — Обычно это выражается в том, что душам приходится сочинять окончания песен, которые ты все время забываешь.

— Ты меня не компрометируй! — пригрозил Четим ложкой. — Я не забываю, а импровизирую! Я о чем угодно могу спеть сей же миг! Вот слушай:

Сегодня на ужин утиная грудка,

А ветер трепещет в листве надо мною!

О, бедная эта несчастная утка,

Тебе не летать над осенней землею!

О, бедная утка… несчастная утка-а-а…

— Четим, будь другом, заткнись!

— А ты не завидуй! Утка-а-а-а… — уже неразборчиво пробормотал музыкант, отхлебывая из чашки.

— Сейчас вернусь, — Елена оставила странников наедине с котлом и побежала в сторону дороги.

Не успел Четим зачерпнуть рагу, как Елена с широко распахнутыми глазами снова влетела в круг костра. Да так удачно, что едва не сбила Токуса с ног, но удержалась и вцепилась рыжую шерсть.

— Что опять такое? — пискнул вазашек, выбрасывая мохнатую руку к охотничьему ножу на боку.

— Там… Там чудовище! Что это? Вот оно!

Протрещали ветки, и к маленькому табору впрямь явилось «чудовище». У него были огромные глаза навыкате, толстые губы, смуглая кожа и жесткие курчавые волосы. Из этих волос гордо торчали три витых рога, похожих на бараньи. Массивные руки сплошь покрыты густой шерстью. Чудовище оказалось невысоким, широкоплечим и с пузиком, обтянутым рубахой, подпоясанной веревкой. Опиралось оно на кривую трость. Ноги оканчивались массивными копытами.

Токус убрал руку от ножа и дернул усиками, стараясь не рассмеяться. Так толком и не понявший, что произошло, Четим наконец-то взялся за рагу.

— Приветствую странников! — прорычало «чудовище». — Я смотрю, напугал, хмм… благородную даму? Извиняюсь!

На благородную даму Елена сейчас была похожа меньше всего, так что следует отдать должное благовоспитанности чудовища.

— Она никогда не видела жунов, — отозвался Четим, с аппетитом жуя. — Присоединяйся к нашей трапезе, друг! Эй, а ты так и будешь торчать, как заокраинная статуя? — последняя реплика была адресована шокированной девушке.

Огонь затрещал еще веселее. В узелке Жануя (так назвал себя жун) оказался свежий хлеб и чудесный сыр. Жун шел в деревню, до которой было две ночевки, чтобы передать какие-то письма.

— Чего пешком? — удивился Четим. — Волы перевелись?

— Можно и прогуляться! — отвечал Жануй, похлопывая себя по животу. — Жирок растрясти. Да и отдохнуть охота. Дома жена и детишек пятеро, а на той же улице не кто-нибудь, а теща родная поселилась. О как! И как затянет с утра пилить: «Жануйчик, а заборчик-то у вас сломанный! Зятек, а чегой-то все уже на покосе, а ты плетешься только?» У, карга! Сама б лучше с утра не забор сторожила, а доила побольше! Никакой жизни… — интимно завершил он свою исповедь. — Ты уж прости, что напугал! — продолжил жун, обращаясь к девушке. — И подумать не мог, с луны ты, что ли, свалилась, коли жуна ни разу не встречала! Ну да ладно!

Кстати, о луне. Елена глянула на небо и увидела тоненький-тоненький нарождающийся серп. Ночь только начиналась, и этот серп пронзал собой не менее четверти неба. Звезды гораздо больше и ярче, чем те, которые Елена привыкла видеть, но складывались они во вполне узнаваемые созвездия. Особенно ярко горела звезда недалеко от месяца — размером с половину земного солнца! Но, тем не менее, ночи были темны, и звездный свет столь же холоден.

— А ночевать в одиночку в лесах ой как не люблю! — витийствовал, тем временем, словоохотливый Жануй. — Карлики, гады, так и лезут! Ну так и лезут! Неделю назад двоих селян едва не покалечили — разве ж это дело! Жунки отказываются в поле ходить без мужиков!

Четим поежился:

— Не к ночи бы о них говорить.

— Да что уж! К ночи, не к ночи… — махнул рукой жун. — В Больших Корешках опять собирают юнцов на Север. Вот я и иду с письмами от наших, чтоб, когда пошли, знак дали, и мы своих выставим.

