РАЗОБЛАЧЕНИЯ

— О, член создателя, это же Полумаг! У него найдутся ответы на наши вопросы.

Эремул бросил взгляд на небольшую толпу, которая собралась на углу улицы, и тут же пожалел об этом. Ему следовало продолжать путь, опустив голову и прикинувшись, что не слышал доведенного до отчаяния парня в грязных лохмотьях, которые сходили за одежду. Остальные, что были с ним, выглядели такими же неопрятными. Толпы, подобные этой, встречались все чаще, и, хотя Полумаг не слишком опасался за свою безопасность, он уже запаздывал.

— Когда вернутся домой наши любимые? — воскликнул мужчина. — Прошло уже два месяца! Пожалуйста, ты должен что–нибудь знать о том, что происходит.

«В самом деле, должен? Кто сделал меня Халлиаксом, Властелином Знаний?» Эремул не стал озвучивать свою насмешку. В конце концов, Халлиакс был относительно малоизвестным божеством, и сейчас мало кто мог назвать больше нескольких мертвых богов. Прошло пять столетий после Войны с Богами, и их имена окончательно выветривались из памяти.

«Так же, как ликование города по поводу смерти тирана Салазара».

Эремулу удалось кое–что узнать за те годы, что он провел, погрузившись в книги по истории и философии, в частности, что ощущение удовлетворения — самое мимолетное из всех чувств. Душе человеческой не суждено парить в состоянии спокойствия и невозмутимости, ее удел, скорее, — метания от одного поворотного момента к другому.

— Пожалуйста, Полумаг!

Отчаянная мольба вырвала Эремула из размышлений. Страдание в голосе мужчины заставило его поморщиться. Это горе отца, предположил он. А может быть, мужа. И то и другое ему незнакомо, но тем не менее оно его убедило. Возможно, даже в большей степени именно поэтому.

Вздохнув, он остановил кресло и повернулся лицом к толпе.

— Послушайте, вы спрашиваете не у того человека. Я не больше вашего понимаю, почему Первопроходцы до сих пор не вернулись.

— Правда? Но ведь ты — магистр магии. Ты можешь выяснить это для пас, да?

Лицо мужчины выражало такую искреннюю надежду, что Полумаг удержался от недовольной гримасы. Он предпочитал, чтобы никто не ожидал от него ничего, кроме, быть может, хорошей насмешки.

— Я уверен, что, если Совет получит какие–нибудь известия, я узнаю это одним из первых, — сказал он. На самом деле, он, вероятно, был бы самым последним, если б все случилось так, как решил Тимерус. — Возможно, плохая погода заставила отложить обратный рейс. Быть может, Небесные острова просто настолько богаты ресурсами, что описание всего этого потребовало больше времени, чем ожидалось.

— Ты так думаешь?

— Я не ясновидец, но это кажется мне наиболее логичным объяснением. В самом деле, что плохого могло случиться?

Он не упомянул пару более пессимистичных теорий, которые недавно пришли ему в голову. Ему хотелось сначала завершить встречу в старом заброшенном здании маяка, а потом уже поговорить о своих опасениях с Лорганной.

— Думаю, это звучит разумно. Я просто беспокоился о своем сыне. Он для меня важнее всего на свете.

— Я прекрасно понимаю, — солгал Эремул, но эта ложь заставила его сердце сжаться.

Отчего–то он подумал о Монике, которая впервые собиралась навестить его в книгохранилище. Он надеялся, что Тайро не устроил там кавардак.

— У тебя есть дети, Полумаг? — спросил мужчина. Он задал этот вопрос не по злобе, а скорее, из чистого любопытства, и Эремул удержался от язвительного замечания, которое едва не сорвалось у него с языка.

— Нет, — ответил он. А потом почему–то добавил: — Быть может, когда–нибудь будут.

«О, член создателя, что это со мной происходит?»

Мужчина кивнул и повернулся к толпе за спиной.

— Думаю, мы отняли достаточно времени у этого героя, — сказал он со счастливым видом.

