Между добром и злом. 4 том

Глава 25

— Все в ряд! — рявкнул один из сыщиков специальной службы уже натренированным на всяких отбросах голосом. — Если кто-то посмеет хотя бы пальцем пошевелить без разрешения, я гарантирую, это станет вашим последним днём на свободе! Отвечаете, когда вас спросят, делаете, что вам скажут, или последствия вам не понравятся!

Специальная служба не церемонилась. Сейчас Кондрат наблюдал, как все мужчины, что были в деревне, которая пролегала на пути к складу с оружием, и где высадили одного из подозреваемых, стоят под дулами десятка ружей, словно заключённые, боясь сказать слово.

Имели ли они право так обращаться с этими людьми таким образом? Кондрат сомневался. Однако специальная служба имела определённые привилегии, которые позволяли им несколько обходить закон ради «государственной безопасности». Хорошее слово, чтобы оправдать любой беспредел, когда оно чего-то хочет или чувствует угрозу для себя. Все законы вдруг становятся лишь словом, которое можно на время забыть.

— Сейчас вы будете заходить в дом по одному! Вы делаете, что вам скажут, и можете быть свободны! — продолжал громыхать сыщик. — Сделали — свободны. Но если посмеете выкинуть какую-то глупость — познакомитесь с подвалами специальной службы!

Закончив запугивать жителей, он подошёл к Кондрату и Цертеньхофу.

— Всё готово, можно начинать. Найлинская готова?

— Да, давай начнём, — сухо ответил Цертеньхоф.

Кондрат изъявил желание поучаствовать в этом.

Они выбрали дом с двумя комнатами, откуда выгнали жителей. В дальней теперь сидела Дайлин, а во вторую должны были приглашать по одному человеку, что будет напевать песню, услышанную ею тогда в телеге. Выглядит, как абсурд, но разыскные мероприятия иногда в принципе выглядят абсурдно.

— Ты готова? — спросил мягко Кондрат.

— Да, сделаем это, — кивнула она. Дайлин явно успела отойти от произошедшего и теперь выглядела куда более похожей на себя прежнюю.

Дав отмашку остальным, Кондрат сел рядом с ней и стал ждать.

Всё проходило быстро, без лишнего шума и слегка неловко. Сыщик приглашал мужчину внутрь, после чего садил по центру комнаты и приказывал:

— Пой песню «А завтра работать».

Некоторые сразу начинали петь, а другие удивлённо смотрели на него и переспрашивали, что им нужно сделать.

— Петь. Пой «А завтра работать» или будешь напевать её на усиленном допросе, — в ответ обычно шипел зловеще тот.

И они пели. Каждый. Правда находились и те, кто пытался подделать свой голос, явно имея грешки за спиной и боясь за них ответить. Но в специальной службе работали не идиоты, и приставленный в помощь сыщик сразу пресекал такие попытки.

— Ты что, соловей, голос потерял? — шипел он, схватив за шею очередного мужчину и заглядывая тому в лицо. — Или ты запоёшь сейчас так, как я хочу услышать, или будешь петь в подвале. Я как раз знаю одного учителя, который заставляет даже басистых петь соловьём, выкручивая им ногти.

И это работало. Работало настолько что у Кондрата уши вяли, а этот нескончаемый поток всё не кончался. Но как это и бывает, в какой-то момент Дайлин нахмурилась. Её взгляд сразу устремился на дверной проём, и она всё подалась вперёд, пытаясь получше расслышать голос.

— Пусть поёт громче и немного выше, — попросила она, и Кондрат незамедлительно передал это на ухо сыщику, который тоже контролировал процесс. Тот кивнул и наклонился к мужчине на стуле.

— А ну-ка, спой повыше и погромче.

— Но это самые высокие ноты, которые я могу взять…

— Или ты возьмёшь ещё выше, или я позову сейчас того огромного парня, что ты видел на входе. У него есть плоскогубцы, которыми он открутит тебе яйца, и будь уверен, тогда ты заголосишь, как птица певчая.

— Я… — он нервно сглотнул. — Я постараюсь…

— Постарайся, — похлопал он того по спине.