Токус одобрительно кивнул:

— Да. Будь я чуть моложе, сам бы отправился. Даже завидую нашим мальчишкам.

— Неужто помогает? — скептически прищурился Четим.

— Не поверишь, да! — серьезно ответил Жануй. — Возвращаются через год-два — не узнать! Как уж их там натаскивают, не представляю, но… — развел он руками. — Уже много селений спит гораздо спокойней! И мы тоже хотим!

— Бр-р-р! Не разберешь, что и лучше, карлики или Север… — сказал Четим.

Негромкие голоса звучали убаюкивающе. Даром, что Елена потихоньку разбирала слова, смысл этих разговоров был для нее неясен. По телу разливалось блаженное тепло после сытного ужина. Клюнув несколько раз носом, девушка свернулась клубком под плащом. Вначале она еще пыталась уловить нить разговора, но вот ей стало казаться, что объемистый жун дрожит и превращается в тучу, а из тучи хлещут серебряные перья, почему-то острые, как стрелы. И она уже не помнила, когда это Токус осторожно поднял ее, уложил в удобном корневище и сам свернулся рядом теплым клубком.

С рассветом Елена услышала щебет целой стайки птиц совсем рядом. Жануй стоял неподалеку, чуть раскинув руки. В ладонях он держал по горсти зерна. Поползни и синицы с веселым щебетом прыгали туда-сюда по массивным рукам жуна, его голове, и даже балансировали на рогах. Сейчас, в дневном свете, жун нисколько не казался страшным. Наоборот, он так гармонировал с этим утром, с растущими деревьями, что можно принять его за лесное божество. Точнее, нет, духа плодородия, заглянувшего на часок к лесным друзьям… Размышляя так спросонья, Елена подошла к жуну.

— Доброе утро, — сказала она.

— Доброе! — ответил Жануй. — Смотри, какая дымка! Как бы дождя не было б! Да мне что — сегодня к вечеру буду в Корешках.

— Я плохо понимаю ваш язык, — сказала Елена. — Но могу пожелать удачной дороги. Ты пойдешь с нами?

— Угу. До Корешков все равно один путь ведет. Чего стоишь, на!

Он протянул горсть зерна. Вокруг Елены вились птички, тыкались клювами и разочарованно отлетали. Она с удовольствием подставила им ладони с едой.

— Все живые твари! — пробурчал жун. — Ты глянь, до чего наглые!

Елена улыбнулась, разглядывая ярко-оранжевые ободки вокруг птичьих глаз.

Вскоре путники распрощались с Жануем («Поктосу улэнди бигини!»), вежливо отказавшись от его приглашения заглянуть на огонек. Последующие несколько дней прошли мирно. Однажды, когда Четим собрался охотиться, Елена попробовала примерить руку к его луку. Чарангист немного перетянул тетиву так, чтобы он оказался девушке под силу. На привалах она училась стрелять по указанным мишеням, а потом ползала в крапиве в поисках ярко оперенных стрел.

В очередной раз выслушав историю Елены (уже практически без ошибок), Четим задумался и сказал:

— Сколько лет странствую, ни разу не слышал, чтобы люди в Халлетлове оказывались таким образом…

— Халлет… что?

— Халлетлов. Это название нашей страны. Смотри, — он вынул нож и вспахал острием землю. — Сейчас мы направляемся на восток, к лучникам. Идем по землям жунов. Если возьмем чуть севернее, то попадем на территории, принадлежащие нам, людям. На западе находится страна народа муспельхов. На самом юге Халлетлова располагается гора, которая считается его центром и осью…

Елена слушала, и вдруг ее осенило:

— Четим, а в какой стороне находится океан? — это слово она произнесла на родном языке.

— Что? А что такое «океан»?

— Ну, океан… бескрайняя, огромная вода, берега которой не видно… Корабли у вас есть? Флот?

— Совершенно не понимаю… как у воды не может быть края?

— Черт побери… ну на чем вы передвигаетесь по рекам?

— На лодках, каноэ, маленьких парусниках.

— Вот. А по океану ходят такие же парусники, только в сотни раз больше! И можно плыть и не видеть земли много дней.