Небольшая толпа стала расходиться. Эремул с удивлением заметил, что на лицах людей, ранее исполненных отчаяния, вновь появилась надежда.

«И все потому, что некий калека, которого они ошибочно считают героем, высказал несколько неловких слов утешения».

Он и в самом деле почувствовал к ним жалость.

— Счастливого тебе пути, Полумаг, — сказал предводитель толпы без всякого намека на иронию.

Было время, когда, услышав «счастливого тебе пути», Эремул пришел бы в ярость, но сейчас он лишь криво усмехнулся и продолжил двигаться на север, к Воронову утесу.

Продвигаясь по прилегающим к гавани переулкам, кишащим беднотой и голодающими, он подумал: а что же стало с двумя сестрами, которых он послал в Телассу? Им следовало бы уже давно вернуться. А он ничегошеньки о них не слышал. Совсем как в тот раз, когда он отправил маленький отряд к Стенающему Разлому, раздумывал Эремул. Как если бы он обошелся с гостями без той серьезности, которой они заслуживали. В конце концов, как все обстояло в дурных романах, лежавших в хранилище не на видных местах: если появлялся суровый чародей с сообщением о надвигающейся катастрофе, избранные чертовски здорово выполняли то, о чем их просили. Они не прикарманивали деньги, которые он им давал, и не сваливали потихоньку в никому не известном направлении, как Саша и ее сестра–психопатка.

Он должен бы досадовать, но, по правде говоря, это его почти не заботило. У него на уме — более важные дела, или, по крайней мере, так казалось. Он снова подумал о Монике. Они встречались еще три раза после их «свидания» — о боги, как он ненавидел это слово — в «Розе и скипетре». Он начинал верить, что действительно ей нравится. При этом он лишь надеялся, что она не убежит с криком, если дело когда–нибудь дойдет до близости.

— Не подкинешь ли медяк? — проскрежетала какая–то карга, слишком дряхлая, чтобы какому–нибудь мужчине захотелось платить за ее иссохшие прелести.

Эремул похлопал по одежде, но с некоторым опозданием осознал, что забыл кошелек.

— У меня нет медяков. Но я могу предложить тебе свои благословения.

Старуха сплюнула, обнажив кривые коричневые зубы в опухшем рту.

— Я не могу питаться благословениями, ведь правда? Благодарю покорно, калека.

Эремул просто пожал плечами и проехал мимо. Сердиться смысла не было. В городе, где половина населения с трудом находила деньги на пропитание, а другой половине постоянно угрожало насилие со стороны фанатиков Мелиссан, едва ли стоило расстраиваться из–за оскорблений.

Покинув улицу Китового Уса и поднимаясь по Аллее Ворона, Эремул чуть не столкнулся с группой пьяниц, которые вывалились из одной из дешевых забегаловок, выстроившихся в нижней части улицы. Было еще рано напиваться, но это — один из беднейших районов города, и он не мог винить отчаявшихся за желание утопить в алкоголе свои печали.

На него уставились несколько физиономий со стеклянными взглядами, в разной степени уныния. Одно лицо выглядело смутно знакомым, но узнать его мешала дикая поросль седой щетины, а тут еще другой пьяница врезался в Эремула, чуть не опрокинув его кресло. Полумагу пришлось налечь всем телом на подлокотник, чтобы не шмякнуться на задницу.

— Смотри, куда идешь, — прошипел он под затихающий за спиной пьяный гогот.

Дородный попрошайка, в повязках с головы до ног, опершийся о стену, вытянул искореженную руку, прося монетку, но Эремул проехал мимо него и того несчастья, что с ним приключилось. Все же количество сострадания — оно ограничено.

Его раздражение улеглось, пока он взбирался на холм к северу от гавани. Полумаг заметил, насколько легче дался ему этот путь, чем в прошлый раз, руки поднимали его вверх по склону с поразительной легкостью. Неожиданно для себя он оказался на вершине Воронова утеса.

