На чужой войне 2

Глава 18

Жакома Нантье мы ни в лагере, ни в окрестностях так и не нашли, пропал- будто сквозь землю провалился. Хотя очень сильно искали- накопились у меня к этому “товарищу” вопросы, с которыми, ввиду его нежелания на них отвечать, пришлось обождать. Расследование, проведённое по горячим следам, выявило его контакты с неизвестными личностями не местного происхождения, но кто эти люди? — для нас так и осталось тайной. “Ну, и ладно”- подумал я тогда, и так в курсе наличия у меня врагов, способных и не на такие поступки, дабы отправить, по их представлениям, меня в ад- и дополнительная конкретика мало влияла на мои последующие планы. Нужно лишь озаботиться на будущее своей безопасностью, и не только- оказывается и Марго под ударом, — но на этот счёт я уже распорядился.

Лагерь бригантов, неконтролируемая язва возле замка Мерси, подверглась разгрому: множество гасконцев были арестованы, и познакомились с подземными застенками. А потом, те из них, в отношении которых сомнений не было, столь же оперативно- с виселицей, остальные- из сомнительных, были изгнаны за пределы контролируемой мной территории, — с обещанием при следующей встрече присоединить их к казнённым товарищам. Я не собирался миндальничать с этими- давно забывшими и Бога, и забившими на мнение людей- отморозками, ведь и они, случись другой исход- сочувствием к моей тяжёлой юности и суровой судьбе- не прониклись бы. В ожидании возможного возмущения к лагерю, окружив его, были стянуты лучшие мои отряды, но… ничего не произошло. Да, и не могло- как я выяснил- произойти: гасконцы не любили бретонцев, бретонцы нормандцев, а все вместе- бургундцев. Бриганты были расколоты по национальному и территориальному признаку, для полного счастья им не хватало только религиозного…

Однако нужен не только кнут, но и пряник: в этой связи, я несколько смягчил требования к новобранцам- ведь в предстоящей компании прогнозируется большая убыль в войсках. Потому надеясь, что выжившие после боёв из их числа органично вольются в общую структуру. В результате этих и прочих принятых мер, численность моей компании к февралю месяцу превысила полтысячи человек, и лагерь бригантов практически прекратил своё существование: там ещё обитало около сотни откровенно маргинальных личностей, которых даже при совсем закрытых глазах на их поведение и образ жизни, невозможно стало представить в наших рядах. Но таковых я планировал пустить в первых рядах штурмующих с правом на часть добычи, а прочие- либо разбежались после чисток, либо, осознав бесперспективность нахождения в данном месте, отчалили в тёплые края, — к де Бадефолю, или ещё куда. Где возьмут всех…

Компания получила строгую структуру, разделившись на средневековые рода войск, а те в свою очередь на роты и двадцатки (обычное, кстати, для рутьеров подразделение), а те, в свою очередь- на десятки. По численности превалировала, конечно, пехота- более трёхсот воинов, разделённых на копейщиков и алебардщиков. К ним примыкали перемещающиеся верхом, но пеше сражавшиеся лучники и арбалетчики- поровну, примерно по сорок бойцов. Особую гордость вызывали латники: многочисленные летние трофеи позволили унифицировать конницу, посадив более ста всадников на рыцарских коней, и выдав за свой счёт- не имеющим- лучшую броню. Эти, кстати, действия полностью противоречили принципу комплектования наёмных компаний, но я не собирался экономить: предчувствуя будущие грозные перемены (они не могли не возникнуть- ведь присутствие в стране такого количества бригантов бросало вызов самой власти феодалов, первый раунд был за первыми, но и последние не оставляли надежд решить этот вопрос в свою пользу), старался усилить своих соратников максимальным образом. Большую часть латников составили- как наиболее подготовленные- дворяне или их бастарды, однако, присутствовали и простолюдины- в основном, из бывших дружинников. И вот для последних выдаваемая броня и кони- имели очень существенное значение, поднимая и их статус и возможности. Выдавалось, конечно, не просто так- альтруизмом никогда не страдал- а с подписываемым контрактом на год, — далее пока не заглядывал. Оставшиеся полсотни человек отошли одноногому Полю в качестве пушкарей и охраны. Моя артиллерия теперь включала четыре орудия- батарея, запряжённая в конные упряжки, и всё- на этом, как металл, так и денежные возможности мои пресеклись. Две захваченные бомбарды установил на стены замка- авось кого напугают, и всё-что можно было сделать- было реализовано.

