Мечники Гора

Глава 1 На краю леса

— Такого я даже представить себе не могла, — восхищенно сказала она. — Неужели такая красота может существовать на самом деле?

Она стояла на пляже. Перед нею раскинулась бескрайняя гладь Тассы, моря, спокойного в данный момент. А позади, за ее спиной тянули в небо свои кроны могучие деревья северного леса.

Мы только что проводили взглядом унесшейся почти вертикально ввысь корабль Пейсистрата, пока он не превратился в искрящуюся точку в ярко синем небе.

— Просто до сих пор Ты видела только Землю, — пожал я плечами, вспомнив тот далекий, загаженный, наполовину уничтоженный мир из моего прошлого, — и Стальной Мир, которым когда-то правил Агамемнон.

Имя «Агамемнон» не было подлинным именем того, кто когда-то был хозяином Стального Мира, но оно было выбрано по причине каких-то не вполне ясных ассоциаций. В любом случае его подлинное кюрское имя не могло быть передано в фонемах, доступных для человеческого горла.

Как бы то ни было, нам нет нужды интересоваться Агамемноном, поскольку он уже смещен, удален из рассматриваемого Стального Мира и принесен на Гор оставшимися преданными ему сторонниками сосланными сюда. Впрочем, без тела он не представлял опасности.

Стальные Миры невозможно увидеть не только невооруженным глазом, но даже с помощью относительно современных телескопов. К тому же, они скрываются, подобно затаившимся волкам, среди рассеянных каменных глыб, некоторые из которых совсем крохотные, но многие огромны. На Земле это место обычно упоминается как пояс астероидов, а на Горе, те, кто знаком со Вторым Знанием, говорят о нем как о рифах космоса.

Рамар, хромой слин, потерся о мое бедро.

— Ну вот, дружище, Ты теперь сможешь жить в этом месте, — сообщил я ему. — Правда, я даже не знаю, где мы оказались.

Нет, разумеется, я знал, что мы находились где-то в районе северных лесов, к северу от залива Тамбер, на восточном берегу Тассы, значительно южнее Торвальдслэнда. Вообще-то указанная ориентация не является типичной для Гора, обычный компас которого, с его восемью сторонами света, ориентирован на Сардар, загадочное, окруженное стеной высоких гор жилище Царствующих Жрецов, выбранное гореанами в качестве полюса. Я рассказываю в этой манере, поскольку мне кажется, что так будет не только удобнее, но и понятнее. Если эта рукопись, написанная на английском языке и, следовательно, непонятная для большинства гореан, попадет им на глаза, она, скорее всего, будет сочтена ими неким секретным зашифрованным посланием, что можно считать благом для автора, поскольку это гарантирует ему капельку частной жизни. Если же она окажется в руках любого, кто мог бы быть знаком с английским языком, эти направления покажутся разумными и легко понятными. Я пишу на английском языке, потому что это для меня легче всего. Хотя по-гореански я говорю бегло, читаю без труда, но вот пишу я на этом языке по-прежнему с трудом. Впрочем, это не редкость среди представителей моей касты. Многие из моих товарищей, по собственному выбору, высокомерно и гордо предпочитают оставаться неграмотными, считая себя выше того, что они презирают как тривиальную, вульгарную учебу. Бизнес их касты, с их точки зрения, не перья, а сталь, они пишут не чернилами, а кровью. Пусть писцы будут адептами букв, поскольку это их дело царапать и пачкать свитки и листы. Но это не для них, не для Алой Касты. Но, кстати, разве не должна каждая каста интересоваться своим собственным бизнесом, кузнецы — металлами, крестьяне — землей, моряки — морем и так далее? Я вовсе не рекламирую подобные взгляды, я лишь сообщаю об их наличии. Однако если быть до конца честными, среди членов моей касты найдется немало рафинированных, грамотных мужчин. Я бы даже сказал, что они далеко не редкость, причем некоторых из них можно счесть образованными джентльменами, образованными, безупречными, опасными джентльменами. Гореане, кстати, пишут, «как пашет боск», то есть, чередуя направление написания строк, первая строка слева направо, вторая справа налево и так далее. Я мог бы также упомянуть, что определенные единицы измерений, скажем, длины и веса, будут приближены к английской системе мер, то есть будут написаны с точки зрения фунтов, ярдов, дюймов и так далее, а не с точки зрения стоунов, шагов, хортов или чего-нибудь подобного. Гореанский шаг очень близок к английскому ярду, но стоун — значительно больше фунта, а хорт несколько длиннее дюйма. Я думаю, что этим способом я сделаю текст понятнее для англоязычного читателя. Исключением, хотя, возможно, не единственным будет пасанг, удобная, часто употребляемая мера расстояния, которую, как мне кажется, нетрудно понять и легко привыкнуть. Лично я, еще в самом начале своей жизни на Горе, измерив шагами расстояние между пасанговыми камнями около Ко-ро-ба, определил, что пасанг составляет приблизительно семь десятых английской мили.

— Воздух, — глубоко вдохнув, сказала она, — бодрит меня!

— Воздух здесь никто не загрязнял, — объяснил я. — Гореане любят свой мир.

— Здесь все такое красивое, — восхитилась девушка.

— Земля, — хмыкнул я, — несомненно, когда-то была такой же красивой.

— Сила тяжести здесь, — заметила она, — очень похожа на ту, что была в Стальном Мире.

— Она должна быть идентичной, — сообщил я. — Вращение Стальных Миров, которое и создает в них искусственную гравитацию, отрегулировано так, чтобы моделировать силу тяжести Гора.

— Это сделано с какой-то целью? — встревожено спросила брюнетка.

— Конечно, — кивнул я. — Кюры хотят получить Гор. А разве Ты на их месте, не захотела бы заполучить Гор?

— Но, принимая во внимание падение Агамемнона, — сказала она, — Гору больше ничего бояться.

— Это не так, — разочаровал я ее. — Агамемнон хотел действовать в одиночку, и забрать Гор себе. Многие другие, и даже многие в его собственном мире, нашли это его стремление недопустимым, или, по крайней мере, нереалистичным. Обитатели Стальных Миров, в массе своей, хотят получить Гор совместными усилиями, а уже после того, как возьмут его под свой контроль, они смогут поспорить за него между собой.

— И они сделали бы это?

— Конечно, — заверил ее я. — Они же кюры.

— Боюсь, что люди могли бы поступить точно так же, — вздохнула девушка.

— Это многое объясняет в истории Земли, — пожал плечами я, — борьба за территорию, ресурсы, рынки сбыта и так далее.

— И женщин? — уточнила брюнетка.

— Конечно, — улыбнулся я, — женщины — очень желанный ресурс.

— Как добыча, как собственность и рабыни, — констатировала она.

— Конечно, — кивнул я. — Они всегда ценились как мерило богатства и много чего еще.

