Найди меня в Поднебесье

Глава 13. В деревне жунов

Елена съежилась под разлапистым выворотнем, закуталась в плащ с головой. Мелкий осенний дождь превратился в настоящий ливень. Нависающие над головой корни хоть немного укрывали ее. Беглянка еще раз обшарила украденную одежду. Кроме нескольких халцедонов не было ничего. Ни оружия, ни еды. Ни надежды на спасение. Ну оторвалась, а дальше-то что? Куда идти? К кому бросаться? Сутки изнурительного бегства не оставляли времени на раздумья, и сейчас она почувствовала полную безнадежность. Холод пробирал до костей. И Елена сделала то, от чего мало кто удержался бы — разрыдалась, сжав в зубах мокрый насквозь рукав.

Только сейчас пришло ясное осознание того, что она сделала.

«Убила. Убила мальчишку-стражника с помощью низкого обмана. Убила старого ученого, мало того, землянина. Того, кто мог бы… А, черт! Мог бы помочь, так помог бы! Да если б у него хоть единый шанс появился спастись за мой счет, он и раздумывать бы не стал. Да, если бы да кабы… Если меня найдут, страшно подумать, что со мной могут там сделать. Черт побери, даже заколоться нечем в случае, если меня нагонят! Надо же было потерять нож! А меня найдут, тут даже сомневаться не приходится! Если не собаками затравят, так летучих мышей позовут…»

Но слезы не могут литься бесконечно. Наконец, Елена поставила перед собой две задачи — найти еду и место для ночлега. Первая задача исключилась сама собой — попытка отправляться на поиски еды за стену ливня уже сама по себе казалась бредовой. И это предприятие отодвинулось до утра. Рядом с выворотнем росло толстое дерево, которое она и выбрала для ночевки. С трудом забравшись повыше по мокрым сучкам, Елена устроилась на толстой ветви, обвязалась кожаным ремнем. Как могла, накрылась плащом, прижалась к стволу, обняла его руками и ногами. И буквально провалилась в сон.

Утро она приветствовала абсолютно окоченевшими пальцами, выбивающими дробь зубами и призывным урчанием в животе. Казалось, крови внезапно стало лень двигаться по телу, и вся она остановилась. Утешением послужило то, что под густое, еще не до конца облетевшее сплетение ветвей ливень захлестывал не слишком яростно. Но все равно ни единой сухой нитки на ней не осталось.

Кое-как отвязавшись, она спустилась наземь, и тут выяснилось, что утро решило сделать приятный сюрприз. Дождь кончился, поднималось свежее, умытое солнце. Елена попрыгала на месте и во весь дух припустила в неизвестном направлении. Где-то через полчаса прыжков и бега по кочкам, кровь вернулась в онемевшие конечности, холод понемногу уходил из тела. Одежда потихоньку просыхала, хоть и находилась в самом плачевном состоянии. В легких сандалиях, в которые обували медиумов, не было никакого проку — все равно, что босиком.

На кочках Елена увидела россыпь бледной клюквы. Желудок объявил бунт, и она принялась набивать рот сочными кисловатыми ягодами, запивая их болотной водой, свежей от прошедшего ливня. А между тем, обрывистые мысли змеиным клубком продолжали барахтаться в голове.

Ханг будет ее искать. Это вне сомнений. Если она ему и правда так нужна, он не остановится. Ее отследить будет несложно. Это их страна, они знают здесь каждую пядь. С ним заодно королева Эмун. А она даже примерно не знает, где находится.

Идти было некуда. Совсем.

«Зачем, ну зачем я сбежала тогда? Чего испугалась? Надо было ступить в круг звездного света и задать проклятым нагам прямой вопрос — что нужно? На что вам мое согласие? Там люди были рядом, король Рауда. Вдруг он заступился бы за меня, взял под свою опеку? Нет, испугалась, расхрабрилась, решила действовать в одиночку».

И Елену охватила такая острая тоска по дому и Земле, что захотелось выть.

«Пусть ищут. Пусть попробуют найти. Я скроюсь, я выживу! Мне не впервой. Болото поможет, лес прикроет! Выживу! Эй, лешие, помогите, не зря же я вас в каждом походе кормила!»

