На чужой войне 2

Глава 20

Пьер вернулся не один, а с коллегой. Которого представил как короля Сокола (гильдмейстер-высшая должность среди гарольдов; а Сокол- не имя, а титул, принадлежащий герольду английского короля). Но это нам он был незнакомцем, а вот капталю- очень даже хорошо знаком, что тот и продемонстрировал, поздоровавшись как со старым знакомым:

— Рад видеть, Сокол!

А после спросил, откуда тот едет и известно ли тому про французов. Оказалось, что он только сейчас покинул их лагерь и:

— Мессир, — ответил Сокол, — у них добрых пятнадцать сотен воинов, и все они добрые латники.

— А кто их капитаны?

— Там многие, есть мессир Бертран дю Геклен со своими бретонцами, граф Осерский, виконт де Бомон, сеньор Луи де Шалон, сеньор Боже, магистр арбалетчиков, Архипресвитер, сеньор Эд де Реми. Некоторые сеньоры из Гаскони, ваши соотечественники, также находятся среди них, вместе с латниками сеньора д'Альбре.

Ну, я же говорил: не нужно никакой разведки- достаточно одного герольда, и тебе всё расскажут и покажут, — причём сами и с огромной радостью.

Услышав это, капталь де Бюш поражённо воскликнул:

— Сокол, правда ли то, что вы сейчас сказали, что некоторые сеньоры из Гаскони- там, и отряд сеньора д'Альбре?

Тут необходимо небольшое уточнение, почему де Грайи так беспокоится по поводу наличия здесь сеньора д'Альбре- это его ближайший сосед, можно сказать, прямо за забором.

— Мессир, — ответил герольд, — это правда, без всякой лжи…

— А где сам сеньор д'Альбре?

— По тому, что я слышал: этот сеньор в данный момент находится в Париже вместе с Дофином, который, очевидно, собирается ехать в Реймс на коронацию.

От услышанного капталь пришёл в сильное расстройство и схватился за голову:

— Клянусь Святым Антонием, гасконец против гасконца!

Интересно, чему он так удивляется, или до сих пор пребывает в счастливом неведении относительно чистоплотности рутьеров? Та сторона заплатила больше, вот и…

А Сокол между тем продолжил:

— Мессир, я недавно имел разговор с герольдом Архипресвитера, от которого узнал, что тот желал бы встретиться с вами…

На что капталь довольно резко ответил:

— Нет! Сокол, передайте этому герольду, чтобы он даже не приближался- я не буду говорить с Архипресвитером!

Такая поспешность вызвала среди нас некоторые сомнения, которые озвучил англичанин Джон Джуэл:

— Почему же, мессир, не поговорить с ним, возможно, это принесёт нам какую-нибудь пользу?

Капталь де Бюш покачал головой в ответ:

— Нет, вы не знаете его. Архипресвитер- большой обманщик, ему у меня веры нет. Толку от этих переговоров не будет, а тем временем он оценит наши силы, что, вполне возможно послужит скорее нам во вред, а не к пользе. Потому-то я и не спешу с ним разговаривать.

И с этим он повернулся к герольду Соколу:

— Ступай, Сокол, к герольду Архипресвитера и извинись за меня, что не желаю с ним разговаривать.

Тот молча поклонился, вскочил на коня и отправился восвояси. А мы обратили внимание на до сих пор молчавшего Пьера.

— Кто командует французами? — вопросил у того капталь.

— Капитан Бертран дю Геклен.

— Вот как. А что же никого из более знатного рода среди тамошних дворян не нашлось?

— Увы, монсеньор, но граф Жан де Осер, которому по знатности положено встать во главе сего воинства, сказывают, сам отказался от командования в пользу более опытного и славного в военном деле…

— Вы беседовали с этим дю Гекленом?

— Имел честь. Грубый тип… Предлагает Вашей милости атаковать его.

— Ну, мало ли чего он хочет, — капталь игриво развёл руками, и среди свиты раздались смешки. — Нам и здесь хорошо: ну, а что- здесь, на холмах, хорошая позиция, — пусть уж лучше капитан нас атакует…

— Мне передать предложение Вашей милости дю Геклену? — спросил Пьер.

— Передай…

После того, как Пьер покинул нас, движимый своим долгом как герольда, и отправился обратно- к французскому командующему, Жан де Грайи обратился за советом к собравшимся командирам:

— Мессиры, противник уже построился, и нам бы тоже следовало. Есть ли мнения по этому поводу?

