Муля, не нервируй… Книга 3

Глава 5

Ну вот и что ему на это ответить? И я ответил с неподдельной печалью в голосе:

— Да, покровительствую.

— Но как же так⁈ — вскричал Глориозов и воздел руки и очи вверх, да так эффектно, что даже Альфред, изображающий трактор на сцене, и то позавидовал бы. — Как же так, Иммануил Модестович⁈ А как же наше с вами сотрудничество⁈

Он был столь возмущён, что забегал взад-вперёд, не обращая даже внимания на то, что репетиция на сцене остановилась и все, и актёры, и режиссёр-новатор, и седоусый сторож, — всё смотрят на него с изрядной долей любопытства и настороженности.

Затем он ещё немного побегал туда-сюда и, наконец, окончательно выдохся. Остановился и, тяжело дыша, вперил в меня тяжелый, обличительный взгляд:

— Иммануил Модестович! — наконец, взял себя в руки Глориозов, — а пройдёмте ко мне в кабинет? А то мы репетиции мешаем.

При этом он так грозно взглянул на беднягу режиссёра и на Серёжу, что последний взвыл невпопад какую-то реплику фальцетом и забегал по сцене, а режиссёр с деловым видом принялся рыться в ворохе листов с отпечатанным на машинке текстом.

Удостоверившись, что все вроде как заняты и репетиция возобновилась, он посмотрел на меня ещё раз.

Отказывать столь славному человеку совершенно не хотелось, тем более как раз на сцену вышла Фаина Георгиевна (к счастью, на этот раз без шляпы и без графина), и принялась толкать какой-то монолог.

И я позволил Глориозову увлечь себя в кабинет.

Сегодня в приёмной никаких секретарш не было. Поэтому Глориозов принялся обслуживать гостя, то есть меня, лично. Он не стал заморачиваться пирожочками и нежными тарталетками. А просто полез в один из боковых шкафов и вытащил оттуда коробочку с золочёнными вензелями.

— Шоколад, — улыбнулся он и добавил, — бельгийский.

Я удивился, но виду не подал. Бельгийский, так бельгийский. В послевоенной Москве бельгийский шоколад — это словно само собой, да, я так и поверил.

А Глориозов тем временем вытащил из бокового ящика стола очередную пузатую бутылку и принялся деловито разливать по бокалам.

Пока он разливал, я вспомнил детали разговора с Капраловым-Башинским.

— Иммануил Модестович, вы же понимаете, наш театр — это не какой-то там захудалый театр Глориозова. Это настоящий храм искусства! А что мы видим? Крыша течёт, полы скрипят, а в гримёрках зимой даже иней на стенах бывает. Комитет обещал выделить деньги ещё в прошлом году, но всё как в болото уходит, — Капралов-Башинский тяжко вздохнул, достал платок из кармана и промокнул взопревший лоб, пальцы его при этом чуть подрагивали, — вы же у нас мастер на все руки, знаете, как достучаться до всех этих чиновников. С Козляткиным, говорят, дружите даже…

В этом месте я усмехнулся.

— Выбьете и мне финансирование — я вам вечный абонемент на все премьеры, место в первом ряду и… — он заговорщически понизил голос, — главную роль в моём новом спектакле!

— Главную роль? Я? Ну, знаете, Орест Францевич, я как-то больше по части документов… да даже ремонта и переговоров, но вот на сцене…

— Ой, не скромничайте, Иммануил Модестович! У вас харизма, обаяние, народ вас полюбит. Спектакль будет про простого человека, который всех объединяет. Вы же у нас как раз такой — и с рабочими умеете поговорить, и с начальством. А ещё… — он с видом фокусника достал из стола конверт, — вот вам билеты на гастроли нашего театра в Крым. Буду рад вас там видеть. Там два билета. Так что можете с девушкой приехать.

Я взял увесистый конверт. И что-то он явно был тяжёлый, как для двух билетов на спектакль. Не выдержав, я открыл конверт и заглянул: если там и были билеты на спектакль в Крым, то они затерялись в пачках купюр.

— Я посмотрю, что можно сделать, — вздохнул алчный я и добавил, — готовьте смету. Только реальную. Сами понимаете, фантастическую сумму вам никто не даст.

Капралов-Башинский понимал.