Целый день она бесцельно шла, плутая в перелесках, обирая клюкву. Нашла заросшее пересохшее русло ручья, на дне его обнаружила несколько яшмовых желваков. Расколотым камнем заострила прямую крепкую палку. С ее помощью добыла на болоте с десяток мелких ящериц. Пугалась каждого шороха, чуть что, приникала к земле, пыталась выслушать, не мчится ли кто, не стучат ли копыта. В порывах ветра чудились человеческие голоса, но она была знакома с подобным обманом слуха и не поддавалась. Наконец, к вечеру, совершенно измученная, остановилась на небольшом пригорке. Нашла сухую палочку и выломала из сухостоя небольшую планку… Вскоре над костерком поворачивались распяленные на прутьях ящерицы. Воду пришлось использовать снова болотную. Нехитро поужинав, взялась за изготовление более-менее приличного оружия. Один конец палки обожгла в огне. На другом конце вскоре угрожающе торчал наспех сделанный темно-коричневый яшмовый наконечник, примотанный гибкими влажными корнями. К утру схватятся — не отдерешь.

Елену начала одолевать апатия. Ну найдут. Ну снова пустят на опыты. Ну убьют. Предварительно Ханг сделает с ней все, на что фантазии хватит. Что ж теперь, может, это и есть шанс вернуться домой. Чтобы заглушить эти мысли, она вскочила на ноги и принялась прогуливаться по пригорку. И тут заметила быстро приближающиеся черные точки. Она оценила сразу — это не карлики. Люди. Идут не по дороге, а через болото, напрямик. Значит — определенная цель. Заметили, выследили, скинули тяжелые доспехи…

Беглянка затоптала костер, схватила свое копье, огляделась. Пригорок с сухостоем со всех сторон был окружен болотами. Инстинкт самосохранения поддал под колени, и она ящерицей нырнула между высокими кочками, снова поползла, ориентируясь на заходящее солнце.

Голоса людей раздались неподалеку. Вот кто-то наткнулся на остатки костра, начали что-то живо обсуждать. Сумерки сгущались. В темноте трудно распознать шевеление на болоте. И она поползла дальше, с головой утопая в болотной жиже. Острые пучки травы смыкались наверху, возмущенные лягушки прыгали в стороны.

Появился отвратительный тошнотворный запах, отличающийся от обычной болотной гнили. Вдруг рука ее провалилась, не нащупав опоры. Она выдернула руку с усилием и внезапно заметила впереди свет. Мерцающий синеватый огонек. Сбоку полыхнул еще один и тут же исчез. Елена прокусила до крови щеку, чтобы не завыть от страха. Снова провалилась, рука будто погрузилась в мокрую паутину.

Она брела напролом, зажимая нос пучком травы, стараясь обходить огни, до крови обдирая руки об острую осоку на кочках…

И вдруг болото кончилось. Точнее, оно продолжалось, но уже по ту сторону дороги. Ровная широкая насыпь перерезала кочкарник. Обессилевшая девушка обняла кочку в придорожной колее, зарылась лицом в траву, холодная мутная вода завоевала свое право. Она не знала, сколько просидела так, очнулась оттого, что изнутри начал подниматься нездоровый жар.

И услышала гулкий перекат колес по насыпи. Елена замерла. Звук приближался, к нему прибавились слова. Кто-то пел раскатистым басом:

А в землянке моей

Сорок кур да свиней,

А у женки моей

Да постель всех теплей!

А соседа жена

Как змея, холодна,

Я ему не доверял,

А все сам проверял!

На фоне ночного неба нарисовалась повозка, запряженная волом, и три огромных черных рога. Над повозкой чадил масляный фонарь. Елена углядела крупное тело и знакомый вздернутый нос. Она рванулась и выползла на дорогу, поднялась с трудом.

— Э-эй! — закричала она. — Эй! Стой!

— Пр-р-р! — осадил жун вола и вгляделся в дорогу. — Чего надо?

— Чаньунь! — чуть не заплакала Елена. — Чаньунь, это я, Елена! Помнишь меня?..

— Вот те раз! — присвистнул жун. — Да как не помнить?! Да ты ли это? Не морок, а?