— А еще, предположительно, как беспомощные, уязвимые сосуды удовольствия, — добавила девушка.

— Конечно, — не мог не согласиться я, — как беспомощные, уязвимые сосуды удовольствия, сосуды беспрецедентного удовольствия.

— И как животные, которых вы используете, как вам вздумается? — добавила она.

— Разумеется, — подтвердил я.

— Мужчины — монстры, — заявила девушка.

— Они такие, какие они есть, — развел я руками. — И на Горе они не притворяются, что они не таковы.

Рука девушки непроизвольно, фактически нечаянно потянулась к ее горлу. У нее не было никакой возможности, снять светлую, плоскую, узкую полосу металла, которая плотно окружала его, притягивая к себе внимание.

— Гор прекрасен, — сказал я.

— Да, — поддержала она, глядя на море.

— Иногда Царствующие Жрецы, — сообщил я, — в качестве самого жестокого наказания, приговаривают человека к ссылке на Землю.

— Приговаривают?

— Точно.

— Земляне не сознают природы их мира, — вздохнула она.

— Они не очень возражают против этого, — пожал я плечами, — поскольку они не знали ничего иного, ничего лучшего. Но бедный мужчина или женщина, которых ссылают с Гора на Землю, слишком хорошо понимают суровость своего приговора.

— Полагаю, что они, поняв разницу и выучив урок, могут надеяться со временем на милосердие, прощение, отмену приговора, — предположила брюнетка.

— Некоторых приговаривают пожизненно, — объяснил я.

— Я очень рада, что оказалась здесь, — призналась она.

— Даже такой, как Ты есть? — уточнил я.

— Конечно, — улыбнулась девушка.

У нее были прекрасные ноги, соблазнительно широкие бедра, узкая талия и изумительная грудь. Я не думал, что она могла быть разочарованна той ценой, которой, вероятно, закончились бы ее торги.

Она принадлежала к тому типу женщин, которые были чрезвычайно ходким товаром. Сцена аукциона была придумана именно для таких как она.

— Даже, несмотря на то, кем Ты здесь будешь? — осведомился я.

— О, да, — заверила меня девушка. — Да! Да! Именно так! И особенно поэтому!

— Это ведь правильно для тебя, не так ли?

— Да, и это более чем правильно! — признала она.

— Окончательно?

— Абсолютно и совершенно!

— Не думаю, что на Земле Ты ожидала этого, — усмехнулся я.

— Конечно, нет, — согласилась брюнетка, — хотя теперь я понимаю, насколько жалобно, настойчиво, подсознательно, а порой и полностью сознательно, я жаждала этого.

— Понимаю, — кивнул я.

— Но тогда я еще была не в силах понять того, каково это могло бы быть, каково это будет, быть ошеломленной, принадлежащей и покоренной.

— Теперь Ты довольна? — поинтересовался я.

— Да, — призналась девушка, — полностью и с радостью.

— Но ведь это, так или иначе, не имеет значения, — улыбнулся я. — Не правда ли?

— Да, — кивнула она. — Я знаю это. Это не имеет никакого значения.

Я присмотрелся к морю, раскинувшемуся до самого горизонта. Ни единого паруса не виднелось на его искрящейся глади. Горизонт был чист.

— Но ведь Вы, и другие люди, — заметила девушка, — боролись против Агамемнона, тем самым помогая борьбе других кюров, настроенных против него. Разве Вы и ваши коллеги теперь с ними не друзья, не союзники?

— На мгновение мы ими были, — усмехнулся я. — Это было мимолетное пересечение интересов, момент, когда мы ехали по одной дороге.

— И что теперь, — спросила брюнетка, — эта дорога пришла к развилке?

— Думаю, да, — ответил я. — Кюры решительны и настойчивы.

— Но они доставили нас сюда, высадили здесь, живых.

— Несомненно, в силу договоренностей с Царствующими Жрецами, — пожал я плечами.

— А кто такие эти Царствующие Жрецы? — полюбопытствовала она. — Какие они, Царствующие Жрецы?

— Не интересуйся этим вопросом, — предупредил ее я.

— Любопытство, — улыбнулась брюнетка, — не для таких как я?

— Разумеется, — заверил ее я. — Такие как Ты нужны для других вещей.

— Для других вещей? — переспросила она.

— Конечно, — подтвердил я.

— Я больше не вижу корабль Пейсистрата, — сказала девушка, запрокинув голову и, прищурившись, глядя в небо, в то место, где не так давно исчезла светящаяся точка.

— Насколько я понимаю, оно еще должно осуществить посадку где-то на территориях подконтрольных Ару, чтобы там выгрузить Леди Бину и ее сопровождающего и телохранителя, Лорда Гренделя.

— Почему именно там?

— Понятия не имею, — ответил я.

— Она собирается стать Убарой, — напомнила мне девушка.

— Она умна и красива, — признал я, — но ее намерение — безумие.

— Но у нее будет охрана и поддержка Лорда Гренделя. А Вы не думаете, что это может быть вознаграждением за некие неясные услуги, которые она оказывала, или подарком Лорду Гренделю?

— Лично мне это кажется маловероятным, — сказал я.

— Если вас высадили здесь, в этой дикой местности согласно желанию Царствующих Жрецов, кем бы они ни были или чем бы они не могут быть, то может и у Леди Бины с Лордом Гренделем есть свои цели?

— Откуда мне знать?

— Но почему вас высадили именно здесь?

— Понятия не имею, — пожал я плечами.

— Я ничего не вижу вокруг, — констатировала девушка.

— Точно так же, как и я, — сказал я.

— У вас есть лук, стрелы, меч и нож, — прокомментировала она.

— Повод для радости, — проворчал я, окидывая взглядом лес, подступавший почти вплотную в берегу моря.

— Не похоже на то, что нас оставили здесь на погибель, — заключила она.

— Не похоже, — согласился я, не отрывая взгляда от деревьев, — но погибнуть мы здесь можем запросто.

— Здесь есть хищники? — опасливо поинтересовалась девушка.

— Несомненно, — заверил ее я.

— А люди? — уточнила она.

— Кто может сказать это наверняка? — пожал я плечами.

— У нас есть кое-какая провизия, — заметила брюнетка, — хлеб, бурдюк с ка-ла-на.

— Я буду охотиться, — сказал я. — Но первым делом нам следует заняться поисками воды.

— Когда Пейсистрат высадит Бину… — начала брюнетка.

— Леди Бину, — резко и грубо оборвал я девушку.

— Да, — запнулась она, и быстро исправилась, — Леди Бину.

