Мечники Гора

Глава 18 Рапорт Лорду Нисиде

Я направил своего тарна к проплешине тренировочной площадки. За мной последовали Таджима, Пертинакс и Ичиро, мой первый или командирский, сигнальщик.

Немного позже, неподалеку от нас приземлился Торгус со своим знаменосцем и личным эскадроном, а за ним и Лисандр в сопровождении его первой двадцатки.

Таким образом мои старшие офицеры были со мной.

Вероятно в тот момент у нас было под рукой порядка сотни мужчин, или около того на земле и в воздухе. Некоторые, несомненно, все еще продолжали преследовать отступающих.

— Мы победили! — радостно крикнул Торгус, уже спешивавшийся и стоявший рядом со своим тарном, держа его поводья в руке.

— Мечи все еще звенят, — сообщил я ему, осматривая местность.

Клубы дыма поднимались в небо над жилой зоной находившейся на том конце узкой тропы, огороженной вешками.

— Пусть-ка они попробуют сунуться сюда! — рассмеялся Торгус, обводя рукой переполненную площадку.

Тарны кричали. Пыль клубилась, поднятая крыльями, гигантских, чудовищных птиц Гора. Во множестве мест мои товарищи продолжали свою работу. Наши противники крутились как могли, но их везде находили пики и стрелы. Я видел, как ананганский дротик вонзился в горло одного из мужчин. Он рефлекторно схватился за него и попытался вытянуть. Кровь фонтаном ударила из разорванной шеи, и мужчина, рухнув как подкошенный, растянулся в пыли. Судя по всему, у него была пробита артерия. Из его спины торчало широкое, листовидное, окровавленное острие дротика. В двух или трех местах мужчины, что интересно, рубились на мечах. Я видел спинной хребет одному человеку перерубили, когда он попытался взобраться по лестнице в седло чьего-то оставленного без присмотра тарна. Вероятно его крик услышали во всех углах тренировочной площадки. Мои люди поспешно уводили нескольких чужих тарнов в сторону наших вольер.

— А они сунутся, — заметил Таджима. — Непременно.

Спешившиеся враги оставили своих тарнов на тренировочной площадке, а мы приземлились так, что оказались на их пути, так что у них не было никакой возможности добраться до птиц, не бросив вызов нам. Несколько человек как раз появились на тропе, которая вела от жилой зоны, обремененные добычей, а некоторые ведя на веревках связанных рабынь. Сказать, что они были встревожены, обнаружив, что тренировочная зона больше ими не контролируется, это ничего не сказать. Некоторые, сразу осознав грозившую им опасность, бросили добычу и рабынь, и, схватив оружие, поспешили к своим птицам. Здесь, однако, их уже ждали мои парни, теперь уже сами оказавшиеся в большинстве. Но даже на земле они придерживались тактики, хорошо зарекомендовавшей себя в небе. Они расступились перед неприятелем и принялись кружить, словно стая слинов, внезапно, постоянно обстреливая их с тыла и флангов, в зависимости от того, какая сторона оказывалась не прикрыта щитом. Некоторые воспользовались пиками, ловя момент и накалывая на них врагов. Но большинство предпочитало луки или ананганские дротики. В общем, они делали все так, как я их учил, то есть, по возможности, в бой не вступали, а если вступали, то только тогда, когда преимущество на их стороне. Стоило врагу огрызнуться, они рассыпались в стороны, но лишь затем, чтобы перестроиться и снова начать кружение смерти, ловя момент и стреляя в запутавшегося, смущенного и напуганного противника в тот момент, когда он открывался с какой-либо стороны. Немногие из наших парней, скорее всего, смогли противостоять такому врагу один на один, но, применяя изматывающую тактику стаи слинов, у них получалось легко уничтожать их одного за другим. Кроме того, кое-кто из наших людей, все еще остававшихся в седлах на спинах приземлившихся тарнов, использовали свое преимущество высоты и пускали стрелы одну за другой. Если к ним приближались, то они просто тянули первый повод и оказывались над полем боя, продолжая обстрел. Некоторые словно на тренировке били пиками с лета.

— Трусы! Трусы! — закричал один из воинов, дико крутясь на месте.

Но и он пал, утыканный дюжиной стрел.

Тот, кто бросается в челюсти ларла, может и не трус, но точно — дурак.

Часть врагов повернула назад, надеясь найти убежище от стрел среди деревьев или в жилой зоне. Немногие из них добрались до тропы. Другие убежали в лес, покинув огороженную вешками зону. Я слышал рев ларлов и отчаянные крики людей севернее тропы.

Я предпочел держать своих людей на поле, потому что не был уверен в численности врагов, остававшихся в окрестностях.

Поле было усыпано множеством тел, но немногие из них были одеты в серое.

Неприятель, похоже, не достиг какого-либо значительного результата, ни в небе, ни, насколько я мог определить, на земле.

— Что с пленными? — поинтересовался я у одного из пани.

— Их нет, — ответил тот.

В тот момент я не придал особого значения его ответу.

Подозвав к себе Таджиму, Пертинакса и еще около дюжины наемников, неплохо знакомых с мечом, я обратился к ним:

— Парни, я очень подозреваю, что для вас есть работа, которую следует доделать.

— Я тоже так думаю, — кивнул Таджима.

— Ты учишься работать мечом, — сказал я Пертинаксу. — Готов ли Ты использовать его в деле?

— Да, — ответил он.

— Уверен? — спросил я, пристально глядя ему в глаза.

— Думаю да, — кивнул Пертинакс.

— Баклеры и клинки, — скомандовал я наемникам, отстегивая свой собственный баклер от седла.

— Вы тоже берите щиты, — велел я Таджиме и Пертинаксу. — Я в курсе, что клинок можно использовать и для нападения и для обороны, но я не уверен, что он защитит вас от летящего арбалетного болта.

— Нодати, — сказал Таджима, — может отбивать стрелы даже дополнительным мечом.

— А Ты что, обладаешь его навыками? — поинтересовался я.

— Нет, — признал Таджима.

— Тогда иди и принеси свой баклер, — приказал я ему.

— Слушаюсь, Тэрл Кэбот, тарнсмэн, — ответил он.

Баклер с заточенной как на арене кромкой, конечно, тоже является не только оружием защиты, но годится и для нападения.

Командовать вместо себя я поручил Торгусу.

— Мы должны найти Лорда Нисиду, — сообщил я Таджиме.

— Это правильно, — согласился он.

В этот момент из лесу внезапно выскочил один из наших врагов, побежал было в нашу сторону, но затем остановился.