— Чаньунь, милый, помоги! — отчаянно взмолилась Елена. — Спрячь меня, за мной гонятся! Пожалуйста!

— Давай, давай, лезь! Серп мне в зад, да на кого ты похожа!

Елена и правда представляла собой не лучшее зрелище. Дрожащая, мокрая, как мышь, с ног до головы в болотной тине и грязи. Она залезла на повозку, зарылась в теплое колючее сено. Чаньунь накрыл ее полотном.

— Замерзла? — спросил он, трогая вола. — На, выпей.

Елена приняла берестяную флягу, жадно глотнула. Крепкое питье обожгло горло, и тепло потекло по телу.

— Терпи! И не высовывайся, если гонятся. До дома еще долго. Скоро будем на постоялом дворе, там наешься и расскажешь, что стряслось. Спи пока.

Елена стянула с себя провонявшую гнилью одежду, распластала ее по повозке, зарылась в охапку сена, блаженно обняла ее. Тут к боку прижалось что-то теплое и хрюкающее. Два поросенка с любопытством оглядывали новую соседку. Тряска повозки и пение жуна укачали, и Елена провалилась в сон.

Ближе к рассвету черная тень возникла в небе. Тень направилась прямо к пригорку, на котором догорал костерок. Возле него дремали трое охотников, в которых можно было узнать надсмотрщиков Дома Медиумов.

Черный сенгид плавно опустился, распластал крылья. Всадник спешился и уверенным шагом направился к охотникам. Те дружно вскочили, мгновенно выхватили оружие. Но всадник шумно выдохнул, и воздух стал закручиваться зеленоватыми спиралями, которые устремились к ним. Двое охотников скорчились, но не выронили оружие, закашлялись, хватаясь за горло. Всадник поднял меч. Третий охотник, борясь с приступом кашля, первым бросился на него. Заскрежетал металл о металл, длинный кинжал охотника лязгнул по наручу. В следующий миг голова его полетела в болото, срубленная мечом. Всадник мгновенно развернулся, отклонился от удара сверху и рубанул второго охотника по диагонали, от плеча к бедру. Пригнулся, почувствовав свист на уровне головы еще прежде, чем тот раздался. Сделал выпад с разворотом, отрубленная рука охотника, держащая меч, упала на землю. Всадник пригвоздил охотника сапогом к земле. Тот выл и извивался, глядя на укороченную конечность. Всадник нагнулся и приподнял его за воротник.

— Ориентир! — рявкнул он.

Охотник вопил и сучил ногами. Всадник встряхнул его несколько раз, заставил посмотреть себе в глаза.

— Ориентир! У кого?

— Не зна-а-аюууу! Нету-у-у!

— Говори! Оставлю жизнь!

Охотник оказался совсем мальчишкой. Услышав слово «жизнь», он заговорил быстро, забыв о боли.

— Не знаю! Клянусь! Нам не давали ориентир! Мы гнались по следу! След потеряли! Решили искать днем! Господин, смилост…

Охотник захрипел и обмяк. Всадник выдернул меч из-под его ребер. Он поверил словам охотника. Но все равно обыскал всех троих. И потерял время.

Сенгид дернул когтистым крылом, и над тремя телами сомкнулась болотная тина. Туда же были отправлены все их вещи, а костерок залит водой.

Пригорок приобрел первозданный вид. Ночное небо было спокойным и безоблачным.

Она категорически отказалась заходить на постоялый двор, утверждая, что его могут обыскивать. То и дело заговаривалась, начинала бредить. До жунской деревни ехать было долго. Ослабшая, она могла просто не перенести такой путь на повозке. Елена дрожала на сене под одеялом, в едва подсохшей одежде и ела горячую похлебку, которую принес Чаньунь.

— Я выдержу! — уговаривала она жуна, стараясь не стучать зубами слишком сильно. — Нельзя, чтоб меня кто-то увидел.

Тут внимание привлекли громкие голоса из таверны. Жалобно скрежетнула дверь, распахнутая крепким пинком, и под начинающийся дождь вылетели двое парней.

— Ну! — задиристо крикнул один, вихрастый, рыжий и широкоплечий. — Давай, показывай, чего ты стоишь без своих дружков!