Насколько Кондрат знал, этот сыщик работал здесь уже десять лет, больше занимаясь всякими маньяками и убийцами, которых следовало усмирить, когда те переходили границу и вызывали проблемы уже на государственном уровне. И подход у него был таким же «тонким».

Мужчина запел, и на этот раз Дайлин не сомневалась ни секунды, даже несмотря на то, что сам Кондрат услышал, как тот намеренно фальшивит.

— Это он, — кивнула она. — Это он пел в телеге, сто процентов.

Кондрат кивнул и подал знак сыщику. Тот пригласил в комнату бугая, что стоял на страже и ещё парочку стражей правопорядка, которые церемониться с ним не стали, приложили к полу так, что тот едва не потерял сознание.

По итогу операции их добычей стали четверо человек: трое работников станции и один, кто бы мог подумать, работник мельницы. Кондрат только сейчас смог его вспомнить: он видел его мимолётом, когда они с Дайлин в первый раз посетили мельницу. Работал тот на первом этаже, помогая складывать муку по мешкам и практически не показывался. Кондрат скользнул по нему взглядом единожды. И не вспомнил бы сейчас, не будь у него достаточно хорошая память на лица.

Мозаика произошедшего постепенно складывалась воедино, давая общую картину произошедшего, начиная с убийства девушки, которое так и могло бы остаться нераскрытым. Но чем именно она закончится, оставалось под вопросом и зависело от результатов.

— Четверо человек, — произнёс Цертеньхоф, когда Кондрат с Дайлин спустились в подвал. — С кого будем начинать? Кстати, познакомитесь, это мистер Плэжер. Он будет вести у нас допрос.

Рядом с ним стоял низкий худенький мужчина с козьей бородкой. Взглянешь на него и никогда не заподозришь, что он занимается подобной работой. Скорее какой-нибудь воспитатель или библиотекарь, но никак не человек, который пытает людей. Внешность, конечно, бывает очень обманчивой.

Тот протянул руку и слегка поклонился.

— Очень приятно познакомиться с вами, — с чувством произнёс он. — Могу заверить, что они расскажут всё.

— Полагаюсь на вас, — кивнул Кондрат. Сказал он это из вежливости, но на мистера Плэжера это подействовало, как комплимент, от которого он аж покраснел.

— Не беспокойтесь, они всё расскажут, — с жаром произнёс тот.

— Так с кого начнём? — спросил Цертеньхоф.

— С того мельника, которого взяли.

Именно он был одним из тех, кто доставлял груз до места хранения, пусть высадился чуть раньше. Те на станции могли быть лишь небольшим звеном, в чьих задачах было именно разгружать поезда, но этот, судя по всему, отвечал за перевозку и, очень возможно, знал, куда груз девается дальше.

Мельника притащили прямиком в камеру для допроса, волоча его по полу. Буквально швырнули в кресло и начали затягивать ремни, полностью обездвиживая дёргающегося от ужаса подозреваемого. Тот пытался что-то говорить, даже кричать, но крепкая пощёчина от одного из конвоира заставила его тут же заткнуться.

Кондрат с Дайлин и Цертеньхофом вошли в камеру сразу за ними, но мистер Плэжер перед этим с каким-то трепетом открыл свой портфель и надел себе на лицо кожаную маску, полностью закрывающую лицо за исключением глаз и рта. И лишь после этого вошёл в комнату, кивнув конвоирам на выход.

Все ждали, пока мистер Плэжер подготовиться к допросу, а тот делал это с каким-то церемониальным торжеством, явно получал какое-то садистское удовольствие от презентации самого себя. На глазах вжавшегося в кресло мельника, он медленно открыл свой кейс и начал осторожно вытаскивать инструменты самых разных мастей. От простых плоскогубцев до каких-то хитроумных механизмов и баночек, раскладывая их на столике прямо перед допрашиваемым, чтобы тот хорошо их разглядел.

Когда всё было готово, он взял стеклянный, довольно жутковатый на вид шприц, набрал из какого-то бутылька жидкость и начал вводить её в руку. Мужчина дёрнулся, но палач, как уже прозвал его Кондрат про себя, спокойно, даже ласково, с пугающей заботой произнёс:

— Тихо-тихо, не беспокойтесь, это для вашего же блага. Мы же не хотим, чтобы вы потеряли сознание.