Разрушенный маяк был в точности таким, как он его запомнил: возвышающаяся над гаванью обветшалая старая башня, к которой мало кто осмеливался подходить. Некоторое время назад Белая Госпожа вызвала его сюда на тайную встречу со своими служительницами. Полумаг нашел, что это идеальное место для встречи с Лорганной вдали от любопытных глаз.

Дверь уже оказалась приоткрытой. Открыв ее толчком, он заглянул внутрь. Мерцающий факел освещал сырое, круглое помещение. Лорганна стояла к нему спиной, ее внимание было приковано к парню, привязанному к стулу посреди комнаты. Два стража, которых Лорганна, очевидно, привела с собой, опустили руки на свое оружие и мрачно посмотрели на него с видом, присущим наемным головорезам по всему свету.

Министр по связям с общественностью повернулась.

— Эремул, — сказала она. — Я думала, ты не появишься.

— Никогда не держи пари против человека без ног. Полумаг подкатился к пленнику и в изумлении приподнял бровь. — Он молод. Похоже, Мелиссан начала вербовать с ранних лет.

— Идите наружу и подежурьте, — приказала Лорганна двум мужчинам. — Если увидите, что кто–то приближается, поднимайте тревогу.

Обменявшись взглядами, наемники вышли за дверь.

— Спасибо за то, что ты это устроила, — произнес Эремул. Он всегда чувствовал себя неловко, выражая признательность, но эта женщина заслужила его. — Несомненно, твои коллеги в Совете считают меня безумцем.

Лорганна пожала плечами. Она сменила длинную черную мантию городского магистрата на простую коричневую блузу. «Обезличенность ей идет», — подумал Эремул. Ни в ее лице, ни в поведении не было ничего запоминающегося.

— Если Исчезнувшие действительно возвращаются на эти берега, то Совет вскоре пожалеет, что отверг твои опасения.

Вытянув руку, Эремул взялся за кожаную повязку, не дающую пленнику говорить.

— Можно?

Лорганна кивнула. Полумаг развязал повязку и убрал ее с лица фанатика.

— Как тебя зовут? — спросил он.

Пленник плюнул ему в лицо.

Эремул вытер слюну с подбородка и сдержал нарастающее раздражение. Давненько никто не смел в него плевать, и он уже забыл, насколько это неприятно.

— Все они так, — заметила Лорганна, качая головой. — Великий Регент разрешил применять любые пытки, чтобы заставить их говорить, но эти фанатики ничего не выдают.

— Их языки могут не говорить, но не так–то легко контролировать собственные мысли. — Полумаг положил руку на голову пленника. Не обращая внимания на отчаянные метания фанатика, он вызвал свою магию. — Последний раз я практиковался в извлечении мыслей на нашем безвременно ушедшем лорде–маге. Сомневаюсь, чтобы этот юный возмутитель спокойствия оказался более стойким.

Эремул погрузился в его разум, но, как ни старался, не смог прочесть ничего, кроме смутных ощущений гнева и, как ни странно, недоумения.

— Где татуировка? — спросил Полумаг, лоб которого покрылся каплями пота.

— На левой руке, чуть пониже плеча.

Скрипнула дверь, и один из наемников Лорганны засунул в комнату свою бритую голову.

— Мы поймали какого–то старого пьяницу, который бродил тут вокруг, — сообщил он. — Этот тип так надрался, что чуть не упал с края утеса.

— Дай ему ногой под зад и отправь восвояси, — раздраженно ответил Эремул. — Или просто швырни в гавань. — Лорганна нахмурилась. — Я шучу, — наполовину солгал он.

— Позаботься о том, чтобы он благополучно спустился с холма, — велела Лорганна. Кивнув, бритоголовый исчез.

— Левая рука, чуть пониже плеча, — пробормотал Эремул.

Он извлек из своего одеяния нож и отрезал фанатику рукав.

Вот она — похожа на паука, туго свернувшегося под кожей. Письменность Исчезнувших.

— Ты собираешься вырезать ее? — с тревогой в голосе спросила Лорганна.

