Мажор : На завод бы шел работать!

Глава 22. Никаких новостей

- Значит, помирилась твоя ненаглядная с родичами? - спросил меня Толик. - Они же вдрызг разругались на Новый Год! А теперь, говоришь, они против тебя не возражают? Нормалек!

В тот февральский вечер мы с приятелем сидели в общаге и болтали о том о сем. На дворе стоял жуткий мороз, градусов под тридцать, и идти куда-то совершенно не хотелось. Не одни мы были такие - прохожие на улицах, обычно чинно прогуливавшиеся после работы, сегодня быстро семенили к метро, подняв воротники, шарфы и спрятав руки в варежках в карманы. Ветер со снежной крошкой, летевший в лицо, был почти таким же сильным, как тот, который я видел во сне, когда в теле пропавшей девушки Зины высунулся из палатки. Поэтому, вернувшись, мы первым делом выдули каждый по большой кружке горячего чая.

- Да вроде помирилась, - довольно кивнул я. - Как выздоровеет, обещала домой в гости заглянуть. По вечерам звонит иногда маме и отцу.

Примирение моей девушки Насти с семьей было единственными приятным событием за последнее время.

- У меня признаться, у самого кошки на душе скребли из-за того, что она из-за меня с матерью поссорилась.

- Ну и отлично! - сказал приятель, раздавая колоду карт. - Хоть у кого-то все хорошо. Давай, что ли, сыграем? Скука смертная. В хоккей погонять бы, да, боюсь, не разглядим ничего - сечка снежная прямо в глаза летит. И темно уже...

Уже больше месяца моя девушка жила в общежитии и делила одну комнату с невестой Толика - Юлей, которая тоже собиралась стать медиком.

Поначалу я, признаться, даже не ожидал, что эта затея увенчается успехом. Думал даже, что уже на следующий день, остынув, Настя снова побросает вещи в сумку и вернется под родительский кров, будет возвращаться домой не позже девяти вечера и смирится с тем, что перед едой мама проверяет, помыла ли она руки.

Многие девчонки, поругавшись с мамой, хватают вещи и бегут из дома. Однако тоже многие, помыкавшись по съемным углам, понимают, что проще подчиняться дурацким правилам, зато жить в уютной квартире.

Изначально Настя казалась мне этаким комнатным цветочком. С рождения она жила в Москве и, хоть и росла в одной комнате со старшим братом, привыкла к комфортной и размеренной жизни москвички. Родители ее большими богачами не были, однако всем нужным детей обеспечили, да и нужные связи у них имелись. Никогда в жизни Настенька не завтракала пустыми макаронами, не имела привычки штопать порвавшиеся чулки и не одалживала вещи у подружек - всего у нее было в достатке.

В общежитии мединститута, которое в основном населяли девчонки, было, конечно, чище, чем у нас, в общаге "Фрезера", но и там были свои сложности. Например, очередь в душ. Очередь из двадцати парней у нас двигалась во много раз быстрее, чем очередь из пяти девчонок там. А еще, как ни ругалась комендантша, юные медички постоянно забывали убирать еду в холодильник на кухне, и в комнатах водились тараканы. Спать лучше было с марлей на лице - а то, не ровен час, насекомое в ухо заползет - ходили такие страшилки.

Поэтому я не без оснований полагал, что Настя подуется, поругается на родителей, да и вернется домой - в свою родную и милую комнатку, которая после отъезда брата Юрика стала отдельной. Там ее ждала удобная, а не расшатанная панцирная кровать, уютное креслице, отдельный письменный стол, за которым можно было в тишине делать уроки, и даже новенькое трюмо, привезенное из-за кордона. Холодильник всегда был забит свежими продуктами, а на столе через день появлялись вкусные домашние пироги. В общежитии в распоряжении Насти были только казенная панцирная кровать, дешевая тумбочка и один стол на всех, который был и обеденным, и письменным, и гладильной доской сразу. А продукты в общаге мединститута, как, впрочем, и у нас, надлежало складывать в один общий холодильник и подписывать.