— Нет, — покачал головой Четим. — Не знаю я ни о какой воде без берега. Разве что, это похоже на облачные моря… но по ним люди не передвигаются. Для этого нужны крылья.

— Ты сказал «таким образом». То есть, как-то по-другому сюда можно попасть? И вы верите в существование других миров?

— Мы много во что верим. Люди Бохена верят, будто их души постоянно перерождаются. Кто-то видит сны о прошлой жизни. Такую ерунду иногда говорят… — музыкант махнул рукой. — Например, что погибший здесь человек может родиться заново в другом мире. А погибший там — рождается в Халлетлове. Но именно рождается ребенком, естественным путем. А не сваливается на голову дамочкой в расцвете сил! Да и вообще, сколько лет этим легендам…

Мир, открывавшийся с каждым шагом, завораживал и увлекал.

«Кто знает, какое отношение в этом мире к землянам. Нельзя судить по двум, в общем-то, простым и бесхитростным его обитателям. До того, как приоткроется смысл просьбы Олега, я должна быть как можно осторожнее».

Совместно с Четимом они придумали простую легенду. Сирота, родителей и дома не помню. Бродячая сказочница. Подверглась нападению шайки бандитов, ударили по голове, ограбили, все отобрали. Потеряла память.

— В Бохене есть особенный дом, — рассказал Четим в другой раз, — в котором держат сумасшедших. И часть из них бредит о каком-то ином мире, будто там и живут. Туда никого не запускают, говорить с ними могут только те, кто имеет разрешение. Какие-нибудь важные особы. Уж не знаю, для чего им это сдалось! Я бы сам и за бочку хмеля… бр-р-р! Но, может, из них и можно выудить что-нибудь полезное для тебя, кто знает. Да, таких сумасбродов называют медиумами. В Чертоге через месяц состоится большой Осенний праздник, где всегда бывают бохенцы. Быть может, они чем-нибудь помогут тебе…

Места, которые путники проходили, были относительно тихими и спокойными, а изредка встречающиеся прохожие настроены вполне дружелюбно.

Однажды навстречу вывернул крошечный караван, состоящий из четверых людей-торговцев верхом на ослах и повозки, в которую также был впряжен ослик. Поприветствовав друг друга, путники свернули все вместе с дороги и расположились на привал. Тут Елену поджидало неожиданное везение.

Пару дней назад они пережидали сильный дождь под сенью раскидистых деревьев на берегу маленького ручейка. Елена отмывала в ручье заляпанную обувь, и ее внимание привлекли великолепные желваки черного базальта. От нечего делать она взяла с собой несколько штук, нашла пару галек правильной формы и до вечера развлекалась вволю, разбивая желваки на ровные острейшие сколы. Еще дома она училась делать разные вещи таким способом. И выловленную на ужин рыбу не без гордости распластовала новеньким каменным ножом. Спутники, осмотрев нож, в один голос выразили одобрение. Елена захватила с собой с дюжину самых удачных сколов, и через пару дней из-под ее рук вышли два чудных ровных наконечника для дротиков. Один она повесила на шею.

На эту-то подвеску и обратила внимание женщина-торговка и предложила продать. Женщине достался наконечник, а Елена получила семь тоненьких полупрозрачных пластинок. Она рассмотрела одну на свет.

— Это же халцедон!

— Лунный камень, — поправил Токус. — Семь пластин за твой наконечник — не очень высокая цена. Могу поклясться, перепродаст она его за все двенадцать.

Но Елену сейчас интересовало не это.

— У вас что, в качестве денег халц… эти лунные камни используются?

— Да.

— И какова их ценность? Сколько можно купить на десять пластинок?

— Смотря, что тебе нужно. За три пластины можно получить хороший ужин. Еще за четыре — ночлег на постоялом дворе. За триста пятьдесят — купить небольшой участок земли. Но все зависит от того, где ты находишься. И еще от умения торговаться, — хитро закончил вазашек. — В следующий раз продавай свои изделия дороже!

Елена машинально ощупала внутренний карман с халцедоновыми желваками. Вот так шестое чувство! Вот так уберегло от того, чтоб выбросить «ненужные» камушки.

— Будьте осторожны в пути! — предупредил главарь каравана после того, как они пообедали. — Два дня назад на нас напала шайка карликов. Этих тварей было немного, но с ними оказался, — торговец передернулся, — камнелюд. Мы перебили всех. Держитесь жунских селений.