А как же! Мнения были, но, если честно, я не уловил в них рационального зерна, потому как сводились к тому лишь- против кого хотели сражаться присутствующие. Поскольку французы выстроились тремя отрядами, над которыми развевалось огромное количество флагов и вымпелов их владельцев, в отличие от меня, мало что понимающего в этом разноцветье, знатоки с хорошим зрением быстро разобрались и определились кто есть кто, — и против кого, соответственно, хотели сражаться. И, вскоре, напротив бретонского отряда Бертрана дю Геклена построилась колонна капталя дю Бюш, в которой было около четырёхсот латников. С капталем находились юный рыцарь-баннерет Солькс из Наварры, мессир Гильом де Гравилль и сеньор Пьер де Саксвилль. Против второго отряда французов, набранного из пикардийцев, нормандцев и парижан, где развевались флаги Жана де Шалон-Осер, виконта де Бомон и великого магистра арбалетчиков Бодуэна де Ланс, сеньора д' Аннекен (в ведении последнего относились не только арбалетчики- как можно было бы подумать по названию, но и лучники, инженеры, канониры, и весь осадный парк) построились наёмные англичане капитана Джона Джоэла-к этому моменту война, продолжавшаяся уже около тридцати лет, перешла на новый уровень между этими народами, что-то вроде того, что: встретил француза-убей! И потому англичане, движимые ненавистью, хотели прежде всего французов. Кстати, в числе этого отряда присутствовали и знаменитые английские лучники в количестве трёхсот человек. И, наконец, третий- наш- отряд, под командованием бастарда де Марёй, в котором помимо него находились сеньор Бертран де Франк и ещё четыреста латников, выстроился напротив бургундцев Арно де Серволя и других наёмных капитанов: Жана де Вьенна, Луи де Шалон-Арле, Арно Аманье д, Альбре… В резерве у французов остались гасконские компании. Так же поступил и наш командующий, оставив в качестве арьергарда в тылу шестьдесят воинов, кроме всего прочего, должные охранять оставленный здесь, среди колючего кустарника, штандарт- оно же место сбора на случай превратности войны.

Я, по причине весьма далёких от прочих интересов, в ругани по поводу распределения не участвовал почти до самого конца совещания, когда это наконец стало весьма заметным. Настолько, что, в конце концов, ко мне обратился де Грайи:

— А вы, принц, имеете ли предпочтения в будущем сражении?

Мне, по большому счёту, неважно где и против кого биться, но если выбирать:

— Отчего же-имею. Мне, по причине некоторых разногласий с новым бургундским герцогом, было бы желательно скрестить клинки с отрядом де Серволя.

— Так тому и быть…

Вот таким тривиальным способом отряд де Марёй и стал местом нашего расположения в предстоящем сражении.

Мы разделились поотрядно, выстроились пешим порядком напротив противника и стали ждать вражеской атаки. Однако, час проходил за часом, а ситуация не менялась. Очевидно, что обе стороны отдавали инициативу врагу, вот только никто не спешил ею воспользоваться. Понятно почему: со стороны дю Гюклена атаковать более многочисленного противника (полторы тысячи латников против примерно двух тысяч), укрепившегося на холме- глупость, а де Грайи совсем не жаждал покидать такую удобную со всех сторон позицию.

Так продолжалось и на второй день: мы стояли в тяжёлой броне, томимые жарой и жаждой, и ждали развязки. Хоть какой… Однако, и этот день закончился ничем, как и предыдущий. И тогда, желая вынудить французов атаковать наши позиции, де Грайи придумал хитрость, распустив слух…

--

Бертран дю Геклен срочно собрал совет. Этот сорокалетний невысокий воин, происходивший из нищих бретонских дворян, и давно забывший слово “мир” шёл к этому сражению долгие годы войны. Впервые знатные сеньоры назвали его лучшим из рыцарей, и более того, признав своим командиром, и он был намерен использовать этот шанс- выиграв эту битву. Между тем, собравшиеся разместились в шатре, и Бертран произнёс вступительную речь:

— Мессиры, я получил некоторые неприятные известия: несколько рыцарей и дамуазо, ныне находящихся в плену у Наваррца, но под честное слово могущих перемещаться между войсками, и которым я вполне доверяю, сообщили, что капталь де Бюш ожидает прибытия подкрепления в четыреста “копий” от Людовика Наваррского. Предлагаю обсудить, что делать…

— Что тут обсуждать- я с первого дня предлагал атаковать! — вскричал подскочивший сеньор Ги де Фели.

Бертран недовольно поморщился: именно он был противником лобовой атаки, предлагая обождать, да и сейчас мнение не поменял.

— У нас и продовольствие заканчивается… — как бы размышляя вслух, добавил сеньор д, Аннекен.