Основная подготовка закончилась к концу февраля, но погода подсуропила: совсем неожиданные в такой местности сибирские морозы загнали всех в утеплённые помещения, и моя маленькая армия понесла первые потери- от обморожения. Пришлось пережидать сначала февральские, потом мартовские морозы, а сразу за ними- наступила весна. Мощно и неудержимо потекло везде и сразу, превращая дороги в кашу. И слякотная эта погода продержалась до конца первого весеннего месяца…

--

Первое апреля 1364 года. Турню

Аббат Жерар стоял у открытого стрельчатого окна своих покоев в церкви Святого Филибера, расположенной в одноимённом монастыре, одновременно, и наслаждаясь весенней свежестью- что для его преклонных лет несло и эмоциональный подтекст, знаменуя собой ещё один прожитый год, и с тревогой поглядывая на сход льда по Соне. Такового давно не бывало, чтобы реку сковывало ледяным панцирем, но нынче год вообще случился особенный. Впервые, со времён распри монастыря с бургундскими герцогами ещё прежней династии- а прошло уже тридцать лет- над ним нависла столь грозная опасность: некий принц- по слухам, схизматик- собрал в окрестностях огромную армию, угрожая существованию монастыря.

Попытка- ещё зимой- заручиться поддержкой сына короля Филиппа оказалась неудачной. У наместника и без того хватало своих проблем с бригантами и местной знатью, а интересы аббата- и вовсе представлялись второстепенными. Предложив тому обождать, или самому нанять рутьеров для обороны- что Его Преподобию показалось и совсем сомнительным делом, — как если лису запустить в курятник. К этому, очевидно, примешивались и неоднозначные отношения предыдущих властителей герцогства в прошлые столетия, с завистью взиравших на богатства монастыря и неоднократно пытавшихся урезать (или утолить свой- это как посмотреть) его аппетит- что нередко перерастало в вооруженные столкновения. И вроде бы удалось совсем недавно договориться с тогдашним герцогом Бургундии Эдом Четвёртым по спорным вопросам, но вражда и пролитая кровь так просто не забывается. И теперь приходилось рассчитывать лишь на себя. А ещё эти горожане…

По договору с городом, аббатство каждый год получало от него сто сорок ливров (а восемь лет тому назад- эта сумма была на сорок единиц меньше, — что естественным образом уменьшило к нынешнему моменту и уровень почтения горожан к монастырю и, персонально-к его аббату) в виде подношений на День Всех Святых, но срок уже миновал, а денег до сих пор нет. И если бы только это- у хозяина и монастыря и города были свои рычаги для решения этого вопроса, но пришлось с этим обождать, — слишком неоднозначной являлась общая ситуация. Шпионы аббата доносили, что среди горожан идут нехорошие разговоры, особенно среди купцов, а всё началось со спонтанной ярмарки у замка Мерси. Которую теперь нынешний его хозяин хочет превратить в постоянную, что должно было ударить, в том числе, и по карману аббата. И опять всё упиралось в этого схизматика…

Потому и тревожился ныне Жерар, наблюдая за начавшимся ледоходом, а вернее, за установившейся совсем недавно тёплой погодой, подсушившей дороги и, тем самым, снявшей последние барьеры на пути рутьеров.

Неожиданно, дверь распахнулась, звонко брякнув о стену, и в покои аббата влетел служка:

— Ваше преподобие, бриганты!

Обернувшийся на звук и было хотевший хорошенько отчитать того за непочтительность, но вместо этого замерший, как соляной столб, аббат лишь выдохнул:

— Где?!