Признаться, мне стало интересно, не проверяла ли она меня. Это было бы неблагоразумно с ее стороны. Понятно, что между нею и прекрасной Леди Биной нет и не могло быть какой-либо приязни, но это ни в коем случае не могло служить оправданием ее неуместности в данном вопросе, даже небрежной или незначительной. Существуют правила, которые должны соблюдаться неукоснительно. К тому же ее отделяла от Леди Бины пропасть шириной в целый мир. Бездна, лежащая между тарском и Убарой, пожалуй, была меньше, чем расстояние между такой как она, и такими как Леди Бина. Безусловно, я частенько думал, что Леди Бина и сама будет вполне себе неплохо смотреться в ошейнике.

Как ей хватало наглости планировать стать Убарой? У нее даже не было Домашнего Камня.

К тому же в Аре уже есть Убара, пусть и всего лишь Косианская марионетка посаженная на трон оккупантами, Талена, предательница своего Домашнего Камня, Талена, прежде бывшая дочерью великого Убара Марленуса из Ара, чье местонахождение, насколько я знал, по-прежнему оставалось неизвестным.

— Когда Пейсистрат высадит Леди Бину и Лорда Гренделя, — на этот раз без ошибки заговорила брюнетка, — куда он направится дальше?

— Несомненно, займется своим бизнесом, — ответил я, не уточняя характер его бизнеса.

Впрочем, она была прекрасно знакома с этим. Пейсистрат и его команда, по сути, были своего рода моряками и торговцами. Можно было не сомневаться, что у него имелось по одной или по несколько баз или портов на Земле и на Горе, и, это я уже знал точно, одна из его баз находилась в Стальном Мире, теперь управлявшемся Арцесилой, ставшим Теократом того мира, и получившим титул Двенадцатого Лика Неназванного. Собственно с того самого Мира мы сюда и были доставлены.

— Он ведь работорговец, — не удержалась девушка.

— Несомненно, но его бизнес связан с различными предметами потребления и разнообразными видами товаров, — заметил я.

— Он — работорговец, — стояла на своем она.

— Да, — согласился я, — конечно, как минимум это.

— В основном это, — заявила брюнетка.

— Возможно, — не стал спорить я. — Я не знаю.

— Я своими глазами видела капсулы в трюме его судна, — напомнила она.

— Ну хорошо, конечно, он — работорговец, — признал я.

— Возможно, он думает, что спасает женщин от разрушительного воздействия Земли, — предположила девушка.

— А вот это мне кажется очень маловероятным, — усмехнулся я.

— Беря за спасение высокую цену, конечно, — добавила она.

— Какую же? — полюбопытствовал я.

— Тряпку, если позволят, клеймо и ошейник, — ответила брюнетка.

— Признаться, я сомневаюсь, что его побуждения настолько филантропические и заботливые, — сказал я, — даже частично. Но с другой стороны его мотивы, конечно, не являются, ни злодейскими, ни подлыми. Не думай так. Впрочем, Ты знаешь его слишком хорошо для этого. Я думаю о нем, прежде всего, как о бизнесмене, получающем, перевозящем и продающем, обычно оптом, товар представляющий интерес.

— Женщин, — вставила девушка.

— Возможно, при случае и шелкового раба, чтобы порадовать свободную женщину, — добавил я.

— Но главным образом женщин, — не унималась она.

— Почти всегда, — согласился я.

— Н них спрос выше, — прокомментировала брюнетка.

— Разумеется, — кивнул я. — Они самый подходящий, соответствующий и естественный вид такого товара.

— Товара? — переспросила она.

— Верно, — подтвердил я.

— Товара? — повторила девушка.

— Конечно.

— Они рассматривают нас, как животных, как скот, — обиженно произнесла она.

— В этом нет ничего личного или, по крайней мере, чаще всего, — заметил я. — Безусловно, можно было бы взять особую женщину, которая тем или иным способом вызвала чье-либо недовольство, и привезти ее на Гор, чтобы сделать своей или полюбоваться на то, как ее продадут тому, кто предложит самую высокую цену, за такой товар.

— Как скот! — возмутилась она.

— Нет, — не согласился я с ней, — как меньшее, как женщину.

— Кажется, что при этом у меня все же есть идентичность и ценность, — заявила брюнетка.

— Конечно, — согласился я.

— Но меня на Тюремную Луну доставил не он, и кто-то из таких как он, — заметила она.

— Верно, — подтвердил я. — Но не беспокойся, ведь он заверил тебя, что Ты была бы более чем достойны отбора и транспортировки его коллегами, поскольку Ты именно тот вид товара, который отлично подошел бы, если можно так выразиться, к одной из тех капсул.

Так вышло, что несколько месяцев назад, я оказался узником контейнера на Тюремной Луне, разделив этот контейнер с двумя представительницами человеческого рода, молодой англичанкой мисс Вирджинией Сесилией Джин Пим и прекрасным домашним животным кюров, которая позже стала Леди Биной. Обе они были свободными женщинами и были подсажены ко мне, по-видимому, вызвавшему недовольство Царствующих Жрецов, очевидно, в качестве коварной пытки и наказания, чтобы я, рано или поздно, ослабнув, став более расстроенным, оскорбленным и ожесточенным потребностями, поставил под угрозу свою честь, а то и вовсе потерял ее. Затрудняюсь сказать, какую судьбу они могли планировать для меня после этого, возможно, жестокую смерть, а может жизнь в изгнании, скитаниях, нищете и позоре. Трудно даже предположить. Конечно, обе они, в то время, хотя и не имели Домашних Камней, но все же являлись свободными женщинами, и следовательно, принимая во внимание благородство их статуса, не могли быть бездумно и безнаказанно использованы в свое удовольствие. Мне будет трудно передать достоинство, важность и социальный статус гореанской свободной женщины тому, у кого нет даже примерного понимания этого вопроса. Их положение и статус в обществе далеко превосходят таковые, скажем, свободной женщины Земли, которая обычно не столько свободна, сколько просто пока не порабощена. Аналогия несовершенна, но представьте себе общество твердого статуса, серьезной иерархии, и какой статус и достоинство могла бы иметь в нем дочь, скажем, представителя королевского или знатного дома. Мужчина в таком обществе, вероятно, не стал бы думать о ней с точки постельных принадлежностей, по крайней мере, всерьез. Безусловно, у гота, турка, сарацина или норманна могло бы быть значительно меньше запретов в таком вопросе.

Кюры совершили набег на Тюремную Луну и, освободив меня, доставили в место, которое в тот момент было Стальным Миром Агамемнона. Впрочем, это событие, как и различные последовавшие за ним, насколько я понимаю, были описаны в другом рассказе.

— Что Вы делаете? — полюбопытствовала моя спутница.

— Рамар должен быть освобожден, — объяснил я.

— Это разумно? — спросила она.

— Не знаю, — пожал я плечами. — Но именно по этой причине, я попросил доставить его на Гор.

