Мечники Гора

Глава 12 Тренировочная площадка

— А тренеры-то у вас есть? — спросил я Таджиму.

— Несколько человек, — ответил он. — Те, кто доставил тарнов из Тентиса сюда, и кое-кто из других мест.

Тентис славится стаями своих тарнов.

— Я спрашиваю, потому что сам я тарнов не тренирую, — пояснил я.

Мы шли по тропе, ведущей из лагеря лесорубов в глубину леса. Путь был отмечен вешками, простыми колышками, вбитыми по обе стороны тропы, но их вполне хватало, чтобы ларлы-охранники, которые порой мелькали среди деревьев, не трогали тех, кто идет по тропе.

— Я знаю, — кивнул Таджима, — Вы — всадник и воин.

— Моя роль здесь, как мне дали понять, состоит в том, чтобы сформировать и натренировать отряд тарновой кавалерии, — сказал я.

В этот самый момент, издалека, возможно ярдов с двухсот — двухсот пятидесяти, справа и спереди от нас, раздался ужасный рев, который мог издать только ларл. А мгновением спустя, последовал вопль боли и отчаяния.

— Нет! — крикнул Таджима, схватив меня за руку. — Не выходите за линию вешек!

— Кому-то нужна помощь! — закричал я, таща его за собой.

— Нет, — сказал Таджима. — Уже не нужна. Он уже мертв. Не стоит беспокоить ларла, когда он ест.

— Кто-то вышел за пределы вешек? — предположил я.

— Сейчас и снова, — подтвердил Таджима, — некоторые пытаются убежать из лагеря.

Ларла обычно своим ревом ошеломляет и обездвиживает добычу, а уже потом нападает.

— Лагерь, насколько я понимаю, покидать нельзя?

— Верно, — кивнул Таджима, — это запрещено.

— Почему люди бегут из лагеря? — поинтересовался я.

— Они боятся, — ответил Таджима. — Они не хотят умирать, но убегая, они умирают.

— А еще здесь есть тайны, — добавил я, — и люди могут бежать, чтобы продать их.

— И это тоже, — не стал отрицать Таджима.

— Опасная авантюра, — покачал я головой.

— Верно, — согласился Таджима.

Люди, прибывшие в тарновый лагерь, были, если верить Пертинаксу, наемниками, бандитами, разбойникам, ворами, убийцами, бродягами, изгоями, отлученными от Домашних Камней и прочим отребьем. Многие, насколько я понял, прежде входили в оккупационные силы, ныне выбитые из Ара. Слово таких людей все равно, что шелест ветра среди кустов-пиявок. Верность большинства из них принадлежала их собственным шкурам и кошелькам. В целом они нанимались на самые темные дела подобно Ассасинам, за исключением того, что Ассасин, нарисовав на своем лбу черный кинжал, символ охоты, остается верен заказчику.

— Зачем вам и вашим людям понадобилась тарновая кавалерия? — полюбопытствовал я.

— Для войны, конечно, — пожал плечами Таджима.

— На континентальном Горе? — уточнил я.

— В другом месте, — неопределенно ответил Таджима.

В принципе, мне было понятно, что, независимо от того, какие планы могли бы осуществляться в этом лесу, они вряд ли будут иметь достаточный размах и потенциал, чтобы представлять угрозу для гореанских городов с их собственными силами тарновой кавалерии, исчислявшимися сотнями, а в прежнем Аре и тысячами всадников. Впрочем, у мощных островных убаратов, таких как Тирос и Кос, тоже не было особых причин опасаться, скажем, эскадрона разбойничающих тарнсмэнов. А еще потребовались бы немалые средства, чтобы достигнуть этих государств, лежавших за сотни пасангов на запад от побережья. Тарн — птица сухопутная, и просто не полетит над морем. И даже если бы тарн мог бы сделать это, ни один тарн не выдержал бы перелета такой дальности и просто упал бы в море, исчерпав силы. Они не морские птицы, которые могут планировать на ветру в течение многих анов, просто расправив неподвижные крылья, а если пожелают, то могут просто сесть на воду и отдохнуть.

— И где же? — спросил я.

— В другом месте, — вежливо, непреклонно уклонился от ответа Таджима.

— Ваши силы, — заметил я, — по-видимому, не испытывают недостатка в средствах. Почему бы вам просто не нанять отряд тарновой кавалерии из другого города, скажем, из Трева на Волтае?

— Такая кавалерия, — усмехнулся Таджима, — будет их, а не нашей. Кроме того, как можно было бы скрыть такой наем?

— Правильно ли я понимаю, что вы уже потеряли несколько человек? — спросил я.

— Мы потеряли двадцать два человека, — признал он, — в когтях и клювах тарнов. Некоторые из них были тренерами.

— Значит, Вы имеете дело с дикими тарнами, — заключил я.

Такие потери вряд ли можно было бы ожидать, имея дело с обученными, одомашненными тарнами.

— Да, — подтвердил мою догадку Таджима, — но взятых поблизости от Тентиса, из Тентисских гор. Любая покупка значительного числа тарнов из вольер привлекла бы внимание.

— Несомненно, — согласился я.

В Тентисских горах дикие тарны обитают во множестве.

— Четверо из моих людей, — вздохнул Таджима, — убежали от тарнов, а двое не смогли заставить себя к ним приблизиться.