Дю Гюклен обвёл собравшихся тяжелым взглядом: большая часть присутствующих, ныне кивающая их словам, явно была настроена на атаку. “Дерьмо!”- мелькнуло в голове, но тем не менее:

— Я предлагаю отступить…

Возмущённо подскочили даже его сторонники, потрясая кулаками и громко выражая протест- отступить для рыцаря дело совершенно немыслимое. И потребовалось немало времени, чтобы успокоить, рассадив обратно, крикунов. Наконец, командующий смог продолжить:

— Сеньоры, вы не дали мне объясниться. Я предлагаю отступить, но притворно- дабы выманить противника с выгодных позиций, а после атаковать. Мы сделаем приготовления для отступления- будто не намерены сражаться сегодня- и прикажем нашим слугам, обозничим, конюхам и прочим людям отойти по мосту обратно- в наш лагерь. В то же время сами будем настороже, внимательно следя за действиями наших врагов. И, если они поступят, как я думаю, атаковав нас, мы должны быть готовы немедленно тотчас обратить своё оружие против них- таким образом оказавшись в более благоприятной позиции.

— Ооо… — удовлетворённо прогудели собравшиеся. “Вот оно что…”- промелькнуло у них в глазах, а на губах зазмеились ухмылки…

--

Шестнадцатого мая начиналось всё так же: мы построились отрядами напротив врага и стали ждать. Но недолго: вскоре во вражеском лагере затрубили отход, и через мост на противоположный берег потянулся люди с пожитками. Увидев такое дело, мы- командиры- поспешили к капталю за инструкциями. Однако, прибыв, стали свидетелями нехорошей сцены: Джон Джуэл, который утверждал, что он рыцарь, но за спиной у него частенько поговаривали наоборот- что из сервов, то ли от ненависти своей к французам, то ли от обычной наглости- требовал немедленно атаковать, пока те не сбежали, — при этом указывая рукой на мост, где уже был виден хвост обоза. Вражеские воины тоже потянулись на другой берег, но- на это обратил внимание не только я- как-то чересчур медленно. На что и указал англичанину Жан де Грайи:

— Вы видите- это какая-то уловка!

На что Джуэл крикнул:

— Если вы так боитесь, я один атакую, — и пришпорив коня, поскакал к своим. А приблизившись к своему отряду, выхватил меч и закричал:

— Святой Георгий! Вперёд! Те, кто любят меня, пусть следуют за мной, ведь я иду в бой! — и с этими словами двинулся в сторону французов, а за ним последовали все англичане.

Я говорил ранее, что среди рутьеров царит жесточайшая дисциплина в бою, так вот- первый раз вижу подобное своеволие… И теперь я поверил, что этот недобиток из рыцарей- только они себе такое неисполнение приказа позволяют. Остаётся удивляться, каким образом этот заносчивый тип, идущий в бой в бацинете с надписью “Кто возьмёт в плен Джона, тот получит сто тысяч франков”, оказался среди наёмников.

Услышав последние слова англичанина, капталь де Бюш было схватился за крестовину меча, но поскольку тот быстро ускакал- вскоре успокоился. Однако ненадолго, только до момента, пока весь отряд Джуэля не покинул наши позиции. Вот тут капталя охватил гнев:

— Что делает этот идиот?!

Английский отряд Джуэля в одиночку медленно двинулся к противнику, а мы были вынуждены выслушивать нецензурные- которые, слава богу, в эти времена таковыми не являются- крики командующего. Наконец, тот сумел кое-как совладать со своими эмоциями, обратившись уже к нам:

— Что делать, сеньоры, — и растерянно развёл руками, — придётся атаковать. Иначе, по милости этого дурака, нас разобьют поодиночке…

И поклонившись командующему, мы поспешили к своим отрядам.

Битва началась неприятным для нас образом, и у меня засосало под ложечкой- что-то расхотелось мне участвовать в качестве одного из героев басен Крылова. Да, в той, где “…воз и ныне там”. Чревато. И потому я отправил гонца назад с приказом привести вагенбург в боевую готовность.

Мы спустились с холма, и тут всем стало очевидно, что никто никуда отступать не собирался- с криками “Нотр-Дам! Дю Геклен!” на нас бросились французы, а дальше мне стало не до разглядывания окрестностей.

Как часть отряда Бастона де Марёй, мы защищали его фланг, и быть может потому особого давления не почувствовали, привычно заработав пиками и алебардами. Отчего враги перед нами стали падать, как снопы, но, к сожалению, так происходило лишь только тут. Прочие воины отряда де Марёя не поддержали на порыв, а наоборот, вскоре начали отступать. Я вскочил на коня, пытаясь понять причину подобного, и сразу же увидел картину полной катастрофы: несколько сотен конных рыцарей ударили в наш тыл, сокрушив боевые порядки. От отряда капталя мало что осталось, а англичане уже повсеместно смазали пятки, и только отряд де Марёя в относительном порядке отступал к штандарту командующего. Это была точка сбора войск, но собирать, по сути, уже было некого.

