У меня было два варианта: первый — спросить, какие деньги, и пусть объясняет, и второй — сказать, что денег нет и разобраться с ним сразу. Поэтому я выбрал третий вариант, сказал:
— Подожди секунду, я сигареты возьму. Пойдем, покурим. А то в квартире, сам понимаешь, коммуналка, все уши греют.
Мужик понимал.
С виду он был обычный гражданин средней руки, ничем не примечательный. Но кто его знает.
Я захватил сигареты, и мы вышли во двор, закурили. Он повторил:
— Бубнов, где деньги, я спрашиваю?
— Уточни, какие именно? — невозмутимо спросил я, выпуская дым.
— О! Дак ты не один госконтракт срезал? — уважительно протянул он и добавил, — те самые.
— А, те, — затянулся я и ответил, — записывай или запоминай. Адрес: улица Ленина, дом 61, квартира ¾. Пакет лежит на столе. Вот ключ от квартиры.
Я протянул ему ключ, он, даже не удивившись, забрал его.
Мы ещё перекинулись парой слов ни о чем, и он ушел.
Ну-ну, иди, иди. Там тебя уже ждут.
Надеюсь, больше никому не нужны эти деньги?
Дуся сказала, что Мулин отчим с молодой супругой уже вернулись, поэтому на следующий день я отправился к Модесту Фёдоровичу прямо на работу.
— Привет, сын! — обрадовался он мне. — Чего домой к нам не заходишь?
Он сильно изменился: помолодел, похорошел, и аж светился весь изнутри. Вот что любовь делает с людьми. А если к любви прилагается молодая жена — то вдвойне (и даже втройне).
— Да всё некогда, — отмахнулся я, — вон комсоргом меня выбрали, так общественная нагрузка добавилась, сам понимаешь.
— Общественная нагрузка — это зло, — вздохнул Мулин отчим и назидательно добавил, — но это хорошее зло, полезное. Так что тяни, старайся. Молодец, Муля. Я рад за тебя и горжусь.
— Как там Маша? — спросил я.
— Да нормально, правда опять начала вторую главу диссертации переписывать, — проворчал Модест Фёдорович, но беззлобно, можно даже сказать, с гордостью. — Правда, с Дусей всё никак общий язык найти не могут.
— А я-то думаю, почему Дуся ко мне решила перебираться, — усмехнулся я.
— Женщины, — философски пожал плечами Модест Фёдорович и спросил, — говорят, ты с матерью рассорился, Муля?
— Дуся, небось, говорит, да? — ехидно прищурился я.
Модест Фёдорович хмыкнул и сказал:
— Не надо ссориться, Муля. Вот зачем ты её расстраиваешь?
— А причину Дуся тебе не сказала? — нахмурился я.
— Нет, — покачал головой Мулин отчим, но, спохватившись, торопливо реабилитировал её, — я её просто даже не спрашивал.
— Мать обиделась и рассердилась на меня за то, что на свадьбу к вам ходил, — наябедничал я. — Даже в дом последний раз не пригласили войти. И в Цюрих обещали помочь к тётке уехать, а теперь всё, отмена.
— Вот оно как, — поморщился Модест Фёдорович, — Надя всегда была себялюбива. Но она не виновата, Муля. Пётр Яковлевич её больше всех любил и избаловал до невозможности. Ты должен понять.
Я развёл руками, мол, я понимаю, но поделать с этим ничего не могу.
— Помирись с ней, Муля, — вдруг требовательно сказал отчим, — она такая вот, как есть. Нужно просто принимать все её недостатки как данность.
— Так я с ней и не ссорился, — попытался донести эту базовую, простую мысль до него я, — она сама всё это раздула и обиделась. И разговаривать со мной больше не хочет. И, кроме того, что я могу сделать, если на вашу свадьбу я уже сходил?
— Ну, так придумай повод, — строго сказал Модест Фёдорович и погрозил мне пальцем, — и помирись. Да, она сама придумала, сама обиделась. Но ведь она сама и страдает. А так не должно быть, Муля. Сын не должен доставлять страдания матери, даже если это она не права. Помирись с нею.
— Но как? — вытаращился на него я.
— Ты у меня умный, что-нибудь да придумаешь, — констатировал Модест Фёдорович и добавил, — в общем, жду тебя, Муля, послезавтра у нас дома на ужин. И чтобы ты пришёл с хорошими новостями. Ты меня понял.
Я понял.
Обратно на работу я возвращался изрядно огорошенный. Мулин отчим задал мне такую головоломку, что так просто и не разрешить. Кроме того, унижаться и лебезить я был не намерен. Она не моя мать, а Мули, да к тому же ведёт себя взбалмошно и нелогично. Так с чего я должен всё это терпеть? Да и с Цюрихом вон как подвела.
