Муля, не нервируй… Книга 3

Глава 16

А на следующий день меня попыталась взять в оборот Надежда Петровна.

Чтобы уж наверняка, она подкараулила меня у входа, когда я вышел из здания Комитета.

— Муля! — воскликнула она радостно и помахала затянутой в кружевную перчатку рукой.

Хотя апрель уже вступал в свои права, периодически было ветрено. Поэтому Надежда Петровна была в красивом импортном плаще и небольшой кокетливой шляпке.

Советский союз выстоял в войне и сейчас всё ещё оправлялся от всего этого кошмара: индустриализация двигалась семимильными шагами, пятилетки выполнялись за два-три года, показатели преодолевались, целина активно распахивалась. И даже пытались (правда в мечтах) повернуть реки вспять. Это я к тому веду, что народ пылал энтузиазмом, был трудовым, оживлённым и по-пролетарски простым. А вот Надежда Петровна надела кружевные перчатки. Легкомысленные, тонюсенькие, они от ветра не спасали от слова совсем, зато статус Надежды Петровны подчёркивали хорошо. Мол, смотрите, я вам не какая-то девушка с веслом, я — дочь академика, между прочим.

И вот что ты ей скажешь?

Я не сказал ничего.

— Муля! — повторила Надежда Петровна, подошла ко мне стремительным шагом и поцеловала в щеку.

Мои коллеги женского пола, которые только-только выходили из проходной, при виде этой картины сразу же зашушукались.

— Поехали! — решительно сказала Надежда Петровна, пряча удовлетворённую усмешку.

— Куда? — не понял я.

Вроде мы ни о каких совместных ужинах не договаривались.

— К нам домой. Отца нету, уехал на три дня в командировку, так что у нас сейчас по-простому. Поужинаем и поговорим заодно.

— Хорошо, — кивнул я и, на всякий случай, добавил, — а перенести ужин на другое время никак?

— Никак! — принялась активно убеждать меня Надежда Петровна. — Я же курицу запекла. Специально, как ты любишь. Посмотри на себя, исхудал весь, кожа да кости…

Да я и не сопротивлялся. По правде говоря, даже обрадовался. Во-первых, Дуся сегодня весь день у Мулиного отчима собирала мне всё к послезавтрашнему «пикнику» на природе, и дома у меня готовой еды вроде, как и не было. А готовить мне самому — лень. А во-вторых, у меня тоже был ряд вопросов, которые надо бы обсудить.

— Ладно, поехали, — согласно кивнул я и Надежда Петровна, цепко ухватив меня под руку, потащила к машине.

В машине она плюхнулась на заднее сидение рядом со мной и затараторила, правда тихо-тихо, почти шепотом, чтобы не слышал водитель:

— Мулечка, я тебе должна деньги отдать.

— Какие деньги? — не понял я.

— Вторая часть, которую твой отец тебе обещал вернуть.

Она многозначительно округлила глаза, и я понял, что имеется в виду обувь, которую удалось выменять на меха у нашего югославского «друга».

— Отлично! — обрадовался я, деньги не помешают.

— Мулечка, а тебе уже не нужно к портному? — вдруг поинтересовалась Надежда Петровна с хитрым видом.

— Нужно! — сказал я.

— А давай по дороге заедим? Я хотела пальто Павлика забрать, мы перешивать отдавали и себе платье новое пора бы уже начать шить. Правда денег у меня не так чтобы и много, но хоть скромненькое какое-то… на ситчик, я надеюсь, хватит…

Она тяжко вздохнула, и я понял, что платье оплачивать придётся мне. Но на мать, пусть даже и не мою родную, деньги жалеть — тяжкий грех.

— Конечно, поедем, — сказал я, — и за платье не беспокойся. Раз у меня деньги есть — будет тебе платье. Какое только хочешь. Но только не ситчик.

Мулина мамашка аж зарделась от удовольствия. Я был расцелован и обласкан материнской заботой.

Пока мы ехали, она всё пыталась у меня выяснить, зачем мне тот экзотический цветок, что подарила Анна Васильевна, и когда я собираюсь встретиться с Валентиной.

— Могли бы на художественную выставку сходить, — старательно перечисляла она, — можно в музей. Хотя нет, девочке в музей не так интересно будет…

— Мама, — перебил я этот поток сознания, — а что девочкам интересно?