— Да уж, спасибо за предупреждение, — мрачно отвечал вазашек. — Но наш путь лежит в Лесной Чертог, а перед ним несколько дней пустынных земель.

— Кстати, пора избавиться от этой дряни! — сказал другой торговец. В руках он держал кривую палку с замотанной верхушкой. Елена с любопытством подошла поближе, а мужчина с отвращением размотал грязную ткань. Девушка метнулась прочь, зажимая рот рукавом. Под тряпкой оказалась маленькая, сморщенная, наполовину разложившаяся голова со слипшимися от крови седыми волосами. Торговец стряхнул своеобразный вымпел на землю, отшвырнул палку, а голове наподдал пинка.

— Мы тащили ее с собой после той стычки, — объяснил мужчина, косясь на бледную Елену. — Некоторые говорят, что это наводит страх на карликов. По крайней мере, больше они нас ни разу не беспокоили.

— Вы торгуете оружием? — спросил Токус. — Нам нужно что-нибудь для девушки. Сами-то мы вооружены, а у нее не так много возможностей защищаться.

— Зато, как я смотрю, есть возможность сделать каменный кинжал! — заметил Четим. — Но ты прав, вазашек! Что вы можете продать?

Предложить торговцы могли немного, но Елена с помощью друзей выбрала вполне надежный стальной нож, за который пришлось отдать второй наконечник и полученные семь пластинок. А вечером Елена расщепила свои халцедоны на множество маленьких сколов.

Ближе к вечеру они свернули в жунское селение. По словам Четима, до земель лучников отсюда оставалось четыре дня пути через пустынные места, которые стоит пройти как можно быстрее, делая поменьше привалов. Перед этим рывком следовало отдохнуть. Флейтист и чарангист облизывались в предвкушении жунского вина и крыши над головой. Елена полностью поддерживала идею хорошего отдыха. Ее утомил недельный переход после пережитого происшествия, зато любопытство к этому миру разгоралось едва ли не с каждым новым словом. Кроме того, упоминания о неведомых карликах вовсе не вдохновляли на мгновенные ночные переходы.

Они свернули на широкую тропу и миновали отдельно стоящее дерево. Двое путников не удостоили его лишним взглядом, зато Елена остановилась.

— Эй, ты чего? — обернулся Четим, когда они ушли уже шагов на пятьдесят вперед.

Кору на обращенной к дороге стороне дерева стесали так, что получилась гладкая поверхность. На получившейся плоскости вырезаны знаки, которые складывались в переплетение ломаных линий, имеющих определенную закономерность.

Елена прикоснулась рукой к шершавой коре.

— У нас такой узор называется «меандр».

— Какой еще узор! — крикнул Четим. — Это указатель деревни обычный. Не отставай!

— То есть вы пишете таким способом? — уточнила Елена, догоняя товарищей.

— Именно так!

Они подходили к селению. У одного перекрестка им встретилась повозка, запряженная бычком. Управлял повозкой молодой жун, а в ворохе свежей пахучей травы на ней возилось двое ребятишек. Как на подбор, крепкие, с ровненькими рожками и ясными черными глазами.

Селение уютно устроилось на берегу неширокой речки. Несколько десятков жилых домов и множество хозяйственных и общинных построек. Дома на некоторую глубину уходят в землю. Сверху сооружены крыши из жердей, крытые соломой, дерном и еловым лапником. Над крышами курятся дымки. Двери сделаны в соответствии с фантазией владельцев — сбоку, в пологом скате или через земляной ход, обозначенный деревянными заслонами. А есть и такие, где вход совмещается с дымоходом в крыше, к нему по верху ведут лестницы — бревна с затесами. На противоположном берегу реки высятся покатые сопки, и несколько вертлявых лодок покачиваются, привязанные к шестам.

Жизнь в селении бьет ключом. Туда-сюда снуют жуны и жунки, носятся ватаги жунят — только пыль столбом стоит! Дворы изобилуют буйной зеленью. Дороги посыпаны песком, их приминают колеса многочисленных повозок и тачек, груженых всякой снедью. Полощется на ветерке белье, жунки стирают одежду с помощью деревянных дощечек. С трех сторон селение окружают поля, которые вот-вот начнут золотиться. Всюду слышны песни, гомон, споры. Квохчут куры, блеют овцы, гуси с шипением раскрывают крылья и вытягивают шеи.