— Пожалуйста, Тэрл Кэбот, тарнсмэн, — вежливо обратился ко мне Таджима, — могу я сразиться с ним?

— Да, — разрешил я, а затем, повернувшись к Пертинаксу, сказал: — Наблюдай.

Все закончилось поразительно быстро.

— Видел? — бросил я Пертинаксу. — Никогда не устраивая игру мечей с Таджимой.

— Он презирает меня, — пожал плечами Пертинакс.

— Не думаю, — покачал я головой, — по крайней мере, не с этого дня, когда вы воевали бок обок.

— Мы — соперники, — пояснил Пертинакс.

— Ты интересуешься Сумомо? — полюбопытствовал я.

— Кто такой Сумомо? — опешил он.

— Тогда вы не соперники, — заверил его я.

— Мои умения растут, — признался Пертинакс.

— Это хорошо, — кивнул я. — Только смотри, чтобы они использовались должным образом.

Затем, сопровождаемый почти дюжиной наемников, а также Таджимой и Пертинаксом, я направился к тропе, ведущей к жилой зоне. Мы не прошли по тропе и нескольких инов, однако, двигаясь быстро, но осмотрительно, опасаясь, что в кустах могли прятаться арбалетчики, как услышали крики впереди, а затем и увидели отряд из примерно дюжину асигару, вооруженных глефами, приближавшийся к нам.

— Похоже, что наши мечи так не понадобятся, — вздохнул Таджима.

— Сопротивление сломлено, — заметил один из моих товарищей.

— Лагерь очищен, — сказал другой.

— Не будьте так уверенны в этом, — осадил их я, предполагая, что некие анклавы сопротивления все еще могли оставаться.

Наиболее опасны как раз те противники, которые спрятались, которые были взбешены или напуганы, и от которых можно было ожидать чего угодно.

Наконец, мы добрались до жилой зоны.

— Я бы хотел проверить, жива ли Сумомо, — негромко обратился ко мне Таджима.

— Ты свободен, — сообщил я своему товарищу, и он, коротко поклонившись, поспешил к месту догоравшего павильона Лорда Нисиды.

Я не ожидал сопротивления на открытой местности.

Мне бросилось в глаза, что у некоторых пани, с поясов свисали отрубленные головы.

И я по-прежнему не видел пленных.

Изнутри одной из окраинных хижин послышался отчаянный крик.

— Разве мы не должны поинтересоваться Сесилией и Джейн? — осведомился Пертинакс.

— Ты имеешь в виду Сару, не так ли? — уточнил я.

— Рабынями, — уклончиво ответил Пертинакс.

— Война на первом месте, — напомнил я ему.

— Обязанности? — улыбнулся он.

— Разумеется, — подтвердил я. — Но Ты не бойся за них. Рабынь не убивают, не больше, чем верров или кайил.

— То есть, они — животные? — уточнил Пертинакс.

— Вот именно, — кивнул я, — и чем скорее Ты уяснишь это, тем скорее начнешь относиться к ним их как они того заслуживают.

— Как к животным?

— Конечно, — усмехнулся я, — как к прекрасным животным.

— Говорящим, чувствующим?

— Да, — сказал я, — лучшего сорта.

— А что, если бы они были свободными? — поинтересовался он.

— Тогда они были бы бесценными, — хмыкнул я.

— И тогда можно было бы беспокоиться о них? — спросил Пертинакс.

— Рано или поздно, — кивнул я.

— Но война, обязанности — все равно на первом месте, — заметил он.

— Естественно, — подтвердил я. — Только не забывай, что даже свободная женщина, прежде всего, всего лишь женщина.

— Понимаю, — сказал он.

— Не волнуйся, — усмехнулся я. — Только безумец убил бы женщину. Есть много чего лучшего, что можно сделать с женщиной.

— Что именно? — полюбопытствовал Пертинакс.

— Захватить, надеть ошейник и владеть ей, — пояснил я.

— Понятно, — протянул он.

— В ошейнике, — усмехнулся я, — они быстро узнают, что они — женщины.

— И что же такое женщина? — поинтересовался Пертинакс.

— Рабыня, — ответил я, — хотя не на всех их надеты ошейники.

— То есть все женщины — рабыни? — уточнил он.

— Все, — заверил его я, — просто не на всех ошейники.

Мне вспомнилась одна высокопоставленная женщина, та, которая некогда была дочерью Убара. Я видел ее на Площади Тарнов в завоеванном Аре, где она, предательница, была провозглашена марионеточной Убарой. Я наблюдал, как она отправляла женщину за женщиной в качестве добычи победителям, прикрывая это вуалью репараций, актом правосудия, компенсацией за ошибки и преступления ее города. При этом она тщательно выбирала, среди прочих, тех, кто критиковал ее, тех, кого она считала своими врагами, таких как, красавица Клавдия Тентия Хинрабия, дочь бывшего администратора Ара. Как страстно упивалась она той капелькой власти, что предоставила ей армия Тироса и Коса!

В стороне от нас группа пани обступила хижину. Дверь была закрыта и, я предположил, забаррикадирована изнутри.

