Октябрь подошел к середине, осень достигла своего экватора. Залитый солнцем бульвар радовал глаз яркими сочетаниями зелени, золота и багрянца. «Хорошая квартира», — в очередной раз порадовалась своему выбору Лида, расставляя по местам предметы на рабочем столе. Она почти обжилась на новом месте и сегодня экспериментировала, подбирая идеально эргономичную расстановку вещей. Боковым зрением она заметила притормозивший у парадного здоровенный джип, похожий на блестящий черный танк. «Как у Шишковых», — отметила она машинально. Через минуту раздался звонок в дверь.
На пороге стоял Георгий.
— Что, не меня ждала?
Лида машинально оглядела лестничную площадку, ища глазами Таню Коробкову, но сегодня их бывший командир пришел один. К своему удивлению, Лида ощутила исходящий от него запах алкоголя. Странно.
— Не ищи, Татьяны сегодня не будет. Ей сейчас не до нас.
Что-то в интонации Георгия настораживало Лиду, если не сказать — пугало.
— Что же ты не спросишь, где наша общая подруга? Ты в курсе, что вышел приказ о назначении Татьяны Коробковой на должность исполнительного директора «Меридиана»? Проект возрождается, вот так-то!
— Здорово! — просияла Лида, но подспудная тревога заглушила радость за Татьяну. — Она это заслужила.
— Вот какие нынче девчонки крутые.
— Да, на пяльцах уже никто не вышивает.
— Лида, я пришел поговорить о тебе и об отце.
У Лиды руки и ноги стали ватными. И чего это она так испугалась? Она ничего плохого не сделала.
— Ну, что же мы в прихожей застряли? Проходи, садись.
И Лида устроилась за овальным столом в гостиной, а Георгий, избегая смотреть ей в глаза, подошел к окну, вид из которого еще полчаса назад так радовал хозяйку. На несколько минут повисло тягостное молчание.
— Я понимаю, ты беспокоишься за своих родителей, за маму, за благополучие своей семьи. Поверь, я бы никогда…
— Да неужто? — уколол ее пронзительным взглядом Георгий. — А я слышал, многие девчонки влюбляются в своих начальников, если те не полное мудло, конечно.
Лида почувствовала, что краснеет. Черт, как обидно! Это же все неправда! Или нет? К счастью, Георгий резко переменил тему.
— Вот и все… Нашей дружной команды больше нет. Немного жаль, правда?
— Правда. Но у меня все равно впереди еще целый год учебы.
— Колька убит. У Татьяны новая должность. А я… гуляю пока. Диплом я получил…
— Значит, ты действительно…
— Да. В Центре работать не собираюсь.
— Куда же теперь?
— Не знаю, найду что-нибудь. Выходит, наши пути расходятся, Метёлкина. Что скажешь? Я бы этого не хотел.
Разговор определенно не клеился. Лида чувствовала себя весьма неуютно, словно впервые в жизни ступила на зыбкую почву. Так вот оно, значит, что… Не о матери он беспокоится. Лида опустила голову, обдумывая услышанное, и не сразу заметила, что Георгий не сводит с нее пытливого взгляда.
— Что скажешь? Не хочешь? Или тебе все равно?
— Я… эээ… Я же намного старше, взрослее. Я о подобном никогда и не думала.
— Ты старше, это факт. Но вот насчет «взрослее» — это еще вопрос! Да какая ты взрослая? Не хочу тебя обидеть, но двадцать лет жизни в Метрополии до сих пор аукаются тебе задержкой в развитии.
— Ну, знаешь, это уже хамство!
— Что, правда глаза колет? Да тебя из дома страшно выпускать! Помнишь, после Нового года я долго объяснял тебе, что Шерегеш и Таштагол — это не одно и то же? Ты слушала, с умным видом кивала, а потом взяла и купила билет до Шушталепа!
Лида поморщилась. Об этом случае она не любила вспоминать. Самое обидное, что и на открытой местности, и в любом незнакомом месте она ориентировалась хорошо. Причем не «неплохо для девчонки», а действительно отлично. Долгие годы жизни под землей обострили ее способность к трехмерному ориентированию и запоминанию направлений.
Но да, был, был этот нелепый случай, напрочь испортивший ее реноме, который ее товарищи, судя по всему, не торопились предать забвению. Проблема заключалась в том, что в этих краях по-русски назывались только города да новые села, а аутентичные топонимы просто сводили Лиду с ума, оглушая шипящими и свистящими созвучиями, сливаясь для непривычного уха в одно бесконечное «тыш-дыщ-наш-таш». Лида пыталась оправдаться, но товарищи наотрез отказывались считать ее ошибку лингвистической, а не топографической.
— Ты восхищаешься отцом как маленькая девочка…
«Ну, опять сел на любимого конька», — посетовала про себя Лида.