Впервые я увидел Рамара на арене Стального Мира, в обстановке, в которой он своей свирепостью, мощью и хитростью, в очередной раз подтвердил законность прежних своих кровавых побед. Выведенный кюрскими кинологами для кровавых состязаний, обученный охотиться и убивать, он стал венцом своей породы, чемпионом своего вида. Позже, когда началось восстание, он, вместе с другими слинами, по причине того, что Агамемнон начал терять уверенность, становясь более отчаянным и напуганным, был выпущен на свободу, чтобы выслеживать, уничтожать и пожрать противников теократа, особенно плохо вооруженных людей, которые оказывали активную поддержку повстанцам. Кюр, безоружный, не уступает слину. У кюра вооруженного нет особых причин для беспокойства, если только он не захвачен врасплох. В свою очередь повстанцы, прежде всего кюры, и прежде всего, ради своих человеческих союзников, расставили множество тяжелых, фунтов под двести весом, металлических капканов, прикованных прочными цепями к ближайшим деревьям. Для верности в ловушки положили тарсковые окорока. Вот в один из таких капканов и попался этот большой и красивый, но жестокий и опасный, шестиногий монстр по кличке Рамар. Ему предстояло умереть в этой ловушке от жажды, в мучениях, с левой задней лапой, удерживаемой глубоко вонзившимися в нее стальными зубами. Он был большим, благородным и по своему красивым зверем, тем пугающим способом, каким может быть красив слин, и мне была отвратительна даже мысль о том, что такое существо должно окончить свою жизнь столь ужасно, а просто прикончить его, признаться, у меня не поднялась рука. Несомненно, это было неблагоразумно с моей стороны, но мне удалось с немалым трудом, растянуть челюсти капкана, и зверь, получив свободу, прихрамывая, исчез в кустах. И он не напал на меня. Возможно, ему даже не пришло в голову, так поступить с тем, кто его освободил. Позже, время от времени, мы сталкивались друг с другом. Я думаю, что некоторую информацию об этом можно получить в другом месте. После развязки восстания в рассматриваемом Стальном Мире и, по-видимому, в силу некого взаимного решения или соглашения между Царствующими Жрецами и победившей партией кюров, было решено, что я и другие, должны были быть возвращены на Гор. Мог ли я надеяться, что мои действия в Стальном Мире удовлетворили или, по крайней мере, успокоили Царствующих Жрецов? Могли ли вообще успокоиться такие формы жизни? И могло ли быть так, что они, в конечном итоге, были удовлетворены моими действиями, настолько, что сочли целесообразным, в своей мудрости, избавить меня от своих интересов? Конечно, мы все или, по крайней мере, некоторые из нас, пусть и неумышленно, служили им. Конечно, теперь им можно было не опасаться одного из самых великих и опасных из кюров, Лорда Агамемнона, честолюбивого, умного, решительного, блестящего, одаренного, непримиримого противника. В любом случае меня не убили и не возвратили к ужасам Тюремной Луны. Я снова на Горе, правда, я не тешу себя надеждой, что Царствующие Жрецы забыли обо мне, чего я так пылко желал. Будь это так, разве меня не вернули бы с благодарностью, возможно, даже со щедрым вознаграждением к дверям моего дома в Порт-Каре? Вместо этого я стою здесь, на этом далеком пустынном берегу, между лесом и морем. Отбывая со Стального Мира, я забрал Рамара с собой, решив, что он заслужил лес и деревья, степи и травы, горы и скалы, простор и свободу Гора, взамен стальных плит, загонов, искусственных лесов и рельефа Стального Мира. Пусть он, как настоящий слин, живет в мире, пригодном для него. А в действительности, пусть мужчины, люди и кюры живут в мирах, пригодных для них. Слишком многие, живя в своих Стальных Мирах, даже не знают того, что это их тюрьмы.

— Он одичает, — предупредила девушка.

— Он и так дикий, — заметил я.

— Он станет опасным, — сказала она.

— Он опасен даже сейчас, — пожал я плечами, расстегивая толстый, кожаный ошейник, усыпанный стальными шипами, охватывавший шею гигантского, хромого слина.

Отбросив ошейник, я указал зверю на лес. Большие круглые глаза Рамара, словно насмешливо, уставились меня.

— Да, друг, — кивнул я. — Иди.

Протестующее рычание заклокотало в горле зверя. Он, казалось, обвил меня своим гибким телом, но я оттолкнул его от себя.

— Иди, — строго сказал я. — Да, я так хочу.

— Но он не хочет уходить, — прокомментировала девушка.

— Иди, — велел я слину.

Внезапно, повинуясь импульсу, я опустился на колени и, обхватив его массивную шею руками, зарылся лицом в мех на его плече.

— Вы плачете, — заметила она.

— Нет, — буркнул я, вставая на ноги и вытирая глаза тыльной стороной ладони.

— Вы плачете, — повторила брюнетка.

Я не счел нужным отвечать на столь глупое утверждение.

Рамар заскулил.

— Лес там! — сказал я ему, обхватив его голову руками и поворачивая к лесу. — Там твой дом! Иди туда! Беги!

Я смотрел вслед уходящему, подволакивая левую заднюю лапу слину, пока тот, наконец, не исчез за деревьями, после чего обернулся, и окинул взглядом девушку.

— Вытри слезы со щеки, — бросил я ей.

Она послушно провела ладонями по лицу.

Безусловно, эмоции приемлемы для женщин, особенно, для таких как она, которые, хотя и унижены, но являются самым женскими из всех женщин.

Она была одной из двух женщин, которые были посажены вместе со мной в тесную, прозрачную камеру на Тюремной Луне, одной из двух, специально, тщательно отобранных Царствующими Жрецами, со всей их проницательностью и наукой, со всей их злой эрудицией, чтобы стать для меня невыносимым искушением, теми кто будет непреодолимым соблазном для меня. Любая из них была подходящим мотивом, который со временем мог довести меня до полного бесчестия. Любая из них была яством, предназначенным для моего соблазнения и пытки, для разжигания моего голода, который неизбежно, рано или поздно, заставил бы меня отступить от суровости моих кодексов.

Я внимательно разглядывал ее, оценивая детали и нюансы.