Надежда Петровна вспыхнула от удовольствия (ну да, взрослый сын интересуется её мнением, и она может на него полностью влиять — не это ли венец материнской мечты).

Остаток дороги я с удовольствием прокемарил под оживлённый рассказ Надежды Петровны с подробным перечислением всех мест, где может быть интересно девочке. Причём, что удивительно, ни музеи, ни библиотеки, ни другие подобные «злачные» места в перечень не входили, зато в списке преобладали кафешки, булочные, кинотеатры, просто театры, магазины и так далее.

— Приехали, — возглас Надежды Петровны вывел меня из полудрёмы.

Мы вышли из автомобиля, Надежда Петровна велела водителю ждать. А мы вошли в высокое белокаменное здание с невзрачной вывеской.

— Это здесь, — полушепотом принялась объяснять мне Мулина мать, — Галиночка закройщица от бога. Ты даже не представляешь, какая она волшебница! Я как-то у неё вельветовый костюм шила, так она…

Далее Надежда Петровна с удовольствием углубилась в воспоминания, как она шила костюм у Галиночки. В ходе этих флэшбэков были описаны все трудности вшивания вытачек по такой капризной ткани и прочая чепуха. Но я внимательно слушал.

Я всегда всё такое слушал. Ещё в те, прошлые времена, в моём мире, я всегда старался учиться. Причём я понимаю, что учиться нужно не только тому, в какой области ты работаешь, но и обязательно чему-то абсолютно новому. У меня был даже эдакий гайд: каждую неделю я старался прочитать или прослушать что-то в совершенно новой и незнакомой области. К примеру, если я ехал куда-то, то, ожидая свой самолёт, я мог купить в киоске журнал о разведении лошадей или о зернотуковых сеялках, и читать.

Кажется, вроде, зачем забивать себе голову всей этой ерундой? Зачем мне, к примеру, если я балерина, читать о синтезе циклической структуры в молекуле? Или геологу знать о постмоденнизме? А надо. Потому что никто из нас не знает, где оно пригодится. Нет, изучить наизусть и даже разобраться в абсолютно чужой для себя области сразу и не выйдет, но хотя бы общие понятия останутся. Это — раз. А во-вторых, в процессе ознакомления могут неожиданно появиться абсолютно креативные и прорывные идеи.

Поэтому Мулину маму я слушал. И слушал внимательно. А ей это ой как нравилось. Потому что от вытачек она перешла к способам обработки швов, затем рассказала и рюшиках, а когда дошла до помпончиков, мы, к моему облегчению, пришли на место.

В ателье к Галиночке я вступал, вооруженный знаниями о использовании шпульных колпачков и верлоков.

Это было самое типичное советское ателье: небольшая комната, два кресла для посетителей, стол и пара безголовых и безруких манекенов на подставке.

— Ах, Галиночка!

— Ах, Надюшенька!

Пока дамы охали и лобызались, я рассмотрел чудо-закройщицу. Необъятных размеров, низенькая и необычайно юркая, она напоминала колобка. Вот только если бы тот, сказочный колобок тоже бы так стремительно двигался, у лисы не было бы никаких шансов.

— А это мой сыночек, Муля, — Надежда Петровна представила меня Галиночке.

— И что хочет пошить Муля? — Галиночка окинула меня профессиональным взглядом и мотнула стриженной головой.

— Долго рассказывать, — ответил я, — можно мне листок бумаги? Я лучше нарисую. А вы пока с мамой её платье обсудите.

Если Галиночка и удивилась, то своё удивление она не показала никак. Только глаза блеснули любопытством и сразу же были спрятаны в складках век.

Мне выдали целую ученическую тетрадку и карандаш, и я приступил к рисованию эскиза. Я, конечно, не Леонардо да Винчи, поэтому изобразил, как сумел. Но, в своё время, у нас в школе было и черчение, и геометрия. Поэтому я изобразил всё и спереди, и сбоку и даже сзади.

Перво-наперво, я нарисовал самые обычные… джинсы. Рассудил так: если схожей с джинсовой тканью у них нету, то всё равно есть какие-то грубые холщовые аналоги. Вот пусть мне хоть из них джинсы и пошьют. А то я заманался каждый вечер брюки гладить (здесь я даже Дусе не позволял помогать).

Вторым у меня была обычная джинсовая куртка. Затем я нарисовал нормальную рубашку. Набросал эскиз самых обычных трусов-боксёров и майки. И напоследок, не выдержав, сделал набросок рюкзака для прогулок. Если у Галиночки получится мне его сделать, то буду ходить с ним, а не с неудобным громоздким портфелем.