Однако девчонка моя оказалась упертой и целеустремленной. Привыкла она и к постоянному шуму, который издревле является неотъемлемой частью жизни в общежитии, и к бытовым неудобствам. Отец, надо сказать, даже не пытался с ней спорить, сказав жене, чтобы сама разбиралась. Вилена Марковна и попыталась разобраться, однако Настя дважды твердо заявляла заявившейся на порог общежития маменьке:

- Мама, спасибо, у меня все хорошо. Денег не нужно, хватает стипендии. Зачет пересдала, сессию мне закрыли. Домой не вернусь. Прости, надо лабораторку ко вторнику сделать.

И, мягко взяв под локоток родительницу, дочь выпроваживала ее на улицу.

- А и правильно, девка, - неожиданно поддержала Настю пожилая вахтерша, когда та возвращалась в комнатку. - Родителей, конечно, надо уважать, но идти лучше своей дорогой. Мне вот в девятисотом году родители вообще учиться запретили, из гимназии хотели забрать и замуж за какого-то вдовца отдать.

- А чего не пошли? - удивилась девушка и, в общем, закономерно. В начале века термины "замужество" и "устроенная жизнь" для женщины означали практически одно и то же.

- Да не нравился он мне! - весело сказала вахтерша.

- Старый, что ли, был?

- Да не старый вовсе, тридцати еще не было. Просто не мил мне был. Скучный, нудный и будто нафталином пах. Вот и уперлась я - не пойду и все. А на выпускном балу со своим Мишенькой и познакомилась... Пятьдесят годков, почитай, вместе прожили... Две войны я ждала его, вот теперь уж и сама вдова... Ты иди, иди к себе, а я тебя, если что, перед маменькой прикрою.

А пару недель назад кое-что изменилось. И теперь, оглядываясь назад, я вынужден был признать, что нет худа без добра.

Настя заболела ветрянкой. Эта детская болячка каким-то чудом обошла ее, когда она была ребенком. Из детей семейства Фалиных переболел только Юрик, в возрасте трех-четырех лет, как и большинство советских детей. И вот теперь моя девушка, вся пятнистая, будто леопард, сидела в общежитии.

И я, и Толик, и Мэл ветрянкой исправно переболели в детстве. Точнее, переболел ею Антон, но я на свой страх и риск предположил, что и Эдик в свои года три успел походить "леопардом". Поэтому, решив, что зараза к заразе не пристанет, я почти каждый день после смены шел в общежитие к Насте. Та чувствовала себя паршиво - скакала температура, ее бросало то в жар, то в холод, и постоянно хотелось спать. Я делал ей чай, укутывал потеплее и кормил собственноручно приготовленным куриным бульоном. В коридор девушка почти не выходила - не хотела, чтобы ее видели "некрасивой". Женские заморочки, что поделать...

Решив, видимо, что нет таких крепостей, каких большевики не брали, Вилена Марковна решила заявиться к блудной дочери в общежитие в третий раз и попытаться ее вразумить. Вахтерша Евдокия Дмитриевна тогда как раз отлучилась на полчасика - в магазине напротив "выкинули" на прилавок хорошие фрукты. Поэтому Вилена Марковна беспрепятственно прошла мимо вахты к комнатам девочек. Столкнулись мы с ней прямо у порога. Я в тот момент возвращался с кухни с целой кастрюлей горячего бульона.

Несколько секунд, которые показались мне вечностью, строгая родительница буравила меня взглядом. А потом ее глаза неожиданно потеплели.

- Здравствуй, Эдик, - спросила она. - Можно с тобой поговорить?

- Доброго дня. Можно, - сдержанно кивнул я. - Только кастрюлю надо поскорее на стол поставить.

Вилена Марковна посторонилась. Я ногой открыл дверь и вошел в комнату.