Та, которая тогда, много месяцев тому назад, оказавшись в одном контейнере со мной, была не больше, чем домашним животным кюра, человеческим домашним животным вышестоящей формы жизни, на тот момент даже неспособной говорить, не больше чем простым, наивным, соблазнительным, аппетитным маленьким животным, теперь стала Леди Биной. Конечно, это маленькое животное было волнующе желанно, кто бы отрицал, но даже тогда другая пленница, темноволосая англичанка, мисс Вирджиния Сесилия Джин Пим, явный продукт патологической культуры, закомплексованная, недовольная, высокомерная, недоброжелательная, настроенная враждебно к мужчинам, но при этом питавшая к ним весьма двойственные чувства, показалась мне наиболее желанной с точки зрения присвоения, захвата и подчинения. Именно глядя на нее, я сразу стал думать о том, как было бы забавно держать ее в своих руках, и заставлять, брыкаться и извиваться, скулить и умолять, вскрикивать и просить, плакать и стонать в моих руках, как беспомощную, безоговорочно сдавшуюся, благодарную, восторженно подчиненную, разрушено опустошенную, умоляющую самку покорную желанию сильного, бескомпромиссного, властного самца. Не думаю, что объективно она в чем-то превосходила домашнее животное кюра, и, не исключено, что на большинстве рынков даже принесла бы меньшие деньги чем вторая моя сокамерница, но, так или иначе она была совершенно особенной для меня лично. Фактически, у меня нет ни малейших сомнений в том, что она была отобрана именно для меня, с большим вниманием и умением, возможно среди тысяч других кандидаток, чтобы полностью соответствовать моим вкусам, предпочтениям, потребностям и склонностям. Возможно даже с учетом тех моих предпочтений и потребностей, о которых я сам даже понятия не имел. Подозреваю, что здесь были вовлечены еще и два других фактора. Уверен, что точно так же, как она была подобрана полностью подходящей для меня, так же точно и я подходил для нее. Царствующие Жрецы, насколько я понимаю, свели нас как, если можно так выразиться, полностью соответствующие части единого целого. Не имей она никакой потребности в таком как я, будь искушение односторонним, только моим, и оно потерялось бы в разрушительной симметричности. Так могли ли мы, в такой ситуации, не оказаться в объятиях друг друга, тем самым не последовав воле и интриге Царствующих Жрецов?

Разве они не используют нас в качестве своих пешек, простаков и инструментов? И могли ли мы не танцевать на их нитях подобно марионеткам, когда они так тонко управляли нами, используя такую подходящесть наших характеров?

Другим вовлеченным фактором был тот, который я ощутил сразу, глубинную природу прекрасной англичанки, правда подтвердилось это только после нападения на Тюремную Луну, после того как часть стены коридора была вырезана, после вскрытия контейнера, то есть в результате событий связанных с лихим рейдом кюров и их быстрым, но кратковременным захватом искусственной луны Гора, точнее ее части, результатом демонстративного пересечения границ, авантюры, возможно, неблагоразумной и странной, цель которой, освобождение одного единственного заключенного в тюрьму воина, причем их непримиримого противника, может показаться мелкой, на фоне вовлеченных рисков, вероятных потерь, возможного возмездия и репрессалий Царствующих Жрецов, хозяев Гора и его окрестностей.

Разумеется, ставка была сделана на скорость и внезапность.

По-видимому, кораблям Царствующих Жрецов не хватило считанных енов, чтобы прибыть, оценить ситуацию, вмешаться, оказать помощь, принять ответные меры, ликвидировать угрозу, вернуть спокойствие нарушенным границам их сферы влияния.

Корчась в ужасе на металлическом настиле тюремного коридора рядом с разрушенным контейнером, среди когтистых ног кюров, ожидая в любое мгновение быть убитой и даже съеденной, этими, как ей казалось, жестокими и ужасными монстрами, она выкрикнула «Господа!».

В первый момент это удивило меня. Да, я был поражен, даже несмотря на то, что уже успел ощутить, даже за то недолгое время, что мы провели в контейнере, что-то вроде глубинной природы, спрятавшейся внутри прекрасной, мелочной, снобистской, надменной мисс Пим.

Кто может знать, какие тайные мысли скрыты в дневнике снов женщины? Сколь немногие из них осмелились бы открыть страницы этого интимного журнала для прочтения незнакомца.

Как трагично одиноки такие женщины!

И насколько естественно, что они вынуждены бояться, прежде всего того, чтобы не стать неодинокими! Многие боятся признаться в этом даже самим себе, уже не говоря о ком-то другом.

В том тяжелом положении, в котором она оказалась, ее выбор произнесения определенных слов, конечно, не был столь уж неожиданными для женщины.

Это часто имело место в истории многих миров и цивилизаций.

А что еще у них есть, что они могли бы предложить, за исключением их красоты? Но будет ли этого достаточно?

Достаточно ли этого для того, чтобы им сохранили жизнь, и не приведет ли это их, скорее раньше чем позже, на невольничий рынок?

Но такого крика можно было бы ожидать, не столько от любой женщины, оказавшиеся у ног мужчин, сколько, и в особенности от такой, как она, в ком я тысячей способов различал и ощущал подходящесть к этому распростертому положению.

Разве не приходилось ей лежать так или как-то иначе, в ее снах, на гладких алых плитах дворца завоевателя, утопать в длинном ворсе ковра в шатре вождя пустыни, или на палубе пиратской бригантины?

В патологической культуре, конечно, многое приходится скрывать от окружающих, зачастую именно то, что является наиболее ярким, значимым и самым важным.

И уже в следующее мгновение она явно и недвусмысленно предложила себя в качестве рабыни, фактически жалобно попросив о неволе, а затем еще ясно и однозначно объявила себя рабыней. И эти слова: «Я — рабыня», она выкрикнула полностью осознанно. Они исходили из тайных глубин дрожащего, беспомощного, неожиданно извергшего правду вулкана ее «Я».

Каким моментом облегчения, взрыва эмоций, должно быть это стало для нее! В это мгновение она осознала свою женственность, правда, что и говорить, чтобы немедленно захотеть снова спрятать ее и как можно глубже.

Но было слишком поздно.

С этими словами она по своей собственной воле стала рабыней. И такие слова не могут забраны назад.

Дело сделано. С этого момента она беспомощна переквалифицировать, умалить, уменьшить или отменить эти слова, поскольку она теперь рабыня.

Все, что осталось — это только заявить на нее права. Что и было сделано позже, несколькими неделями спустя в Цилиндре Удовольствий, небольшом дополнительном или вспомогательном мире, спутнике основного Стального Мира, которым в тот момент еще правил Агамемнон, Теократ Мира, Одиннадцатый Лик Неназванного. Было еще четыре других таких мира-спутника: Охотничий цилиндр, используемый для развлечения кюров, Индустриальный, в котором было сосредоточена промышленность, и два Сельскохозяйственных Мира, в которых, в значительной степени в автоматизированном режиме, выращивалось множество зерновых культур. Кюры — естественные хищники и, разумеется, они — плотоядны, но в ограниченной среде Стальных Миров они вынуждены были разработать множество консервированных продуктов, годных для их питания. Конечно, было у них и животноводство, на мясо они разводили различных животных, в том числе и людей. Однако после тех услуг, которые оказали повстанцам их многочисленные человеческие союзники, в рассматриваемом Стальном Мире людей больше не едят. Впрочем, насколько я понимаю, во многих других тоже. Прежних людей из скотских загонов, выведенных специально на мясо, теперь подкармливают, заботятся или отгоняют, но больше не съедают. Предполагается, что в конечном итоге они вымрут и исчезнут сами собой, поскольку у этих больших, неуклюжих, тучных животных отсутствует желание размножаться. В прошлом их численность поддерживалась посредством искусственного оплодотворения.