— Это понятно, — кивнул я.

— Но не приемлемо, — заявил Таджима. — Впрочем, каждый из них вернул свою честь.

— Признаться, не вижу, каким образом в этом случае может быть вовлечена честь, — заметил я, — храбрость, возможно, но причем здесь честь?

— Для нас честь вовлечена, — сказала Таджима. — Но не бойтесь, поскольку они вернули свою честь.

— Это каким же образом? — поинтересовался я.

— Ножом, — ответил он.

И тогда мы услышали крик тарна. Он раздался не дальше чем в сотне ярдов впереди нас.

— Мы около места обучения, — сообщил Таджима.

— А теперь, если можно, мне хотелось бы сказать несколько слов, — сказал я в павильоне.

— Конечно, — разрешил Лорд Нисида.

— Я — благодарен, великий лорд, — начал я, — за ваше гостеприимство. Но я мало что понимаю в том, что здесь происходит. Я оказался в этом месте в результате сложной операции, потребовавшей много времени и средств. Агенты или сотрудники, тайно договорились о моем присутствии здесь. Я, наконец, хотел бы знать, что я должен делать, и как получилось, что я могу оказаться у вас на службе.

— Я полагаю, — заговорил светловолосый мужчина, — что Вы и сами знаете, что Вы здесь служите Царствующим Жрецам, богам Гора. Мы будем передавать их волю, а Вы будете повиноваться.

— Значит, Вы агент Царствующих Жрецов? — уточнил я.

— Да, — кивнул он.

— Действительно, — признал я, — Вы должны быть агентом Царствующих Жрецов. Просто потому, что иначе не может быть. Поскольку я был высажен на северном побережье в координатах предоставленных Царствующими Жрецами, разумеется, в секретных координатах. Здесь меня встретили двое агентов, несомненно, тоже служивших Царствующим Жрецам, хотя, очевидно, этого не знавших, провели меня на деляну Порт-Кара, свели с Таджимой, слугой Лорда Нисиды, который в свою очередь привел меня сюда.

— Все правильно, — кивнул Трасилик.

На лице Лорда Нисиды, казалось, мелькнула едва заметная улыбка.

Я сомневался, что Трасилик или Лорд Нисида надеялись на то, что я поверил, что они действительно работали на Царствующих Жрецов. Впрочем, очевидно, что им не казалось разумным, выражать сомнение относительно моих осуждений в данном вопросе. При этом мне и самому не казалось разумным, высказывать сомнения в их заявлении, или, возможно, правильнее сказать, в заявлении Трасилика, поскольку Лорд Нисида ни разу не этого не объявлял. Кстати, насколько я мог судить, его нисколько не заботило, чему я мог бы верить в этом вопросе.

По-видимому, оба они знали, что Царствующие Жрецы предоставили координаты кюрам Стального Мира прежде управляемого Агамемноном, а ныне Арцесилой, так что, по крайней мере, некоторые кюры, возможно, даже те, кто кому этого знать было не положено, несмотря на воображаемую конфиденциальность, могли получить доступ к ним. Кстати, такие имена как Агамемнон и Арцесила используются для удобства, поскольку подлинные имена, сказанные по-кюрски, невозможно передать в фонемах английского или гореанского. Два данных имени использовались людьми рассматриваемого Стального Мира, чтобы упоминать об упомянутых персонах. Я решил сохранить данную традицию.

В общем, я пришел к выводу, что ни для Трасилика, ни для Лорда Нисиды не имело особого значения, поверил ли я в то, что они работают на Царствующих Жрецов или нет.

К тому же, почему они должны полагать, что я сам хотел бы работать на Царствующих Жрецов? В конце концов, Царствующие Жрецы обошлись со мной, мягко говоря, не слишком по-доброму.

С другой стороны, если для них не имело значения, чему я верил в этом вопросе, а чему нет, то почему это не имело для них значения?