Я вздохнул, представив весь тот ворох проблем, с которым сейчас столкнусь.
Но Мулин отчим абсолютно прав: сын не должен огорчать мать. Никогда. Даже, если ошибается именно она.
И хоть это была не моя мать, но я всё равно решил пойти на мировую.
Вот только как это осуществить, если меня даже на порог не пускают?
Я так глубоко задумался, что абсолютно потерял всякую бдительность. А я уже давно дошел на работу и сейчас брёл по коридору, весь в размышлениях. И закономерно столкнулся с Зиной.
— Муля! — обрадованно проворковала она, накручивая локон на палец, — ты сейчас прямо весь такой неуловимый стал…
Она сделала многозначительную паузу, вероятно рассчитывая, что я рассыплюсь в извинениях.
Но я сказал:
— Так я комсорг ведь. Знаешь, какая это нагрузка!
— Если тебе что-то надо помочь, ты говори, — защебетала она переполненным энтузиазмом голосом, а потом вдруг добавила, — Муля, а давай на танцы сегодня сходим?
Я завис. Если откажу, сославшись на занятость, она меня и завтра, и послезавтра доставать будет. Если отфутболю её — получу врага на ровном месте.
И вот что делать?
И тут вдруг в голову пришла прямо таки отличная светлая идея.
Если есть две проблемы, которые нужно решить, то почему бы не совместить всё это и пусть эти две проблемы решают друг друга.
И я сказал:
— Зина, сегодня я точно не смогу, у меня дела ещё. Давай я тебе завтра утром скажу, и мы обязательно куда-то сходим?
Зина вспыхнула от удовольствия:
— Хорошо, Муля, я подожду.
— Вот и ладненько, — кивнул я, посмеиваясь в душе: если б ты знала, Зина, если б ты знала…
А дома, когда Дуся пришла ко мне с двумя торбами еды, я сказал, как бы, между прочим:
— Дуся, открою тебе страшный секрет. Только ты никому не говори, ладно?
Глаза у Дуси при слове «секрет» вспыхнули:
— Конечно, конечно, Муленька. Что за секрет такой?
— Дуся, я наверное жениться буду, — сказал я будничным голосом, злорадно наблюдая, как у неё отвисла челюсть.
— К-как? Муля, ты что? — запричитала она, — Муля, ты на ком это жениться собрался уже?
— Хорошая девочка Зина, — процитировал я киноклассика, видоизменив имя. — Любит меня.
— Но как же… — пролепетала полностью деморализованная Дуся. — А что говорят Модест Фёдорович и Надежда Петровна?
— Ничего они не говорят, — с концентрированной печалью сказал я, — отец занят своей новой семьёй, ему не до меня. Да и мама…
— Ох! — расширенными глазами уставилась на меня Дуся, — если Надежда Петровна узнает, что будет! Ой, что будет!
Я и не сомневался, что «ой, что будет», как не сомневался, что Надежда Петровна узнает сегодня же.
— Ладно, Муля, я борщ в кастрюльке в холодильник поставила, — скороговоркой принялась перечислять Дуся, с нетерпением поглядывая то на дверь, то на часы, — в горшочке пудинг, котлетки в чугунке. Я всё в холодильник сунула. Ты бери кушай, только разогрей сперва, а мне бежать пора! Я тут про одно дело вспомнила! Я побежала!
Она что-то ещё неубедительно и невнимательно выпалила и заторопилась вон.
А я довольно усмехнулся и достал из книжной полки «Робинзона Крузо». Хоть и читал сто раз, но это такая книга, что я люблю её периодически перечитывать.
Не успел я углубиться в историю незадачливого мореплавателя (по моим прикидкам, прошло полтора часа где-то), как ко мне в дверь торопливо и требовательно застучали.
Я усмехнулся и пошел открывать дверь.
На пороге стояла Надежда Петровна. И была она хмурая и сосредоточенная.
— Муля! — не здороваясь, строго сказала она и, отодвинув меня, стремительно вошла в комнату. — Ты почему пропал?
Напоминать о том, что они с Адияковым сами буквально выгнали меня из дома, я не стал. Не будем мелочиться. Поэтому в ответ сказал печальным голосом:
— Да вот на работе комсоргом меня избрали, нагрузка огромная просто, ничего не успеваю.
— Ты когда к нам придёшь? — пропустив мимо ушей радостную новость о том, что я теперь комсорг, спросила Надежда Петровна озабоченным тоном.
— Не знаю, — пожал плечами я и спросил, — чаю хочешь, мама? Есть ещё котлеты и пудинг, что Дуся делала.