Корабли Пейсистрата, кстати, были пришвартованы в доках Цилиндра Удовольствий, и именно оттуда вышел один из его кораблей, взявший курс на Гор.

— Рамар ушел, — констатировала брюнетка, не отрывая глаз от леса.

— Да, — кивнул я.

— Вы освободили его, — сказала она.

— Конечно. Он должен быть свободным.

— А разве я не должна быть свободной? — поинтересовалась девушка.

— Нет, — отрезал я.

— Я не возражаю быть той, кто я есть, — поспешила заверить меня она.

— Не имеет никакого значения, возражаешь ли Ты или нет, — пожал я плечами.

— Я понимаю, — вздохнула девушка. — Мое желание — ничто.

— Точно, — согласился я.

— Вы предпочитаете держать меня таковой?

— Конечно.

— Почему? — спросила она.

— Ты — женщина, — напомнил я.

— Есть много свободных женщин, — заметила брюнетка.

— Верно, — не стал отрицать я.

— Вы полагаете, что все женщины должны быть рабынями?

— По крайней мере, самые желанные — обязательно, — заявил я. — Они представляют наибольший интерес. Другие не имеют значения.

— Я слышала, что гореане считают, что все женщины должны быть рабынями, — сказала она.

— Вероятно, тебе не сложно было бы найти свободную гореанку, которая будет яростно отрицать это, но, с другой стороны, она просто не была в ошейнике.

— А если бы она побывала в ошейнике, то она бы передумала?

— Если она побывала в ошейнике, — усмехнулся я, — то не имеет значения, передумала бы она или нет.

— Она по-прежнему оставалась бы в ошейнике, — заключила девушка.

— Разумеется.

— Мне кажется, что мужчины Гора, — заметила она, — правда, верят, что все женщины должны быть рабынями.

— Я не стал бы утверждать что в это верят все гореанские мужчины, поскольку не общался со всеми, — улыбнулся я, — но знаю, что многие из гореан полагают, что все женщины — рабыни, просто не на всех надели ошейники, как это следовало бы сделать.

— Понимаю, — улыбнулась она в ответ.

Я разглядывал ее так, как можно разглядывать таких как она.

Поймав мой взгляд, девушка выправила тело и поинтересовалась:

— Мне раздеться и принять положение осмотра?

Я не стал отвечать на ее вопрос. Мне вспомнилось, как она, только что упомянув Леди Бину, опустила ее титул «Леди». Это звание позволено носить только свободным женщинам, однако, бывают ситуации, когда им могли бы титуловать такую как, чтобы в силу неуместности этого, напугать ее.

В положении осмотра, такая женщина как она, обычно раздевшись, должна встать, расставив ноги, а руки положить на затылок или сзади на шею. Это соблазнительно приподнимет ее груди, и к тому же, учитывая положение рук, она не сможет помешать, ни визуальному осмотру, ни проверке ее на ощупь, на живость реакции и так далее. Часто при этом исследуют еще и зубы. Варварскую девку, доставленную с Земли, зачастую легко можно определить по наличию пломб в зубах. Еще одним явным свидетельством земного происхождения являются шрамы от прививок, которые на Горе обычно принимают за земное клеймо. Гореане, разумеется, предпочитают свои, гореанские клейма, которые обычно ясны, безошибочны, изящны и красивы.

— Ты больше не в Стальном Мире, — сказал я. — Перед тобой лежит планета открытых просторов. Тебя больше не окружают изогнутые стальные стены. Быть может, Ты думаешь, что здесь для тебя все будет как-то по-другому?

— Несомненно, в некотором отношении, — ответила она.

— А по существу?

— Я не знаю, — растерялась девушка.

— Ничего не изменится, — сказал я. — Это — Гор.

— Я ношу ошейник, — кивнула она.

— Вот именно, — усмехнулся я и тут же бросил: — Ошейник!

Брюнетка немедленно повернулась ко мне лицом, отвела руки немного назад и приподняла подбородок.

Про себя я ответил, что она получила некоторые навыки в Цилиндре Удовольствия. Причем это произошло даже прежде, чем на нее были заявлены права. Впрочем, было вполне уместно, проинформировать ее о таких вещах или, по крайней мере, о некоторых из таких вещей, не дожидаясь предъявления прав. Тем самым, столь простым способом, девушка может избежать преждевременной встречи с кожей.

В этой позе удобно читать надпись на ошейнике, и, взяв его обеими руками, я спросил:

— И что говорит нам ошейник?

— Я не умею читать, — ответила брюнетка. — Но мне сообщили, что надпись гласит: «Я — собственность Тэрла Кэбота».

— Все правильно, — подтвердил я. — А я кто?

— Вы — Тэрл Кэбот, — сказала она.

— Тогда, чья Ты собственность? — уточнил я.

— Ваша, — признала девушка и, запнувшись, добавила, — Господин.

— Ты — рабыня, — заключил я.

— Я? — переспросила она.

— Да, Ты, — заверил ее я.

— Даже здесь? — прошептала рабыня.

— Да, — кивнул я.

— А Ты хотела бы, чтобы тебя освободили? — осведомился я.

— Мне некуда здесь идти, — пожала она плечами. — Я не смогу выжить.

— Ты хочешь быть свободной? — повторил я свой вопрос.

— Нет, — покачала головой брюнетка.

— Почему «Нет»?

— Я прошу, не заставляйте меня говорить, — взмолилась девушка.

— Ты одета, как рабыня, — констатировал я.

— Да, — согласилась она.

На ней была гореанская рабская туника.

Это была короткая, серая корабельная туника с судна Пейсистрата. Слева вверху было написано число двадцать семь. Это число, как все другие, соответствовало номеру кольца на переборке, к которому крепилась цепь с ошейником. Брюнетка, вместе с другими женщинами ее вида, была прикована в одном из коридоров судна. Номера позволяли, если девушка была забрана от ее кольца, возвратить ее на то же самое место. Порядок, дисциплина и точность важны в закрытом корабельнои мирке. За время путешествия я несколько раз забирал ее от кольца.

С другой стороны Леди Бина, само собой, настояв на этом, получила каюту самого Пейсистрата, капитана судна, вынужденного перебраться в кубрик к своим людям. Кстати, туда же поселили и Гренделя, телохранителя блондинки. Не надо думать, что в этом было что-то удивительное или необычное, поскольку Леди Бина была свободной женщиной.

Девушка, стоявшая передо мной, выглядела крайне соблазнительно в своей корабельной тунике, впрочем, в этом не было ничего удивительного, поскольку туники в целом, и данная конкретная в частности, придуманы не для того, чтобы скрыть очарование их носительниц.