Среди пани перед фасадом хижины выделялась фигура в большом шлеме, с закрывающей лицо маской, так что черты лица различить было невозможно. С другой стороны у большинства пани шлемы были открытыми, но имели своего рода крылья, то есть, их края были отогнуты в стороны и назад. Пани, как и прочие гореанские воины, не носили металлических доспехов, защищавших торс, поскольку такая защита противоречила правилам Царствующих Жрецов. Я никогда до конца не понимал, в чем была причина этого, но есть две основных теории, которые я мог бы упомянуть. Первая, казалось бы, предполагала исторические корни, хотя, возможно, довольно идиосинкразические. Известно, что на Земле в античные времена, по крайней мере, в эпоху Гомера, защита воина часто состояла из шлема и щита, а наступательным вооружением были меч и копье. Доспехи был редкостью, причем, несомненно, редкостью дорогой, и многие воины предпочитали идти на битву нагими, за исключением шлема и щита. Разумеется, это предположение основано на рассмотрении древних скульптур и живописи, за неимением каких-либо других источников. Наиболее вероятным объяснением этого, если это, конечно, так и было, вероятно будет то, что воины хотели облегчить себя, максимально избавить тело от помех, обеспечив себе большую свободу и стремительность движений. Даже в намного более поздние времена галлы, с которыми столкнулись легионы Цезаря, по крайней мере, иногда выходили сражаться, имея на себе только золотое кольцо на шее, считавшееся ценным трофеем у победивших легионеров. Можно предположить, что некоторые воины думали, что их неприятели могли бы быть напуганы их презрением к доспехам, или же, что интересно, они могли расценивать защиту тела женоподобностью, не достойной храброго воина, который не должен бояться ранения или смерти. Впрочем, не исключено, что в этом было замешано тщеславие или самолюбование. Теперь трудно об этом сказать что-то определенное. В любом случае со временем на Земле доспехи на войне стали обычным делом. Их использование постепенно сошло на нет с появлением и широким распространением пороха, особенно после того, как его качество повысилось, и прогресс пошел по пути унитарных патронов и нарезных стволов. Например, в двадцатом веке во время двух главных войн Земли, бронежилет был вообще неизвестен, и вся защита солдат ограничивалась каской. Уже позже, развитие технологий металлургии позволило создать легкие и прочные сплавы, пошедшие на производство бронежилетов. История сделала очередной виток, и доспехи снова стали обычным делом на поле боя, по крайней мере, там где это возможно. «Гонка вооружений», если можно так выразиться, присутствует и в таких вопросах, усовершенствование оружия нападения, поощряет совершенствование средств защиты от него, и так далее. В любом случае, историческое ли объяснение лежит в этом, или какое-либо другое, но Царствующие Жрецы установили в этом вопросе свои законы. Возможно, конечно, хотя я за это не ручаюсь, что они снисходительно решили закрепить текущие человеческие методами в таких вопросах. Кстати, очень немногие из гореанских воинов выходят сражаться нагими, однако мужская нагота не столь уж необычна на Горе, в отличие от Земли. Например, нет ничего необычного в том, что гореанские рабочие, если занимаются тяжелым трудом в жаркие дни, работают раздетыми. Так или иначе, большинство людей об этом как-то не задумывается. На Горе к человеческому телу не относятся как к чему-то постыдному. Даже гореанские женщины высших каст, одевающиеся в полностью скрывающие их одежды и вуали, делают это вовсе не из-за того, что расценивают свои тела как что-то, чего надо стыдиться. Для гореанки это было бы абсурдно. Наоборот, они обычно расценивают свои тела как нечто особенное и провокационное, но совершенно личное, не предназначенное всеобщего обозрения. Так что гореанская свободная женщина не думает о теле как о чем-то, что следует прятать по причинам его позорности. Не надо путать позорность и уместность. Известно, что обычная гореанская свободная женщина более обеспокоена сокрытием черт ее лица, чем особенностей тела. Не тело, а ее лицо — вот что намного более раскрывает ее характер. Возможно, раз уж мы коснулись этой темы, стоит вскользь упомянуть, что лицо рабыни должно быть обнажено, выставлено на всеобщее обозрение. Это — различие между нею и свободной женщиной. Любой может безнаказанно рассматривать лицо рабыни, точно так же, как мог бы смотреть на верра или кайилу. Конечно, она ведь порабощена, низведена до животного. Кроме того, обычно она еще и одета откровенно и вызывающе. На мой взгляд, это сделано не столько, чтобы ясно отличить ее от свободной женщины, с которой ее ни в коем случае не должны перепутать, сколько потому, что она обычно принадлежит мужчинам, а мужчинам нравится видеть красоту женщин. В довершение всего, в рабской тунике трудно скрыть оружие. Фактически, и сама рабыня едва прикрыта.

Вторая основная теория, объясняющая запрет Царствующих Жрецов на доспехи, состоит в том, что они, в своей милостивой заботе о людях, одной из множества форм жизни, которыми они населили планету, подумали, что запрет доспехов уменьшит несправедливость и конфликты, мол, это должно было принудить людей отказаться от войн, как от слишком опасной и рискованной для разумных организмов деятельности. Если это предположение верно, то, похоже, что они слишком высоко оценили разумность человеческого вида, или недооценили жертвы, на которые мужчины готовы были пойти, чтобы приобрести землю, богатство, женщин и другие ценности. Вариантом этой теории, хотя менее мягким, или белее реалистичным, является утверждение, что данный закон Сардара предназначен для контроля количеством людей на планете, что это функционирует, в некотором смысле, как способ регулирования численности населения. Возможно, им не хотелось использовать другие методы, скажем, болезнетворные микроорганизмы, из-за опасности мутаций, в результате которых те рано или поздно могли бы ударить и по обитателям самого Сардара.

Безусловно, имеют право на существование и другие теории, например, те, которые предполагают, что война, ведомая в таких условиях, имела бы тенденцию улучшать вид, закрепляя в потомстве такие особенности как, скажем, интеллект, быстроту, ловкость и так далее. Можно было бы отметить, что в соответствии с этими принципами войны на планете Земля, похоже, будут контрпроидуктивны, поскольку в целом сильные и здоровые погибают, а болезненное, слабые, трусливые и хилые остаются в тылу, передавая потомкам свои гены.

Независимо от того, что может быть правдой в этих вопросах, Царствующие Жрецы, традиционно, не сочли нужным объяснять причины своих правил. Они просто проводят их в жизнь, причем беспощадно, используя Огненную Смерть. Возможно, у правил о доспехах и вовсе не было каких-либо разумных мотивов, они могли быть результатом случайной идеи или особой прихоти со стороны некого Царствующего Жреца, или даже группы их. Короче, независимо от того, что может быть причиной этих правил, как в случае определенных запретов развития или совершенствования вооружений и средств связи, они есть.

Если помните, из одной из хижин слышался крик. А теперь я увидел, как из нее вышел один из пани с головой в руках.

По-видимому, эти головы были, в некотором роде, трофеями. Например, воин, собирая головы, как ясно доказательство своего воинского мастерства, мог бы заслужить расположение своего дайме или сегуна. Тем самым он мог заработать поощрение, землю, подарки, преференции и все такое. Позже я узнал, что эти головы, особенно если они принадлежали значимому врагу, могли хранить неопределенно долго. Волосы были тщательно расчесаны и ухожены, голова ароматизирована, зубы выкрашены в черный цвет и так далее. Чернота зубов среди пани, очевидно, расценивалась привлекательной. Фактически, даже некоторые красотки пани, как я узнал впоследствии, чернили зубы, чтобы увеличить свое очарование. К счастью, ни одна из контрактных женщин Лорда Нисиды, ни Сумомо, которой столь очевидно интересовался Таджима, ни вторая, которую звали Хана, эту практику не использовали.

Воин в шлеме с маской повернулся ко мне, и я смог рассмотреть эту маску. Дизайн и цвета ее были, как бы это помягче сказать, кричащими. К тому же, у ней были рога. Создавался эффект омерзительной рожи, некого ужасного существа или монстра, но никак не человеческого лица.