Я помнил, что бывшая Мисс Вентворт, в тот момент Константина, говорила, что на меня собираются повлиять через некую женщину. Правда, мне не было ясно дано понять через какую именно. К тому же, я предположил, что этот вариант предусматривался только на тот случай, если я оказался бы колеблющимся или строптивым. Давление это, я был уверен, никоим образом не было связано с рабыней, Сесилией, которая, во-первых, была обесценена, поскольку являлась рабыней, а во-вторых, они, судя по всему, не знали о том, что я привез ее собой на Гор. Все, что я знал, это то, что Царствующие Жрецы хотели, чтобы я был доставлен на открытое место северного побережья, в строго определенных координатах, из чего следовало, что они имели в виду некое задание для меня. Знать бы еще какое. Возможно, я смог бы по косвенным признакам разобраться с этим, если бы продолжил потакать пожеланиям Трасилика и Лорда Нисиды. Трасилик, по моему убеждению, явно работал на кюров. Совершенно очевидно, что он был связан с определенной группой гореанских работорговцев, имевших доступ на Землю. Эти работорговцы получили от кюров корабли, и снабжались ими по мере надобности со Стальных Миров. В это были вовлечены настолько сложные технологии, что они лежали далеко вне возможностей не только людей Гора, но и, по крайней мере, в настоящее время, вне возможностей землям, которые даже не были подвергнуты законам Царствующих Жрецов ограничивающим оружие и технологии. Хозяева Гора обеспокоились тем, чтобы защитить себя и свой мир от невежества, хитрости и жадности тех, кого они, кстати, небезосновательно, расценивали как низшую форму жизни. Свобода, очевидно, не является абсолютной ценностью, как могли полагать глупцы. Свобода хороша лишь для тех, кто достиг определенного уровня развития. Детей нельзя выпускать играть на высоких мостах. Тарлариону нельзя позволять топтать засеянные поля. Рабыням нельзя разрешать носить предметы одежды свободной женщины и так далее. Экипажи кораблей со Стальных Миров могли состоять либо из людей, либо из кюров, но, я рискнул предположить, что редко команды были смешанными. Кюры — сильные и опасные существа, зачастую бывающие несдержанными. Лично я не хотел бы делить с ними ограниченное пространство корабля в течение многих дней подряд. Так же, я полагал, что большую часть дел кюров, как на Горе, так и на Земле, по очевидным причинам, вели их человеческие союзники. Очевидным стимулом для сотрудничества с кюрами у определенных гореан, например, некоторых членов касты работорговцев, был тот, который понятен всем мужчинам — женщины. На Горе женщины, точнее, рабыни, являются вполне ликвидным, ценным товаром, имеющим значение своего рода валюты. В действительности, на Горе даже зарплату могут выплатить в женщинах. Иногда гонорар гореанина может быть равен двум или трем рабыням. Женщины Земли, в отличие от гореанок, которые защищены всей силой гореанских традиций и законов, практически беззащитны и легко достижимы. В чем-то они подобны дикорастущим фруктам, которые могут быть выбраны и сорваны, как кому понравится, для личного пользования, для торговли и так далее. Соответственно, доступ к женщинам Земли, рабским фруктам, созревшим для сбора, является значительным стимулом для гореан, чьи представления о женщинах имеют тенденцию быть менее романтичными, и более утилитарными и сексуальными. Фактически, один из сюрпризов для многих землянок, оказавшихся на Горе в клетках работорговцев, как раз в том и состоит, что в этом мире на них более не смотрят через призму искажения и вздора, но рассматривают, радикально и глубоко, как тех, кто они есть в своей основе и существе, как самок. Также, будучи рабынями, они узнают, что мужчины действительно существуют. Мужчины не в том смысле, к которому они были приучены на Земле, а в другом, совершенно отличающемся от того смысле. И они будут принадлежать этим мужчинам, мужчинам совсем другого вида, которые будут их владельцами, точно так же, или даже больше, как если бы они были, скажем, свиньями или собаками. Что интересно, мне все больше казалось, что далеко не каждое судно, которое следует по трассе между Землей и Гором, находится на службе кюров. Похоже, что некоторое их количество, если вообще не большинство, теперь независимы, занимаются своим собственным бизнесом, ведут собственную разведку, составляют собственные списки приобретения и так далее. Вероятно, они уже обзавелись своими собственными базами на Земле или на Горе. Однако, у меня не было сомнений в том, что Трасилик был тесно связан с кюрами.

Дело в том, что нормальный гореанский работорговец обычно собирает свои «рабские фрукты», доставляет их на Гор, обеспечивает клеймом, ошейником и местом в загоне, дает им некоторое обучение, чтобы они могли пережить первую ночь, после того как уйдут с платформы торгов, а затем продает их. Он не стал бы устраивать сложных игр, которые сопровождали появление на Горе Мисс Вентворт, с ее использованием в особом обмане и все такое. Ясно, что она была нанята как агент кюров, даже если она понятия не имела, кем могли бы быть эти кюры. Затем, по окончании ее миссии, от нее можно было избавиться, тем или иным способом, обычно, предполагающим поход на рынок, причем не в качестве покупателя. Так что, нет ничего удивительного в том, что агентессы кюров почти всегда были весьма хороши собой. В конце концов, позже их собираются продать, а красавицы имеют тенденцию приносить более высокие доходы. Кроме того, большинство, как гореан, так и кюров, несмотря на их готовность пользоваться услугами подобных существ, к лгунам, лицемерам, предателям относятся крайне неодобрительно. Таким образом, судьба, выпавшая на долю прежней Мисс Вентворт, была ей предначертана с самого начала. Иногда такую агентессу, после порабощения и клеймения, отдают агенту мужчине, с которым она, возможно, была связана. Разве что обычно, устраивается продажа на рынке, чаще всего на самом низком, дабы избежать привлечения к ней внимания. Мисс Вентворт попутно была предназначена, чтобы удовлетворить особого заказчика из списка желательности.

— И чем же я могу быть полезным для вас? — наконец, прямо спросил я у Лорда Нисиды.

— Насколько мне известно, вам приходилось командовать отрядом на далеком юге, — сказал Лорд Нисида.

— Как-то раз, в землях Народа Фургона, — не стал отрицать я, — Я имел честь командовать тысячей всадников тачаков.

— Значит, Вы знакомы, — заключил Лорд Нисида, — с тактикой кавалерии, ее движением, назначением и так далее.

— С легкой кавалерией, — уточнил я, поскольку мне никогда не приходилось возглавлять массированные, грохочущие, сотрясающие землю атаки отрядов на высоких тарларионах.

— Превосходно, — кивнул Лорд Нисида.