Но Надежда Петровна не хотела пудинг, да и к котлетам она отнеслась равнодушно. Её всю переполняли противоречивые чувства, и она еле сдерживалась, чтобы не взорваться и не выдать себя.
Усилием воли она всё же сдержалась и сказала категорическим голосом:
— Завтра у нас ужин будет… такой… праздничный, так что приходи в гости.
— Праздничный ужин? А что за повод?
— Не важно, — отмахнулась она и, глубоко вдохнув, добавила, — а если у тебя есть… эммм… какая-нибудь невеста, то приходи с нею. Пора нам с отцом посмотреть, с кем ты связался.
На последних словах голос её слегка дрогнул.
Бинго!
Надежда Петровна, конечно, в дипломатии была не особо сильна, но зачем придираться, правда?
Так что я еле сдержался, чтобы не воскликнуть ликующее тру-ля-ля и не пуститься в пляс.
А Надежда Петровна, тем временем, начала допрос:
— Муля! У тебя что, есть невеста⁈ — и столько трагедии и возмущения было в её голосе, что мне на минуточку даже стало стыдно.
— Конечно, есть, — сказал я, — зовут Зина.
— И какая она, эта… Зина? — сказала, словно выплюнула Надежда Петровна.
— Ну как какая? — напустив на себя глупенький вид, ответил я, — она красивая.
— И это всё, что ты можешь о ней сказать? — всплеснула руками Надежда Петровна, — А родители у неё кто? Из какой она семьи?
— Не знаю, — с глупеньким видом пожал плечами я, — а разве это важно, если мы любим друг друга?
— Муля! — голос Надежды Петровны зазвенел от возмущения. — Завтра же в семь часов жду вас обоих у себя дома! И попробуй только не прийти!..с Зиной!
Выпалив эту угрозу, она покинула моё жилище.
Ну вот, даже Дусиных котлеток не попробовала. И пудинг.
Я был очень доволен.
А на следующий день, я заглянул к Зине в отдел. Она была в кабинете одна, перебирала какую-то картотеку.
При виде меня девушка расцвела, как майская роза, и незаметно поправила сбившуюся чёлку:
— Муля! — обрадованно воскликнула она, — ну так, когда и куда мы идём? Сегодня прямо, да?
— Сегодня, — с важным видом кивнул я, — к семи часам ты должна быть готова. Успеешь?
— Успею! — заверила меня она и спохватилась, — а куда мы идём?
— Как, разве я тебе не сказал? — удивлённо спросил я, — мы идём в гости к моим родителям. Мама хочет познакомиться с моей невестой.
Когда я выходил из кабинета, за спиной рассыпалась картотека.
А я посмеивался.
Вот и хорошо, вот и ладненько.
К назначенному времени, Зина была готова, как штык.
И, конечно же, она ни до чего лучшего не додумалась, чем одеть то же самое алое платье в кружевах, взбить пергидрольные локоны в пудинг и ярко накраситься.
— Как я выгляжу? — подрагивающим от волнения голосом, спросила она.
— Именно так, как надо, — похвалил я.
Думаю, Мулина мама будет довольна. Главное, чтобы в доме была валерьянка.
Когда мы с Зиной пришли к дому, где проживали Адияков с Надеждой Петровной, у меня уже болела голова: Зина всю дорогу трещала, как угорелая. Я, конечно, понимал, что это от волнения, но, увидев, что мы, наконец, дошли, испытал огромное облегчение.
— Мама. Отец. Это — Зина, моя невеста, — представил зардевшуюся девушку Мулиным родителям я, — Зина, а это мои родители. Надежда Петровна и Павел Григорьевич.
Надежда Петровна была одета сдержанно — в тёмном бархатном платье с кружевным воротничком и небольшой жемчужной брошью, явно дореволюционной. Волосы она убрала в скромный узел. На её фоне Зина выглядела словно нарядный пёстрый попугай.
— Мы рады, — ледяным голосом процедила Надежда Петровна, окинув красноречивым взглядом Зинин легкомысленный наряд.
Ужин проходил без особого воодушевления. Точнее я-то, как раз, был в ударе, Адияков, как обычно, сохранял невозмутимый вид, а вот Надежда Петровна вся аж клокотала от еле сдерживаемого гнева.
Для праздничного ужина была специально приглашена Дуся, которая под видом того, что нужно подносить смену блюд, сама с интересом грела уши.
— Зина, а какое у тебя образование? — промурлыкала Надежда Петровна обманчиво-любезным голосом.
Зина, подкупившись на это показное радушие, ответила бесхитростно:
— Я библиотечный заканчивала. Заочно.
Надежда Петровна поджала губы и продолжила допрос мягким тоном:
— А родители у тебя кем работают?
— Отец — на кирпичном заводе, а мать на почте.
