Меч Севера

ТРИДЦАТЬ ШЕСТЬ ЛЕТ НАЗАД

Быки опять перестали двигаться.

Кейн глядел вверх на стальное небо сквозь пар от своего дыхания. Повозка без крыши вот–вот покатится дальше на запад, и каждый толчок будет отдаваться вспышкой боли в его раненой ноге. Те, кто захватил его в плен, отломили большую часть стрелы, но ее головка застряла глубоко в колене. Меха под ним промокли от крови.

Трижды он терял сознание. И каждый раз, придя в себя, погружался в новые страдания. Ему казалось, что после того несчастья на Ледотае прошли уже две недели, но уверенности в этом не было — уж слишком затуманено болью сознание. В животе заурчало, и, опустив руку, он почувствовал, как выпирают ребра из–под шерстяной рубашки, которую ему дали. По вечерам его кормили мясом и хлебом, но этого было явно недостаточно. Перед тем как его пленили, он был просто голоден, теперь же чуть не умирал с голоду.

Снег захрустел под чьими–то шагами, и он увидел знакомое лицо. Это был здоровенный тип, который спас ему жизнь там, на реке.

— Мы на месте, — проворчал дородный житель Восточного предела. Его густая кудлатая борода покрылась инеем. Собственная тощая растительность смущала Кейна. Он — взрослый мужчина или близок к тому, чтобы им стать. Пора уже его физиономии отражать эту истину, как подобает лицу настоящего горца.

— На месте? — повторил он, стараясь, чтобы голос не выдал терзающую его боль.

— Сердечный Камень. — Воин опустил могучую руку на его плечо. — Скоро увидишь короля. Держи себя в руках.

Два жителя Восточного предела вытащили его из повозки и опустили на землю. Один наклонился, чтобы поддержать его. Обхватив рукой его широкие плечи, Кейн проволок раненую ногу по снегу и чуть не взвыл. Тот гадко улыбнулся.

Он то подпрыгивал на здоровой ноге, то его тащили по грунтовой дороге, едва различимой под белым покровом. Изо всех сил стараясь отвлечься от боли, огнем полыхавшей в колене, Кейн сосредоточил внимание на Сердечном Камне. По сравнению со столицей деревушка, которую он некогда называл домом, была просто крошечной. Россыпь лачуг и усадеб вокруг обнесенной стеной внешней границы быстро сменилась зданиями побольше — в два и даже три этажа. Рисованные вывески представляли таверны и кузницы, мастерские изготовителей стрел и бордели. Была даже лавка, посвященная магии. Он знал всего лишь одну чародейку, свою тетку Намару, которая присматривала за ним после трагической смерти матери.

Жители Восточного предела со своим молодым пленником шли к центру города, а горожане с любопытством наблюдали за ними. Грозные воины в шкурах и мехах, увешанные сталью, занятые заточкой оружия или патрулированием, бросали на новоприбывших хмурые взгляды. Повсюду сновали женщины, спеша по поручениям, некоторые из них сочувствующе поглядывали на Кейна, улучив момент, когда никто на них не смотрел.

Хотя воздух был обжигающе–холодным, глаза его щипало от заливающего их пота. Кейн весь горел, казалось, его кожа горячее топки. Стиснув зубы, он сдавил плечо идущего рядом воина так, что побелели костяшки пальцев.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем их взглядам открылась обширная площадь. Сразу за ней Кейн увидел в тумане очертания грандиозного здания — самого большого из всех, что ему когда–либо доводилось встречать. Вытянув шею, он уставился на вершину холма вдалеке. Было ли так предназначено или вышло случайно, но именно в эту минуту солнце выглянуло из–за облаков и осветило величественного человека, который взирал сверху вниз, сложив на груди руки. Как только солнце вновь скрылось, он тут же исчез из вида.

На площади собралась большая толпа. Когда они подошли, люди раздались, и вперед выступили шесть воинов. У них были одинаковые доспехи и великолепное стальное оружие. Все они двигались с непринужденностью ветеранов.