— …Это видно по твоим глазам. Конечно, он же у нас герой! Вот только отец больше всего любит свою мечту о прекрасной стране будущего, построенной на костях ныне живущих. «Россия — страна вечно будущего счастья!» Кстати, как лично ты относишься к мечте, построенной на костях?
— По-моему, если кости при жизни чувствовали себя неплохо, то все нормально.
— Да вы с папочкой просто родственные души! Продолжаю… Мы с мамой у отца на втором месте, а на каком месте ты, я не знаю.
— Гош, посуди сам, двенадцать лет разницы — это немало. Природу не обманешь, мне уже…
— Растеряла и свежесть, и прелесть? Фу, какая ты отсталая! В нашем мире больше нет таких понятий: ни молодости, ни красоты — ничего. Есть только искусство специально обученных людей. Если мастер не в ударе, и двадцатилетняя может превратиться в страшную перезревшую бабу. Повезет — наслаждайся неувядающей красотой до пенсии.
— Во-первых, мне не нравится, как ты со мной разговариваешь. А во-вторых, все это ужасно глупо.
— Сама дура. Не видишь ни намеков, ни знаков. Ничего ты не понимаешь, Метёлкина. Наверное, у вас в Метрополии это в порядке вещей, но здесь, на материке, девушки и попонятливее, и посмелее, что ли.
— Извини, что я не соответствую твоим высоким требованиям.
— Знаешь, когда я на той полянке валялся… Сам в крови, вокруг свежие трупы остывают… Я в тот день многое про себя понял. Я не такой как отец, я не смогу. Я переживал не о «Меридиане» и не об озере этом дурацком…
— Не надо!
— …Я переживал о том, выживешь ты или нет! А теперь скажи мне честно, как на духу, почему ты не выполнила приказ?
— Как не выполнила? — у Лиды аж губы затряслись. — Я добралась до озера и сделала все, что в моих силах, как ты и приказал!
— Я? Приказал? И ты сможешь повторить мои слова?
У Лиды голова пошла кругом. Она действительно не запомнила почти ничего. Встреча с быдло-компанией и внезапная схватка ошеломили и напугали ее до полусмерти. Крики, мат, звон адреналина в ушах и пробивающиеся сквозь эту какофонию отдельные слова: «Приказ!.. Это приказ!!!»
— Я думала… Разве могло быть иначе?
— Я приказал тебе немедленно возвращаться, забирать Таню и уезжать. Операция была провалена.
— Нет, не провалена! Вспомни, ты сам перебросил мне тюк с надувной лодкой.
— Да я просто хотел вытолкнуть тебя с края поляны. Выбить как кеглю, понимаешь? Я все понял, когда Таня сама нас нашла. Она решила, что я тебя к озеру одну отправил! Я так боялся, что тебя затянет воронка, увлечет за собой… Была воронка?
— Была, — подтвердила Лидия.
— Затянуло бы тебя в Пропадалово, шмяк-бряк по камням, мясо бы с косточек ободрало. Даже если бы потом тебя и нашли, кто бы стал разбираться, чьи это кости?
— Так ты из-за этого ушел?
— Не только. Я так не хочу. А ты за меня боялась?
— Конечно! И за тебя, и за всех ребят.
— Ясно. Ты хороший товарищ, Метёлкина. Очень хороший товарищ! Ну, кажется, наш разговор себя исчерпал, и пора прощаться.
— Постой! Как ты думаешь, та прекрасная страна будущего, о которой мечтает… мы мечтаем… Она будет?
— Обязательно будет, даже не сомневайся! — прищурился Георгий. — Тут такое начнется, что все обзавидуются. А ты такая же, как отец… по пояс деревянная, — с горечью добавил он. — Только отец любит свою мечту, а я бы тебя любил. Помню, как впервые увидел тебя на перроне вокзала. Я тогда опоздал на несколько минут, а ты стояла, втянув голову в плечи, и настороженно озиралась. Если честно, выглядела ты тогда довольно беспомощной. Кто бы мог подумать, что пройдет всего пара-тройка лет, и у тебя появятся все шансы стать фавориткой Максима Шишкова, выдающегося государственного деятеля Сибирской Республики, продолжателя дела Лаврова. Не кипятись! — Георгий заметил протестующий порыв Лидии. — Про фаворитку я в хорошем смысле. Ты у нас девочка грамотная — вам с отцом я бы только мешал. Нельзя продвигать наверх подругу сына, не вызвав подозрений. А так fair play — честная игра.
***
Георгий вышел из парадного в переливающийся яркими красками октябрь. Он направился было к машине, но в последний момент передумал садиться за руль. Развернувшись, быстро зашагал по бульвару, но неожиданно остановился у памятника Кирову. Видный революционер и государственный деятель стоял в распахнутой шинели и смотрел в сторону улицы, названной его именем.