Одеты жуны в простые тканые костюмы естественных цветов, кожаные жилеты и накидки. Под одеждой и в распахнутых от жары воротах поигрывают натруженные мускулы, у кого-то можно заметить небольшой горб. Женщины носят простые платья, яркие передники и глиняные украшения. Волосы у них вьются крутыми локонами, рожки меньше и изящней, чем у мужчин. Дети чертят в песке и пыли круги копытцами и прыгают по одной им известной системе. Кто чуть постарше, уже помогает родителям в работе. Под деревянным навесом несколько мужчин раскуривают трубки и играют в кости.

Слева открывается вид на жунский базар — лавки с яркими тканями, разноцветными фруктами, молочными крынками… От изобилия всякой всячины разбегаются глаза. Поддавшись искушению, Елена покупает полотняный платок, ярко-желтый с зеленой вышивкой, а заодно и небольшую кожаную дорожную сумку. Ее спутники тут же обзавелись новыми шляпами и жилетом, а Елене в два голоса посоветовали хоть чуть-чуть сменить одежду. И то правда — в камуфляжной экипировке она слишком привлекала к себе внимание. Девушка приобрела удобный дорожный костюм и рыжее платье.

Жутко голодные, они ввалились в маленькую таверну. Четим живо заказал ужин и тут же вступил в беседу с парой молодых селян. Вскоре путников окружила веселая шумная компания, а также обильное количество жареного мяса, тушеных овощей и сладкого напитка, похожего на забродивший березовый сок. Вскоре раздались звуки флейт и свирелей, несколько селян пустились в пляс. А затем и Четим взялся настраивать чаранго…

Елена почувствовала, как жунское вино начинает бить в голову, и потихоньку прошла к выходу. Вечерняя спокойная свежесть окутала селение. Она прогулялась до берега, вслушиваясь в окружающие звуки. Плескалась река. В сопках гулко переухивались совы.

«У-ух…» — раздавалось с одной стороны.

«Ух-ух!» — откликалось с другой.

Маленький жуненок тащил мать за руку по берегу. Елена села на перевернутую лодку, подобрала колени к подбородку. Чувство умиротворения наполнило ее. Прошуршала трава, и на земле рядом неуклюже растянулся Токус.

— Думаешь?

— Угу, — отозвалась Елена, прихлопывая комаров на руке.

Из-за сопки показался месяц. Он стал значительно больше по сравнению с первым днем ее пребывания здесь.

— А когда луна полная, Токус? Наверное, ночью совсем светло?

— Нет, только немного светлее. Сама увидишь, полнолуние скоро.

Вдруг рядом раздался детский плач.

Елена вздрогнула, быстро отвернулась. Ноющее воспоминание о сыне давило на сердце. Она изо всех сил боролась, стараясь не позволить тяжелым мыслям овладеть сознанием.

Маленький жун ревел, уткнувшись матери в плечо, а та укоризненно приговаривала, присев на корточки.

— Ну-ка прекрати! Ты уже большой у меня, сколько можно бояться?! Ничего страшного нет, посмотри, сам посмотри!

— Не хочу-у-у-у!! Я их боюсь!

— А что… — начала Елена и осеклась.

Прямо над ними под освещенным ночным светилом небом бесшумно двигалась черная тень. Огромная, она на миг затмила собой часть месяца. Рваные крылья вздымались и опадали, неясная фигура вырисовывалась над ними… Тень пролетела, сделала небольшой крюк и скрылась в сопках.

— Это стражи, — спокойно сказал Токус, проследив за взглядом Елены. — Они охраняют границы нашей страны и иногда залетают вглубь. Вернемся в таверну?

В таверне шло буйное веселье. Чаранго Четима ненадолго смолк, а хозяин его яростно стучал по столу глиняной кружкой пива и что-то доказывал огромному жуну. Хлопья пены летели во все стороны. Заливались флейты, их поддерживали барабаны. Копытца выбивали дробь по дощатому полу. Было жарко.