Не зря у меня нехорошее предчувствие появилось, жаль, только поздновато… Битву, при всём моём желании, теперь не выиграть, и нужно спасать своих. Какие бы они не были лучшие и тренированные, но когда французы разберутся с остатками наваррского войска и навалятся на нас скопом- уничтожат. И потому скомандовал отступление- пока что совместного с отрядом де Марёя…

Мы медленно отступали, держа строй. Враги наседали, пытаясь прорваться внутрь наших построений, и даже пару раз у них получилось- я ещё раз отметил индивидуальное превосходство рыцарей- но эти прорывы немедленно ликвидировались под ударами алебард. Наши алебардщики быть может и не блистали особым искусством во владении оружием, но зачем оно им, если парировать их удары практически невозможно. Выжившие из врагов, глядя на разрубленные тела своих менее удачливых товарищей, стали осторожнее- и держаться от нас подалее, что, в конечном итоге, позволило воссоединиться с отрядом бастарда, — и увидеть агонию нашей армии.

Вокруг штандарта, куда стекались ещё уцелевшие в этой бойне воины, разгорелся последний бой. Мы уже сражались практически в полном окружении, и если мой отряд, выполняя приказ не пускать внутрь ни чужих ни своих, и благодаря чему ещё держал строй, то прочие- превратились в аморфную массу, разбившись на поединки, — в которых на одного нашего воина приходилось по двое, а то и трое вражеских.

В этот момент я увидел, как топор невысокого, но при этом прямо квадратного, рыцаря расколол шапель- вместе с головой бастарда де Марёй. Это конец- понял я, и, уже не глядя, как враги, торжествуя, рвут на части наш флаг, криком скомандовал отступление. Приказ немедленно поддержал из центра колонны трубач, и мой отряд, повинуясь приказу, подобно червяку поменял голову и направление удара. И, пока он набирал скорость, прорываясь и походя уничтожая любое сопротивление, я с отрядом латников остался прикрывать его отход.

В щит врезался топор, а по моему предплечью скрежетнул наконечник копья- я сжал зубы, пережидая вышибающую слезу из глаз боль, и ответил шестопером. Рыцарь пытался отклониться, но недостаточно быстро, а потому к звуку рвущегося железа присоединился другой- лопнувшего черепа.

Воспользовавшись передышкой, оглянулся- как же мало нас осталось! С болью и горечью сжал зубы- ничего, ничего, недолго осталось. Вон- уже почти добрались! И, как бы подтверждая мою мысль, по облепившим мой отряд воинам будто смерть пролетела. Впрочем, так оно и было- это оставленные мною для охраны вагенбурга арбалетчики разрядили своё оружие. А потом ещё раз…

Такого противник уже не выдержал и отхлынул. А через несколько минут мы спрятались за стенками передвижной крепости, и рутьеры попадали где придётся от усталости оземь. Я дал им- себе тоже- некоторое время на отдых, а после скомандовал подъём- потому как не время, — кругом враг.

Однако, противник, оценив наши укрепления, атаковать не спешил. Лишь примерно через час к нам прибыл от супротивной стороны герольд- с предложением сдаться на милость победителя. На что я, с трудом удержав рвущееся наружу “Русские не сдаются!”, интеллигентно предложил разойтись как в море корабли:

— Вы видели сколько погибло славных рыцарей, когда они пытались нас задержать в поле, а теперь мы и вовсе, — я похлопал по набранной из толстого дерева стенке фургона, — В крепости. И, теперь, если не отступитесь, клянусь вам, умоетесь кровью!

Ответа так и не дождался. Однако, он и требовался- потому, что действия противника были красноречивее слов, — перед нами выстраивались враги большими силами. Наша позиция располагалась на некотором возвышении относительно окружающей местности и с одной стороны, ввиду наличия здесь многочисленных камней и оврага, труднодоступной, а потому, не без оснований, полагал главным направлением предполагаемой атаки другую сторону. Так оно и вышло: прикрывшись павезами, на штурм вагенбурга пошли несколько отрядов численностью до тысячи человек. Мы не стреляли, ожидая их приближения, и лишь когда до врага осталось около туаза, Пьер скомандовал:

— Огонь!

Картечь страшной метлой прошлась по латникам, здесь не спасали никакие доспехи- и металл и людей рвало на части с одинаковой лёгкостью. А следом ударили арбалетные болты- потери были большие, но они не остановили врагов, — они лишь ускорили движение, пытаясь поскорее добраться до нас. И я даже знаю почему первый залп не подействовал: к этому времени бомбарды, хоть и редкость, но уже не музейная- её одинаково используют обе воюющие стороны Столетней войны, и многие их знают, а кто-то уже и испытал на себе их огневое воздействие. Знают, в том числе и об их характеристиках, конкретно, о скорострельности. Несколько выстрелов… в день- вот их предел, — так чего бояться?! Они уже разрядились… И потому противник спешил сократить дистанцию, стремясь реализовать численное преимущество. Вот только у меня на этот счёт было своё мнение:

— Заряжай!