Муля, не нервируй… Книга 3

Глава 19

Зеркальная гладь огромного озера искрилась на солнце и нещадно слепила. Отчего мы с Мишей постоянно щурились, словно пенсионеры у окошка «Сберкассы».

— Какой воздух! — вдохнул Большаков и широко улыбнулся. — Как сахарный.

Мы прибыли сюда на двух автомобилях, которые ушлый Козляткин где-то выцыганил «для казённой надобности».

За нашими спинами шеренгами смыкались ели, причём не какие-то там городские, чахлые и тщедушные, а самые что ни на есть настоящие лесные красавицы, с жирными лапами и густо пахнущей живицей хвоей. Впереди и по бокам смыкались вязы, ещё голые, в начале апреля, но уже готовые вот-вот зазеленеть, так что сквозь кору, казалось, было видно напор их жизненных соков. Для полного счастья не хватало лишь полевых ромашек и мотыльков, но два ящика водки на природе, в хорошей компании, обещали все недостатки компенсировать.

Птицы наперебой щебетали так, что хотелось плакать, а душа аж дрожала от восторга. Созидательная мощь природы огромна, она заряжает сильнее, чем все рассказы Пришвина вместе взятые.

Прямо перед нами, на берегу озера, утопал в солнечных лучах охотничий домик. С виду он был похож на сказочный пряничный теремок, но внутри площадь имел достаточную, чтобы разместить хоть и десяток таких вот гостей. Из примостившейся рядом приземистой бани весёлыми пахучими космами валил дым прямо в бескрайнее небо.

— Красота-а-а! — блаженно прищурился Фёдор Фёдорович, тот таинственный гость, которого Большаков взял с собой. Он был похож на удивлённого барсука, если конечно бывают барсуки с таким вот блаженным прищуром.

— Здесь и не такая красота есть! Дикие места, заповедные… — суетливо сообщил Козляткин и тотчас же гостеприимно пригласил всех внутрь, — давайте пройдём, товарищи, расположимся, оставим личные вещи, да и будем отдыхать. Муля, а ты займись пока… сам знаешь.

Я кивнул.

Ещё позавчера мы договорились, что Козляткин будет отыгрывать роль радушного и хлебосольного хозяина и организатора все этой суеты, а я как бы так, на подхвате. Козляткину нужно было произвести на Большакова правильное впечатление перед финальным разговором о назначении его на должность зама.

Гости, а именно: Большаков Иван Григорьевич, Козляткин Сидор Петрович и похожий на барсука Фёдор Фёдорович (фамилию я не знал, нам его только по имени-отчеству только представили) прошли в дом.

А мы с Мишей Пуговкиным и Володей отправились заносить продукты в летнюю кухню, где уже вовсю хлопотал Матвей, смотритель за всем этим хозяйством.

— Надо сперва рыбу вытащить, — деловито начал командовать Пуговкин. Был он среди нас самый домовитый и, казалось, получал от всего этого удовольствие, поэтому главенство негласно было отдано ему. — А эти свёртки разверни, Муля, там балыки уже порезанные и буженина. Мы сразу на стол всё выставим…

Матвей с Володей вышли из помещения — нужно было принести холодной воды, чтобы по заветам Дуси поставить часть продуктов в холодное. Мы с Пуговкиным остались одни.

— Миша, — сказал я, распаковывая котлеты, — я тут подумал… Ты вообще где живёшь?

— В коммуналке, — вздохнул тот и переложил тушенное мясо на блюдо, где уже лежала домашняя колбаса, — комнатку мне дали. Маленькая, конечно, зато своя.

— А семья у тебя есть? — спросил я и поставил очередную тарелку на стол.

— Ага, супруга и дочурка, — разулыбался Пуговкин, — хорошая у меня Надька, душевная такая женщина. Мы, когда расписались с нею, денег тогда совсем не было, так вернулись домой и отметили это дело кастрюлькой фасолевого супа. Теперь называем этот суп «Свадебным».

Он умолк, задумался, улыбаясь своей тихой «фирменной» улыбкой.

— А сама комната хорошая? — продолжил допрос я.

— Да какое там! — со вздохом махнул рукой Пуговкин, — такая маленькая, что кроме кровати, шкафа и стола больше и не помещается ничего. Я под потолком три перекладины вбил, мы туда вещи вешаем, а то складывать некуда. Пришлось даже Ленку в Смоленск к деду с бабкой отправить, не помещаемся мы там все.