Елена не захотела входить, она прошлась вдоль двора, провела рукой по шершавому плетню. Черно-белый кот тихонько подошел и принялся тереться о ее ноги. Она взяла кота на руки, села на скамью. Токус достал пузырек с рыбьим клеем, небольшой клубок толстых нитей и занялся починкой ремня. Тут отворилась дверь, выбросив полосу света, и явился Четим в окружении жунок разного возраста. В одной руке он держал инструмент, в другой — полную кружку с пивом.

— Четим! — чарангиста обняла за шею молодая жунка. — Спой еще! Ну спой, Четимчик!

— Охотно, милые дамы! — Четим слизнул пену, отставил кружку и снова дернул струны. — О чем желаете послушать?

— Что-нибудь грустное! — воскликнула другая жунка. — Вот что-нибудь такое, чтобы сердце оборвалось!

— Тьфу ты! Зачем веселье портить?!

— Ну Четимчик!

— Ну ладно, ладно! Вот, дамы, сюда, пожалуйте! Токус, подвинься, моему творчеству нужно много места. Подвинься, говорю! Кхм… Экхм…мда…

— Это вступление? — поинтересовался вазашек, зубами проверяя ремень на прочность. — Оригинально.

— Ты нич-чего не понимаешь в творчестве! Ни-че-го!

— Разумеется. Куда мне.

Кот презрительно покосился на Четима.

— Ну так вот. Грустное? Хм-м-м… О! Песня про муху! Э-кхм!!

— Побойся Демиургов, Четим, — патетическим тоном пропищал Токус. — Про какую такую муху?

— Да это, наверное, то же самое, что про утку! — фыркнула Елена. — Только про муху!

— Ну, эту… Муха в паутину попала, и… умерла. Да, грустно, грустно… — Четим взмахнул руками, и чаранго опасно наклонился. Токус быстро подхватил инструмент.

— Да. Муху жаль, — подтвердил он.

Жунки хихикали и переглядывались. А Четим попытался приобнять Елену и склонить голову ей на плечо. Коту совсем не хотелось делить с кем-то ее внимание, и он вцепился чарангисту в шевелюру. Четим прорычал какое-то ругательство. Кот зашипел в ответ.

— Я отказываюсь работать в таких условиях! — объявил музыкант, отдирая кота. — От-ка-зы-ва-юсь! Все! Я ухожу!

И он ушел. Правда, недалеко. Привалился спиной к плетню, мечтательно закатил глаза и поэтически вздохнул.

— Ладно, — сказал вазашек, доставая из-за пояса флейту. — Друзья должны выручать друг друга, верно? Если Четим что-то обещал и не выполнил, то кто должен отдуваться, если не я?

Сразу смолкли смех и разговоры. Даже кот перестал гневно мяукать. Тихий и нежный напев полетел над засыпающим поселком. Голос флейты вплелся в голоса ночи, унесся к черному небу, вслед за растворившейся в нем тенью…

Следующее утро началось с теплого солнечного луча, щекочущего щеку. Мягкий ворс усиливал приятные ощущения, а вкусный запах свежего хлеба и молока довершал их. Под потолком жужжал заблудившийся шершень. Елена села на соломе, крытой шерстяным одеялом, блаженно прищурилась лучам, пробивающимся сквозь отверстие в стене. Она рассмеялась в голос — до того хорошо было этим утром! Из соседней охапки показалась взъерошенная голова Четима.

— Э-эй! — хрипло объявил он. — Потише! — на его лице крупным меандром было написано мучительное похмелье.

— Подъем! — закричала Елена и швырнула в музыканта охапкой соломы.

— Я тебе!

— Давай-давай! — она легко выпрыгнула из постели.

С руганью Четим бросился за ней, догнал у самого выхода, и они оба рухнули в солому, отбиваясь друг от друга.

— Ого! — раздалось сверху.

Токус облокотился о деревянный косяк. В руке он держал свежую булку, откусывал от нее и с интересом разглядывал происходящее. Елена и Четим переглянулись и кинулись на вазашка.

— Э! Тихо-тихо! — запротестовал тот. — Я вам советую выкупаться, как следует, и за стол!