— Я т-тебе! — второй ринулся на него с кулаками.

Парни сцепились, покрывая друг друга отборной бранью. Закудахтала шальная курица, которая бог весть зачем вышла ночью и попалась им под ноги. Снова открылась дверь, женщина с закатанными по локоть рукавами выплеснула наружу обмылки, фыркнула, глядя на дерущихся. Рыжий сел верхом на своего противника и принялся колотить его куда ни попадя.

— Довольно! — захрипел тот. — Все! Довольно!

— Довольно?! — кричал рыжий. — А в постель к Веленке лазить не довольно?! Вот тебе! Это за постель! Это за Веленку!

— Д…доволь-но!

— А это за мою прабабушку, каргу старую!

— Фануй! — рыкнул жун, наблюдавший за этой сценой. — Хорош дубаситься! И так отделал, мать родная не признает!

— А, Чаньунь! Привет, старый пень! — рыжий поднял голову, не прекращая своего занятия. — Как поторговал?

— Довольно… — встрял побитый.

— Ладно… А ну пошел отсюда, и чтоб за версту меня обходил!

Парень, прихрамывая, поскакал к двери таверны. Уже на пороге обернулся, сделал в сторону рыжего недвусмысленный жест и заорал:

— Я тебе все это припомню, тварь!

Фануй подобрал камень и швырнул в захлопывающуюся дверь. На двери появилась внушительная вмятина. Парень отряхнул от пыли штаны, промокнул рукавом разбитую губу. Под глазом сочным фиолетовым цветом наливался синяк.

— Фануй, — без лишних вступлений начал Чаньунь. — Тут дело такое… Ты верхом?..

Конь у вихрастого парня оказался выше всяческих похвал. Он нес на себе двух седоков, как одного. Летел в бешеном галопе, ровно, не сбиваясь с ноги, перепрыгивал овраги, срезал вихляющую дорогу напрямик. Фануй крепко придерживал Елену за пояс. К вечеру они прибыли в селение, лишь пару раз передохнув. Фануй спешился у большого двора, подхватил Елену на руки и занес ее в землянку через подземный вход.

После скитаний по болотам под проливным дождем не грех был и заболеть. Девушка моментально повалилась на нары и закрыла глаза. Она больше не могла бороться с жаром и ломотой во всем теле.

— Э, нет, так не пойдет! — решительно заявил Фануй.

По лестнице спустилась молодая жунка.

— Фануй? Ты? В чем дело? Кто это?!

— Лина, ей нужна баня! Я затоплю, побудь с ней. Твой отец скоро приедет. Она была с ним.

— О, боги! С ним все в порядке?

— С ним — да! — голос Фануя слышался уже снаружи.

Лина живо поставила маленький котелок на очаг, бросила в воду несколько щепоток трав, что висели в мешочках под кровлей.

— А ну-ка… — она усадила Елену, и едва ли не силой принялась вливать ей в рот питье из глиняной чашки. Отвар немного приободрил, но сейчас девушке хотелось только спать и больше ничего. Она попробовала высказать это желание, но лишь что-то невразумительно простонала.

Вернулся Фануй, и они с жункой сообща стянули с нее грязную одежду, закутали ее в шерстяной палантин.

— Она вся горит! — воскликнула Лина, отирая лицо Елены влажной тряпкой.

— Холодно… — всхлипнула беглянка.

Когда баня была готова, Фануй отнес Елену в раскаленную парную и плеснул из ковша воду на камни, расторопно достал пахучие дубовые веники. Она пыталась слабо протестовать, но парень бесцеремонно пресек:

— Прекращай! Нужна ты мне, как прошлогодний снег! Раздевайся, живо! Сама так не пропаришься, ты же едва на ногах стоишь. Без разговоров!