— Слушай, Михаил, но это же неправильно, что ребёнок с родителями не живёт, — закинул удочку я.

— А что поделать, — печально вздохнул Пуговкин, при этом ловко раскладывая мясную нарезку на тарелки. — Выбирать не приходится. Я вообще в деревне жил, у нас даже не дом, а барак был. И мать с нами крутилась, как могла…

— Да я вот что думаю… — протянул я, — а что если мы тебя в комнату Печкина переселим? Там комната большая, ты сам вчера видел. Ты тогда и дочурку от бабушки забрать сможешь, и до театра тебе гораздо ближе ходить будет.

— А так можно разве⁈ — вскинулся Пуговкин. Глаза его загорелись азартом, руки от волнения стали подрагивать.

— Я считаю, что нужно хотя бы попробовать, — невозмутимо ответил я, — если получится — это будет хорошо. Ну, а если не выйдет — останешься на том же месте. А я продолжу бороться с соседями.

Мы умолкли, вспомнив, какая вчера разразилась баталия за комнату Печкина. Настоящий штурм, выполненный по всем правилам осад городов со времён Пелопонесской и Пунической войн эпохи Александра Македонского.

Лучезарная Семёнова, помощники которой выбили дверь, попыталась вторгнуться в комнату. Но документов у неё на данную жилплощадь не было. Кстати, что примечательно, документы Желткова тоже были не в порядке. Тем не менее и тот, и другая пытались прорваться и занять комнату. Я уже думал, как поступить — если Желткова ещё можно было выбросить за шиворот, то к женщине применять физическую силу негуманно. А она явно была наглой, так что объяснять и договариваться однозначно не получится. Я уже чувствовал, как во мне просыпается убийца и маньяк, и только провидение бережет захватчиков от скорой расправы. Ситуацию, как водится, спасла Фаина Георгиевна.

Она появилась вовремя и прекратила ссору:

— Что здесь происходит? — хорошо поставленным голосом произнесла она. Причём произнесла так, что и Семёнова, и даже Желтков, впечатлились.

— Я в свою комнату заселяюсь! — заявила Семёнова и попыталась пройти внутрь.

— Это моя комната! — рявкнул Желтков и стал таким образом, чтобы не дать ей пройти.

— Вон! — взревела Злая Фуфа и добавила едким голосом, — иначе я вынуждена буду сообщить, куда следует.

Семёнова и Желтков ретировались. Но, судя по взглядам Пожидаевой, она ещё вернётся. Поэтому проблему с соседями нужно было решать срочно.

Мы перебирали Дусины кастрюльки, казанки и плошки, когда вдруг Пуговкин издал странный звук — не то вскрик, не то всхлип:

— Забыли!

— Что? Что забыли? — спросил я и перво-наперво бросился к ящикам, где должна была быть дефицитная водка. К моему облегчению, она оказалась на месте.

Ну, и нормально. Остальное пережить можно.

— Что забыли? — спросил Володя.

— Наливочку мою забыли, — расстроенно сообщил Пуговкин, — у меня тёща делает, на терновых ягодах. Хотел похвастаться, а теперь не получится.

— На природе нужно пить водку, — убеждённо сообщил Матвей, — всё остальное от лукавого.

Володя неодобрительно посмотрел на Матвея, но тот разбирал сумки и не обратил внимания.

Мы ещё копошились с продуктами, когда к нам подошёл Фёдор Фёдорович. Был это невысокий толстячок, лысоватый, ближе к пятидесяти, с уже довольно большим пузом. Насколько я разбираюсь в людях, большое пузо — это олицетворение власти и символ достатка. Так вот символ у Фёдора Фёдоровича был знатным. На такой можно было поставить сразу два бокала пива.

— Ребята, сказал он, — пока Ванька там занят, сообразите-ка по капельке.

И подмигнул.

Пуговкин тотчас же выставил тарелку с солёными огурцами в пупырышках и разлил водку в подставленные Матвеем стопки.

— За природу! — сообщил Фёдор Фёдорович, первый хлопнул весь стакан и занюхал огурцом.

Мы последовали его примеру.

Затем выпили за ударников производства, затем — за стремление перевыполнять плановые показатели. На четвёртой стопке Фёдора Фёдоровича ощутимо повело, и он решительно сказал заплетающимся голосом:

— Пора по бабам!