— Никаких грубостей. Я извлеку ее, используя магию. Если она каким–то образом ускользнет от меня, будь добра, наступи на нее. Мы должны не упустить ее.

Сделав глубокий вдох, Полумаг направил свою магию на татуировку, бормоча слова связующего заклинания, которое удержит ее на месте, как только она выползет из плоти юноши. Это была очень тонкая работа, за пределами возможностей многих чародеев. Хотя Эремул всегда был слабейшим из магов, когда дело доходило до применения вульгарной силы, он обладал таким мастерством, которое иногда впечатляло даже старого Поскаруса.

«Текст» начал корчиться, так же как на трупе в морге. Задержав дыхание, Эремул смотрел на него, как ястреб. Как только текст выполз из кожи пленника, Полумаг привел в действие свое заклинание.

Поймал тебя, — торжествующе прошептал он.

Наклонившись, он подхватил странный предмет. У него было гладкое металлическое тело с шестью зазубренными ногами. Поднеся его к уху, он услышал доносящееся изнутри слабое жужжание. Тут–то он и осознал, что этот паразит — не живое существо, это конструкция, созданная руками, гораздо более искусными, чем у любого человека.

Пленник внезапно дернулся.

— Кто вы? — простонал он. — Где я? — Он попытался подняться, затем, похоже, понял, что привязан к своему стулу. — Что я здесь делаю? — спросил он срывающимся от тревоги голосом.

Эремул и Лорганна переглянулись. Полумаг осторожно убрал крошечное устройство в один из многочисленных карманов и опустил взгляд на пленника. Теперь поведение юноши совершенно изменилось: он был взволнован и напуган.

— Этот акцент, — произнес Эремул. — Ты — из Эспанды?

— Да, — с опаской ответил тот. — Я ехал в Тарбонн на празднование коронации короля Рэга. Кто–то напал на меня по дороге. Помню, что на голову натянули мешок. А потом… ничего.

— Короля Рэга короновали два года назад, — медленно проговорил Эремул.

— Два года? Это невозможно… Подожди. Какой сейчас год?

— Пятьсот первый год Века Разрушения.

Юный эспандец побледнел. Казалось, его сейчас вырвет.

— Скажи мне. Ты слышал о Мелиссан? Ты помнишь что- нибудь о двух последних годах? Хотя бы что–нибудь?

— Ничего. Ничего, кроме… кошмаров. Горящие люди. Голоса, которые шепчут мне что–то, заставляют делать ужасные вещи. Что… что я сделал?

Полумаг опустил руку в карман, убеждаясь, что крошечное устройство все еще на месте. Оно было странным. Чуждым. Он повернулся к Лорганне, которая смотрела на пленника с напряженным выражением лица.

— Созывай заседание Совета, — торжествующе сказал он. — Полагаю, у нас есть доказательство.

Тук. Тук.

Он в последний раз пригладил свое одеяние. Это оно. Назад пути нет.

Эремул подкатился к двери, сделал глубокий вдох, отодвинул засов и рывком открыл дверь, за которой оказалась стройная темноволосая Моника. От ее кривой усмешки, и запаха духов, и обтягивающего черного платья у него перехватило дыхание.

— Могу я войти? — спросила она со своим певучим тарбоннским акцентом.

Эремул осознал, что сидит и пялится на нее.

«Вот дерьмо! У меня манеры обезьяны».

— Прошу, — галантно произнес он, откатывая кресло назад с дороги и ненароком наехав на полуобглоданную кость, которую Тайро оставил на полу. Эремул простер руку, указывая на книгохранилище. — Добро пожаловать в мое скромное жилище.

Подкатив к своему письменному столу, он рывком вытянул нижний ящик.

— Кархейнское белое, — ликующе произнес он, достав оттуда бутылку.

Виноторговец на Базаре запросил целое состояние, но это — любимое вино Моники, и Полумагу хотелось попытаться произвести хорошее впечатление или, как выражаются некоторые, сделать шаг своей лучшей ногой.