— Это что, Нодати? — предположил я.

— Нет, — сказал Пертинакс, стоявший рядом со мной и хорошо знакомый с этим таинственным, почти легендарным человеком, которого я сам никогда не видел.

Хотя пристальный взгляд человека в маске был направлен на меня, сам мужчина не показал каких-либо признаков узнавания.

— Поклонись, — шепнул Пертинакс.

«Конечно, — подумал я про себя. — В таких делах есть определенные условности. Я ведь не имею никакого отношения к пани, и очень слабо разбираюсь в их традициях. Даже Пертинакс теперь стал более информированным в этих вопросах, узнав кое-что под опекой Нодати».

Впрочем, мне и самому показалось, что мужчина в шлеме с маской, учитывая, что это было единственное приспособление такого вида в поле зрения, мог бы быть кем-то важным.

«Я не из пани, — напомнил я себе. — По-видимому, от меня ожидается, что я поклонюсь первым. В таких вопросах существует сложный порядок и ритуал».

Итак, я поклонился, но затем поднял свой меч в воинском приветствии.

Казалось, эта дань уважения с моей стороны была принята, поскольку человек вернул мой поклон, хотя и сделал это менее глубоко, а затем отвернулся.

Я отметил, что его меч, длинный, с красиво изогнутым лезвием, украшенной кисточками рукоятью, подходящей для удержания двумя руками, был окровавлен.

Я принял его, за одного из старших офицеров, которых в лагере было несколько. То, что он был пани, было ясно, на это указывали маска, рост, оружие, одежда и оттенок кожи.

Я осмотрелся, пытаясь определить местонахождение Лорда Нисиды.

Как раз с тот момент, когда я это сделал, справа от меня, рухнул его павильон, сложившись внутрь, выбросив в воздух сноп искр и дыма, и превратившись в груду пылающих досок.

Признаться, мне было жаль этот павильон.

Это было маленькое, но красивое и экзотическое сооружение, возможно, более подходившее к какому-нибудь саду посреди мощной крепости, а никак не к грубому лагерю.

Я не сомневался, что Лорда Нисиды не было в сгоревшем павильоне. И вряд ли его разыскивали лично, поскольку лучник, стрелявший в него, должен был сообщить о его смерти. Лорд Нисида произвел на меня впечатление проницательного, холодного, тонкого и расчетливого политика, но одновременно бывшего воплощением цивилизованного образованного джентльмена, по крайней мере, для его собственного происхождения, культурного фона и принципов. Конечно, я помнил его интерес, проявленный во время его беседы с прежней мисс Маргарет Вентворт, к утонченности икебаны, чайной церемонии и тому подобным вопросам. Я полагал, что такой чувствительный и деликатный джентльмен, особенно занимающий столь важное положение, при первом признаке опасности, поспешит в безопасное место, а телохранители обступят его со всех сторон, чтобы защищать его до последней капли крови. Таким как он нельзя было рисковать. Я предполагал, что он в безопасности. У меня не было особых сомнений, что если бы он получил ранение, то об этом уже было бы сообщено всем в лагере, и его место занял бы новый лидер.

Пани не предпринимали никаких усилий, чтобы отстоять павильон. Он было потерян окончательно. Его обломки догорали, разбрасывая вокруг себя искры.

В стороне я заметил двух женщин в кимоно, куда-то сменивших, в сопровождении одного асигару. Вероятно, это были Сумомо и Хана, где-то прятавшиеся во время сегодняшних событий. Теперь они покинули свое укрытие, полагаю из соображений безопасности. Местность была полностью под нашим контролем. А вот в строениях могло быть опасно. Беглецы могли найти в них убежище, превратив его в маленькую крепость. Никто не хотел бы, чтобы женщин взяли в заложники, хотя сомневался, что пани будут чрезмерно озабочены их спасением, в конце концов, они могли быть заменены любыми другими. С другой стороны я был уверен, что их расценивали как имеющих большую ценность чем, скажем, обычных ошейниковых девок.

Вскоре появился и Таджима, сразу приблизившийся к Сумомо. Однако девушка отвернулась. Хотя она была женщиной, а он мужчиной, и хотя она была контрактной женщиной, он свободным, она ему не поклонилась.

На мой взгляд это было некое намеренное и демонстративное оскорбление, и я заметил, что тело Таджимы на мгновение напрягалось от ярости. Он остался стоять на том же месте, глядя в спину отвернувшейся от него Сумомо вместе Ханой стоявшей в нескольких футах от него, недалеко от груды тлеющих углей оставшихся от развалившегося павильона Лорда Нисиды.

— Боюсь контрактная женщина, — заметил я, — не слишком хорошо отнеслась к Таджиме.

— Так ведь ей же ничего бояться, — пожал плечами Пертинакс.

— У нее может быть гораздо больше поводов бояться, чем она понимает, — хмыкнул я.

— Не понял, — удивился Пертинакс.

— Да ерунда, — отмахнулся я.

— Ее контракт держит Лорд Нисида, — напомни Пертинакс.

— Контракт запросто может перейти к другому владельцу, быть перекуплены и так далее, — усмехнулся я.

— Несомненно, — кивнул Пертинакс.

— С чего бы это ей так плохо относиться к Таджиме? — проворчал я себе под нос.

— Несомненно, по той же самой причине, что Леди Портия Лия Серизия из Башен Солнечных ворот могла бы, если бы посмела, относиться недостаточно хорошо к Пертинаксу, — усмехнулся Пертинакс.

— Насколько я понимаю, — улыбнулся я, — это было некорректное упоминание об одной никчемной рабыне, твоей Джейн, которая в своем ошейнике теперь должна была бы беспрекословно повиноваться, очаровывать и служить.

— Точно, — кивнул он, — это о моей рабыне Джейн.

— О твоей наглой рабыне, — добавил я.

— Да, — не стал спорить Пертинакс.

— Ни одна рабыня не будет наглой, — поучительно заметил я, — пока Ты не позволишь ей быть наглой.

— Возможно, — пожал он плечами.

— Эта смазливая соплячка все еще не изучила свой ошейник, — констатировал я.

— Возможно, — буркнул Пертинакс.

— Не стесняйся использовать стрекало или плеть, — посоветовал я. — Рабыня быстро учится правильно реагировать на их применение, на их быстрое, информативное, обжигающее жало, и их резкую предостерегающую ласку на своей нежной, гладкой коже.

— Возможно, — повторил мужчина.