Настя спала. Я осторожно потрогал ее лоб рукой - вроде не такой горячий. Я, стараясь не греметь половником, налил ей в кружку горячего бульона, тихонько поставил на тумбочку у кровати и вышел, бесшумно прикрыв дверь.

- Послушай, Эдик, - начала Вилена Марковна. - Мне тут сказали, что у Насти ветрянка...

- Да, - кивнул я. - Спит она. Бульона только ей сейчас оставлю, пол подмету и потопаю к себе в барак.

- Послушай, Эдик... - вдруг просто сказала женщина. - Ты меня извини. И не думай, пожалуйста, что я считаю тебя человеком низшего сорта. И Настя была права: у меня короткая память. Ты же из-под Казани, верно?

- Ну да, - кивнул я, вспоминая свое ненастоящее место рождения. - Село Среднее Девятово. Извините, что не Высшее. Не дорос.

- Да брось ты кривляться, Эдик, - отмахнулась мама Насти. - А я, знаешь, откуда? Нижние Мамыри. Еще смешнее, да? Михаил Кондратьевич, муж мой, вначале втайне от родителей со мной встречался. Когда отец, академик, узнал, то сказал ему: "Мамыри нам не нужны!". Миша тогда хлопнул дверью и тоже ушел из дома, как и Настя. Родители его тогда сразу содержания лишили. Переселился в общежитие, жил на стипендию. Меня потом туда вписали, когда мы поженились. Я на работу вышла, когда Юрику всего месяца три было - в ясли его отдала. По ночам одежду на заказ шила, чтобы было на что мебель новую купить. Потом потихоньку квартиру получили, и жизнь стала налаживаться... Я и сейчас работаю на дому, портнихой. Так что ты не думай, что мы - белая кость.

Я посмотрел на Вилену Марковну. Женщина, стоявшая передо мной, совершенно не походила на недавнюю даму с губами, презрительно сжатыми в ниточку. Надо же, оттаяла Снежная Королева... С чего это она взялась мне рассказывать историю своей жизни?

- Эдик, - мягко сказала женщина. - Ты не злись. Может, я к тебе относилась чересчур предвзято. Но и ты меня пойми: у меня ведь всего одна дочь, и я очень за нее беспокоюсь. Ну не хотела я, чтобы с ней встречались только потому, что она москвичка. Вот у нее подружки есть в мединституте, такие же умненькие, красивые, даже красивее ее, но приезжие. Ты думаешь, к ним очередь из женихов стоит? Вовсе нет. А москвички только успевают от парней отмахиваться. Что поделать, такова се ля ви, как говорит мой Миша. Я, признаться, идя сюда, совсем другую сцену думала увидеть... Боялась, что вот-вот и она ребенка без мужа растить будет. Смотрю, а ты бульон ей несешь... И видно, что любишь ты ее.

- Се ля ви такова, - возразил я, плотнее притворив дверь комнаты снаружи, чтобы не разбудить Настю, - что Вы вздохнуть своей дочери не давали. Вот она и ушла, чтобы человеком себя почувствовать.

- Да все я поняла, Эдик, - вздохнула Вилена Марковна. - Вы, молодежь, умнее нас оказались. В общем, Эдик - она протянула мне руку. - Как Настя поправится - жду вас обоих в гости. И не дуйся. Мир?

- Ладно, - кивнул я и добавил: - Я Вас понимаю. Каждая мать за свою дочь боится.

- Ну вот и славно, - совсем тепло улыбнулась Настина мама. - Оставляю ее под твоим надзором. Всех благ тебе!

- А Вы куда? - спросил я, не веря своим ушам.

- Домой, - решительно сказала Вилена Марковна. - Пусть Настя поспит. Позже зайду.

И, запахнув полы шубы, она удалилась.