Чуть не теряя сознание от боли, Кейн тем не менее ощутил глубокое волнение, увидев Шестерых. Еще мальчиком он мечтал стать одним из гвардейцев короля, когда вырастет. Множество летних дней он провел в тренировочных боях со своим отцом и старым Ренеком–калекой, который умело орудовал мечом, хотя все потешались над ним из–за его уродливой стопы.

Однажды суровой зимой деревня Утрефт совершила налет. Его отец решил, что если он уже достаточно взрослый, чтобы размахивать клинком, то, значит, дорос и до того, чтобы убить человека. Вор лежал на земле, а древко копья, которое Кейн только что всадил ему в шею, подрагивало, словно обвинение, готовое вот–вот сорваться с языка. Это зрелище надолго отвратило его от мыслей о жизни воина.

— Приближается король Джагар, — прогрохотал голос одного из Шестерых из–под огромного шлема. Королевский гвардеец отошел в сторону и встал рядом с двумя сослуживцами. Другая тройка выстроилась напротив первой, образовав почетный караул.

Воин, который поддерживал Кейна, встал на одно колено вместе с остальными жителями Восточного предела.

— Опустись, парень, — резко прошептал он.

Кейн сглотнул и, собрав все свое мужество, попытался опереться на здоровое колено. На полпути к покрытой снегом земле его раненая нога подогнулась, и он чуть не рухнул вперед, а в мозгу будто взорвалась алая вспышка боли. По рядам зрителей прокатилась рябь смешков, но они тут же умолкли: на Кейна надвинулась тень.

Сморгнув слезы с глаз, он встретился взглядом с задумчивыми глазами Джагара Мудрого.

Король Высоких Клыков был в точности таким, как представлял его Кейн. Мантия красного бархата спадала с его широких плечей, спереди открывая взгляду стальной панцирь. В густой шевелюре Джагара и его бороде была заметна седина, но он при этом оставался крепким мужчиной в расцвете сил.

Король вдумчиво рассматривал жителей Восточного предела. В конце концов его взгляд упал на Кейна и задержался на его раненом колене.

— Оставайся на месте, парень. Кто здесь главный?

— Я, мой король. Оргрим, прозванный Вражьим Молотом моими товарищами — Хранителями. — Воин, пощадивший Кейна на Ледотае, поклонился и приложил левый кулак к груди.

— Ты — Хранитель?

— Да, мой король.

— Скажи мне, Вражий Молот, как у нас дела в Приграничье?

— Восточный Предел осаждают великаны и дикие твари с Хребта. Это — угроза, но с ней мы справимся. Демоны — другое дело. Мы потеряли двадцать Хранителей только за последний год.

— Их жертву не забудут. — Король мрачно кивнул на Кейна. — Он слишком юн для Хранителя. Зачем ты привел его сюда?

— Этот парень — Бродар Кейн, состоял раньше в банде Скарна. Мы поймали его возле Ледотая.

Король поскреб свою роскошную бороду.

— Наказание за разбой — смерть через повешение, — медленно проговорил он. — К тому же кровавый след, оставленный Скарном и его бандой, тянется до самого Озерного предела. Выжившие говорят, что они бесчинствуют, словно демоны. Женщины, дети… младенцы… им все равно. Только одно наказание может быть равным таким злодеяниям. Подняв руку, король махнул людям, стоявшим позади него. — Приведите пленника.

После некоторой суеты у входа в огромное здание вперед выдвинули повозку. Кейн тупо смотрел на нее, не понимая сначала, что видит.

К основанию повозки была прикреплена клетка из ивовых прутьев. Клетка — чуть–чуть больше втиснутого в нее человека, ему оставалось место только для того, чтобы слегка повернуть голову и глазеть сквозь прутья на глумящуюся над ним толпу. Лицо и грудь пленника покрывали страшные незаживающие раны. Его силы явно были на исходе, но у него просто не было никакой возможности упасть, клетка вынуждала пленника держаться прямо; крепко сжимая его своими прутьями, впивающимися в обнаженную плоть. Когда повозку подтащили ближе, из клетки потянуло зловонием — «классическое» сочетание запахов, смесь дерьма и мочи.