— Точно, — поправил его я. — В следующий раз, когда твоя Джейн своим поведением, любого вида, словесного, физического или просто выражением лица заслужит такой удар, или даже тебе покажется, что оно могло бы заслужить такой удар, проследи, чтобы она его получила. После этого Ты сразу заметишь, что ее поведение будет крайне редко заслуживать такое удары. Тебе даже перестанет казаться, что она заслуживает наказания.

— Тогда она научится бояться, и приложит все силы, чтобы избежать этого, — заключил он.

— Совершенно верно, — подтвердил я.

— Вовремя примененное стрекало сбережет нервы? — улыбнулся Пертинакс.

— Ты можешь попробовать этот метод, — усмехнулся я. — Вскоре она будет стоять перед тобой на коленях и смотреть на тебя как на своего господина, и это будет лучше для вас обоих.

— Ей как рабыне, я мне как господину, — добавил он.

— Да, — кивнул я. — Как она может быть рабыней, если Ты не можешь быть господином?

— Боюсь, что мне недостает храбрости и силы воли, чтобы быть господином, — вздохнул Пертинакс.

— Тогда продай ее другому, — предложил я, — тому, кто будет обращаться с ней так, как она заслуживает, и, как она сама в глубине души желает, чтобы с ней обращались.

Пертинакс замолчал, но было заметно, что он раздражен.

Какой мужчина, в конце концов, положа руку сердце, на не хочет владеть женщиной? Что может хотя бы начать сравниваться с такой собственностью?

Впрочем, возможно, подумалось мне, он мечтал о другой женщине, о другой рабыне, что была бы беспомощной у его ног?

Только хватит ли ему храбрости, воли, доброты, сострадания, чтобы бросить ее к своим ногам, и держать там не идя ни на малейший компромисс, и сделать ее счастливой?

— Так почему Сумомо не должна уважать Таджиму? — спросил я. — А Джейн Пертинакса?

— Возможно, потому что мы слабаки, — проворчал Пертинакс.

— Я так не думаю, — покачал я головой.

— Возможно, — предположил Пертинакс, — все дело в том, что ни один из нас не говорит по-гореански с рождения, возможно, потому что ни один из нас не родился в этом мире. Мы слишком выделяемся на фоне остальных, как варвары.

— Я тоже, — напомнил я, — такой же варвар, как и вы оба.

— Нет, — вздохнул Пертинакс, — Ты гореанин.

— Таджима, — заметил я, — теперь тоже гореанин.

— Не думаю, что Сумомо понимает это, — хмыкнул Пертинакс.

— Опасное заблуждение, — прокомментировал я.

— Возможно, — пожал он плечами.

— Пертинакс, — сказал я, — однажды также сможет назвать Гор своим миром.

— Не легко быть гореанином, — покачал головой он.

— Когда-то, давно, — заметил я, — никто не был гореанином.

— А теперь, многие?

— Конечно, — кивнул я.

— Так ли это хорошо считать Гор своим миром? — спросил Пертинакс.

— Этот вопрос может задать только тот, кто не знает Гора, — сказал я.

— Я не понимаю, — признался Пертинакс.

— Хорошо ли быть живым? — поинтересовался у него я.

— Конечно, — ответил он.

— Тогда Ты ощущаешь Гор, — констатировал я. — Как только мужчина познал Гор — он жив. С того момента как мужчина познал Гор, он никогда не вернется в прежнее состояние.

— Таджима теперь идет сюда, — предупредил Пертинакс.

— Вижу, — кивнул я.

Видел и то, что Сумомо, возможно, получив сигнал от Ханы, обернулась, и, казалось, удивленно посмотрела вслед Таджиме. Мужчина уходил не оглядываясь на нее. Мой товарищ не выглядел довольным. Хотя его лицо предельно бесстрастным, я видел напряжение его скул, говорившее о стиснутых до крошащихся зубов челюстях. Его явно переполняли ярость и стыд, показать которые, ему не позволяла его гордость. Ведь он был искренне обеспокоен безопасностью и благополучием Сумомо. И вот его презирают за его же беспокойство, возможно даже насмехаются над этим. Конечно, с его точки зрения, к нему отнеслись ужасно, очень ужасно. Я подозревал, что теперь Таджима будет смотреть на контрактную женщину иначе, несомненно, как на менее достойную его беспокойства, которое, и он теперь должен это признать, было совершенно неуместно. Я не сомневался, что если бы мы находились в любом другом месте Гора, и она была бы заклеймена и сидела голой в рабской клетке, то он приобрел бы ее, несомненно, сколько бы она не стоила. Вот тогда бы ее ждала превосходная, изысканная неволя в его ногах, а уж он бы проследил за тем, чтобы получить от нее полное удовлетворение. Безусловно, шансы на это были невелики, поскольку контракт Сумомо держал Лорд Нисида. И, несомненно, гордая Сумомо слишком хорошо знало об этом факте. Она полагала, что может чувствовать себя в безопасности, прячась за стенами крепости этикета. Мне подумалось, что пройдет немало времени, прежде чем заживут душевные раны Таджимы. Как говорится, не та из ран самая глубокая, которая кровоточит. К тому же, память у пани очень хорошая.

— Ты видел? — спросил Таджима, присоединившись к нам.

— Сумомо принадлежит ошейнику, — пожал я плечами.

— Она — пани, — напомнил мне он.

— Нисколько не сомневаюсь, что среди пани хватает женщин в ошейниках, — усмехнулся я.

— Да, — согласился Таджима, — но это, прежде всего, женщины из вражеских домов. Захваченные, они могут быть низведены до ошейниковых девок.

— Из вражеских домов? — заинтересованно переспросил я.

Но Таджима промолчал.

Я подозревал, но не стал говорить этого вслух, что у отношения Сумомо к Таджиме могли быть менее ясные мотивы, более тонкие и глубокие, чем простое презрение к тому, к кому она могла бы относиться как к выходцу из чужого мира. Я подозревал, что она боролась с непреодолимыми эмоциями, бушевавшими внутри ее, с тоской, с желанием почувствовать его плеть, с любопытством относительно того, каково бы это было бы, стоять перед ним голой на коленях и прижимать губы к его босым ногам, каково было бы извиваться в его руках, быть беспомощной и принадлежащей ему, как только женщина может принадлежать, принадлежать до последнего едва слышного удара ее покоренного и сдавшегося сердца, до последней послушной клеточки ее покоренного тела.

Конечно, я не стал говорить все это Таджиме.

Мы перенесли внимание на закрытую и, по-видимому, забаррикадированную дверь хижины. Несколько пани во главе с мужчиной в маске теперь стояли по обе стороны от двери.

Один раз я успел заметить, испуганное лицо, мелькнувшее в маленьком, открытом оконце.