Девушка вынырнула из речки, отфыркиваясь. Вода была холодной, над ней стелился утренний туман. В нескольких десятках шагов, за тальниковыми зарослями плескался Четим. С ним они мчались сюда наперегонки, через все селение, криками распугивали с дороги медлительных и горделивых гусей. Сейчас она с наслаждением оттерлась песком, выстирала походные вещи, вымыла волосы. Здесь были сооружены мостки нарочно для купания, отгороженные ивняком.

Елена облачилась в новую одежду и вгляделась в тихую гладь. За время путешествия она загорела «под воротник», серые глаза смотрели тревожно. Потихоньку заживали многочисленные ссадины. Впрочем, не было недостатка в новых синяках, полученных при стрельбе из лука, да и просто в походном быту. Нос покрылся веснушками от солнца. На нервно искусанные губы возвращался спокойный изгиб. Она оправила рыжеватый ворот рубахи, подтянула широкий ремень, перекинула через плечо сумку с тщательно уложенными вещами. На поясе укрепила нож. Зашнуровала кожаный жилет. И подмигнула своему отражению.

«Да. И кто бы мог подумать…»

Скрылись из глаз золотящиеся поля, растаяли дымки над крышами. Местность, которую они переходили, не принадлежала никому. Дорога петляла меж редко поросшими холмами, у обочин встречались горки камней.

— Это условные знаки, так? — спросила Елена.

— Да. Странники общаются друг с другом, когда, кто и куда прошел.

Один раз им встретилась могила, обложенная камнями. Сверху стоял валун с небольшим меандровым кругом.

— Захоронений в этих местах хватает, — сказал Четим. — Просто не все они у дороги.

— Кто это был?

— Не указано. Путники нашли тело и закопали его. Здесь написано «помоги нуждающемуся». Это может быть девиз или же совет другим путникам. Например, нам.

Ночами спали в порядке очереди, огонь разводили только по мере необходимости, спали на прогретой земле. Елена куталась в теплый жунский плащ, но холод настойчиво пробирался, особенно к утру. В первую же ночь она не выдержала и подобралась к Токусу под теплый мохнатый бок. Точно назло, зарядил мелкий серый дождик.

Холмы путники и вовсе старались проходить как можно быстрее.

— Здесь живет отвратный народец, — рассказывал Четим. — Карлики, ушедшие в холмы много лет назад. Они поджигают поля, разграбляют угодья, нападают на путников и устраивают целые набеги на селения. Говорят, где-то глубоко под холмами есть настоящий город, который объединяет их всех. Только где он и в какой стороне — найти никто не может! Договориться с ними невозможно, увидишь такую тварь — убивай к лешим и весь разговор!

На третью ночь похода дежурство перед рассветом досталось Елене. Дежурить было не так уж сложно — после таких рассказов захочешь, глаз не сомкнешь. Она сидела, скрестив ноги, спиной к дереву. Спутники мирно похрапывали. Уже вот-вот истекало время сна, занимался рассвет, как вдруг что-то зашуршало в кустах неподалеку, будто протопотали маленькие ножки. Елена напряглась. И раньше к ним часто подбирались мелкие зверьки, но сейчас ей казалось, что-то не так. Шорох повторился уже ближе.

Елена вскочила, и тут на спину прыгнуло нечто тяжелое и вонючее, вцепилось в шею крепкими лапками. Она кинулась спиной на землю, одной рукой сжала эти лапки, другой выхватила нож и ударила по ним. Раздался визг. Она перевернулась, откатилась в сторону, краем глаза заметила движение, вжалась в землю. Вдруг существо всхрипнуло и рухнуло мордочкой вниз, распласталось податливое тельце. Все это заняло несколько мгновений, а тельце уже летело, отброшенное пинком Токуса. Четим помог Елене подняться.

Рукоять ножа торчала в горле существа ростом с полторы руки. В широкой пасти щерились мелкие зубки. Токус выдернул свой нож, тщательно вытер его о траву и убрал в ножны. Тут ноги девушки подкосились, и ее стошнило под ближайшее дерево. У нее начиналась истерика. Токус и Четим беспомощно переглянулись.

До леса лучников оставались сутки пути, которые было решено пройти, не останавливаясь на ночлег.

— Это мог быть просто одиночный бездельник, а может, и лазутчик, — говорил Токус. — Идем, как можно быстрее. Ближе к границам леса мы можем встретить патрули лучников.

И путники, не жалея сил, рванули на очередной переход.