Мистер Плэжер может и был садистом, но знал своё дело, так как даже Кондрат почувствовал какой-то не уют от его мягкого голоса, который вызывал какой-то диссонанс с его внешним видом, а вместе с тем и страх.

Когда приготовления были закончены, палач кивнул Цертеньхофу и тот начал.

— Вас зовут, Гвин Забра, сорок семь лет, проживаете в Релмувте, женаты, имеете двух детей. Всё верно?

— Д-да! Но я ничего не сделал! Клянусь, я совсем ничего не знаю!

— Мы ещё дойдём до этого, — произнёс Цертеньхоф. — Для начала я хотел бы услышать о том, как вы познакомились теми людьми, которым помогали перевозить оружие.

— Я ничего не знаю! Я никому не помогал! Я просто мельник! — испуганно пропищал тот, показав, что всё же может петь тонко.

— Ясно… — вздохнул Цертеньхоф и кивнул мистеру Плэжеру.

А тот будто только и ждал этого, приготовив целый парк боли в самых разных её проявлениях. Кондрат с лёгким отвращением смотрел, как тот сдерживает себя, чуть ли не трясясь от возбуждения, медленно и слишком спокойно приступая к своей работе.

— Дайлин, тебе лучше не видеть этого, — негромко произнёс Кондрат.

— Я должна, — ответила та упрямо.

Что ж, как она пожелает.

Кондрат был противником этого, однако… он всё равно смотрел. Смотрел, потому что сам поучаствовал в том, чтобы тот оказался сейчас на этом кресле, крича от боли, когда палач ещё даже не начал толком.

И он рассказал им. Рассказал всё, захлёбываясь слезами, закашливаясь и крича от боли. Он обдал их таким потоком красноречия, что Кондрат с Цертеньхофом и Дайлин только и успевали, что запоминать.

Всё началось где-то полтора года назад. Он выпивал в городе в каком-то баре, не самом лучшем и не самом известном, где познакомился с одним собутыльником. Тот узнав, что Гвин из деревни, предложил подзаработать. Даже угостил его пивом, развязав язык и сделав сговорчивее. Он не вдавался в подробности того, что нужно было делать, однако обещал заплатить за помощь.

Что нужно, ему сообщили уже позже, и Гвин хотел отказаться, — так он их заверял, — однако деньги были хорошие, а те люди были настойчивыми. А от него лишь требовалось, разве что найти место для хранения груза и помогать его переправлять в столицу.

Так и начала их операция.

Сначала ящиков было немного, однако в последнее время те будто заспешили, поставляя их всё больше и больше. А насчёт того, как много ящиков они вот так переправили, Гвин ответить затруднялся. Но Кондрат предполагал, что там речь идёт уже не об одной сотне и не только об огнестрелах. Экипировка, порох, пули и, возможно, взрывчатка — всё для маленькой войны. И всё это поставляли около года.

Вопрос, сколько они там натаскали и что там за армию они собирались вооружить, оставался открытым, но сейчас Кондрата интересовало другое.

С девушкой случилось то, что они и предполагали. Во время очередной выгрузки они наткнулись на парня с девушкой. И всё бы ничего, если бы их главный не сказал, что свидетелей оставлять нельзя. Мельник клялся, что не стрелял ни в кого, но это было и не важно — они убили сначала парня, который попытался сопротивляться, а потом нагнали девушку, которая почти убежала. Та запнулась и упала в реку, из-за чего они не смогли спрятать её труп.

После этого они перебазировали склад в другое место. Но их волновал другой вопрос.

— Куда отвозили ящики? — спросил Цертеньхоф.

— Я не знаю! — разревелся тот.

— Мистер Плэжер, помогите сударю узнать или вспомнить.

Тот кивнул и приступил вновь к работе, и на ближайшие пятнадцать минут подвал заволокли крики, которые не уходили дальше этих помещений.

Естественно, Гвин Забра врал. Врал обо всём, что касалось конкретно него. Они и стрелял в юношу с девушкой, он и помогал добровольно из-за денег, прекрасно понимая о последствиях. И что ещё важнее, он мог вывести их на тех, кто отвозил грузы в столицу. Возможно, он даже сам ещё не понимал, что знает, но палач поможет ему вспомнить.