Мы переглянулись с Пуговкиным и Володей, и тот неодобрительно покачал головой.

— С бабами здесь сложно, — объяснил Матвей, — на многие километры сплошной дикий лес.

Но для Фёдора Фёдоровича это был не аргумент, его тянуло на баб.

— Пошли! — настаивал он.

С пьяными спорить нельзя, поэтому я сказал:

— Пойдём, — аккуратно отобрал у него стопку я, — бабы тут славные, сисястые. Глазом бутылку с пивом открывают. Так что обязательно пойдём.

— Во! Наш человек! — обрадовался тот, но сразу же с подозрением уставился на меня, — а когда пойдём?

— Через полчаса где-то, — уклончиво ответил я, — нужно сперва по стопочке с Иваном Григорьевичем выпить. Уважение высказать. Он же наш начальник. А там он опьянеет, а и мы пойдём. Договорились?

— Во! Голова! — расцвёл пьяной улыбкой Фёдор Фёдорович, — где там Ванька? Ванька-а-а-а!!

Сидели в уютной беседке. Стол буквально ломился от угощений, что наготовила Дуся. Чего тут только не было! Мы пили, ели, опять пили, опять ели.

— Предлагаю выпить за такую прекрасную компанию! — провозгласил тост Большаков и добродушно улыбнулся.

Мы выпили и закусили. Фёдор Фёдорович скромно храпел на лавке, подрыгивая ножкой. Видимо, ему снились бабы.

Где-то пронзительно надрывалась лесная птица. В верхушках вязов запутался ветер.

Пуговкин осторожно разлил по стопкам водку.

— Так что там за проект такой, советско-югославский? — ухмыльнулся Большаков и хитро посмотрел на меня.

— Нужно создать такой фильм, который бы находил живой отклик у аудитории, — начал объяснять я. — Фильмы о войне — это, конечно, очень важно и хорошо. Но людям нужно отдыхать и отключаться от бытовых проблем, и проблем на работе… А мелкосюжетные фильмы этот заказ зрителя не выполняют…

— А то я не знаю, — вздохнул Большаков и нахмурился.

— Нам нужен культовый фильм, — уверенно ответил я и добавил. — Шедевр мирового уровня нужен.

— Да что ты говоришь? — хмыкнул Большаков и вдруг спросил, — Матвей, а Матвей, тебе какие фильмы нравятся?

Матвей, который особого участия в разговоре не принимал, отвечал, когда его только спросят и вообще, знал своё место, смутился. Но ответил:

— Приключения люблю, и чтобы драки были. И чтобы наши побеждали…

— А какой фильм ты стал бы в первую очередь смотреть — про войну или же смешные?

— Конечно смешные! — моментально ответил Матвей, а потом взглянул на Большакова, смутился и добавил, — и про войну тоже.

Мы с Большаковым переглянулись. Всё было понятно.

— Глас народа, — прокомментировал я. — Выбор целевой аудитории. Запрос от общества.

— И как его создать, этот культовый фильм, если все режиссёры — злыдни, а актёры такие, что на их фоне даже деревянная Любка Орлова — богиня? — скривился Большаков.

При этих словах Пуговкин чуть бутылку с водкой не уронил и во все глаза уставился на министра.

— Правильно, — согласно кивнул я, — ситуация сложилась такая, что группка режиссёров плотно оккупировала кинопроизводство, да и театр тоже. И теперь жёстко диктует, кому сниматься и играть, а кому нет. И главный критерий отбора на роль у них явно не талант.

— Орлова хоть красивая, — влез Володя, но, видя, что его посыл не поддержали, умолк.

— Да я это всё понимаю, Муля, — покачал головой Большаков, — вот только где такого режиссёра найти? Разве что молодого какого взять и со щенка самому воспитать?

— Этот подход изначально провальный, — ответил я, — ему просто не дадут пробиться вот эти режиссёры.

— Но это же какой-то заговор! — отчётливо скрипнул зубами Большаков и всё понимающий Пуговкин торопливо опять разлил по стопкам водку.

— Я бы не сказал, что заговор, — вздохнул я и положил на кусочек хлебушка котлету. — Скорее это творческая конкуренция. Сильные и опытные режиссёры со связями и поддержкой от государства не пускают к кормушке молодых и неизвестных.