--

Мы выдвинулись, как только позволила погода, и всего через два дня движения по просохшим дорогам явились пред стены Турню. В городе бил тревожно колокол и спешно закрывались ворота. На стенах суетились вооруженные люди, готовясь к приступу. Впрочем напрасно, планов на поспешный штурм у меня не было, и потому колонны медленно сворачивали с дороги, немедленно разбивая лагерь.

К вечеру шум утих, поужинавшие воины устало укладывались на покой- лагерь засыпал. Кроме меня и ещё нескольких людей- мы ждали ночи…

--

— Пора?

— Да подожди ты!

Два тёмных силуэта, хорошо заметных со стороны города- если бы кто-то в этот ночной момент пригляделся- на крепостной стене своими контурами, склонились над чем-то накрытым плотной тканью. Поправили что-то под ней, и снова устремили взор куда-то наружу- за зубцы. Наконец, судя по голосу-младшему из них, надоело затянувшееся молчание:

— А когда?

— Ты куда-то торопишься?

— Ну, так…

— Неужели от своей жёнушки до сих пор оторваться не можешь?

— Она красивая…

— Они все… А впрочем, что я тебе говорю- сам всё узнаешь… Но не сегодня- у нас ответственное дело, запомни, — судьба города от нас зависит!

Они опять замолчали, зябко кутаясь в плащи и вздыхая. Очевидно, это ожидание не доставляло им удовольствие… Наконец, старший, определив момент по каким-то своим приметам, бросил:

— Начинаем!

И спустя короткое время, я, стоящий в компании ближников, увидел маячивший над крепостной стеной непрерывно очерчивающий дугу огонь факела. Широко улыбнулся и, обернувшись к соратникам, выдохнул:

— Получилось!..

--

Рано утром стоящий у окошка на самом верху церкви Святого Филибера, более всего своей монументальностью и высотой напоминавшей боевую башню, аббат монастыря, увидев нечто неожиданное, резко дёрнул створки, поспешно его распахивая. Едва не выпав, высунулся по пояс наружу, округлившимися глаза уставившись на втекавшие через распахнутые ворота отряды рутьеров:

— Как?! Измена! Эй, стража!..

--

Не везде прошло столь же гладко, как у южных ворот. Кое-где вассалы аббата отчаянно сопротивлялись, но это уже ни на что не влияло, а лишь увеличивая количество жертв сегодняшнего дня. Рутьеры постепенно занимали ключевые объекты обороны, как там у Ленина: вокзалы, телефон, телеграф… Которые в данной временной реальности поменялись на ворота, башни, ратушу… И постепенно всё ближе стягивались к местному Зимнему дворцу- аббатству Святого Филибера.

Едва я, в колонне своих войск, проследовал сквозь узкое горлышко ворот, ко мне подкатили представители города, прямо жаждавшие подтверждения обещаний, данных Исааку наедине. Подтвердил, конечно- это и в моих интересах, — в дальнейших планах выгоднее процветающий город, а не дымящейся развалины. А рутьерам… Думается, богатый монастырь вполне утолит их ненасытный аппетит. И даже религиозная ориентация не станет в том препятствием…

--

Аббатом постепенно овладевало отчаяние: немногочисленные вассалы, прорвавшиеся к монастырю, едва ли могли существенно усилить его оборону, а горожане- на которых и была основная надежда, — предали. Наконец, поток беглецов иссяк, а на ближайшей улице Бончаров показались передовые отряды противника- и Жерар велел закрыть ворота. Обернулся к стоящему тут же маршалу Жаке де Шане, ответственному за оборону, и вопросил:

— Сможем выстоять?

То задумался на мгновение, но лишь на мгновение:

— Нет!

— Почему? Ведь монастырь и строился прежде всего как крепость.

— Может и отобьемся от первого приступа, но длительной осады не выдержим- нас слишком мало. К тому же…

— Говори!

