Мечники Гора (Джон Норман) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Глава 25 Приглашение на беседу

Выйдя из палатки, я остановился и, запрокинув голову, посмотрел в ночное небо, усыпанное мириадами звезд. Они очень ярки гореанской ночью. Мало кто на Земле видел звезды такими.

Я сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться. Кроме того, хотелось выгнать из головы хмель, бродившие там пары паги, смущения и страха.

Непроизвольно я коснулся перевязи меча. Я предпочитал кожу и сталь, я любил крик тарна и мягкость рабынь. Такие вещи были близки мне и постижимы. Я не был обрадован тем, что произошло в палатке Лорда Нисида. Меня не привлекали двусмысленности, смутные побуждения, тайные пружины, управлявшие машиной дипломатии и политики. Какое мне было дело до тех вуалей, которыми действительность так часто хотела укутать себя, до тысяч зеркал, с их десятками тысячам отражений и образов, каждый из которых утверждал, что правда здесь, а все остальные десятки тысяч — миражи, предающие веру и надежду.

Я пошел через лагерь, сам не зная куда, не имея никакого ясного направления или назначения.

Было время третьей смены караулов. Я сказал Нисида о проверке дежурства. Что ж, один или другой пост можно было бы посетить. Мне нужно было время, чтобы все обдумать. Благо ночь выдалась теплой.

— Как идет дежурство? — поинтересовался я у часового.

— Все в порядке, командующий, — доложил тот.

Я не был доволен тем, что произошло в палатке Лорда Нисиды. Мной манипулировали, легко и со знанием дела. Но я полагал, что было хорошо, что я узнал все это, однако, правда такая штука, которая может потянуть за собой кровь. Многие люди жили бы спокойнее без этого. Лорд Нисида был блестящим и хитрым политиком. Я даже не осмеливался предполагать, что понял его замыслы. Некоторым людям удается двигать других словами, как игроки могли бы передвигать фигуры по красно-желтым клеткам доски каиссы. На мой взгляд Лорд Нисида был именно таким человеком. Я понятия не имел, сказал ли он мне правду, или он говорил мне только то, что он хотел бы, чтобы я принял за правду. Интересно, были ли на свете те люди, которые понимали его. Такие как она должны быть очень одинокими в своем сердце. Возможно, он сам захотел быть таким. Я не знал. Бремя командования редко бывает легким, особенно если Вы одарены совестью. Подозреваю, что не многие из пробившихся во власть отягощены подобным препятствием. И вероятно, перед Лордом Нисидой, к добру или к худу, не мне решать, такого препятствия не стояло. Я не сомневался, что он будет продвигать проект без отговорок или колебаний. Мне он показался человеком целеустремленным, вероятно, беспринципным, и, возможно, жестоким. Если перед человеком стоит препятствие из его совести, то, скорее всего, найдется множество других, не имеющих такого тормоза, не столь обремененных, которые первыми придут к финишу, чтобы схватить скипетр, сесть на трон и надеть на свою шею медальон Убара. У меня даже возник вопрос, а был ли Лорд Нисида по-настоящему верен своему сегуну и, если да, то кем мог быть этот сегун, что заслужил такую верность такого человека? И не мог ли он со своей стороны, смотреть сквозь пальцы на феодальные клятвы, связывавшие лорда и вассала? Не жаждал ли сам Лорд Нисида сегуната? Разве власть не наркотик всех наркотиков, причем самый опасный из всех, превосходящий тривиальность и банальность химии, непоправимо подсесть на которой может даже самый скромный и непритязательный? Впрочем, он вполне может быть верным. Есть такие люди, мужчины, для которых сокровище их слова, однажды данного, даже по глупости, гарантирует нерасторжимую преданность. А что насчет его собственного статуса? Насколько безопасен он сам? Быть может, найдутся другие, кому не дает спокойно спать павильон дайме, кто спит и видит себя на его месте. Не сидит ли сам Лорд Нисида, как и все прочие дайме и сегуны, Убары и тираны, короли и президенты, тревожно поглядывая вверх, на зависший над головой дамоклов меч?