Всадники тачаков были подобны тучам, к которым было почти невозможно приблизиться. Грозные лучники, со своими короткими, роговыми луками, пригодными для стрельбы с седла в обе стороны, они могли, словно смертельным дождем, накрыть противника тысячей стрел, выпущенных почти мгновенно, а затем раствориться в степи. Потом они налетали снова, как шторм смерти, но уже с другой стороны, появляясь крошечными точками на горизонте, чтобы через считанные мгновения оказаться рядом, нанести удар и опять исчезнуть. А когда тачак оказывался рядом, впереди него летела кайва, а затем черная пика, сделанная из легкого темового дерева, как оса своим жалом, била и отступала, снова била и отступала, зачастую добивая убегающего пешего противника.

В общем, тачаки были ловкими и опасными противниками. Их тактика строилась стремительности и точности. Возможно, они были бы более известными, да только немного оставалось тех, кто мог бы рассказать о них, чтобы распространить эту известность. Даже их отступление могло быть не больше чем уловкой. Это одна из их излюбленных тактик. Увлекать за собой противника, а потом засыпать его стрелами, выпущенными назад с плавно скачущей кайилы. Войны тачаков можно охарактеризовать тремя словами, обман, хитрость и безжалостность.

— Не Вы ли командовали двадцать пятого Се-Кара? — спросил Лорд Нисида.

— Я, — ответил я, не видя смысла скрывать этот факт.

Однако, на мой взгляд, то, что произошло в тот день мало походило на столкновение небесных кавалерий.

— С каким противником Вы планируете встретиться? — поинтересовался я.

— Вы ведь разбираетесь, — спросил он, не обратив внимания на мой вопрос, — в командах барабанов, синхронности, взлетах и спусках, кружении, разворотах и прочих маневрах, не так ли?

— Боюсь, что вам нужен не я, великий лорд, — сказал я, — уверен, тысяча тарнсмэнов могла бы послужить вашим целям куда лучше меня.

— Но Вы разбираетесь в таких вещах? — не отставал от меня Лорд Нисида.

— Да, — признал я.

— Превосходно, — кивнул он.

— Возможно, другие могли бы сослужить такую же службу, — заметил Трасилик, — судить об этом мне не хватает опыта. Но Царствующие Жрецы выбрали Вас.

— Точнее, кто-то выбрал меня, — поправил его я.

— Царствующие Жрецы, — заявил коротко стриженый блондин.

— Почему? — полюбопытствовал я.

— Кто может понять мудрость Сардара? — развел руками Трасилик.

— Несомненно, — согласился с ним я.

— Кто отказался бы передать это дело в руки Боска из Порт-Кара? — улыбнулся Лорд Нисида.

— Я предположил бы, что многие, — хмыкнул я. — Не исключено, что и Царствующие Жрецы в том числе.

— Царствующие Жрецы, — проворчал Трасилик, — приказывают тебе, принять Лорда Нисиду в качестве своего командующего, стать его капитаном, следовать его инструкциям, и всеми возможными способами поддерживать его проекты.

— Понимаю, — кивнул я.

Разумеется, кюры хорошо знали о моем неоднозначном отношении к Царствующим Жрецам. Разве с приходом к власти в Гнезде новой династии, они не повернулись против меня? Разве я не был заключен в прозрачную капсулу на Тюремной Луне, да еще в такой манере, чтобы мучить меня, подвергая опасности мою честь?

Разве не мог я, после такого оскорбления, по собственной воле, отвернуться от Сардара, и искать союза со Стальными Мирами?

— Наша верный слуга, Таджима, — сообщил Лорд Нисида, — многое объяснит вам, и будет сопровождать вас.

Поняв, что аудиенция закончена, и я повернулся и, сопровождаемый Таджимой, покинул павильон.

Оказавшись снаружи, я встал лицом к Таджиме и прямо спросил:

— В ваши обязанности входит шпионить за мной?

— Боюсь, что так, — развел он руками, — Тэрл Кэбот, тарнсмэн.

Через несколько шагов тропа вывела нас с Таджимой на широкую, не меньше ста ярдов шириной, площадку, очищенную от деревьев.

По краям этой площадки, возвышалось несколько строений, по большей части грубых деревянных срубов, причем в основном без окон. С другой стороны, у некоторых из строений стена, выходившая на площадку, вовсе отсутствовала, причем два из них явно были мастерскими, одна кузней, другая шорницкой. Часть строений, похоже, служила складами, для продуктов и таких вещей как седла и сбруи. Другие помещения заняли под жилье тренеры и мастера, а также те, о которых можно было бы думать, в некотором смысле, как о курсантах. Было еще одно здание с открытой стеной, отличавшиеся от других дощатым полом и большим размером. Как мне позже объяснили, это был додзе или тренировочный зал. С другой стороны имелся большой резервуар для воды и несколько стоек с которых свисало мясо, вероятно табук, лесной тарск и лесной боск. Больший лесной тарск, в отличие от обычного одомашненного тарска, может быть вырастать до весьма немалых размеров. В самом начале, когда только прибыл на Гор, мне на глаза попался гобелен с изображением охоты тарна на таких зверей, и оценив размеры, я решил, что сценка была основана на неком мифе или фантазии. Однако позже я обнаружил, что животные такого размера действительно не выдумка. Обычный тарск намного меньше. Когда рабыню или даже свободную женщину обзывают тарскоматкой, предполагается именно меньшее животное, обычный тарск. Иначе метафора была бы непонятной. Правда, стоит заметить, что большинство гореан никогда не видели лесного тарска, а многие так и не знают о его существовании. Лесные боски — животные территориальные, и, как я уже упомянул, довольно агрессивные и опасные.