Когда женщины, довольные выбором платья и ткани, щебеча что-то по дороге, подошли ко мне. Я уже всё закончил.

— Ну что там у нас, Муленька? — проворковала Галиночка.

— Да вот, смотрите, — я раскрыл тетрадку и начал показывать эскизы. По мере моего показа глаза у Галиночки сделались огромными, как у анимэшного персонажа:

— Ох… что это?

— Это модели, которые я хочу получить. Вот здесь и здесь я нарисовал сбоку. Обратите внимание на втачанные карманы и вот эти детали, — и я принялся объяснять.

Галиночка кивала, с завороженным видом слушая меня, и с каждым моим словом в её глазах разгорался всё больший и больший восторг. Наконец, она счастливо выдохнула и глаза её заискрились:

— Потрясающе! Надюшечка, твой сынок — гений!

— Я знаю, — с достоинством ответила Мулина мать.

— Но главное в этих моделях — ткань, — перебил восторги я.

Я принялся объяснять, но Галиночка меня плохо понимала. Наконец, не выдержав, она потащила меня в смежную комнату, где сидели три швеи в синих косынках и синих же спецовочных халатах за швейными машинками и с интересом смотрели на меня. Везде, где только можно, были рулоны, свёртки и мотки всевозможных тканей.

У меня аж в глазах зарябило.

— Смотри, Муля, — Галиночка раскрыла ближайший свёрток, — такая пойдёт?

Я осторожно пощупал ткань:

— Нет, сильно мягкая.

— А такая? — мне в руки пихнули очередную тряпку. Которую я сходу забраковал.

А эта?

— Эта?

Наконец, устав от мучительных поисков, я спросил:

— А какие у вас тут ткани вообще есть?

— Да как какие? — удивилась Галиночка и даже развела руками, — Все есть: драпы, ткани из шерсти, крепы, штапельные, эпонжевые, бархатные, жоржеты, шифоны, капроны, вольта, майя, тафта, муар, поплин, шан-жан, репс, жаккардовые, жатый ситец…

Она выдохнула и опять затараторила:

— Сукно, габардин, трико, коверкот, крепдешин, креп-жоржет, полотно, сатин, ситец, трикотин-букле, галстучная, меланжевая, креп-гофре, креп-жоржет вафельный, креп-рельеф, креп фасонный, московский креп, пике…

— Трикотин-букле у нас закончился, — пискнула девушка у ближайшей машинки.

— Точно, трикотин-букле нету, — покачала головой Галиночка.

— Хватит! Хватит! — забеспокоился я.

— А ещё есть бобрик, бархат, полубархат и фланель, — хмыкнула Галиночка и девчата захихикали.

— И вельвет, — хихикнула та неугомонная девчонка.

— И маркизет, — поддакнула вторая.

Я понял, что меня поддразнивают, но демонстративно с напускным ужасом схватился за голову.

Это вызвало весёлый дружный смех.

— А есть что-то, чтобы было похожее… эмм… — и я подробно расписал качества джинсовой ткани.

Очень уж мне не хотелось, чтобы мой костюм был из какой-нибудь креп-жоржетовой ткани. Или, не к ночи будь упомянут, из бобрика.

Галиночка задумалась. Задумались и девчата. Даже строчить на машинках перестали и повернулись к нам.

Повисла пауза.

Я уж было решил, что не выгорело, и придётся носить из креп-жоржета и из бобрика, когда Галиночка просияла:

— Есть! Есть у меня такая ткань! Её мало. Но на один костюм хватит. Стойте здесь, я сейчас! — она метнулась куда-то в боковую подсобку и буквально за каких-то пару минут притащила большой отрез ткани.

Я с интересом пощупал её — очень даже похоже на джинсу.

— Ух ты! — обрадовался я, — это оно!

— Это наша ткань, выпущенная на заводе «Большевичка». Называется «Орбита»*, — объяснила Галиночка.

В общем, костюмы я заказал, и мы расстались очень довольными друг другом.

По дороге к дому Адияковых, Надежда Петровна сказала:

— Не знала, что ты так в модах разбираешься.

— Так в Комитете по искусствам работаю, — отмазался я, — у нас и лекции постоянно и фильмы заграничные показывают. А потом всё объясняют…

Надежда Петровна недоверчиво посмотрела на меня, но переспрашивать не стала.