— По слухам, в распоряжении схизматика имеются бомбарды, — и маршал развёл руками, — сами понимаете, Ваше Преподобие, такому оружию нам нечего противопоставить, лишь молиться…

--

Ворота церкви- они же вход в монастырь- располагались между двумя толстыми цилиндрической формы трехэтажными башнями. Ведущая к ним площадь, так и называвшаяся- монастырская, сужалась к ним, превращаясь в небольшой тупичок между ними. Смертельно опасный пятачок…

До этого места рутьеры двигались, хоть и с боями, но без особых усилий- подавляющее большинство позволяло давить сопротивляющихся походя. Сыграло свою роль и предательство горожан, отчего бились только прямые вассалы аббата, причём в полном окружении. Впрочем, глядя на толстые рожи бюргеров, я не питал сомнений- в случае изменения ситуации они столь же легко переметнутся обратно. Так и читались по их физиономиям слова Гафта из известного фильма: “Вовремя предать- это не предать, а предвидеть”. Но разбираться с этими будем после, а сейчас…

— Пушки вперёд! — отдал приказ Полю.

И облепившие, подобно муравьям, массивные лафеты воины с напряжением выкатили из-за домов на прямую наводку нашу главную надежду. Из башен полетели стрелы, и с криком рухнул один из толкавших, но уже подбегали бойцы с павезами и щитами, на ходу прикрывая наше наступление. Вскоре уже заряженные ядрами пушки установили на позиции, и жахнули из них, заставив всех от испуга присесть.

Проковыряв уши, глянул на результат- рядом, только кладку подпортили. Но Поль и сам уже видел неудачу и, ярясь, орал на подчинённых, командуя повторное заряжание. Второй залп был получше- от попадания ядра в воротах образовался пролом, и их перекосило, а после третьего- они с грохотом рухнули, вызвав среди ждущих за домами рутьеров рёв восторга. И мы приготовились к штурму…

Тут из высоченной башни, из окошка на уровне примерно пятого этажа, замахали какой-то тряпкой, вызывая на переговоры. Глядя на это дело, я переглянулся с соратниками и выразил общее мнение, указывая обнажённым клинком на разрушенные ворота:

— Поздно спохватились- к чёрту аббата! На штурм!

И ждавшие только сигнала, рутьеры с предвкушающим рёвом хлынули в бой. Редкие стрелы и камни, летевшие из башен и даже изредка вырывавшие из наших рядов бойцов, остановить напор не смогли, и пару минут спустя бой уже переместился внутрь зданий- в узкие коридоры и на крутые лестницы. Хрипели, сошедшиеся в тесноте и сумраке враги, тыкая противника кинжалом в надежде найти среди сплошного железа щель- и нередко преуспевая в этом. Чтобы тут же получить ответный тычок в глаз…

Однако, преимущество наше было чрезмерным, отчего сопротивление не продлилось слишком долго, и вскоре радостный крик изнутри провозгласил победу. А вскоре под копыта моего коня кинули захваченного старика- аббата. Насколько рутьеры верили в Христа, настолько же не любили проводников этой веры: капелланов, викариев, аббатов, епископов- и прочую кровососущую камарилью. Полагая их ничем не отличающимися от прочих феодалов и поступая с ними соответственно… Примерно, как я ныне…

— Вот так встреча, Ваша Преподобие!

— Издеваешься?.. — кряхтя поднялся тот с колен, и вперил в меня яростный взгляд. — Прокляну!

— Ну, что вы, святой отец… Как можно? — И поменяв тон, продолжил. — Ты как- на свободу-то хочешь?

— Чинишь насилие над бедным служителем Господа нашего…

— Никакого насилия, все сугубо по воле вашей: нам, — я с усмешкой обернулся на улыбающихся командиров, — известно насколько бенедиктинцы бедны, а потому- какие-то несчастные три тысячи ливров- и ты, Ваше Преподобие, со своими братьями свободен, как ветер; ну, а ежели нет- тогда не взыщи…

— Схизматик… — с ненавистью прошипел аббат.

— Спокойно, святой отец! Прибереги свои силы для куда более важных дел- например, для поиска необходимых вам для обретения свободы денежных средств…