Фануй парил ее до тех пор, пока последняя капля холода не вышла из тела вместе с потом. Лина размяла болевшую от удара поясницу, растерла ароматными снадобьями. Притирки кололи кожу, раздували тепло. Наконец, разомлевшая и вымытая, одетая в платье Лины, Елена забралась под шерстяные одеяла. Внутренний жар потерпел явное поражение в битве с банным. Она почти пришла в себя, голова прояснялась. Лина сунула ей в руки деревянную миску с горячим молоком, сдобренным медом и травами, и кусок душистого хлеба. Съев едва половину, она снова почувствовала головокружение, поставила еду в сторону и с благодарностью уткнулась в пахнущую овчиной подушку. Закрыла глаза и спала, спала, спала…

Напряжение последнего времени сказалось нешуточно. Елена проспала несколько дней кряду. Иногда ее будили, заставляли что-то выпить, и она засыпала вновь. Кто-то присаживался рядом, легонько гладил по голове. Сквозь сон слышались голоса, кожу щекотал солнечный свет, однажды в сознание ворвался спор на повышенных тонах.

Один раз почудилось, что кто-то нежно прикасается к ее лицу, поглаживает по щеке, перебирает волосы. Она блаженно и сонно замурчала, выгнулась, потянулась щекою за прикосновением. Сквозь горячку почувствовала, как ее губ касаются другие, холодные с пробивающимся жаром. Она хотела освободиться ото сна, но болезнь еще была сильнее. Наверное, она даже называла по имени того, кто был (или не был?..) рядом.

Она переворачивалась на другой бок, и все исчезало. Снова разгорался лихорадочный жар, и появлялись жуткие видения. Ханг с горящими красными глазами и кривой усмешкой. Мертвый ученый, хватающийся за землю. Но и они исчезали с прикосновением ко лбу чего-то холодного и очень приятного.

Наконец, одним свежим утром она открыла глаза и почувствовала бодрость. А впридачу жуткий голод. Села на нарах, встряхнулась.

— Проснулась, красавица? — послышался сверху голос. — Ну и горазда же спать! Жива-здорова, что ль?

Молоденькая жунка бойко спустилась по бревну с зарубками.

Чуть погодя Елена сидела, поджав ноги, на утоптанном полу в компании Лины и уминала завтрак из хлеба, меда, сливок и осеннего салата.

— Отец в поле сегодня, а я на хозяйстве! — верещала жунка. — Мы одежку-то твою трогать не стали, сама разбирайся! Я сейчас за водой пойду, отправишься, что ли, со мной?

Елена кивнула, прожевывая очередную порцию.

Они с Линой сходили к речке, выстирали одежду. Вернулись с полными ведрами. Чаньунь в помощниках держал несколько слуг, которые ухаживали за животными и присматривали за огромным огородом. В соседних землянках жили две его сестры и брат, все со своими семьями. Все жили сытно, и много чего оставалось на продажу. По жунским меркам, Чаньунь был довольно зажиточным, и сам мог бы сидеть, сложа руки. Но жуны без работы не могли, накрепко повязанные с плодородной землей так же, как лучники со своими деревьями.

Елена сразу включилась в работу — помогла Лине прибраться, и они отправились на сбор урожая капусты. Похоже, жунские травы не зря нахваливают — едва подобравшись, болезнь тут же отступила. Только легкая слабость еще чуть давала о себе знать. Она встретила Фануя — его нетрудно было узнать по торчащим рыжим вихрам и несмолкающей болтовне. Парень подмигнул Елене, как старой знакомой, и быстро пресек попытки изъявления благодарности.

— Не рассусоливай, красавица! Спасибо сказала и хватит. Мы — люди земли, без помощи не оставим.

Они отдохнули, пообедали и, нагрузив ослика кочанами, отправились домой. Вечером вернулся хозяин. Елена коротко рассказала ему о своем побеге. Лишних вопросов жун задавать не стал. Выслушал и кивнул:

— Ладно. Поживи у меня, покуда решишь, что дальше. Места хватает. Только знай: у нас без дела не сидят!

— Нет! — эти слова дались Елене с трудом. — Я не могу, Чаньунь. За мной погоня. Если они найдут меня, вы окажетесь в опасности.

— Тихо! — жун прихлопнул волосатой ладонью скамью. — Сказал поживи, значит поживи! Пока я тут староста и распоряжаюсь сам.

— Чаньунь, ты не представляешь, на что они способны…

— Тебе лучше не знать, соплячка, что я могу себе представить! — зарычал жун. — Хорош благородничать! Все! Слушать ничего не хочу. Никуда я тебя не отпущу на зиму глядя. Лина! Пристрой ее к работе, чтоб не ныла. И не благодари! — остановил он Елену, едва она открыла рот.