— Прощай, Мироныч, — несколько фамильярно обратился к нему Георгий. — Я сюда больше не вернусь. Не скучай.
Периферическим зрением Георгий заметил, как многие из идущих по своим делам людей останавливались. Что-то явно происходило. Он вытащил из кармана телефон, на экране которого мигал всем хорошо знакомый оранжевый сигнал: «От имени Правительства Сибирской Республики официально сообщаем…»
«Что, батя, твоя работа? И почему твои мечты всегда сбываются, а мои нет?»
***
Лида еще долго сидела за своим новым столом. Ей было не по себе. Но ведь ничего страшного не произошло. Или произошло? Усилием воли она стряхнула с себя оцепенение. «Надо же, фавориткой обозвал. Принимайся-ка ты за дела, — выговаривала сама себе Лидия. — Не кисни, а то так и курсовую запороть недолго. Фаворитка!»
Но сосредоточиться на работе она так и не смогла. Лида пыталась не думать о Максиме Евгеньевиче, но не больно-то это у нее получалось. Как все-таки странно… Лиде, прирожденной северянке, было суждено в критический момент оказаться на Юге, а Максим Евгеньевич провел все последние месяцы на Плато. Они, словно шахматные фигуры, прошли всю доску от края и до края.
Лиде вспомнилось Плато: небо, отраженное в озерной глади, серебристые водопады, каскады, проторенные водой каньоны. А над ними величественные горы с плоскими, словно срезанными ножом вершинами. Полярная Швейцария. Но там почти нет людей. У подножия гор нет притулившихся уютных маленьких домиков, озерную гладь не бороздят парусные лодки, и дороги не вьются по изгибам холмов. Рядом с красивейшими из водопадов не оборудованы огражденные перилами тропы и площадки, чтобы восхищенные зеваки не навернулись с кручи. Ничего этого пока что нет.
Но если однажды мир Юга превратится в раскаленный ад, сибиряки смогут уйти на Плато. Да, подобный переход — не фунт изюма. Но потом у нас все будет: дороги, дома, смотровые площадки. Может быть…
***
Пришла пора возвращаться, и уже завтра утром вертолет умчит Максима Шишкова в Город-на-Протоке. Закончены дела на Плато, зато на Юге забот оставался непочатый край. Завтра Максим, а затем и Фёдор улетит в родное Кемерово, к семье.
У Максима было тайное увлечение, в которое он никого не посвящал. Раз в несколько дней, когда появлялась возможность, он отправлялся на то место, к водопадам, где когда-то посвятил Фёдора в свои догадки. Природа готовилась к зиме, и изменения происходили стремительно. Сначала Максим сравнивал виды осенних водопадов с тем, что наблюдал летом, а в последние дни его каждый раз встречала новая картина.
Одевшись потеплее, он встал на лыжи, рассчитывая прибыть на место в час, когда вечер только зародится, и солнце затопит снега теплым светом.
Максим шел по снежной целине, его душа отдыхала от тревог и отчаяния минувшего лета. Мысли текли свободно, плавно: «Как красиво. Наверное, вся Земля была так же прекрасна до появления на ней людей». Но постепенно в его душу закралось смятение. Два голоса, два непримиримых начала, Мечтатель и Скептик, возобновили свой давний спор.
— Фёдор однажды сказал, что я и мои люди принесли на Плато беду, — вспомнил давний разговор Мечтатель. — Во многом он был прав. Мы можем быль умными, порядочными, создавать совершенные машины и произведения искусства, но в совокупности ведем себя как раковая опухоль на теле Земли. Иначе просто не умеем. Слышал о такой теории?
— И слышать не хочу! — отрезал Скептик. — От таких теорий толку нет, одно уныние.
— А ты послушай дальше. В начале века один врач предложил разделить все раковые опухоли на три группы: птицы, кролики и черепахи.
— О-па! Почти что лебедь, рак и щука!
— Ну, не совсем так. Птицы — самые агрессивные опухоли, их бессмысленно диагностировать на ранних стадиях, бесполезно лечить. Дергайся, не дергайся, ты все равно умрешь. А потом скажут: «Сгорел от рака». Черепахи — их полная противоположность, это самые вялотекущие болезни, они развиваются десятилетиями и зачастую не убивают своего носителя, а сосуществуют с ним до его смерти от других причин. Кролики — все остальные, их нужно выявлять и уничтожать, вот это и есть задача медицины…
— «Умно, но больно непонятно». И при чем тут наша жизнь? — поддел Скептик.
— Сегодня, когда началась экспансия человечества на другие планеты…
— Думаешь, все птицы улетят?