«Люди есть люди, — подумалось мне, — неважно откуда они, из Ара или с Коса, из Шенди или Тахари, неважно какие они, краснокожие или бледнолицые, кочевники или пани».

Я вновь коснулся перевязи меча. Она была материальна, она придавала уверенности. Зато сколь о многом вокруг нельзя было сказать того же самого.

«Животные невинны, — думал я. — Они убивают и съедают добычу. Люди улыбнутся, успокоят, похвалят, а потом убьют и съедят. Только честь и кодексы отделяют нас от животных, или, скорее это они приближают нас к невинности животных».

— Как обстановка? — спросил я.

— Все в порядке, командующий, — заверили меня.

Очевидно, в лагере были шпионы и, возможно, даже ассасин. Если Лорд Нисида не ошибается, то, по крайней мере, один из этих пятерых, с кем я познакомился в его палатке, был шпионом и потенциальным убийцей. И если один их них, правда, был ассасином, тогда Лорд Нисида, если можно так выразиться, жил с остом за пазухой. Безусловно, если ассасин и шпион, были один и тем же лицом, хотя, надо признать, что роль шпиона для представителя их касты обычной не назовешь, то Лорду Нисиде не грозила какая-либо непосредственная опасность, поскольку шпион должен собирать информацию, и вряд ли нанесет свой удар, пока его наниматели не сочтут, что информации достаточно.

Иногда свободных женщин нанимают работать шпионками под видом рабынь, для чего с их согласия клеймят и надевают ошейник. Разве красавица, стелящаяся под ногами, энергичная и умная, не в состоянии выведать тайны дома, разве она не идеальный вариант с точки зрения сбора цветов информации? Разве это не естественная, простая и невинная вещь заслужить одну из их улыбок, по столь низкой цене как неосторожно оброненная фраза, случайно брошенное слово, которое, в любом случае, должно быть бессмысленным для них? Некоторые не понимали, что с того момента как их бедра коснулось раскаленное железо, а на шее сомкнулся рабский ошейник, они действительно были рабынями. Другие, несомненно, ожидали, что по окончании их миссии они получат свободу. Конечно, ни одна из них не была бы освобождена, поскольку их рабство изначально было запланировано их работодателями. Разве это не пригодная награда за их предательство? Пусть уж теперь остаются в своих ошейниках и, привязанные к кольцу наказаний, изучают уроки плети, сообщающей им реальность их статуса и характер их будущего. Иногда, даже случаются забавные ситуации, когда женщина, нанятая, чтобы шпионить в неком доме, обнаруживает, что предложение этого дома перебили, и ее везут в фургоне в другой дом, возможно из другого города. Ее жалобы и протесты вскоре прекращаются, заглушенные ударами плети. Ей предстоит привыкать к мысли, что она теперь самая что ни на есть настоящая рабыня и обнаружить, что она оказалась, возможно, в тысяче пасангов от того дома, куда ее предполагалось внедрить. К своему ужасу она вскоре поймет и то, что ее вербовщики не собираются пытаться исправить ошибку, поскольку это могло бы привлечь к ним и их намерениям ненужное внимание. Она узнает, что ошейник действительно находится на ее шее, и этот ошейник, так плотно окружающий ее прекрасную шею, надежно и неумолимо заперт. Она теперь рабыня. Ее работодателям не составит труда найти другую женщину ей на замену, ту, с чьим внедрением у них получится лучше. Настоящая рабыня никогда не предаст своего господина, прежде всего потому, что она понимает ужасную серьезность такого поступка, и свою абсолютную уязвимость. К тому же, она теперь у его ног и является его рабыней, более того, она сознает себя его рабыня, и надеется только на то, что он будет ею доволен. Безусловно, ее могут похитить и пытать, и тогда она расскажет все, что знает. Никто не будет винить ее за это, как и любого другого человека, подвергнутого ужасным пыткам. Так что, рабынь стараются держать в неведении. Они не могут рассказать того, чего они не знают. Их дело служить и ублажать, а не информироваться о проектах и делах мужчин. Любопытство, как говорится, не подобает кейджере. Ошейник зачастую — самая лучшая защита для женщины. Рабынь обычно не убивают, даже во время штурма и разграбления города, точно так же, как верров и кайил.