Наиболее интересными для меня, конечно, были вольеры, которых в этом месте было несколько. В целом, это были импровизированные сооружения. Попросту области, огороженные веревочными сетями, натянутыми между деревьями и большими, мощными столбами, несомненно, прежде бывшими местными деревьями, очищенными от коры и веток. Понятно, что использование веревочных сетей, а не проволочных, было связано с желанием не повредить птиц. Противотарновая проволока, например, часто используемая, чтобы «покрыть крышу города», то есть защититься это от нападений с воздуха, почти невидима, и может легко срезать крыло пикирующей птицы. Есть и более легкая форма проволоки, называемая «рабской проволокой», но от этого она не становится менее опасной. Раб или рабыня, пытающиеся пробраться через такую проволоку, вероятно, окажутся порезанными в клочья и совершенно беспомощными внутри ее витков. Все что им останется, это жалобно просить о пощаде и помощи.

Две вольеры представляли собой большие конуса, сформированные из легких металлических трубок, соединенных в единую конструкцию. Это был весьма типичный вид вольера, встречающегося в открытых лагерях. Я предположил, что детали для них были приобретены в Тентисе, потом доставлены на побережье фургонами, а затем уже на север в трюме судна, как, несомненно, и многое другое, оказавшееся здесь снабжение.

— Я смотрю, у вас здесь много тарнов, — заметил я.

— В данный момент уже больше полутора сотен, — сообщил мне Таджима, — и еще больше должны быть доставлены.

— А тарнсмэны есть? — спросил я.

— Их немного, — вздохнул он, — и все они из ваших людей. Моим еще предстоит научиться управлять тарнами.

Обучение происходило на открытой площадке.

Между двумя наборами столбов были натянуты веревки с закрепленной на них парой седел, в каждом из которых сидел мужчина. Курсантов раскачивало из стороны в сторону, швыряло то вниз, то вверх, вращало вокруг оси. Этими движениями управлял другие, дергая за определенные веревки. Парни продержались недолго, вскоре вылетев из седел и рухнув на песок с высоты порядка десяти футов. Их место тут же заняли другие. А двоих упавших поставили на узкую доску, лежавшую в стороне, и заставили пройти по ней до конца, под крики и проклятия, летевшие со всех сторон. Едва один из них упал с доски, по-видимому, от головокружения, на него набросились со стрекалами.

— Нормальное тарновое седло, — прокомментировал я, — имеет страховочный ремень. Если он пристегнут, то выпасть из седла невозможно.

— Верно, — согласился Таджима. — Но что, если ремень будет перерезан в сражении?

— Тогда, если есть риск падения, всадник хватается за одно из седельных колец, — пожал я плечами.

— Да, — кивнул Таджима, — но те, которые только что упали, как мне кажется, выпустили кольцо.

— Верно, — улыбнулся я.

— Так что позвольте им улучшить свои навыки, — сказал Таджима.

— Верно, — вынужден был признать я.

Лучше изучить это, когда тебе угрожает падение на песок не более чем с десятифутовой высоты, чем когда тебя от земли отделяет пропасть в тысячи футов.

Второй из людей Таджимы, упал с доски, после чего, не сопротивляясь, перенес насмешки и удары.

— Меня так не обучали, — сообщил я Таджиме.

— В этом не было необходимости, — развел руками тот. — Такое обучение опозорило бы вас.

— В каком смысле? — не понял я его.

— В ваших венах, — пояснил он, — течет кровь воинов, тарнсмэнов.

— Ну и что? — снова не понял я.

— Никто, — сказал мой собеседник, — не учит тарна летать, а кайилу скакать.

Другой конец открытой учебной площадки, занимали несколько тарнов, некоторые со связанными крыльями, другие, продвинувшиеся дальше в процессе их обучении, с прикованными цепями к когтистым лапам тяжелыми бревнами, удерживаемыми веревочными петлями, накинутыми на шеи так, чтобы если тарн попробует напасть на одного тренера, его могли бы удержать трое или четверо других.

— Я не вижу тарновых стрекал, — констатировал я.

— Их нет, — пояснил Таджима. — Механизм может дать сбой, заряд в батарее закончиться. Лучше использовать простую палку или даже прут, для ударов по щеке или по клюву. К тому же использование стрекала, сопровождается снопом искр, что ночью может привлечь внимание.

В другом месте я заметил человека, восседавшего на птице, которая была привязана и лишена возможности взлететь, как и все остальные здесь. Клюв тарна был завязан так, чтобы он не мог, повернувшись, схватить всадника. Стоило гиганту повернуть голову, как следовал мощный удар по стороне головы. Чуть дальше другой товарища, занимался приучением птицы к использованию сбруи, колец и ремней, которыми он двигал голову птицы, вверх-вниз, вправо-влево.

— Я не заметил здесь рабынь, — сказал я. — Я думал, что их могли бы использовать для удовольствия мужчин, приготовления пищи, наполнения бака водой и прочих надобностей.