— Такая вероятность существует, — предположил Мечтатель. — К чему самым предприимчивым и агрессивным наша дряхлеющая Земля, когда есть другие миры, которые можно осваивать, перекапывать, заселять…
— А в конечном итоге — уничтожать!
— Верно. А если так, то у черепах появляется шанс захватить нашу планету. Вернее, те, кто останется, должны перестроиться, стать обществом-черепахой.
— Фантазер ты, Мечтатель. Как можно кого-то заставить? Большевики целых семьдесят лет пытались создать «нового человека», да не больно-то у них получилось.
— Да уж, поводов для оптимизма маловато. Но это могло бы стать новой эволюционной стратегией для остающейся на Земле части человечества. Условием выживания нашего биологического вида.
— Наших биологических видов, — поправил Скептик.
— Виноват. В случае успеха наши потомки смогут жить на планете, пока Солнце не превратится в белого карлика.
— Так, ну а что с что с кроликами?
— Определенно, с ними придется что-то делать.
***
Когда Максим был на заветном месте в прошлый раз, со скальных уступов свисали гроздья изящных сосулек. Это напоминало джунгли, только вместо живых растений скалы оплетали ледяные цветы. Между нагромождением льда пробивал себе дорогу бурный поток. Попав в ледяные клещи, он ярился, пенился и обрушивался в озерцо, не давая тому замерзнуть. А ведь все малые реки на Плато уже покрылись льдом, и даже Мертвячье постепенно замерзало. С каждым разом пробитая водопадом полынья становилась все меньше, а от берегов к середине тянул свои прозрачные лапы лед.
Максим добрался до водопада. Он огляделся — в предвечернем свете заснеженная равнина окрасилась в молочно-белый цвет. Водяная струйка стала совсем тонкой, и Максим понял, что успел вовремя, и пройдет день или два, и водопад полностью остановится. Полынья уменьшилась до размеров надувного дачного бассейна, и вода в ней казалась бирюзовой. Без сомнения, скоро она затянется льдом и будет засыпана снегом. Молодой, похожий на слюду серо-синий лед выглядел нежным и хрупким, резко контрастируя с крепким, припорошенным снегом припаем у берега. Слои льда располагались кругами, что придавало полынье сходство с мишенью.
«К чему орбитальные станции, зачем Марс, когда на Плато чувствуешь себя как на другой планете, — рассуждал Максим. — Если нам будет суждено оставить обжитые земли, эти места богаты водой, рыбой; источники энергии найдем, а воздух и нормальная гравитация будут бесплатны для всех. Хорошее место».
Вскоре Максим повернул к Поселку. По проторенной лыжне идти было несложно, легко и радостно стало у него на сердце. Плато… Даже в случае полной деградации Вечной мерзлоты тут можно найти подходящие площадки с хорошими, крепкими грунтами. Что станет с остальной тундрой? Возможно, она превратится в жуткое заболоченное подобие сегодняшней Луизианы. Но этот прекрасный остров, окруженный сотнями километров раскисшей хляби, может стать прибежищем для миллионов людей. «Нет, я не хочу на Марс, — думал на ходу Максим, — нет ничего прекраснее нашей Земли!» И вновь в нем проснулся Мечтатель:
— Сейчас Плато подобно острову размером с Альбион, окруженному бескрайними зыбкими болотами. Острову, населенному людьми и оленями. Это наше будущее; придет время, и Плато станет жемчужиной нашей страны. Сейчас для многих эта земля все равно, что другая планета: что Плато, что Плутон. Но настанет час, и люди будут стремиться попасть сюда, чтобы жить и работать. Мы построим наше будущее на прочных скалах!
— Однако, ты, Мечтатель, что-то сильно увлекся, — заметил Скептик. — Забыл о главной проблеме нашей страны? Транспорт.
Это слово прозвучало как приговор, огонь в глазах Мечтателя потускнел.
— Пока не знаю. Правда, не знаю… Экосистема региона скоро перестроится, да что там, она уже перестраивается. По прогнозам, уже в ближайшем будущем вегетативный период растений будет начинаться на месяц раньше, а заканчиваться позднее. Итого — два месяца. В таких условиях заболоченная тундра не сможет долго оставаться стабильной, а начнет как-то эволюционировать. Тогда и будем принимать решение: прокладывать путь к Плато по воде или по суше. Скорее всего, это будет канал до Енисея. А уж оттуда все дороги открыты: хочешь — на юг до Транссиба, хочешь — к Северному морскому пути. Прорвемся.
В розовом вечернем свете деревья отбрасывали синеватые тени. Максим вспомнил слова Фёдора Неряхина: «Поверь, тому, кто видел отвесные стены Плато, кто поднимался наверх и видел его воды, впредь будет казаться странным и глупым любоваться неоновой рекламой». Максим Шишков и сам понимал, что возвращается домой уже не тем человеком, что впервые приехал сюда прошлой весной.