Кейн охнул, когда осознал наконец, кто находится в клетке. Из щели меж двух прутьев торчало здоровенное ухо цвета перележавшего на солнце мяса.

— Красноухий, — прохрипел он.

— Ты знаешь этого парня? — спросил король. — Его поймали возле Сторожевой Цитадели.

— Красноухий никому не причинил вреда, — заявил Кейн. — Мы присоединились к Скарну только минувшей осенью. Мы не знали, что он убийца.

Король нахмурился:

— Тем не менее ты был разбойником. За какое преступление тебя изгнали из твоей деревни?

— Меня вовсе не изгнали! — возмутился Кейн. Он начинал дико злиться: из–за того, что они сотворили с Красноухим, из- за отвратительных глумливых лиц в толпе. — На мою деревню напали демоны. Все умерли. Мой папа, и тетя, и младший брат. Все, кроме меня. И я никогда никого не убивал, кроме одного, которого заставил убить папа.

Король приподнял бровь.

— И как называлась та деревня?

У Кейна на глаза навернулись слезы. Он яростно стряхнул их.

— Речной Дол.

Король бросил взгляд на Оргрима, который медленно кивнул в ответ.

— Речной Дол опустошили три года назад, мой король. Выживших не было.

— Этот молодой человек, кажется, говорит об ином. — Король снова погладил свою бороду, устремив взгляд вдаль, словно решая сложную задачу. — Тебя ждет петля, парень, — сказал он в конце концов. — Справедливость требует, чтобы ты томился в клетке, но я не могу сбросить со счетов твою молодость или возможность того, что ты говоришь правду.

Оргрим громко откашлялся.

— Мой король, прости меня, но я попрошу помиловать юного Кейна. В нем что–то есть. Хранителям нужны хорошие мужчины.

Король Джагар печально покачал головой:

— Хранителю нужен и сильный ум, и сильная правая рука. Возможно, вина этого мальчика лишь в том, что он выказал недальновидность в выборе друзей.

— Тогда дай ему проявить себя.

Казалось, этот голос, глубокий, как горная долина, прозвучал одновременно со всех сторон. Все присутствующие тут же пали на колени, кроме короля, который только склонил голову. Тот, кто возник на площади, будто сошел со страниц великих саг Фордора и Серостального Граззта, — легенда, ставшая явью.

Среди них оказался сам Шаман.

Он был ниже ростом, чем Джагар и некоторые из Шестерых, но ни один из них не сравнится с ним: огромные руки сложены на широченной безволосой груди, мощное тело напоминает обрубок толстенного бревна. На Шамане — только пара потертых штанов, и хотя у него нет никакого оружия, среди ныне живущих не найдется воина, который смог бы против него выстоять. В Высоких Клыках, на крайнем севере мира, его слово — закон.

— Испытание сражением, — провозгласил Шаман своим баритоном, слышным по всей площади. Он указал толстым пальцем на Красноухого в этой жуткой клетке на повозке: — Освободите его.

Услышав приказ лорда–мага, группа мужчин принялась кромсать клетку топорами и мечами, прорубать толстые ветви ивы и растаскивать их в стороны. Несколько минут сопенья, хмыканья и проклятий, и в конце концов с клеткой было покончено. Красноухий закачался и рухнул бы прямо в снег, если бы два дородных воина не подхватили его под руки.

— Испытание сражением, — повторил Шаман. — Один из вас убьет другого и докажет свою ценность. Проигравший погибнет, как и подобает слабому.

Кейн покачал головой:

— Красноухий — мой друг. Я не стану биться с ним!

Глаза Шамана угрожающе сверкнули:

— Страху нет места в сердце воина.

Кейн посмотрел ему прямо в глаза.