В отдалении все еще шумел пир, доносилась мелодия гимна Коса.

«Интересно, — подумал я, — эти наемники, преступники, изгои, предавшие или отказавшиеся от своих Домашних Камней, помнят такие вещи».

Мне попадались мужчины, нетвердой походкой возвращавшиеся в свои жилища, некоторые вели за собой на привязи связанных рабынь. Другие тоже вели рабынь, но по-другому, держа за волосы головы девушек у своего бедра, согнув в поясе в ведомое положение.

Можно было не сомневаться, что эти парни получат свое удовольствие от рабынь. Очевидно, одна из главных полезностей рабыни — это огромное удовольствие, которое можно от нее получить.

Насколько изумительна женщина, находящаяся в собственности!

Я приблизился к следующему посту.

— Как идет дежурство? — осведомился я.

— Все в порядке, командующий, — ответили мне.

Как минимум один из этой пятерки был шпионом, и, похоже он, или кто-то другой мог быть из темной касты.

Интересно, из какого источника получил эту информацию сам Лорд Нисида. Несомненно, у него тоже были шпионы. И не считал ли он шпионом и меня. А еще меня мучил вопрос, действительно ли один или более из этих пятерых был шпион или ассасином, или мне это было сказано просто, чтобы в очередной раз манипулировать мною? Если так, то с какой целью? Откуда он мог знать, что среди них есть шпион или убийца? Может, это была его догадка? Что если это было результатом некого заблуждения или паранойи? Впрочем, я не думал, что Лорд Нисида безумен. Наоборот, он показался мне одним из наиболее холоднокровно нормальных людей, из всех, кого я когда-либо встречал. Чем-то он напомнил мне Па-Кура, некогда бывшего главой касты Ассасинов, за тем исключением, что Па-Кур был не из тех, кто увлекался икебаной, поэзией, чайной церемонией, саке, прелестями деликатных женщин служащих в соответствии с контрактом. Па-Кур искал власти, безжалостно, целеустремленно, буквально, на острие клинка. Ради этого он отказался от тщеславия, или, возможно было правильнее сказать, что он пожертвовал всем ради того, что оказалось недолговечнее, неуловимее и очарованнее любого тщеславия, самого тщеславного из тщеславия, власти!

Я разминулся еще с одним часовым.

Похоже, что ночь проходила без происшествий.

Я вспоминал то, что знал об ассасинах средневекового Ближнего Востока. Каста ассасинов Гора совершенно отличалась от них. Они не были простофилями, дураками, сумасшедшими или глупыми, что были не в состоянии понять, как ими, молодыми люди, опьяненными вином смерти, думавшими, что они будут процветать в пыльных городах, манипулировали другие. Против таких бессмысленных марионеток, таких наивных глупцов, таких сумасшедших, которыми управляют те, кто посылает их на смерть, сидя в безопасности своих горных твердынь, в своих логовах уловок и обмана, бывает трудно защищаться. Но гореанский ассасин, член Черной Касты, это вам не наивным, запутанный, введенный в заблуждение, управляемый юнец, служащий целям других, а профессиональный убийца. Он хочет убить и исчезнуть, выжить, чтобы убить снова. Иначе он не более, чем неуклюжий болван, неудачник, едва достигший уровня простого, отчаянного, сбитого с толку дурака. А если он помимо того, что погиб сам, еще и не выполнил свою работу, потерпел неудачу, то он позор своей касты.

— Стоять! — раздался окрик на краю лагеря, где начиналась тропа, ведущая к тренировочной площадке.

Я замер, держа руки наотлет от тела и щурясь против света поднятого, направленного мне в лицо потайного фонаря, шторки которого теперь были открыты. По ту сторону фонаря маячили три неясные тени. Не исключено, что их могли быть и больше, просто остальные скрывались в темноте с луками.

— Как обстановка? — спросил я.