Человек в шлеме с пугающей маской и окровавленным мечом в руке, коротко кивнул, и несколько асигару, принесших угли от рассыпавшегося, почти догоревшего павильона, зашвырнули эти угли на крышу хижины, покрытую сухими ветками и соломой.

Мне казалось, что было бы неплохо предупредить забаррикадировавшихся внутри, опасных и несомненно охваченных паникой пленников хижины о намерении осаждающих, что они могли бы обдумать разумность капитуляции. Однако пани отказали им в подобной любезности.

— Нет, — сказал Таджима, стоявший теперь рядом со мной, останавливая мое движение в сторону хижины.

— Они же сгорят заживо, — в ужасе пробормотал Пертинакс.

Крыша занялась огнем почти немедленно.

— Надо известить Лорда Нисиду, — призвал я. — Пусть он вмешается.

— Так вон же Лорд Нисида, — сообщил Таджима, указывая на фигуру во внушающей страх маске и с окровавленным мечом.

— Не может быть, — опешил я.

— Очень даже может, — заявил Таджима.

— Но его меч окровавлен, — указал я.

— Лорд Нисида — великий воин, — пожал плечами Таджима.

— Он что, сражается? Меч против меча? — удивленно спросил я.

— Конечно, — кивнул Таджима. — Это — наш путь. Кто согласился бы идти за другим?

— Возьмите их в плен! — воскликнул я.

— Нам не нужны пленные, — развел руками Таджима.

Обычно в гореанских войнах пленных стараются брать. Их можно допросить, отправить на работы, продать и так далее. Кроме того, иногда, если пленник оказывался важным и состоятельным, его могли бы выкупить. Пани, как оказалось, пленных взять могли, но делали это редко, а если и брали, то чтобы замучить пленника, а потом казнить распяв его на кресте, по-видимому, прежде всего, для примера, чтобы запугать врагов, уменьшить желание к мятежу и так далее. Вообще на Горе обычным методом казни является сажание на кол. Но пани расценивают это как варварство, зато на распятие на кресте смотрят вполне лояльно. Очевидно, такие пристрастия зависят от культурного фона. Возможно, одна из причин, по которым пани не стремятся брать пленных, состоит в том, что они ожидают от пленника, если он благородный, что он покончит с собой, стерев тем самым свой позор того, что он попал в руки врага, и если это так, оставление его в живых, это просто неуважение к нему, а убийство, это помощь в том, что он сделает сам. Кроме того, взятию пленных препятствует тот факт, что головы ценимы и важны в плане продвижения по службе. Но есть и интересное исключение к этому правилу, когда пленник, или человек близкий к пленению, хочет получить право принять нового дайме или сегуна. Сделав это он будет связан честью и обязан служить новому вождю, как служил прежнему, и, похоже, в этом деле на него вполне можно будет положиться. Он не наемник, он верный последователь того, за кем он следует, кто бы это ни был.

На мой взгляд, главная причина не брать пленных, или не делать это своей обычной практикой, вероятно, состоит в том, что пленник-мужчина опасен. Его опасаются и, возможно, небезосновательно. Таким образом, это кажется разумным избавиться от него как можно скорее. Точно так же, на Земле, в некоторые периоды Средневековья, избавлялись от пленных, если под рукой, особенно в полевых условиях, не было никаких удовлетворительных условий для лишения их свободы передвижения, вроде клеток или чего-то подобного.

Их горящей хижины послышались панические крики.

— Возьмите их в плен! — крикнул я.

— Успокойся, Тэрл Кэбот, тарнсмэн, — сказал Таджима. — Они пришли убить нас. А теперь мы убьем их.

Внезапно дверь была брошена в сторону, открытая изнутри.

Человек в объятой огнем одежде, закрывая глаза руками, вывалился из хижины. На него немедленно обрушились мечи сразу с двух сторон.

Над хижиной поднимались клубы дыма. Стены уже были охвачены огнем.

Еще один мужчина, задыхаясь и кашляя, врывался наружу и, пробежав пару шагов, был зарублен. Третьего, выскочившего следом, ждала такая же судьба.

Думаю, что люди в хижине были ослеплены с дымом и обожжены огнем. Еще двое появившиеся из двери были убиты немедленно.

Я в ужасе смотрел на хижину, крыша которой внезапно обрушилась, превратив внутренности в топку. Я видел силуэты нескольких темных фигур, словно тени метавшихся в огне. Затем одновременно двое вырвались их пламени и умерли вслед за своими товарищами. Один, может двое, оставались внутри, упав посреди пылающих веток, оказавшись неспособными добраться до двери. Крики, перекрывавшие треск пламени, доносились еще несколько инов, а затем стихли. Остался только рев огня и треск сгоравшего дерева.

Мужчина в рогатом шлеме с пугающей маской, наконец, избавился от своего ужасного украшения и встал передо мной.

— Вы пришли с докладом? — спросил он.

— Небо наше, — сообщил я Лорду Нисиде.

— Некоторые убежали, — заметил он.

— Да, — развел я руками. — Они убежали. Рассеялись. Их было слишком много. А нас мало. Мы не смогли бы убить их всех.

— Жаль, — сказал Лорд Нисида. — Продвижение наших планов теперь следует ускорить.

Признаться, в тот момент я не понял, что он имел в виду.

Постепенно вокруг нас начали собираться другие, и Лорд Нисида вежливо принимал их доклады. Похоже, лагерь в основном был зачищен. Оставалась пара хижин, которыми вскоре занялись вплотную.

Лорд Нисида повернулся ко мне и сказал:

— Мы довольны, Тэрл Кэбот, тарнсмэн.

Я поклонился, признавая его комплимент.

— Теперь, — улыбнулся он, — вероятно, был бы уместен большой праздник, пир победы, конечно, когда все здесь будет восстановлено и очищено, скажем, через пару дней, вечером, по окончании дневных работ. Разве это не в гореанских традициях?

— Возможно, — ответил я, — если дежурства несутся, и достаточное количество бойцов с оружием настороже, дабы предотвратить неприятные сюрпризы.

Большинство таких пиров, конечно, проводится не на природе, не в лагере, а дома, в пределах стен, окружающих город над которым, возможно, все еще поет на ветру противотарновая проволока.

— К сожалению, — добавил он, — мы не захватили подходящего количества свободных женщин врага, чтобы они могли бы прислуживать такому пиру голыми.

— Это точно, — хмыкнул я.

— Это ведь тоже гореанская традиция, не так ли? — поинтересовался Лорд Нисида.