— Поблизости от тарнов, — усмехнулся Таджима, — женщин лучше держать в капюшоне и связанными.

— Несомненно, в целом с этим не поспоришь, — признал я.

Известно, что большинство женщин боялось тарнов панически, и небезосновательно. Особенно это касалось умных женщин, наделенных образным мышлением, и хорошо знающих об опасности этой птицы и своей собственной незначительности, слабости и уязвимости. Фактически, для многих из женщин единственный их опыт полета на тарне, ограничивался тем, что они голыми свисали с одного из пары колец, имеющихся с каждой стороны седла, или же, если они были единственным трофеем, то будучи уложенными на спину поперек седла, привязанными за запястья и лодыжки прямо перед своим похитителем, извивались и вскрикивали под его праздной лаской, во время долгого обратного пути к его городу или лагерю. Разумеется, не столь страшно, путешествовать привязанной в тарновой корзине, подвешенной под брюхом тарна, обычно грузовой птицы.

— В городах, местами используют рабынь для работ в вольерах, — сказал я. — Оказывается, со временем они тоже привыкают к тарнам.

— Они примерно как стойловые шлюхи? — уточнил Таджима.

— Да, — кивнул я, вспомнив о прежней Мисс Вентворт, которая теперь, технически, как раз и была такой шлюхой.

— Еду сюда привозят мужчины, — сообщил Таджима, — на телеге, запряженной тарларионом, а если кто-то желает, то он может прогуляться до столовой в главный лагерь.

— Уверен, — усмехнулся я, — там же можно несколько приглушить и муки другого голода.

— Если Вы подразумеваете муки того голода, который связан с рабынями, — улыбнулся Таджима. — То в рабских домах вдоль стен уложены циновки, и у каждой циновки есть свое кольцо, цепь и рабыня. Поскольку внутри темно, то следует взять с собой свечу, чтобы выбрать рабыню по вкусу. Кроме того, каждому входящему в дом, выдают стрекало, которое можно применить, если он не будет удовлетворен обслуживанием. Само собой, по выходе стрекало надо сдать.

Я предположил, что некоторых из рабынь, бывших свободных женщинах Ара, привезенных Торгусом и его товарищами, с которыми я столкнулся на берегу, если они еще не были разобраны частными владельцам, можно найти на циновках такого рабского дома. Далеко забросила судьба бывших изменниц, спекулянток и коллаборационисток, от их богатств и паланкинов, от их тонких яств и сладких вин, от их садов на балконах и квартир в высоких башнях. Кардинально изменило их жизнь, как, несомненно, и жизнь многих других, народное восстание в Аре. Так что пусть теперь их шеи почувствуют на себе несгибаемое кольцо рабской стали плотно прилегающее к горлу, и пусть они лежат в темноте, ожидая, когда их осветит тонкий огонек свечи, и они получат приказ ползти на коленях и целовать ноги очередного клиента, и надеяться, что он будет ими доволен.

Затем мое внимание привлек человек, неподвижно стоявший перед опутанным веревками тарном. Клюв гиганта был развязан, и он поднял свою когтистую лапу, словно собирался схватить стоявшего перед ним смельчака. Тарн открывал и со щелчком закрывал свой огромный, острый как бритва, клюв. Падая на табука, тарн ударом лапы ломает ему спинной хребет, а затем клювом, словно секатором, перерезает его шею. У мужчины не было при себе ни палки, ни прута, ни дубинки. Фактически, он был беззащитен перед птицей, реши та напасть. Не хотел бы я оказаться на его месте. Внезапно тарн закричал, страшно, угрожающе. В конце его крик перешел в почти змеиное шипение. Этот звук предназначен для того, чтобы устрашить противника. Это весьма распространено во внутривидовых стычках. По этому звуку меньшая птица, или младшая, или менее агрессивная, обычно отступает. Такая реакция, по-видимому, будет принята благосклонно. Если нет, то с их стае, скорее всего, станет на одного самца меньше. Конечно, не факт, что самец, отступивший сегодня, отступит и завтра, и тогда дело кончится смертельной битвой гигантов, и горе побежденному. Однако, в конце концов, младшая птица может оказаться сильнее и решительнее, а старик, рано или поздно, ослабеет, и тогда новый небесный Убар, стоя над дрожащим телом своего поверженного противника, будет кричать о своей победе и своих правах на власть в стае.

Но мужчина, несмотря на угрозу, явно исходившую от тарна, даже не пошевелился.

— Он станет тарнсмэном, — констатировал я.

— Я тоже так думаю, — поддержал меня Таджима.

Вдруг храбрец, протянул руку и потрогал клюв птицы. Тарн, как будто озадаченный такой наглостью, оставил это действие без последствий. Трудно не показать свой страх стоя перед таким монстром, но крайне опасно его показать. Тарн, так и многие хищники, может почувствовать страх, и это может вызвать его агрессию. Стоявший перед тарном, конечно, не был ни другой птицей, ни табуком, ни верром, он был другой формой жизни, человеком, не то, чтобы неизвестным для тарна видом добычи, просто существом, обычно не входящим в его рацион. Кроме того, тарн обычно нападает с воздуха. Известны случай, когда табуки спокойно паслись в присутствии сидящего тарна.