— Командующий, — констатировал голос.

— Все в порядке, — доложил другой, — все спокойно.

Я опустил руки.

— Я бы на вашем месте до рассвета не ходил дальше, Командующий, — посоветовал первый.

— Благодарю за совет, — сказал я. — Я пойду с обнаженным мечом.

— Двое могли бы сопровождать вас, — предложил второй, — с фонарем.

Я вытащил клинок из ножен. От перевязи, свисавшей с плеча, можно было немедленно избавиться. Это может оказаться мудро в случае опасности. Ножны, пристегнутые к поясному ремню или висящие на переброшенной через тело портупеи, противник может схватить, стеснив их владельца, выведя его из равновесия, возможно даже, рывком подтащив к острию подготовленного ножа. А вот от перевязи на плече легко отказаться. Если же воин находится в предположительно безопасной местности, то, конечно, ремень ножен часто перебрасывают через тело и портупея идет от правого плеча к левому бедру, если мечник правша, естественно, если он левша, то наоборот. Оба способа обеспечивают быстрое диагональное выхватывание оружия и удобное его ношение.

— Оставайтесь на своем посту, — распорядился я.

— Там все еще могут прятаться враги, командующий, — предупредил первый из них.

Я подумал, что это возможно, но маловероятно. Немногие захотят задерживаться в окрестностях нашего лагеря, рискуя встречей с асигару или ларлами. К тому же они к этому времени, если остались в живых, были рассеянны, побеждены, измученны, отчаянны, напуганы и голодны.

— Хотя бы возьмите фонарь, — настаивал часовой.

— При закрытых шторках, он — бесполезная обуза, — отмахнулся я. — А с открытыми он только подсвечивает цель.

— Ну тогда возьмите баклер, — предложил второй.

— Темнота, — сказал я, — защитит лучше любого щита.

У воинов есть пословица, что тот, кто нападает на тень, играет со смертью.

— Мы уловили запах слина, — предупредил третий, доселе молчавший, оказавшийся пани.

В лесу, конечно, хватало таких зверей.

— В таком случае, вам вообще нечего бояться, — усмехнулся я. — Слин, страшен, когда о его присутствии неизвестно.

Слин, как и большинство хищников, пантер, ларлов или любых других, охотясь, идет против ветра, чтобы его запах относило от добычи, а вот запах его цели несло на него. В этом случае он не только обнаруживает добычу первым, но и может получить информацию относительно расстояния до нее, движения, количества и пола. Некоторые хищники, что интересно, предпочитают нападать на самцов, игнорируя самок, особенно во время течки. Такое поведение, как предполагается, имеет тенденцию, с течением времени, увеличивать численность животных добычи. Безусловно, при этом повышается риск и для охотника, поскольку самец обычно осторожнее, внимательнее, агрессивнее, крупнее и лучше вооружен, если можно так выразиться, то есть имеет острые рога, мощные копыта и так далее.

Интересно, не могло ли что-то подобное иметь место и среди людей. Разве та женщина, которую обычно не убивают, а захватывают и заковывают, не может со временем, родить сыновей для своего владельца? Безусловно, имеется в виду та женщина, которая желанна, а мужчина, который опасен. Женщина, которая жаждет и наслаждается своей неволей, и мужчина, который вожделеет и наслаждается женщиной у его ног. Итак для женщины ошейник, а для мужчины плеть.

— Эти двое будут сопровождать вас, — объявил старший поста.

— В этом нет нужды, — заверил его я.

— Я настаиваю, — предупредил он.

— Почему? — удивился я.

— Там опасно, — пожал он плечами.

— Хорошо, я возьму тех двоих, — указал я на двух других.

— Как пожелаете, — кивнул часовой.

— Вы все останетесь на своем посту, — внезапно отказался я.

Мужчина озадаченно уставился на меня.

— Все, — подытожил я.