— И главную роль, я, пожалуй, приму, — сказал я и мстительно добавил, — только не для себя. А для Раневской.

Капралов-Башинский побледнел, но нашел в себе силы согласно кивнуть.

Ну, а что, как говорится: любишь кататься, люби и остальное…

— И вот, Иммануил Модестович, я и говорю, — до меня, как сквозь вату донёсся голос Глориозова, — нужно ещё обновить костюмы и декорации. Для этого надо закупить материал. Особенно парчу и атлас. И ещё софиты и прожектора поменять. Эти уже еле-еле работают.

Я тяжко вздохнул.

— Выбьете ещё финансирование — я вам не только вечный абонемент на все премьеры, но и… — он заговорщически понизил голос, — помогу провести, если что надо будет, через наши театральные счета. У нас тут контракты, гонорары, расходы на декорации — всё можно красиво оформить.

Я внимательно посмотрел на него. А он на меня. Если бы не предательская капля пота, которая сбежала по его виску, я бы решил, что он что-то мутит и пытается мной манипулировать. А так я понял, что он пошел ва-банк и сейчас отчаянно боится, что я его сначала продинамлю, а потом куда надо сдам за отмывание денег.

Но я же не такой. Тем более, человек он тоже полезный. Да и не сделал мне ничего плохого. Поэтому я улыбнулся ему и ободряюще сказал:

— Вот и договорились. А теперь давайте выпьем за искусство!

Расстались мы совсем уже лучшими друзьями.

А днём я сидел и меланхолично перебирал папки с бумагами, размышляя, как правильно поступить: пойти на обед с столовку, или же сбегать домой — там Дуся обещала голубцов накрутить. А я ужас, как люблю голубцы. Она их так вкусно делает — пальчики оближешь.

Этот вопрос настолько меня увлёк, что я чуть не подпрыгнул, когда дверь кабинета без стука открылась и туда заглянула чья-то голова:

— Бубнов, к тебе там пришли! На проходной.

— С-спасибо, — ошеломлённо пробормотал я, хотя голова уже скрылась, и заторопился на выход.

Я совершенно не знал, кто это может быть. Хотя ситуация с последним визитом (когда мужик за деньгами приходил), показала, что от Мули можно ожидать чего угодно.

На проходной, где обычно сидел седоусый не то сторож, не то швейцар, дядя Вася, стоял… Адияков (!).

Я аж глаза протёр.

Он был в неизменно хорошем, добротном костюме, дорогой обуви. Вид, в общем, имел довольно представительный. Не зря Наденька в него так когда-то влюбилась. И пронесла эту любовь через время и расстояние. Муля по сравнению с биологическим родителем выглядел простовато. Но это пока ещё так. Я скоро всё окончательно исправлю.

Не ожидая от визита ничего хорошего, я, тем не менее, вежливо поздоровался и сказал:

— Может, пойдём ко мне в кабинет?

— Нет, сын, — покачал головой Адияков, — разговор у нас будет с тобой серьёзный. А в твоём кабинете кто угодно подслушать может. Сейчас у тебя обед же будет?

Я согласно кивнул.

— Я тут знаю одно место, где можно вполне недурно пообедать, и никто нас не подслушает. Пошли?

Я быстренько сбегал, запер кабинет: я сегодня был там сам-один, остальные коллеги находились на плановых выездах по театрам и циркам с проверками.

И мы отправились в «одно место».

Адияков отвёл меня в неприметную столовую, на углу. Самое обычное кирпичное здание, без особых распознавательных знаков. И даже без вывески. Незнающий человек, так с первого раза и не заметит, что тут можно пообедать.

В помещении, несмотря на начало обеденного времени, было практически пусто, если не считать какой-то женщины пожилого возраста в шляпке и с внучкой, которые с аппетитом ели пирожные «картошка» и запивали их лимонадом «Колокольчик».

Мы подошли к раздаче и выбрали себе борщ и тушенную капусту с мясом на обед. Я усмехнулся — у нас с Адияковым были одинаковые вкусы на еду. Хотя было отличие: я взял ещё и компот с сахарной булочкой, а Адияков — зелёный чай и мятный пряник.

— Интересное место, — задумчиво сказал я и потащил нагруженный поднос к отдалённому столику.

— Ведомственная столовая, — пожал плечами Адияков и последовал за мной. — Кто знает, те обедают только здесь.