— Да, — кивнул я, — но я подозреваю, что эта традиция не чужда пани.

Нисида чуть заметно улыбнулся.

— Похоже, Лорд, — сказал я, — нам понадобятся такие девицы для обслуживания наших мужчин на пиру.

Нет ничего необычного в том, что женщин врага обслуживают такой пир нагими. Это — одно из преимуществ и удовольствий победы. Ошейники на женщин могут надеть до начала пира, а могут и подождать до его окончания. Обычно предпочитают оставлять это на потом. Считается, что так будет лучше, поскольку женщины должны прислуживать на таком пиру, все еще оставаясь свободными. Предполагается, что это позорит их еще больше и поучает, что великолепные свободные женщины побежденных достойны быть только голыми служанками, а позже рабынями, победителей.

— Полагаю, что рабыни подойдут, к тому же они под рукой, — заметил я.

— Согласен, — сказал Лорд Нисида. — Несомненно, Вы обеспокоены судьбой своей красотки Сесилии.

— У нее хорошая фигура, — пожал я плечами.

— Даже теперь, — улыбнулся Лорд Нисида, — она внутри круга, а в ее маленьких руках веревка.

Это было ссылкой на «круг веревки». В «кругу веревки», одна веревка обвязана вокруг группы рабынь, стоящих на коленях или лежащих на животе. Каждая рабыня должна сомкнуть руки на веревке и не может, пока не получит разрешения, выпустить веревку. Это безупречно скрепляет группу рабынь.

— Как поживает голубоглазая белокурая рабыня, которую, насколько я знаю, теперь зовут «Сару»? — поинтересовался у меня Лорда Нисида.

— Стойловая шлюха? — уточнил я.

— Да, — подтвердил он.

— Я не видел ее уже много недель, — ответил я.

— Несомненно, у благородного Пертинакса, тарнсмэна, имеются более свежие новости, — предположил дайме.

Мне вспомнилось, что у Лорда Нисиды были определенные планы относительно прежней мисс Маргарет Вентворт.

— Нет, Лорд, — развел руками Пертинакс, — последний раз я видел ее в вашем павильоне, когда Вы отправили ее ухаживать за стойлами тарларионов.

— Мне это кажется странным, — заметил Лорд Нисида.

Пертинакс только пожал плечами.

— Боюсь, мой товарищ, Пертинакс, — решил объяснить я Лорду Нисиде, — опасается смотреть на нее.

— Опасается? — переспросил Лорд Нисида, посмотрев на густо покрасневшего Пертинакса.

— В нем еще остается много земного, — пояснил я. — Думаю, что он опасается, что может уступить ее очарованию, и тогда она будет управлять им, доминировать над ним, сделает его послушным ее желаниям, сделает из него то же самое, что она однажды уже из него сделала, фактически своего раба.

— Раба рабыни? — улыбнулся Лорд Нисида.

— Да, — подтвердил я.

— Конечно, Пертинакс, — сказал Лорд Нисида, — Вы знаете о том, что ее шею окружает ошейник.

Пертинакс молча кивнул.

— Даже в этом случае, — развел я руками, — красота женщины, слезы в ее глазах, дрожащая губа и прочие уловки, являются оружием огромной силы.

— Пока с нею не начнут соответственно управлять, — заметил Лорд Нисида.

— Верно, — не мог не согласиться я.

— Возможно, ее нужно пороть, — покачал головой Лорд Нисида. — Плеть полезна в убеждении женщины в том, что она — рабыня. Возможно, если бы она хорошенько проревелась и подергалась под плетью, прося о милосердии, то у нее больше не осталось бы сомнений в том, кто она есть.

— Думаю, что у нее и так не осталось сомнений в ее неволе, — усмехнулся я. — Уверен, что работники стойл проследили за этим. Опасения состоят не в том, что она может не сознавать себя рабыней вообще, а не сознавать себя таковой перед Пертинаксом. Она может попытаться использовать тонкие уловки Земли, чувство вины и все такое, чтобы заставить его быть послушным ее воле.

— И Вы полагаете, что благородный Пертинакс может бояться, что ее усилия окажутся успешными?

— Подозреваю, что да, — сказал я.

— Тогда он слаб, — заключил Лорд Нисида.

— Он хорошо дрался сегодня, — вступился я за своего товарища.

— Тот, кто силен в одном, может быть слаб в другом, — развел руками Лорд Нисида.

— Верно, — согласился с ним я.

Невозможно сосчитать, сколько мужчин было завоевано брошенным поверх плеча взглядом или улыбкой! Есть мужчины помешенные на каиссе, других притягивает власть, третьи подсаживаются на канду, четвертые не могут без паги. Мне вспомнился один воин из Стального Мира, который в страдании и тщетности, однажды рискуя всем, покорно, как на зов сирены пошел за кружением золотого напитка.

— Будь господином, — посоветовал я Пертинаксу, но тот только опустил взгляд в землю. — Ни одна женщина не может стать сама собой, пока она не окажется у ног господина.

Пертинакс уставился на меня.

— И рабыня, Сару, — спокойно добавил я, — нечем от других не отличается.

— К настоящему времени волосы рабыни должны были немного отрасти, — заметил Лорд Нисида. — Если бы я тогда знал, что наши планы придется ускорять, приказал бы подстричь их, а не сбривать полностью.

Кстати, я по-прежнему ничего не знал о его планах.

Все, что я знал, так это то, что он собирался подарить Сару некому важному человеку, сегуну. Я не сомневался, что отмытая и выдрессированная, приученная к плети, она наверняка станет прекрасным подарком. Цвет ее волос и прочие особенности, насколько я понимал, были необычны среди пани, а ее рабские огни, как я определил, уже пылали неугасимо.

Теперь она была рабыней. Она нуждалась в мужчинах. Без них ее не ждало ничего, кроме страданий.

Я надеялся, что Пертинакс, несмотря на ту абсурдную обработку, которой он подвергся на Земле, не станет презирать ее за ее энергию и потребности. Ее живот теперь стал горячим и живым, даже невыносимо горячим и живым. Пусть он лучше принимает ее такой, какая она теперь есть, всего лишь рабыня. Гореанин, конечно, не удивляется женскими потребностями. Он, конечно, не ожидает таких вещей от свободной женщины, но он ждет их от рабыни. Сдерживающая себя свободная женщина, борющаяся против своей же собственной сексуальной природы, зачастую сама же от этого страдая, может презирать рабыню, которой она при этом завидует из-за ее потребностей, но рабовладелец, естественно, этого делать не будет. Он принимает это. Это именно то, чего он ожидает в данном виде товара, в находящейся в собственности девке, в ошейниковой шлюхе, соблазнительной, полной потребностей, послушной подчиненной женщине, в рабыне.