Возможно, я слишком много времени провел с Лордом Нисидой. То, что двое были выбраны для моего сопровождения без каких-либо обсуждений, заставило меня предположить, что они могли напасть на меня в темноте. Готовность старшего поста без колебаний отрядить сразу двоих других, однако, заверила меня, что его предложение было обоснованно мотивировано. Казалось маловероятным, что вся группа часовых могла быть нанята для нападения на меня. Если бы это имело место, почему они ждали? К тому же, кто мог знать, что я забреду сюда во время третьей смены?

— Да, Командующий, — сказал старший поста, отступая в сторону.

Я же отвернулся и шагнул на тропу, ведущую к тренировочной площадке. Разумеется, меч в ножны я не вкладывал.

Было маловероятно, но не невозможно, что враги, один или более, испуганные, голодные, отчаянные, могли скрываться где-то поблизости.

Мне оставалось добраться до поста охраны в дальнем конце тропы, а затем, немного погодя, обойдя по периметру площадь, осмотрев вольеры и сараев, вернуться той же дорогой.

В голове всплыли воспоминания об этих местах и о небе над ними, с которого дождем лилась кровь.

Время от времени я останавливался, приседал и прислушивался. Но слышал только шум леса. Как-то раз я действительно уловил запах слина. Потом я поднимался и шел дальше.

Утром тарновый лагерь, как мне сообщили, будет перемещен. Этот переход касался также, по крайней мере, некоторых из структур тренировочной и складской зоны. Выполнение планов Лорда Нисиды следовало ускорить. Нападение прояснило, что его проект, независимо от того, каковы могли бы быть его цели, несмотря на все его усилия по сохранению его в тайне, проявлявшиеся во множестве различных предосторожностей, в том числе относительной удаленности лагеря, оказался в опасности. Наша победа, несомненно, позволила выиграть некоторое время, но никто не знал какое именно. Лорд Нисида, как и любой другой командующий, мог бы рискнуть, такие вещи неизбежны во время войны, но я не думал, что он, как и большинство других командующих, сделает это без веской причины или острой необходимости.

Утром здесь все кардинально поменяется.

Я подумывал о том, чтобы оставить службу у Лорда Нисиды.

С копьем я не очень страшился ларлов. Меч и большой лук гарантировали мне защиту от людей. Воин обучен жить на подножном корму.

Мне вспомнились вешки. Не так-то легко отказаться от службы к Лорда Нисиды. С другой стороны, я не думал, что найдется много тех, кто захочет добровольно пойти по моему следу.

Но мне все же было любопытно взглянуть на далекий берег, если только его можно было достичь. Я не верил, что мир заканчивается за водами Тироса и Коса, за Дальними Островами, и даже дальше их, что есть некий край, где воды Тассы обрушиваются на тысячу пасангов вниз, как всепланетный водопад, чтобы потом быть поднятыми пламенем «Тор-ту-Гора», «Светом Над Домашним Камнем», общим светилом Земли и Гора, как могли бы быть подняты испаряющиеся капли дождя, чтобы быть перенесенными на восток и пролиться там десятками тысяч штормов, а затем снова стечь в могучим Воском, извилистым Картиусом, тропическим Уа и сотней других рек и речушек, чтобы продолжить этот непрерывный цикл. Эту теорию, поддерживаемую многими сторонниками знакомыми только с Первым Знанием, легко опровергнет любой моряк, поскольку она подразумевает постоянное течение на запад, которого не существует в природе.

Есть и другая теория, по которой считается, что мир в действительности заканчивается на некотором горизонте, поскольку в конечном мире не может быть бесконечного числа горизонтов, также утверждается, что на этом финальном горизонте, или последнем берегу, Тасса, подобно озеру, находит свой заключительный предел. Что интересно, сама Тасса по одной из таких теорий, запирает этот предел, замерзая в том месте и, подобно стене, удерживая остальные воды. И вне этого предела не было ничего. По другой теории Тассу удерживает в пределах ее границ Великая каменная стена, построенная давным-давно Царствующими Жрецами. И снова вне этой стены не было ничего. Однако большинство моряков полагало, что мир был шарообразным, основываясь на тех соображениях, что первое, что появляется из-за горизонта, это мачты приближающихся кораблей, что тень Гора отбрасываемая на луны круглая, что не во всех широтах видимы все те же звезды, как имело бы место, будь мир плоским и так далее. Правда, даже они часто думали, что нижняя поверхность сферы, ниже той на которой раскинулась Тасса, вероятно, будет непригодна для проживания. Разве существа не свалились бы с такого мира, если бы они рискнули забраться слишком далеко вниз? И даже, если бы какие-то беглецы или сумасшедшие, авантюристы или исследователи смогли как-то зацепиться там за поверхность и перемещаться, возможно, посредством веревок, крючьев или присосок, разве такая перевернутая жизнь не будет неудобна и опасна? Нет, такие глубины должны быть необитаемыми. С другой стороны, гореане, для которых доступно Второе Знание, признают шарообразность Гора, жизнеспособность противоположной стороны, знают о действии гравитации и так далее.