— Я никого не боюсь. Даже тебя.

Ахнув, толпа отпрянула от лорда–мага, словно от гигантской огненной горы Черного предела, угрожающей извержением, в то время как Шаман казался невозмутимым.

— Дайте каждому из них по кинжалу, — проворчал он.

Кейну вложили в руку зазубренный клинок. Красноухому дали похожее оружие. Долговязый конокрад на год или два старше его, того же роста, но не столь плотного сложения, хотя при том, что оба истощены от голода, разница была несущественной.

— Я не стану этого делать, — прошептал Кейн. Он отшвырнул кинжал в сторону.

Его жест не вызвал реакции, которой он ожидал. На лице Красноухого застыло странное выражение, которое напомнило Кейну то, что произошло с ним давным–давно. Одна из их гончих собак внезапно набросилась на него без всякой причины. Тогда папа взял эту гончую с собой в лес и через час вернулся оттуда один, руки его были обагрены кровью. Он лишь сказал сыну, что собака стала плохой охотницей…

Красноухий, пошатываясь, шел к нему, по его подбородку стекала слюна. Кейн понял, что у его друга что–то сломалось внутри, как у его собаки в тот день.

Красноухий бросился на него с поднятым кинжалом. Кейн попытался отскочить назад от приближающегося клинка, но споткнулся и рухнул лицом в снег. Обожгла боль, но ему удалось перевернуться на спину как раз вовремя, чтобы увидеть, как Красноухий приближается к нему. Вытянув в отчаянии руку, он схватил обезумевшего друга за лодыжку и дернул. Красноухий шмякнулся наземь рядом с ним.

— Это же я, — выдохнул Кейн. — Какого дьявола ты творишь?

Красноухий взмахнул кинжалом. Подставив под удар предплечье, Кейн охнул, когда клинок глубоко вошел в плоть. Отдернув руку, он вырвал кинжал Красноухого, и они покатились по снегу. Кейн был сильнее, но его противник дрался, как бешеный зверь. Тело Красноухого давило на головку стрелы, торчащую в его колене, и Кейн так стиснул зубы, что чуть не откусил себе язык.

Внезапно им овладела ярость. Саданув локтем в нос Красноухого, он тут же врезал головой ему в грудь. Эта атака настолько ошеломила противника, что Кейн успел перекатиться и, оказавшись на нем сверху, принялся молотить и кусать его, не помня себе от гнева. Выплюнув что–то изо рта, он заметил кровавый отблеск на снегу и осознал, что это — изуродованное ухо его друга, которое он только что откусил. Кейн почувствовал во рту хрящ, и его чуть не стошнило.

Это несколько охладило его внезапный бешеный порыв. Но в этот миг возникшие словно ниоткуда грязные ногти впились в его щеку и оставили на ней глубокие кровавые полосы. Ударив Кейпа в глаз, Красноухий ненадолго ослепил его.

Ярость вновь нахлынула на Кейна.

Он отбил руки Красноухого. В момент внезапного просветления он заметил полузасыпанный снегом камень. Дотянувшись до него, он поднял камень с земли и врезал Красноухому по черепу. Его друг дернулся под ним, но Кейн больше не колебался. Он бил Красноухого снова и снова, отрешившись от всего и ничего не слыша, кроме хруста кости под камнем.

Постепенно красный туман рассеялся. Он уставился на свои руки, алые от крови. Скатившись с тела Красноухого, он выблевал то немногое, что оказалось в его желудке.

На него упала тень. Повернув голову, он встретился взглядом с безжалостными глазами Шамана.

— Ты, — прогремел лорд–маг, — доказал, что силен духом. Я восстановлю твое тело, чтобы ты смог служить своему королю в Приграничье. — Громадная фигура склонилась, и Шаман наложил ладони, в которых плясало желтое пламя, на его раненое колено. Головка стрелы, сидевшая в нем, начала дымиться и затем загорелась.

Кейн кричал тех пор, пока не провалился в абсолютную тьму.