Мужчина приобнял, насколько ему хватило рук склоненную к нему огромную голову. Глаз птицы сверкнул злобой, но голову она не убрала. Тогда человек начал поглаживать перья гиганта. Тарн поднял было свою увенчанную гребнем голову к небу, но затем снова опустил, по-видимому, почувствовав удовольствие от прикосновения мужчины. Я не мог слышать, но я предположил, что человек говорил ему что-то успокаивающее. Человеческая речь, а еще лучше плавное тихое пение, может успокоить встревоженного тарна. Девушки, которым иногда поручают присматривать за тарновыми вольерами, по вечерам, после кормления, что-нибудь напевают своим подопечным. Иногда трудно понять, когда тарн спит, а когда бодрствует, поскольку он, так и многие птицы, спит с открытыми глазами. Безусловно, он, очевидно, ничего в этот момент не видит, даже несмотря на то, что глаза открыты. Это в чем-то похоже на окно, через которое никто не смотрит. Порой спящий тарн может тревожно двигаться, вскидывать голову, сжимать лапу, иногда оставляя царапины на полу вольеры. Можно предположить, что птицы видят сны, в которых они, несомненно, летают, возможно, и охотятся. Некоторые люди, кстати, тоже иногда спят с открытыми глазами. Это может несколько нервировать наблюдателя. Безусловно, лунатики тоже спят с открытыми глазами, но, как раз они-то при этом явно все видят, учитывая то, как они минуют препятствия.

— Я хотел бы, чтобы Вы осмотрели учебную зону и тарнов, — сказал Таджима. — В настоящий момент здесь найдется немного работы для вас, но будем рады вам всякий раз, когда Вы пожелаете посетить это место. Обучение продолжается. Кроме того, мы ожидаем прибытия большой партии кожи для седел и сбруй. И как только у нас наберется сотня или больше мужчин, полетевших на тарне и при этом выживших, мы перейдем к следующей ступени и попытаемся сформировать прайд всадников, из которого вам предстоит создать отряд тарновой кавалерии.

Выражение «прайд» в данном контексте, было, своего рода, метафорой. Дело в том, что прайдом называют группу ларлов. Термин является гореанским, но, как и очень многие слова в языке Гора, что не удивительно, учитывая путешествия приобретения, он был взят с другого языка, в данном случае, из английского.

— Я уже жажду приступить к делу, — заверил его я.

Признаться, я уже давно задумывался о возможных новшествах, как в тактике применения тарнов, так и в вооружении всадников. На мой взгляд, тарнсмэн по-прежнему оставался по сути посаженным в седло пехотинцем, не более чем пассажиром птицы, а не органичной частью единой боевой системы. В качестве аналогии, хотя и довольно несовершенной, можно было бы привести переход, который произошел кавалерии с изобретением стремени. Тогда из второстепенного рода войск, служащего для поддержки, разведки, беспокоящих действий и преследования бегущего врага, кавалерия превратилась в основной род, в рыцарскую конницу, шокирующую, сметающую все на своем пути, раскалывающую и крушащую сомкнутые ряды пехоты. Роль такой конницы на Горе, конечно, играла тарларионовая кавалерия. Но я много думал над тем, как можно было бы реформировать тарновую кавалерию. Например, мне казалось, что логично было бы изучить и применить на практике тактику летучих отрядов тачаков с их внезапными наскоками и мгновенными отходами. Кроме того, нужно было что-то делать с метательным оружием тарнсмэна. Большой или, как его еще называют, крестьянский лук, в седле непрактичен, а арбалет, обычное оружие всадника, в полете было трудно перезарядить, соответственно, его скорострельность была крайне неудовлетворительна. Обычной практикой была та, при которой, выстрелив из своего арбалета, тарнсмэн выходил из боя, чтобы натянуть тетиву, рычагом, лебедкой или с помощью ноги и стремени, что было быстрее, но давало меньшую мощность. А потом еще и следовало произвести дополнительную операцию, закрепить болт на направляющей. В любом случае, по моему мнению, скорострельность была непозволительно низкой.

— Очень рад, — сказал Таджима. — Уверен, точно так же будет рад и Лорд Нисида.

— Вскоре мне потребуется переговорить с ним, — предупредил я, — о многом, что надо будет сделать.

— А что насчет всадников? — уточнил Таджима.

— В данный момент мы не знаем, кто именно станет всадниками, — пожал я плечами, — и кто из них выживет в процессе обучения.

— Верно, — согласился Таджима. — И я боюсь, что у ларлов будет на кого охотиться.

— Я поговорю с всадниками когда они хорошо освоятся в седле, — пообещал я, — но не раньше.

— Так и сделаем, — кивнул Таджима.

Я уже собирался покинуть площадку, но, поворачиваясь, я увидел то, что мне, но не Таджиме и его людям, показалось чрезвычайно странным.

— Что там происходит? — спросил я.

— Кто-то готовится вернуть свою честь, — пожал плечами Таджима.

На небольшой платформе, в белом кимоно, на коленях стоял один из людей Таджимы, которых я впредь буду именовать «Пани», поскольку именно так они сами себя называют. Его голова была склонена, а на платформе перед ним лежали кривые деревянные ножны, несомненно, скрывавшие нож. Подле него стоял мужчина, также одетый в выглядевшее церемониальным белое кимоно, с обнаженным мечом в руках.