Тайна того, что лежит на западе, конечно, остается, и даже для тех, кто допущен до знаний второго круга, обычно представителей более высоких каст.

И, я боюсь, что с этой тайной, связана еще одна? Почему корабли оттуда не возвращаются?

А ведь были еще и пани.

Откуда и как они прибыли на исследованный Гор?

В чем суть проектов Лорда Нисиды? Его тайное логово было обнаружено. Война началась.

А я все еще не знал того, что могло бы скрываться в темном фоне этих странных вопросов. Где сплели сети, раскинутые вокруг нас? В Сардаре? Или на одном из далеких Стальных Миров.

Возможно, мне стоит остаться на службе Лорда Нисиды, по крайней мере, еще какое-то время. Разве далекий берег — это недостаточное искушение для этого? Кто не хочет проплыть по новой реке, рискнуть пройти непроторенной дорогой, увидеть новое небо, бросать взгляд на горизонт, до сего времени никем не виденный?

И бесконечно ли, в конечном итоге, число горизонтов.

В конце концов, кто кроме нас?

Посмотрев вверх сквозь кроны деревьев и заметив фонарь пролетавшего надо мною тарнсмэна, я убедился, что он светит в ночи зеленым светом.

Это был патрульный облет окрестностей.

Шторки фонаря могут быть закрыты или открыты. В первом случае его свет не виден, во втором служит сигналом. Дело в том, что фонарь патрульного был снабжен специальным устройством, позволявшим быстро менять цвет его света, поворачивая шарнирно закрепленные стекла, красное и зеленое. Обычно в полете фонарь закрыт ставнями, дабы скрывать присутствие патруля в темноте. Когда тарнсмэн возвращается к окрестностям тренировочной площадки, он открывает шторки фонаря, давая зеленый сигнал, если у него нет ничего особенного, о чем следовало бы сообщить, или красный, если он что-то обнаружил. Частое чередование красного и зеленого цвета, говорит о его неуверенности в том, что он заметил во время своего патрульного облета. Это будет сигналом к тому, чтобы еще один или более тарнсмэнов, ожидающих внизу в седлах, присоединятся к нему, чтобы принять и передать его доклад, или помочь ему с дальнейшим расследованием. Следом, в течение моментов, в полет может отправиться еще десяток, а центурия, возможно, будет приведена в готовность. Если в дальнейшем сигналом будет непрерывный красный свет, то по тревоге поднимут всю нашу кавалерийскую группу. Во время дневного патрулирования сигналы передавались вымпелами, с помощью подзорных труб Строителей видимыми с расстояния не меньше пасанга.

Я снова присел, замерев на тропе.

— Боск, Боск из Порт-Кара, — раздался в темноте негромкий мужской голос.

Должно быть, я как-то почувствовал его присутствие. Почему-то ведь я остановился. Голос мне был не знаком.

— Боск из Порт-Кара, — снова позвал мужчина.

Я не отвечал.

Кто мог знать, что я окажусь здесь? Должно быть, за мной следили. Трудно сказать, проходил ли говоривший мимо поста и был пропущен часовыми, или каким-то образом избежал их. Это, знаете ли, две большие разницы.