Я согласился. Цены здесь были гораздо ниже, чем даже у нас в столовке на работе, а выбор блюд на порядок выше.

Мы расселись и приступили к трапезе. Ели молча.

Когда с блюдами было покончено, и мы перешли к напиткам, Адияков прервал молчание и сказал:

— Сын, я очень рад, что в тебе прорезалась наша, адияковская жилка. И что ты тоже имеешь склонность вести дела.

Я чуть чаем не поперхнулся. Это он имеет в виду то, что, когда я припёр всю обувь, полученную у Йоже Гале, домой к Мулиным родителям, Адияков чуть со стула тогда не упал. Просто получилось так, что югослав, не мудрствуя лукаво, привёз с собой сапоги и туфли. Всё было, в основном, женское, но пару коробок с мужской обувью тоже нашлось. Деньги он не хотел. Хотел обменять на меха. Мы договорились, что я попробую обменять. А, если не получится, то отдам на следующий день ему наши, советские, деньги. Деньги у меня были.

Когда баул с обувью оказался у меня, то сначала я капитально так ошалел даже. Куда я это всё девать сейчас буду? Ну, не в коммуналку же нести, честное слово? Там любопытная Дуся.

Решение возникло быстро — мне почему-то моментально вспомнился Адияков и я попёр всё это барахло к нему (предварительно отложив единственные туфли, которые пришлись мне впору).

Адияков «улов» югославских туфлей и сапог оценил. Оставив меня пить чай с Надеждой Петровной, моментально куда-то уехал. Я тогда не успел даже чашку чая допить и выяснить, что же такого она рассказала Зине, что та избегает меня всеми возможными способами. Как он уже вернулся. С собой у него были меха чернобурки и голубого песца.

— Вот, сын, — он вытащил из свёртка пару шкурок и любовно провёл рукой по упругому серебристому меху, — неси своему югославу. И скажи, пусть привозит ещё. И обувь надо, и плащи, если сможет. Скажи, если надо, и соболя найдём. Только соболя под заказ. Сам понимаешь же.

Мы тогда расстались взаимно довольными друг другом. И хоть я «наварился», не так, чтобы уж очень, но первая ступенька в отношениях как с Йоже Гале, так и с Адияковым была выстроена.

И вот сейчас Адияков пришел ко мне на разговор и такое вот заявляет. Интересно, что последует дальше?

И Адияков продолжил:

— Надюшка, конечно, считает, что ты в их род пошел. А я скажу так: если бы ты пошел в Шушиных, то ходил бы сейчас в роговых очечках и умел писать только формулы. Ерунда всё это, Муля. Я же вижу, что ты в нашу породу, Адияковскую! — он с гордостью приосанился, а потом с довольным видом добавил. — Я тебя теперь чуток подучу, и ты сможешь ого-го как развернуться!

Мне стало прям интересно это его «ого-го», так, что я не выдержал и спросил:

— А как?

Глаза Адиякова вспыхнули предвкушением, и он рассказал много любопытного о себе. Я даже не ожидал такого, если честно.

— Знаешь, сын, когда я в Якутии жил, то очень там неплохо поднялся. Сначала занялся мелкой торговлей пушниной и мехами. Само собой, и рыбой приторговывал, икоркой. А потом я ещё рыбацкую артель организовал, из вольнопоселенцев, русских, конечно же. Официально артель поставляла рыбу государству, но большую часть улова я переправлял «налево» — в рестораны крупных городов и на чёрный рынок. Всё шло через меня, как посредника. Это был стабильный и прибыльный бизнес, поверь, — он мечтательно ухмыльнулся, — Особенно если учесть, что сейчас рыба — один из основных продуктов для народа. Так, что можешь представить наш размах.

— Ого, — уважительно сказал я.

— Да, сын, — Адияков впервые позволил себе широкую улыбку, — мы не мелочились. Брали хорошую рыбу: муксун, нельму. Хотя и чир тоже брали. Осетра, если попадался. А потом мне опять тесно стало. И я организовал сеть заготовительных пунктов. Скупал меха у местных охотников, а затем перепродавал их в Москву и Ленинград. Наладил свои каналы сбыта.

Я посмотрел на него внимательнее. Вот уж не ожидал. Знал, что Адияков — тёмная лошадка, но не думал, что настолько.