— Вы думаете, — спросил Лорд Нисида, — что рабыня Сару готова покинуть стойла?

— Я уверен в этом, — ответил я. — Уверен, что она жаждет вырваться оттуда, и будет стремиться, отчаянно и всеми способами, избежать возврата туда.

— Хорошо, — решил Лорд Нисида. — Я прикажу ее приготовить. Возможно, она сможет прислуживать на банкете, отмытой, вычищенной и голой.

Затем дайме повернулся к Пертинаксу и спросил:

— Вы хотели бы этого?

Пертинакс снова покраснел и уставился себе под ноги.

— Какой он все-таки еще землянин, — прокомментировал Лорд Нисида.

Я только пожал плечами.

— Вы, конечно, будете присутствовать, — сказал он мне.

— Почту за честь, — поклонился я.

— Ваши коллеги могут сопровождать вас, — добавил Лорд Нисида.

— Для них это тоже будет честью, — заверил я его.

— Будет много столов, — сообщил Лорд Нисида.

— Мужчины будут довольны, — кивнул я.

— Но посты должны быть выставлены, — предупредил он.

— Разумеется, — согласился я.

— А все же жаль, — улыбнулся Лорд Нисида, — что наши гости не захватили с собой свободных женщин.

— Это точно, — усмехнулся я.

Иногда самонадеянные офицеры действительно берут с собой в полевые лагеря свободных женщин, компаньонок, куртизанок и тому подобных, и даже бывает, и весьма нередко, высокопоставленных свободных женщин, чтобы те поприсутствовали на пирах победы, получили шанс первыми предложить цену за захваченных женщин врага, чтобы сделать из них рабынь-служанок и так далее. В действительности, некоторые женщины сопровождают такие кампании в качестве бегства от скуки, поиска острых ощущений и приключений. Если нет возможности наблюдать за действиями мужчин с отдаленных, безопасных и удобных высот посредством подзорных труб Строителей, они остаются в своих шелковых палатках, ожидая известий о победе, под надежной охраной часовых в лагере. Иногда, конечно, дела могут пойти не так, как это было запланировано, и им приходится спешно оставлять свои высоты, к которым теперь приближаются враги, и в ужасе бежать вниз, рассеиваясь по долинам, убегая от преследующих их всадников. Они слышат вокруг визги кайил, крики мужчин, вопли своих сестер, внезапный топот лап в траве за своей спиной, и затем резкий шорох вращающейся в полете ловчей сети. А позже те, что остались в лагере с радостью видят приближающееся облако пыли, которое они принимают за возвращение их торжествующих войск. Но часовые в лагере понимают все гораздо раньше их и спешно отбывают, чтобы сохранить свои мечи для защиты Домашнего Камня. А затем женщины обнаруживают, что лагерь окружен, палатки охвачены огнем, а вокруг них собрались мужчины, грубые незнакомцы, они смеются и кричат. Сундуки взламываются, драгоценные сосуды, пригоршни монет и драгоценностей расходятся по рукам. Шелковые ткани свисают с мускулистых плеч. Амфоры выкопаны, аромат паги разливается по лагерю, и обычные воины, возможно впервые в жизни, пробуют редкое ка-ла-на, жадно заливая его в глотки, как простое кал-да. А женщин, любого статуса, хоть низкого происхождения, хоть из самых высоких слоев общества, гонят плетями вместе с лагерными рабынями в центр почерневшего, догорающего лагеря, где все они по команде, должны раздеться, чтобы быть оцененными, словно на полевом рынке. Какая-нибудь женщина, властно, как привыкла, заговорив с рабыней, к своему удивлению получает от нее болезненную оплеуху. И затем, позже, нагих свободных женщин, планировавших попировать этой ночью в завоеванном городе, ведут в караване, подгоняя плетями, через ворота этого самого города.

— Кто же тогда будет подавать блюда на пиру? — осведомился Таджима.

— Женщины, конечно, — ответил Лорд Нисида. — Для чего еще они хороши?

— Для удовольствия, — предложил я.

— Верно, — согласился он, — это тоже хорошее назначение для женщин.

— Для рабынь, конечно, — уточнил я.

— Увы, да, — притворно вздохнул Лорд Нисида. — Нам придется суметь обойтись рабынями. Безусловно, мы могли бы освободить их всех, сделать так, чтобы они служили нам, как свободные женщины, а затем повторно поработить.

— Я думаю, что рабыни и так справятся, — усмехнулся я.

— Это точно, — улыбнулся Лорд Нисида. — Почему мы должны предоставлять рабыне даже мгновение свободы?

Пожалуй, я включу в повествование, для тех, кому это могло бы быть интересно, следующий короткий, ритуальный диалог, в форме вопрос-ответ, который, в некоторых городах, обычно происходит между господином и его рабыней.

— Для чего Ты нужна?

— Чтобы служить вам и доставлять вам удовольствие, Господин.

Этот обмен фразами чаще всего происходит утром, когда девушка первый раз на день встает на колени перед своим хозяином.

В некотором смысле с этого начинается ее день. Также, сказать это, конечно, от нее могут потребовать в любое время, перед едой, перед подачей вина, перед тем, как уложить ее спать или использовать и так далее.

Я предположил, что Таджиме было крайне интересно, могла ли Сумомо прислуживать на таком банкете.

Конечно, не могла. Она была контрактной женщиной, а они выше таких вульгарных занятий.

Внезапно, издалека, до нас донесся трубный рев тарлариона.

Пока мы беседовали и шутили, люди Лорда Нисиды систематически зачищали каждое строение, как в жилой зоне, так и в тех, которые окружали тренировочную площадку.

— Кажется, урты прятались в стойлах, — констатировал Таджима.

— Они пытаются сбежать под прикрытием, доведенных до паники тарларионов! — догадался Пертинакс.

С того места, где мы стояли, нам были видны сгрудившихся огромные туши испуганно ревевших тарларионов, которые, толкая друг друга, вываливались из ворот сарая. Поблизости стояли асигару с глефами наперевес. Среди тарларионов мелькали фигуры людей. Один, как мне показалось, упал и был растоптан.

— Маргарет! Маргарет! — вдруг дико закричал Пертинакс и бросился туда.

— С Вашего разрешения? — спросил я Лорда Нисиду.

— Конечно, — кивнул тот, и мы с Таджимой поспешили вслед за Пертинаксом.

Нас сопровождали кое-кто из наемников и несколько асигару с глефами.