В любом случае я не отвечал и не выдавал своего местонахождения. Каждый нерв был напряжен, каждое чувство насторожено. Я предположил было, что говоривший, должен был сместиться после своих первых слов, но голос снова пришел с того же самого направления.

Это предполагало либо отсутствие враждебности, или простоватость говорившего. Но я не торопился исключать и того, что он мог быть не один. Что если он отвлекал и выявлял цель, а другой готовился ударить сзади.

— Хорошо, — донесся голос с того же направления. — Я буду говорить. Я говорю от имени высокой персоны. Идите к вольерам, возьмите тарна, летите на юг около двух енов. Там Вы увидите фонарь. Всадник желает побеседовать с вами.

Я снова не ответил, а спустя несколько мгновений понял, что говоривший отступил, повернулся и быстрым шагом углубился в лес.

Выждав еще несколько енов, я, осторожно, держа меч наготове, продолжил следовать по тропе к тренировочной зоне.

Вскоре, уже выходя к посту охраны на дальнем конце тропы, я услышал одиночный крик тарна, показавшийся мне неправильным или странным.

Фонари горели тут и там.

Первым делом я решил разыскать Таджиму, который не присутствовал на празднике, возможно, из-за отсутствия Сумомо и другой контрактной женщины, а возможно, из-за присутствия рабынь. Он не мог доверять себе рядом с ними. В этом не было ничего удивительного. Их чарам трудно сопротивляться. Даже когда они одеты, если им это позволено, то одеты таким способом, что сопротивляться им становится еще труднее. Кроме того, они обучены вести себя с такой женственностью и двигаться с такой изящностью, что сопротивляться им становится и вовсе невозможно. Рабыня, голая или полуголая, непередаваемо уязвимая в своем ошейнике, является самой беспомощной, полной потребностей, и при этом намеренно или нет, самой обольстительной из женщин. К тому же, она существует для удовольствия мужчин, понимает это, сдается этому, полностью и покорно, и получает от этого огромное удовольствие. Она любит служить, повиноваться и дарить удовольствие. Это именно то, что она хочет делать. Это — ее жизнь. И не будем забывать того, что когда рабские огни, однажды зажженные и с тех пор никогда не перестававшие тлеть под ее кожей, начинают пылать в ее привлекательном животе, настолько часто, насколько это предписано жестокими и позорными императивами биологии, оправдывающими презрение к ней свободных женщин, ее обольстительность становится гораздо в меньшей степени вопросом невнимательности или нежелания. Посмотрите на ее взгляд, на дрожь губ, дрожание голоса, мольбу глаз. Ее может зажечь легкое прикосновение, даже взгляд. Немногое в этом мире может сравниться с обольстительностью красавицы, корчащейся перед вами на животе, несчастной в своих потребностях, пылко прижимающейся к вашим ногам губами, просящими о вашей ласке.

Порой я спрашивал себя, думал ли когда-нибудь Таджима о деликатной, высокомерной Сумомо в таком ключе. Я предположил бы, что да. А почему бы нет? Он был мужчиной. На мой взгляд из нее могла бы получиться прекрасная ошейниковая девка, прекрасная, но простая ошейниковая девка.

Я ожидал найти Таджиму в бараке охранников, где он должен был регистрировать выход и возвращение часовых и патрульных, но вместо этого столкнулся с ним, пересекая тренировочную площадку. Его сопровождали пятеро асигару, двое из которых несли фонари.

— Тэрл Кэбот, тарнсмэн! — удивленно, но обрадовано воскликнул Таджима.

— Что случилось? — спросил я.

— А я как раз собирался послать за тобой курьера, — сообщил он.

— Что случилось? — повторил я свой вопрос.

— Ночь неправильная, — так загадочно ответил Таджима, что даже асигару шедшие с ним обменялись взглядами.

— Как это? — удивился я.

— Посмотри в небо, — предложил он, поднимая голову сам и указывая на юг.

— Я ничего не вижу, — пожал я плечами.

— Именно об этом я и веду речь, — намекнул мужчина.

— Патрульный? — уточнил я.

— Нет патрульного, — развел он руками.

— А должен быть? — спросил я.