Мы ужинали на кухне. Она у Адияковых была большая, так что по-семейному, то можно было ужинать и там. А вот для гостей накрывали в столовой, смежной с залом.

— Возьми ещё кусочек курочки, — Надежда Петровна, как и всякая женщина, любила кормить мужчин, а уж собственного сына, и подавно.

Она положила мне на тарелку очередную порцию мяса, и я понял, что ещё чуть-чуть и я лопну.

— Тебе нравится Валентина? — с мягкой улыбкой спросила она и, не дав мне ответить, торопливо сказала, — такая хорошая и воспитанная девочка.

Ответить я не успел — в дверь сильно застучали.

— Что это⁈ — перепугалась Надежда Петровна.

Стук повторился. Ещё более требовательно.

— Сиди здесь, я пойду посмотрю, — ответил я и встал из-за стола.

— Может, не ходи? — неуверенно произнесла Надежда Петровна, но я уже вышел.

В дверь тарабанили и тарабанили.

Я открыл. На пороге стоял небритый мужичок, явно подшофе, и вызывающе смотрел на меня:

— Лариску позови! — потребовал он.

— Здесь такие не живут, — ответил я и хотел уже захлопнуть дверь, как тот быстро вставил ногу между дверью и дверной коробкой.

— Я те чё сказал, баклан! — судя по приблатнённому лексикону, это был какой-то местный криминальный элемент, явно из мелких.

— Ногу убрал! — тихо, но угрожающе велел я.

Мужик не внял.

Тогда я двумя пальцами ухватил его за нос и чуток провернул. Мужик взвыл и отшатнулся. Нос его начал багроветь и увеличиваться на глазах.

— Я тебе русским голосом сказал, нету тут Лариски, — прошипел я, — иди отсюда!

И для дополнительной аргументации я дал ему пинка ногой.

Пинок получился не болезненным (так как я был в домашних тапочках), но довольно обидным.

Однако мужик ругаться, а тем более драться со мной не рискнул. Ретировался.

А я вернулся обратно на кухню.

— Кто это? — с тревогой спросила Надежда Петровна.

— Дверью ошиблись, — не стал вдаваться в подробности я.

Домой я вернулся поздно. На кухне курил, задумчиво глядя, как сигаретный дым тает в форточке. Размышлял о том, что завтра ещё денёчек на работе, а вот послезавтра мы едем на природу. Только для всех это будет отдых, а вот для меня — работа. И во время этого «отдыха» мне нужно будет решить целый ряд вопросов. От них будет многое зависеть.

Я так задумался, что пропустил, когда на кухню вошла Муза:

— Муля, добрый вечер, — улыбнулась она, — ты всё куришь? А ведь обещал бросить.

— Оставил себе две сигареты в сутки, — вздохнул я, — а то если резко отказаться полностью, то это будет ненадолго.

Она кивнула. Набрала в графин воды из-под крана, но не уходила. Растерянно топталась, чего-то ждала.

— Как у вас дела, Муза? — спросил я.

— Софрона посадили на два года, — вздохнула она тяжело. — А в остальном всё нормально.

— А работа ваша как? — известия о е брате я пропустил мимо ушей, решил не заострять. — Нравится в зоопарке? Не жалеете, что туда ушли?

— Нет, не жалею, — серебристым колокольчиком рассмеялась она, — я сейчас в двух секциях, — с молодняком копытных. На выпойке и с млекопитающими. Там девушка одна в отпуск уехала, так я её заменять вызвалась. Успеваю и там, и там. Так вот там, у них, такие смешные малыши большеухой лисицы! Вы даже не представляете! Жаль, что Коленьки сейчас нету — вот бы он порадовался.

Она вздохнула, вспомнив о неприятностях, выпавших на долю Пантелеймоновых.

— И Лиля уезжает, — вздохнула она.

— Это не навсегда, — ответил я, — и Лиля с Гришкой, и Софрон — все скоро вернутся.

Муза вздохнула и кивнула.

— Так что вы сказать хотели? — подтолкнул её я.

Муза чуть помялась, но потом призналась:

— Муля, я посоветоваться хотела.

— Слушая, — сказал я.

— Муля, меня замуж зовут…

* Автор в курсе, что ткань «Орбита» появилась значительно позже, но роман фантастический, так что предлагаю принять это допущение.