Гореанская рабская туника, кстати, служит несколькими целям. В своей откровенной краткости и легкости она хорошо подчеркивает различие между рабыней и свободной женщиной, а на Горе это различие имеет огромное значение. С точки зрения свободной женщины это, предположительно, оскорбляет и унижает рабыню, напоминая ей о ее бесполезности, о том, что ее могут купить и продать, что она — не больше, чем домашнее животное, товар и так далее. С другой стороны, рабыня, как только она привыкнет к своему статусу и его замечательной ценности в глазах мужчин, склонна упиваться тем как такая одежда усиливает ее очарование. Фактически она получает от этого удовольствие, которому, вероятно, всерьез завидуют ее, закутанные в тяжелые одежды, свободные сестры. Думаю, найдется немного женщин, которые стали бы возражать против того, чтобы мужчины находили их привлекательными, и даже мучительно желанными. Разве не случается так, что даже свободные женщин иногда, как бы не нарочно, приоткрывают свои вуали? Зато как многие рабыни, по крайней мере, в отсутствии свободных женщин, перед которыми они, вероятно, унижались бы и сжимались, и это было бы мудро с их стороны, если они не хотят быть избитыми, наслаждаются и радуются своей красоте и тому, что они могут ее показать. Рабская туника, знаете ли, оставляет немного места полету воображения. Имеются у таких предметов одежды и другие преимущества. Например, благодаря отсутствию какого-либо закрытия снизу, за исключением разве что Турианского камиска, рабыня постоянно, исподволь, намекает о своей восхитительной уязвимости как собственности, и напоминает господину о том, что одной из ее главных задач является то, что она должна немедленно и без сомнений приложить все силы, чтобы доставить ему такое удовольствие, которое он только может пожелать. С другой стороны, такие предметы одежды не могут не возбудить и саму их носительницу. Они по-своему служат, чтобы раздувать и подкидывать топлива в пламя рабских огней, тлеющих в ее прекрасном животе. Так что нет ничего удивительного в том, что рабыни часто оказываются у ног их господина, на коленях умоляя о прикосновении. Кроме того, предполагается, что такие предметы одежды не позволяют спрятать оружие. У таких одежд не найдется места, например, чтобы пронести кинжал. Безусловно, для несвободного человека даже попытка коснуться оружия без разрешения свободного человека может рассматриваться как преступление, караемое смертной казнью, так что опасность того, что рабыня попытается скрыть оружие, невелика. Но предмет рабской одежды также мешает или делает невозможным спрятать украденную булку, ларму или что-то в этом роде. Кстати, когда рабыню посылают в магазин, и, если ей при этом разрешают пользоваться руками, а не посылают, заковав их в наручники за спиной, привязав мешочек с деньгами к ошейнику, она обычно держит монеты зажатыми в кулаке, или зачастую прячет их за щекой. Добавим, что такие предметы одежды дешевы и, конечно, не требуют большого количества ткани. Многие сделаны так, что снять их можно мгновенно, достаточно дернуть за кончик раздевающего узла, и наряд соскользнет вниз, упав вокруг лодыжек девушки, или может быть легко стянут через голову, в зависимости от типа одежды. Такой узел обычно располагается на левом плече, поскольку большинство мужчин — правши.

Брюнетка отвернулась от меня.

— Мы теперь не в Стальном Мире, — заметила она.

— Так, и что? — осведомился я.

— Вы освободили Рамара, — продолжила девушка.

— Да, — кивнул я.

— Неужели Вы теперь не освободите меня? — спросила она.

— Нет, конечно, — ответил я. — Не говори глупости. Ты же не слин. Ты — ничто, Ты всего лишь человеческая женщина.

— Причем та, которая принадлежит ошейнику?

— Это очевидно, — подтвердил я.

— Вашему ошейнику?

— Ошейнику того, — поправил ее я, — кто его на тебя наденет, кем бы он ни был.

— То есть, ошейнику любого мужчины? — уточнила рабыня.

— Некого мужчины, — сказал я.

— Но вашему обязательно?

— Вовсе не обязательно, — пожал я плечами, — просто ошейнику некого мужчины.

— Значит, я принадлежу ошейнику?

— Само собой, — заверил ее я.

— Из этого я заключаю, — сказала брюнетка, — что женское рабство на этой планете существует?

— Совершенно верно, — подтвердил я, — и мужское, кстати, тоже.

— Но женщины-рабыни в большинстве, не так ли?

— Правильно, — кивнул я. — Для мужчины рабство — несчастье. Для мужчины, или точнее для большинства мужчин естественно быть свободными и рабовладельцами, но для женщины неволя уместна и естественна.

— Женщины не то же самое, что мужчины? — уточнила брюнетка.

— Верно, — подтвердил я. — Они совершенно отличаются, они глубоко, радикально другие.

— Мужчине должны принадлежать, а женщина должна принадлежать?

— Женщина, — сказал я, — может найти себя женщиной, чувствовать себя полностью удовлетворенной, только в неволе, только у ног сильного мужчины, который будет рассматривать ее и относиться к ней как к собственности, которой она сама хочет быть, и для чего предназначила ее природа.

— Я понимаю, — вздохнула она.

— Не имеет значения, понимаешь Ты это или нет, — заметил я.

— Потому, что на мне ошейник?

— Да.

Девушка отвела взгляд и сказала:

— Полагаю, что женской неволе есть оправдание.

— Разумеется, — подтвердил я.

— Природа, — произнесла она.

— Именно, — согласился я. — Природа. Позволь ей рассказать тебе о законности ошейника на твоей шее.

Девушка резко повернулась ко мне лицом. Слезы сверкнули в ее глазах и на щеках. Она прижала ладонь к своему ошейнику и крикнула:

— Она уже все сказала мне!

— Я знаю, — кивнул я.

— Но мы больше не в Стальном Мире, — всхлипнула рабыня. — Я уверена, что здесь, хочу я того или нет, Вы освободите меня!

— Если Ты проверяешь меня, испытываешь мое терпение, — заметил я, — то мне это безразлично.

— Но мы одни, — сказала она. — Теперь вам нет нужды продолжить держать меня в неволе!

— Ты хочешь получить свободу? — повторил я свой вопрос.

— Нет! — выкрикнула девушка. — Я не хочу быть свободной! Но Вы должны освободить меня! Вы же не гореанин! Вы с Земли! С Земли! У Вас нет иного выбора, кроме как освободить меня!

— Что-то я тебя не понимаю, — признался я.

Она что, не знала, что ее ноги стоят на земле Гора, и что на ее горле ошейник?

— Вы должны забрать меня у меня самой! — всхлипнула девушка. — Вы должны отнять меня у меня!

— Не понимаю, что Ты имеешь в виду, — сказал я.

— Но Вы же с Земли! С Земли! — воскликнула она. — У Вас нет выбора, кроме как освободить меня! Вы должны освободить меня!

— Ты, правда, так думаешь? — удивился я.

— Конечно, — заплакала рабыня.