Слушать эти крики мог только больной на голову, поэтому сначала Дайлин, а потом и Кондрат и Цертеньхофом вышли в коридор, но и тяжёлая деревянная дверь не могла заглушить их. Про кровь Кондрат молчал — палач знал своё дело, и на мельника было страшно смотреть, на некоторые части его тела, однако крови почти не было.

— Ужас… — пробормотал Дайлин. — Как он может этим заниматься?

— Ему нравится, — ответил Кондрат, опередив Цертеньхофа, который с ним не согласился.

— Он делает это…

— Потому что ему это нравится.

— У него семья есть, — заметил тот. — Он уважаемый человек, мастер своего дела и никогда не был замечен ни за чем предосудительным.

— Это ничего не меняет. Просто ему повезло найти профессию, которая полностью помогает покрыть садистские потребности, чтобы в остальной жизни быть нормальным. Никогда не скажешь, что кроется в человеке.

— Хочешь сказать, что все люди с такими тараканами? — спросила Дайлин, поморщившись от следующей порции криков.

— Мы судим человека по поступкам, Дайлин. Самое страшное в людях то, что ты никогда не знаешь, что у них в голове. А возможно никогда и не узнаешь. Как бы то ни было, Плэжеру это нравится, это сразу видно.

— Я не заметил, — фыркнул Цертеньхоф.

— Очень зря, — покачал головой Кондрат.

Они прождали ещё минут десять, прежде чем мистер Плэжер пригласил их обратно в помещение, где Гвин Забра выдал абсолютно всё, что успел вспомнить за это время. Информация лилась из него сплошным потоком, и Кондрат слышал много всякой ерунды, которая даже к делу не относилась: о чём они говорили, какая погода была в те дни и в какую телегу они…

— Стой, погоди, — произнёс он внезапно, поняв, что они наконец нашли то самое слабое место, но мельник продолжал говорить. Пришлось палачу подойти и отвесить ему пощёчину, чтобы заставить заткнуться. — Ты говорил про телегу, в которую загружали ящики однажды. Что за телега?

— Обычная… Обычная крытая телега с двумя лошадями, одна серая, другая коричневая была… они забирали часть ящиков… — он хрипел, из последних сил выдавая информацию. — Приехали однажды и всё, клянусь!

Конечно, телег бывает много, однако лошади — одна серая, другая коричневая, нечастое сочетание лошадей, которое он уже слышал уже от старушки. Конечно, сколько таких сочетаний лошадей гуляет по городу, но в конкретно этом случае он был более, чем уверен, что речь шла об одной и той же телеге. И Кондрат мог поспорить, что обрати мельник внимание, он бы заметил и две заплатки на левом борту.

— Что за телега, откуда она была?

— Я… я не знаю… клянусь!

— Тебе придётся вспомнить. Что в ней было необычного? Чем-то внутри пахло? Может в ней было что-то, какой-то мусор? Какие-то следы, вмятины, трещины? Думай или мы опять выйдем.

— Там… там были опилки! Всё в опилках! И… пара досок каких-то и… и пила была, ржавая, мы её выбросили… и… и…

— Это похоже на столярную мастерскую, — негромко произнёс Цертеньхоф. — Опилки, доски, старая пила — столярная мастерская, па повозка чисто для того, чтобы возить грузы типа досок. Потому и две лошади, а не для транспортировки оружия.

— Значит столярные мастерские… — пробормотал Кондрат.

Всё, след взят, теперь предстояло обыскать все эти столярные мастерские, чтобы найти те, что участвуют в этом деле. С этим проблем не возникнет. Хотя… зачем обыскивать и привлекать внимание, выдавая, что они всё поняли, если можно просто выследить саму повозку, которая и выдаст нужную?

Как много здесь столярных? Много, но не настолько, чтобы не хватило людей, который будут за ними наблюдать. А едва они обнаружат повозку с двумя заплатками и разными лошадьми, как сразу выяснят, какая мастерская стала частью транспортировки оружия. А там очень возможно, что они выйдут и на остальную сеть доставки.

Да, торопиться некуда, они знают где искать, и здесь главное не спугнуть. Будут медленно тянуть за нить, пока не вытянут весь клубок. И теперь уже, после случившегося, им никто не откажет, ни в ресурсах, ни в помощи.