— Потом я заимел договорённости с несколькими местными лесхозами, чтобы часть леса шла мимо государственных планов. Древесину продавал как внутри страны, так и в Китай, — Адияков отпил чаю, зажмурился от удовольствия и продолжил, — там всегда что-нибудь строят, так что брали хорошо.

— И золотишко отмывал, наверное, тоже? — задал вопрос я.

— Не без того, не без того, — хмыкнул Адияков, — сахаляров для этого нанимал, местных. Они мыли, а я потом куда надо реализовывал.

— А местные власти? Органы правопорядка?

— Они были в доле, — усмехнулся Адияков.

— А бросил это всё почему? — удивился я, — ты ещё не старый, мог бы поработать.

— Понимаешь, сынок, в любом деле всегда нужно знать, где и когда вовремя остановиться, — серьёзно посмотрел на меня Адияков, — я всё организовал, как часы. Работа шла, сбоев практически не было. А потом старый председатель совхоза умер, и на его место молодого прислали, зубатого. Он начал всё под себя грести. И «сверху» его поддерживали. Я посмотрел, посмотрел, и решил, что всех денег всё равно не заработаешь. А сталкиваться лбами с ним не стоит. Поэтому потихоньку свернул все дела и отбыл на покой в цивилизацию. Вот, думаю, твою мамку уговорить под Ялтой домик прикупить и туда переехать. Хотя она же заядлая москвичка, в провинции от тоски умрёт. Но ничего, может, хоть на бархатный сезон будем туда ездить… на сентябрь-октябрь. Там хорошо осенью, тихо, приятно…

Он задумался.

А я сидел и терпеливо ждал, пока он расскажет дальше. Вступление было многообещающим. Но посмотрим, что дальше.

И Адияков не разочаровал. Сказал:

— И я думаю, Муля, что надо бы и тебе поучиться в этом деле немного. Я чем смогу, подсоблю. Научу как правильно это всё проворачивать, как острые углы обходить. Но нужна ещё практика будет…

Он замолчал и посмотрел на меня. Я не стал вредничать и спросил:

— Какая практика?

— В Якутию поедешь, — заявил Адияков и откусил от пряника.

— Но я же на работе, — удивился я (вот уж точно не ожидал такого предложения).

— Ну отпуск-то тебе полагается?

Я кивнул.

— Вот и хорошо, — ухмыльнулся Адияков, продолжая жевать. — Летом поедешь. В конце мая надо и в июне. В июле ты там не выдержишь. Климат очень сложный. И гнус заедает.

Меня передёрнуло.

— А что я там должен буду делать? — спросил я. — И отпуск же маленький у меня. А не два месяца.

— После всё узнаешь, — усмехнулся Адияков, доел пряник и залпом допил компот, — пошли, Муля, а то на работу опоздаешь. Да и я тоже спешу. А за отпуск не беспокойся, придумаем тебе больничный, что ногу сломал. Или ещё что-нибудь.

Угу, вон Мулина мама уже что-нибудь придумала. Даже Зина теперь шарахается.

Когда я вечером возвращался с работы, две мысли приятно грели мне душу: первое, что нашел общий язык сразу с двумя уже режиссёрами. Пусть взамен за финансирование, но ведь с чего-то начинать надо. И второе — это Адияков порадовал. Открылся с неожиданной стороны. Надо бы в Якутию съездить. И поучиться от Мулиного отца премудростям всем этим. Я всегда любил учиться, ещё в той, прошлой, жизни. А если есть такой пройдоха-наставник, как Адияков — то вдвойне интересно будет.

Я шел, чуть ли, не пританцовывая на ходу. Пачка купюр в конверте приятно грела душу.

В квартиру я вошел, разве что не мурлыкая весёлую песенку.

И услышал в моей комнате плач. Точнее рыдания. Женские. И рыдала не Дуся. Дуся как раз что-то успокаивающе говорила. Рыдал кто-то другой.

Сердце моё замерло и пропустило удар — я очень надеюсь, что это не Зина.

Но надо было войти и посмотреть.

И я вошел. И удивился.

За столом сидела… Лиля и рыдала навзрыд. А рядом сидела Дуся и пыталась её успокоить.

Увидев меня, Лиля зарыдала ещё громче и сквозь плач пролепетала:

— Мулечка, помоги! Спаси нас!