— Конечно? — переспросил я.

— Конечно, — повторила она, глотая слезы.

— Ну-ка снимай свою одежду, — приказал я, — теперь скрести запястья перед собой и иди ко мне.

— Что? — не поверила она своим ушам.

— Живо, — прикрикнул на нее я.

Через мгновение веревка стянула ее запястья, и я потащил спотыкающуюся брюнетку к краю леса. Там, подведя ее к дереву, подтолкнул к стволу, и перебросил свободный конец веревки через сук.

— Господин! — вскрикнула она, когда я резко натянул веревку, заставившую ее высоко поднять руки, вытянуться всем телом и встать на цыпочки.

Не обращая внимания на ее крик, я прокинул свободный конец веревки под связанными запястьями и завязал на узел.

— Господин! — простонала она.

— Я тобой недоволен, — сообщил я ей.

— Простите меня, Господин! — всхлипнула брюнетка, с тревогой глядя, как я освобождаю от ножен и кошелька свой ремень.

В этот раз я закончил с ней быстро, но ей этого было более чем достаточно.

— Ну что, Ты все еще думаешь, что будешь освобождена? — осведомился я.

— Нет, Господин! — прорыдала рабыня.

— Возможно, я продам тебя, — предупредил я, прежнюю мисс Вирджинию Сесилию Джин Пим, решившую, что она может безнаказанно вызвать мое неудовольствие.

— Пожалуйста, не продавайте меня — взмолилась она.

Я же вернул ремень на прежнее место, отвязал девушку и отвернулся.

Уже через мгновение она бросилась вслед за мной, обогнала и, упав передо мной на песок, растянулась на животе и принялась целовать мои ноги в жалобной мольбе. Ее тело содрогалось от рыданий.

— Ты по-прежнему думаешь, что я тебя освобожу? — поинтересовался я.

— Нет, Господин! — прорыдала она. — Нет, Господин!

— Я давно стал гореанином, — усмехнулся я.

— Да, Господин! — согласилась девушка.

— Теперь у тебя пропали сомнения в этом, земная женщина? — спросил я. — Ты принадлежишь. И принадлежишь гореанину.

— Да, Господин!

— Надеюсь, Ты понимаешь значение этого?

— Да, Господин! — заверила меня брюнетка, глотая слезы. — Я — рабыня, только это и ничего кроме этого!

— Причем самая презренная, никчемная и бесполезная из рабынь, — добавил я.

— Да, Господин! — всхлипнула она.

— Какая несчастная тебе досталась судьба, — усмехнулся я, — участь беспомощной, презренной неволи.

— Да, Господин, — не стала спорить со мной невольница.

— Возможно, теперь Ты лучше понимаешь опасности и унижения твоего статуса?

— Да, Господин!

— Ну что, Ты все еще хочешь быть рабыней? — осведомился я.

— Не заставляйте меня отвечать! — взмолилась девушка.

— Говори, — потребовал я.

— Да, Господин! — призналась она. — Да, Господин!

— Почему? — спросил я.

— Потому, что только так я чувствую себя полностью женщиной, — ответила брюнетка.

— Не думаешь ли Ты, что останешься рабыня по какой-либо своей причине? — поинтересовался я у нее. — Возможно, потому что Ты хочешь быть рабыней?

— Господин? — не поняла девушка.

— То, что Ты могла бы чего-то желать, не только незначительно, — усмехнулся я, — но и бессмысленно, нелепо, неважно.

Рабыня повернула ко мне блестящее от слез лицо и уставилась на меня.

— Не имеет никакого значения, — сообщил я ей, — хочешь ли Ты быть рабыней, жаждешь ли или должна ей быть.

— Господин? — растерялась девушка.

— Ты останешься рабыней, — объяснил я, — потому что Ты — рабыня, должна быть рабыней, и мужчины приняли решение, что, такие как Ты должны принадлежать им.

— Да, Господин, — всхлипнула рабыня.

— Твое желание — ничто, — подытожил я.

— Да, Господин, — согласилась она.

— Ты вызвала мое неудовольствие, — сообщил я ей. — А рабыней должны быть довольны полностью и в мельчайших деталях.

— Да, Господин! — всхлипнула распростертая передо мной девушка.

— Думаю, что мне стоит продать тебя, — объявил я.

— Пожалуйста, нет, Господин! — завыла она. — Я постараюсь сделать все возможное, чтобы Вы были довольны, Господин, полностью, Господин, полностью, полностью, абсолютно, всеми способами! Пожалуйста, не продавайте меня, Господин! Оставьте меня с собой, я прошу Вас!

— Я сделаю так, как я пожелаю, — сообщил я ей.

— Да, Господин, — заплакала бывшая мисс Пим.

— Быть может, Ты теперь лучше понимаешь, что значит быть рабыней?

— Да, Господин, — прошептала она, глядя на меня снизу вверх. — Да, Господин.

Я окинул ее оценивающим взглядом. По ее щекам бежали слезы. Губы дрожали от переполнявших ее эмоций. Лицо казалось чувственным, нежным и милым. Его красиво обрамляли блестящие, темные волосы, возможно, все еще несколько коротковатые, но это было делом времени. Как известно, длинные волосы приветствуются в таких как она. С ними много чего может быть сделано, как в эстетическом плане, так и в чисто практическом, например, на мехах. Возможно, следует мимоходом отметить, что эта женщина, помимо того, что была красива, обладала очень высоким интеллектом. А это был именно тот фактор, который значительно повышает цену девушки. Это было бы важно, если бы я захотел ее продать. Из таких женщин получаются лучшие рабыни. Они быстро осознают, кто они теперь. К тому же, по сравнению с обычной или среднестатистической, женщиной, они имеют тенденцию находиться, по крайней мере, первоначально, в более тесном контакте со своими самыми глубинными потребностями, больше знать о них, быть более открытыми им и своим желаниям. Таким образом, они входят в ошейник, будучи полуподготовленными к неволе.

Гореанские работорговцы не привозят на Гор глупых женщин. Они не пользуются спросом.

Я продолжал любоваться распростертой передо мной девушкой. Она нравилась мне такой, лежащей на животе у моих ног, нагой и в ошейнике.

Это было ее истинное место.

— Теперь, — сообщил я, — мы должны поприветствовать нашего гостя.

Рабыня ошеломленно уставилась на меня.

— Оденься, девка, — бросил я ей.

Она вскочила, метнулась к своей тунике, оставленной на песке, опустилась там на колени, и торопливо нырнула в нее и натянула на себя. Затем девушка, не вставая с колен, повернулась лицом к нашему гостю.

Она так и должна была оставаться на коленях, вплоть до получения разрешение встать, поскольку она была рабыней находившейся в присутствии свободных мужчин.

— Тал, — поздоровался человек, стоявший среди деревьев, почти не заметный в их тени.

— Тал, — возвратил я приветствие.