Надежда Петровна побледнела:
— Так ты не москвичка, что ли?
— Нет, я из Лапушнянского района.
— Это где такое находится? — дрожащим голосом переспросила Надежда Петровна и метнула на Адиякова красноречивый взгляд.
— В Молдавской республике, — улыбалась и цвела Зина.
— А здесь где живёшь?
— В общежитии, — пожала плечами Зина и наложила себе рагу.
— Зина, рагу не едят этой вилкой, — Надежда Петровна смотрела на то, как ест Зина широко распахнутыми глазами, — она для рыбы.
Зина пожала плечами и поменяла вилку.
Надежда Петровна схватилась за голову и пролепетала:
— Зина, а эта вилка для закусок. Обеденная вилка лежит вторая с краю.
Зина недоумённо хмыкнула, положила обратно неправильную вилку и взяла ложку. Десертную:
— Да какая разница? Очень вкусно приготовлено. — беспечно сказала она, — Хорошо, что у Мули есть домработница. Я вот готовить совсем не умею.
На Надежду Петровну было больно смотреть. Она кусала губы и смотрела только в тарелку. Наконец, справившись с собой, она подняла взгляд и выдавила:
— А что, мать не обучила тебя готовить?
— Да у нас же в селе только начальная школа была. Я училась в интернате, в райцентре. А там в столовой кормят. Ну, вы не думайте, яичницу и картошку пожарить я могу. Да и суп из пакетика сварить умею. И кисель ещё.
Надежда Петровна, казалось, вот-вот упадёт в обморок.
На выручку ей пришел Адияков, который сказал своим сухим тоном:
— А жить вы где будете?
— У Мули, конечно. Хотя мне там не нравится, — радостно защебетала Зина и охотно пояснила. — Когда мои родственники приедут, даже разместить их негде будет.
Это оказалось последней каплей.
Дальше ужин прошел в полном молчании. Со стороны Мулиных родителей, конечно. Разговор дальше не склеился. Мы ели. Тишину нарушала только болтовня Зины, которая охотно рассказывала, как я помог ей со стенгазетой и как её за это похвалили.
Когда тягостный ужин, наконец, подошел к концу, Надежда Петровна сказала непреклонным тоном:
— Муля, когда проводишь Зину, вернись, пожалуйста, к нам, сюда. У отца к тебе разговор есть.
Адияков удивлённо посмотрел на Мулину мать, но спорить не стал, кивнул с важным видом:
— Да, Муля. Так что не задерживайся.
Когда мы распрощались и, наконец, вышли из дома, Зина спросила:
— Ну как? Думаешь, я им понравилась?
— Ты их буквально ошеломила, — сказал я, ни грамма не покривив душой.
Когда я вернулся обратно к Адияковым, Надежда Петровна в изнеможении сидела на диване. Вокруг хлопотали Дуся и Павел Григорьевич. В квартире сильно пахло валерьянкой и ещё чем-то едким. Вроде как нашатырным спиртом.
При виде меня, Надежда Петровна ожила и набросилась на меня:
— Муля! Как ты мог⁈ Как⁈
— Что не так? — простодушно спросил я, — тебе не понравилась Зина?
И тут на меня вывалилось столько информации, столько эпитетов и характеристик Зине, что впору было брать ружье и пристрелить её за сам факт её существования.
— Она совершенно не образована! И не воспитана! — причитала Зинаида Петровна, заламывая руки. — ты видел, как она ела? Это ужасно!
— Наденька, успокойся, — попытался привести её в чувство Адияков, но добился обратного эффекта:
— Она глупа! Вульгарна! Не образована! Из плохой семьи! Из какого-то района… Как она там сказала?
— Лапушнянского, — подсказал я.
Надежда Петровна схватилась за сердце и вскричала:
— Дуся, накапай мне ещё валерьянки!
— Мама, не волнуйся так, — сказал я, как и должен был сказать любящий сын в этом месте.
— Муля! Как ты мог⁈ Как ты мог связаться с такой девицей? — зарыдала Надежда Петровна, — как ты собираешься привести её в нашу семью⁈ Это же позор! Над нами же все знакомые будут смеяться!
Я бы мог, конечно, напомнить историю любовных похождений самой Надежды Петровны, но это был бы уже верх садизма. Я и так, кажется, чуть переборщил с представлением. Поэтому я сказал с самым что ни на есть наивным видом:
— Но ты сама виновата, мама!
— В чём я виновата перед тобой, сын? — подняла на меня заплаканные глаза Надежда Петровна.
— Ты обещала найти мне невесту, познакомить с хорошими девушками, — сказал я простодушно, — а сколько мне ждать можно. Вот и нашел Зину.
Надежда Петровна подняла на меня глаза, и взгляд её сверкнули триумфом.