— С-собаки! — выдохнул Большаков и хлопнул стопку. — на Соловки бы всех! Пусть бы там снимали своё кино! Живо научились бы правильных артистов поддерживать и культовые фильмы ставить!

— Угу, — поддакнул я, выпил свою и продолжил, — поэтому нам нужен точно такой же опытный режиссёр. Который имел бы талант и абсолютно не зависел от них. У себя мы такого не найдём, ждать, когда сменятся поколения нам тоже неохота, да и времени столько нет, поэтому единственный вариант — привлечь режиссёра из другой страны. Идеально — из страны соцлагеря. Та же Югославия прекрасно подходит.

— Но мы с Тито… — осторожно сказал Большаков и метнул пристальный взгляд на Пуговкина, Володю и Матвея, которые на другом конце стола живо обсуждали, как они с утра пойдут на рыбалку. А потом будут раков ловить.

Нас они вообще не слушали.

— Я понимаю, — согласно кивнул я, — ситуация с Югославией неоднозначна. Но нам же крайне нужно своё влияние на эту страну. Так пусть именно кино и станет таким рычагом влияния.

— Наши не пропустят, — вздохнул Большаков, хотя при этом глаза его горели азартом. Идея его явно увлекла. — Да и сценарий нужен…

— Со сценарием я помогу, — пожал плечами я, — я могу идею и общий посыл сформулировать, а, чтобы расписать, профессионал нужен. Крепкий профессионал.

— Есть у меня такой профессионал, — задумался Большаков.

И тут в разговор влез Козляткин:

— Один сценарист может запороть любую идею, Иван Григорьевич. Мы же можем сформировать группу сценаристов. Так будет лучше.

— И чтобы они конкурировали за достойный результат, — подхватил мысль я.

— Как соцсоревнование? — понял Большаков и довольно заулыбался.

Мы с Козляткиным синхронно кивнули и переглянулись.

Козляткин подвыпил и перестал смущаться. Это было именно то, чего я и добивался этой поездкой.

Пуговкин торопливо разлил водку по стопкам.

Выпили.

— Хорошо пошла, — крякнул Большаков, закусил кусочком фаршированной рыбы и опять спросил, — но проект может провалиться и тогда…

— Риски, безусловно, есть, — торопливо ответил я, — а вы поручите этот проект Сидору Петровичу. Заодно и посмотрите, как он в работе.

Большаков с интересом взглянул на меня, а Козляткин уставился с обалдением и, как мне показалось, испугом.

— А артисты? — нахмурился Большаков, — опять Орлова и Марецкая?

— Артистов мы вам подберём, да таких, что они любой сценарий вытянут.

— Раневская, — вспомнил Большаков, — ты говорил, Муля, я помню.

— Не только Раневская, — согласился я, — вон тот же Миша Пуговкин. Артист от бога, а ему только вторые роли дают, да и то, драматические.

— А чем ему не подходят драматические? — удивился Козляткин, да так, что его вилка с наколотым кусочком домашней колбасы застыла в воздухе.

— А тем, что он — комедийный актёр. — сказал я, — Да вы сами хоть на лицо его посмотрите!

Все посмотрели на лицо Пуговкина, даже Володя и Матвей.

Пуговкин покраснел и смутился.

— Так он не может играть драматические роли? — спросил Большаков и шумно запил дусиным квасом из алюминиевой кружки.

— Может, — кивнул я и потянулся за луком. — Но это как забивать гвозди микроскопом. Он может быть прекрасным комедийным актёром и обычным драматическим. Это называется разбазаривание потенциала кадров.

— Нет, разбазаривать мы не хотим. Это не наш метод, не советский.

Все согласно закивали и дружно выпили за наш советский метод.

На душе стало хорошо, легко так.

Я уже понял, что мою идею Большаков практически поддержал и югославско-советскому фильму в главной роли с Раневской быть. И если сейчас Большаков ещё колеблется, то до завтрашнего отъезда он уже будет полностью «за».

Я кивнул Пуговкину:

— Миша, сыграй нам что-нибудь.

Пуговкин с готовностью вытащил откуда-то из-под лавки баян и растянул меха. Полилась музыка, мы грянули песню.

Спели, потом ещё выпили. Смотрели на спокойную гладь озера. Скоро уже поспевала баня. А потом будут шашлыки. И ещё посиделки. И песни под баян.

Хорошо…