— Почему ты улыбаешься? — с любопытством спросила Моника, и до Эремула дошло, что он ухмылялся собственному остроумию.

Над своими шутками обычно смеялись безумцы или, по крайней мере, нестерпимо самодовольные типы. Эремул был уверен в том, что его вполне можно отнести, по меньшей мере, к одной из этих двух групп, однако было бы уместно подержать Монику в неведении относительно его недостатков еще немного.

— Как же мне не улыбаться рядом с таким великолепием, — провозгласил он, сопротивляясь внезапному желанию врезать себе по физиономии.

К его удивлению, щеки Моники вспыхнули алым.

— Ты мне льстишь, — сказала она. — Я принесла тебе это. — Она протянула букет ярко–синих цветов экзотического вида, которых он никогда не видел прежде. — Их можно найти только в северных горах, где так холодно, что больше ничего не растет. Они могут месяцами выживать без воды, пока не завянут. Положить их здесь? — Она подошла к его столу и аккуратно положила букет.

— Э–э–э… спасибо, — сказал он, проклиная себя за то, что не украсил хотя бы немного помещение перед их совместным вечером. — Выпьешь со мной? — Он вытащил из–за стола запасной стул, который Айзек некогда держал в задней комнате.

Моника села на предложенный стул, и он налил им обоим по щедрой порции вина.

— Где твоя собака? — спросила она, поднося стакан к фиолетовым губам и тепло улыбаясь ему.

— Тайро? Я запер его в другой комнате. Он очень возбуждается, видя новые лица.

— А это легко? Обучать собаку в твоем положении?

— В моем положении?

— Я просто имела в виду… О, извини. Пожалуйста, прости меня. — Моника снова вспыхнула и опустила взгляд в бокал с вином.

— Да что там, великодушно сказал Эремул, махнув рукой. — Я просто поддразнивал. Это же, право, обычное дело, когда мужчине… э-э… нравится… женщина.

«Вот дерьмо».

— Так я тебе правлюсь? — Моника подняла взгляд от своего бокала и убрала с лица несколько прядей блестящих черных волос.

Теперь настал черед Эремула вспыхнуть. Он не знал, что и подумать.

— Я… Я высоко ценю твою дружбу, — запинаясь, закончил он.

— Да? — Моника приподняла совершенную бровь. Ее темные глаза заискрились озорством. — Друзья — это всегда хорошо. Но я надеялась, что ты можешь увидеть во мне больше, чем друга. А как я тебе нравлюсь?

Сердце Эремула застучало, как молот. Он оглянулся по сторонам в поисках того, на что можно было бы отвлечься, отчаянно надеясь, что Тайро сможет каким–то образом выбраться из задней комнаты и начать писать на некие не самые ценные литературные произведения. Все что угодно, лишь бы выйти из этого мучительного затруднения.

— Э–э–э, ну, это будет зависеть от того, как понимать это «нравлюсь». Это значит, э–э–э…

— Тс–с–с. — Моника приложила палец к его губам.

Мгновением позже она наклонилась вперед, и ее губы прижались к его губам. Он почувствовал, как ее язык проникает меж его губ, и, пораженный, просидел целую минуту, прежде чем вернул ей поцелуй, ощутив слабый привкус пряности в ее рту. Хотя глаза Моники были крепко закрыты, Эремул широко распахнул свои и чувствовал себя при этом странно отстраненным, словно был всего лишь наблюдателем происходящего исторического события. Он смотрел, как ее тонкие пальцы погладили его руку, а затем медленно отправились вниз по его одеянию, и ощутил, как его тело отвечает на это в предвкушении. Он испытывал одновременно благоговейный страх, и явное покалывающее возбуждение…

«Блин, — подумал он. — Во, блин».

Позади него раздался сильный треск, и защитные заклинания, которые охраняли книгохранилище, пришли в действие и запульсировали в его мозге. Он отстранился от Моники и повернулся, поняв и без магического «оповещения», что в здание пытаются проникнуть незваные гости. Дверь была сорвана с петель, и в помещение ворвались стражники с наведенными на него арбалетами. Моника в ужасе ахнула, именно ее очевидная тревога вырвала Эремула из оцепенения и наполнила внезапной яростью.