— Не вмешивайтесь, — предупредил Таджима.

— Что там делает человек с мечом? — поинтересовался я.

— Иногда бывает трудно совершить действие, — пояснил Таджима. — Если кто-то не может завершить его сам, человек с мечом поможет. В этом нет потери чести.

— Прекратить это! — возмутился я.

— Не вмешивайтесь! — крикнул Таджима, учтивое спокойствие, которого в этот раз дало трещину.

Но я просто отпихнул Таджиму со своей дороги и зашагал к коленопреклоненной фигуре на платформе. Тот уже расслабил одежду и вынул небольшой кинжал из ножен.

Мужчина, стоявший рядом и державший меч двумя руками, посмотрел на меня. Он не казался возмущенным, оскорбленным или что-то в этом роде, скорее он был озадачен. Он не ожидал чьего-либо вмешательства, впрочем, как и тот парень на платформе, что теперь сжимал нож в руке.

Думаю, в этот момент кровь отлила от его руки. Он поднял голову, похоже не в силах понять происходившее вокруг него. Я понял, что он уже отдал себя ножу, и все, что ему теперь оставалось, это закончить дело.

— Позвольте ему его достоинство! — попросил Таджима.

— Не позволю, — отрезал я.

— Кто Вы такой, чтобы останавливать это? — спросил Таджима, снова теряя контроль над своими эмоциями.

Пани, как я узнал в дальнейшем, чрезвычайно эмоциональный и вспыльчивый народ, и их внешнего спокойствие, их кажущаяся бесстрастность и даже апатичность, была не столько чертой их национального характера, сколько результатом постоянного самоконтроля.

Вежливость не украшение, а необходимость. Разве не монстр всегда прячется в каком-то локте от тебя? За фасадом разрисованной ширмы может скрываться ларл. Любая цепь может лопнуть, любую веревку можно порвать. Дикость постоянно скрывается неподалеку от окрестностей цивилизации. Пограничье между ними узко и легко преодолимо. Не стоит, знаете ли, всегда понимать любезность или вежливость, за трусость, слабость или недостаток. Не стоит опрометчиво сдвигать ширму. Позади нее может оказаться такое, о чем Вы предпочли бы не знать. Тот, кто пишет стихи, потягивая чай в ожидании, когда распустится бутон цветка, на поле боя может в кровавом безумстве срубать одну голову за другой.

В любом случае неблагоразумно считать горы чем-то само собой разумеющимся. Под ними могут скрываться вулканы.

— Я — командир, я — капитан, — заявил я Таджиме.

— Этот человек — трус, — обвинил Таджима.

— Нет, — ответил я, — он не трус.

Лично мне казалось что, то действие, на которое он решился, было достаточным доказательством моей правоты.

— Он убежал от тарна, — объяснил Таджима.

— Но он не повторит этого снова, — сказал я.

— Не вмешивайтесь, — потребовал Таджима. — Вы все равно ничего сможете изменить. Он просто закончит это позже, когда вас не будет рядом.

— Нет, он этого не сделает, — заявил я.

— Почему нет? — осведомился Таджима, и в нем действительно чувствовалась неподдельная заинтересованность.

— Потому, что я запрещаю это, — объявил я. — Этого больше не будет среди тех, кто отважился учиться полету на тарне.

— Это — наш путь, — объяснил Таджима.

— Кто здесь капитан? — уточнил я.

— Вы, Тэрл Кэбот, тарнсмэн, — ответил Таджима.

— Это не мой путь, — развел я руками.

— Вы — капитан, — спокойно подтвердил Таджима.

— Вот именно, и я не собираюсь терять людей подобным способом, — предупредил я.

— Таких людей лучше потерять, — презрительно бросил Таджима.

— Если тебе так хочется умереть, — обратился я к стоящему на коленях на платформу парню, — сделайте это под когтями тарна.

— Для вас было неправильно вмешаться в это, Тэрл Кэбот, тарнсмэн, — сказал Таджима. — Честь нужно вернуть.

— Честь возвращают в жизни, — объяснил я, — а не в смерти. Если он жив, то он может начать заново и вернуть честь.

— Это не наш путь, — покачал головой Таджима.

— Но это — путь, — заметил я.

— Несомненно, — согласился он.

— И это мой путь, — добавил я.

— Да, — кивнула Таджима. — Это — ваш путь.

— И я здесь капитан, — подытожил я.

— Да, — не мог не признать Таджима. — Вы — капитан.

— Встать, вернуться к тренировке, — скомандовал я, повернувшись к парню, стоявшему на коленях. — Ты теряешь время.

— Да, Капитан-Сан, — отозвался тот и, спотыкаясь и трясясь всем телом, направился к баракам.

— Я прослежу, чтобы ваши представления об этом вопросе были доведены до всех, — пообещал Таджима.

Я же поклонился мужчине с мечом и сказал ему:

— Спасибо за вашу службу, но ваша благородная помощь больше не потребуется.

Он вернул мне поклон, вложил меч в ножны и покинул платформу.

— Это, как Вы понимаете, касается только вашей команды, — предупредил Таджима.

— По крайней мере, в данный момент, — сообщил ему я. — У вас есть что-то интересное, что следует довести до сведения Лорда Нисиды.

— Это верно, — улыбнулся Таджима.