— Только прошу, Чаньунь… если вдруг за мной явятся, не подвергайте себя опасности!

— Я уж разберусь как-нибудь сам, — ворчливо перебил жун. — Как могу, так прикрою. Ну а не смогу, так… — он развел руками. — Да не дрожи ты так! Сказал, сделаю, что смогу!

И Елена осталась в жунской полуземлянке. Это селение смешанное — здесь обитают и жуны, и люди-крестьяне, и вазашки. Последние не имели отдельных поселений, и всегда жили среди жунов. Но и держались отдельно, им принадлежала северная часть селения. Селяне лепят из глины посуду вручную, обжигают ее в печах, расцвечивают охрой или ягодной краской. Жунские горшки и чашки пользуются на всевозможных ярмарках бешеным спросом. Никто лучше них не знает, какую и когда использовать глину, как правильно смешать ее с песком или ракушкой для приобретения прочности, и еще тысячу и одну особенность для того, чтобы неизменно восхищать покупателей.

Подбиралась зима. Ее приносили на своих крыльях ветра, о ней сообщали низкие тучки, заверяли облетевшие листья. Елена сноровисто управлялась с деревенской работой — рубила дрова, носила воду, доила коров… Не раз ей вспоминалась покинутая Белка — наполовину с жалостью к оставленному животному, наполовину со страхом, что та все же может привести к хозяйке охотников. Но время шло, и все оставалось спокойно. Елена с удивлением думала — неужели охотникам было так сложно выследить ее? Или они решили временно оставить ее в покое?

Настало утро, когда она проснулась и услышала радостный визг Лины. Девушка быстро вылезла наружу… и скатилась вниз по заснеженной кровле. Первый снег, встреченный в Халлетлове… Но грустным мыслям не дал развиться крепкий снежок, пущенный точно в щеку. А крысята-вазашки уже улепетывали прочь. Елена погналась за ними, сплачивая в руках свой снежок.

Девушка, которая весело бралась за любую работу, привлекала внимание соседей. И сама Елена, когда было время, предлагала, кому воды принести, кому крышу почистить. Жуны в долгу не оставались, и она скоро обзавелась теплой овечьей шубкой и шапочкой наподобие ушанки.

Несмотря на все пережитое, Елена влюбилась в Халлетлов. Влюбилась отчаянно. В близкое небо, в бурлящие реки, в жунские землянки и в сопки с отдыхающими на них облаками. Она решила дать себе передышку длиною в зиму. Засыпая при уютном свете очага, она вспоминала леса лучников, тех странных существ, которых встречала там, и думала, думала об этом мире, колыбелью которого когда-то была ее Земля. Чем больше Елена узнавала о Халлетлове, тем более непонятным становилось ее возрождение здесь. То, что дома она умерла, уже почти не вызывало сомнений. Если это иной мир, то остается только смириться. И все же, все же…

«Что же дальше? К кому идти, у кого просить помощи? Боги, куда вы меня ввязали?! Я не могла умереть там, не должна была… Я не имела права, мне есть, что терять! Как Ярик без меня? Он, может, никогда и не вспомнит, что у него была мать… Все, все хорошо, о нем есть кому позаботиться… господи, хоть бы приснился, хоть бы сон дал знак, что с ним действительно все хорошо…»

А снег все выплетал замысловатые кружева вокруг дымохода, и мороз звенел в воздухе на разные лады…

«Я выжила, я скрылась. Хотя бы до окончания зимы. Мне кажется, что в какой-то миг я упустила самый хвостик нити, который был уже почти в руках. Что-то помешало найти разгадку. Но она рядом, совсем рядом… Возможно, от таких разгадок неплохо держаться подальше. Видения дали мне сил не сойти с ума в Доме Медиумов. Черные мыши, звон стали, полет… Они разговаривали так уверенно. Нет, не может быть, они просто почувствовали, что я землянка.

«Найди меня в Поднебесье…»

Просьба? Мольба? Или повеление?..

«Я найду тебя. Если ты еще не нашел меня первым».