— Какого черта вы тут делаете? — гневно спросил он солдат в алых плащах. — Вы знаете, кто я?

— Мы знаем, — ответил самый крупный из ворвавшихся мужчин. Это был Брака, бородатый маршал Алой Стражи. Его рука, похоже, окончательно зажила, судя по арбалету, который он направил в лицо Эремулу, хотя, войдя в комнату, маршал поморщился — видно, побаливала нога после того, как он вышиб дверь. — Одно неверное движение, и мои люди тебя пристрелят. Твою женщину тоже, — добавил он, когда Эремул начал проговаривать слова заклинания, чтобы создать вокруг себя оградительный щит. Заклинание замерло на его губах, как только он осознал угрозу маршала.

— Почему? — сдавленным голосом произнес Полумаг.

Брака отступил в сторону, и между солдат протолкался оборванный старый тип, заросший седой щетиной. Это был пьяница, который толкнул его на пути к заброшенному маяку. Полумаг прищурился. Ему знакомо это лицо…

— Измена! — рявкнул главный шпион Реми, направив на него осуждающий перст. Его рука дрожала, и он икал, словно по–прежнему был наполовину пьян, но в его глазах сверкала явная угроза. — Твой заговор раскрыт, предатель!

— Заговор? О чем ты говоришь?

— Я следовал за тобой к Воронову утесу. Я знаю о твоей встрече с Лорганной.

— И что с того? До последнего времени я был свободным человеком. Быть может, половиной человека, но тем не менее свободным.

— Ты замышляешь разрушить этот город! Не пытайся этого отрицать. Я шпионил за тобой неделями по приказу Великого Регента. Доказательств более чем достаточно.

Эремул посмотрел на солдат, а затем на Монику. Она выглядела столь же потрясенной, как и он сам.

— Я пытался раскрыть природу угрозы, которую представляют собой мятежники Мелиссан, — проговорил он медленно и взвешенно. — Лорганна мне помогала. Приношу извинения, если использование магии при допросе оскорбляет твое утонченное чувство правомерности, но это едва ли делает меня предателем, намеренным разрушить город.

Реми неприятно усмехнулся.

— Ты — та еще штучка, Полумаг. Настоящая штучка.

— В этом я с тобой соглашусь. А вот другие твои заявления я нахожу оскорбительными.

Магистр информации Сонливии сделал шаг вперед и наклонился, Эремул учуял в его дыхании эль.

— Знаешь ли, она в конце концов раскололась очень легко, — злобно проворчал он.

— Кто? — рявкнул в ответ Эремул, хотя в нем зашевелился страх.

— Лорганна. Мы арестовали ее перед тем, как прийти сюда. О, ей прекрасно удалось вписаться в Совет и пользоваться преимуществами своего положения министра по связям с общественностью, чтобы провоцировать беспорядки. Делать мишенью поджогов своих же сотрудников — это было прекрасным образчиком дезориентации. Но у меня хороший нюх на крыс.

Эремулу понадобилось всего мгновение, чтобы осознать слова Реми.

— Лорганна и Мелиссан — одно и то же, — оцепенело произнес Полумаг, и это было для него как обухом по голове.

Как же он мог быть так глуп? Ловко было придумано. А он клюнул, как безмозглый кретин.

— Она уже созналась во всем. Нет смысла отрицать твою вину. Ты идешь с нами.

— И что будет? — спросил Эремул.

Моника встретила его взгляд, и осуждение в ее темных глазах делало положение неизмеримо хуже. «Я невиновен», — хотелось сказать ей Полумагу. Но в чем смысл?

Реми снова икнул и махнул рукой Браке и его людям выдвигаться.

— Я думаю, что ты уже знаешь ответ. Это — виселица для тебя, Полумаг.

Загрузка...