***

- Слушай, старик, - озабоченно сказал мне мой приятель Толик, когда мы вдоволь наигравшись в карты, собрались поужинать сосисками с макаронами. - Держи, это тебе на погоны, - он положил мне на плечи по карте. Играл он мастерски. - И макароны накладывай. Это хорошо, что у Настиных родоков ты - теперь желанный гость. Но Мэл-то наш, кажется, совсем с ума сошел. В такую-то погоду опять на почту убег - в спортклуб института звонит, на Урал. Каждый день туда ходит, как на работу. Его уже тетки тамошние в лицо знают. Я подумал: а может, и зря ты нам с ним тогда кошмар свой рассказал?

- Может, и зря - хмуро согласился я, снимая карты с плеч и щедро кладя себе и приятелю по большой порции макарон. - Скорее всего, ты прав. Только зря переполох устроил. Все равно никто пока ничего не сделал...

- Ты уверен, что это не просто кошмар? - поинтересовался приятель. - Нет, в твоих феноменальных способностях я уже давно убедился, ну просто мало ли... Погудели мы в тот вечер знатно, может, и впрямь просто "вертолеты" тебя мучали.

- Если бы меня просто "вертолеты" мучали, - возразил я, - я бы ахинею нес. А тут все совпало, не находишь? Говорю тебе, всамделишное это все. Так и было!

- Да, - вынужден был признать Толик, подумав, - я хоть и тоже с бодуна тогда был, однако помню, что на бред сумасшедшего твои россказни не походили.

- Вот именно! - горячо подтвердил я. - Вот откуда я мог знать, что их главного Игорем зовут? И маршрут, которым они пошли? Да я таких названий-то не знаю. Может, только в школе слышал когда-то краем уха на географии. А нож? Мэл тоже не говорил, что подарил Зине нож, ну, тот, которым она палатку разрезала, чтобы они выбежать смогли. Я, наверное, тогда и разорвал на себе майку, когда приснилось, что палатку режу. Зуб даю: не пьяный бред это, все правда. Так оно и было.

Наш третий приятель и вправду в последнее время ходил сам не свой. Будто сумасшедший, он каждый вечер сразу же после смены на заводе несся прямиком на почту и звонил в институт, пытаясь разузнать хоть что-то о своей девушке. А вернувшись, он, широко шагая, точно циркуль, нарезал круги по комнате или сидел на кровати, взяв в руки фотографию Зины и уставившись на нее. Однажды, проснувшись ночью, чтобы попить воды, я обнаружил что Мэл, лежа на кровати, держит перед собой фотографию и смотрит на нее абсолютно пустыми глазами. Вздохнув, я просто отнял ее у него, поставил на тумбочку и сказал:

- Хватит себя изводить. И себе, и нам ты нервы измотал, старик. От того, что глазами фотографию дырявишь, лучше никому не будет. Лучше спи, а завтра еще раз позвонишь.

Товарищ кивнул, однако следующей ночью все началось по новой: он все так же лежал без сна, теперь уже прижав фотографию Зины к груди, точно боясь, что я ее отниму. В конце концов, после нескольких безуспешных попыток привести приятеля в чувство я от него отступился.

И я, и Толик очень хотели получить хоть какую-то весточку от пропавшей где-то на Урале группы. Мы отчаянно сочувствовали Мэлу, но не знали, как ему помочь. Особенно паршиво чувствовал себя я, ведь это из-за моего ночного кошмара, во время которого я рвал на себе майку, видимо, представляя во сне, что это палатка туристов, у Мэла теперь мозги были набекрень от беспокойства. Он не находил себе места, зная, что ничем не может помочь своей возлюбленной и ее друзьям.

Вопреки моим слабым надеждам, никто не спешил отправлять поисковые отряды к Ауспии, чтобы разыскать пропавшую группу. С начала похода прошло уже почти две недели, а от группы туристов, ушедшей во главе с опытным походником Игорем, не было ни слуху ни духу. А в рассказ Мэла о моем видении и вовсе никто не поверил - сочли плодом бурной фантазии.

- Не волнуйтесь Вы так, молодой человек, - успокаивал его по телефону какой-то мужчина из спортклуба Уральского политехнического института. - Зачем Вы зря наводите панику? Приятель Ваш, наверное, просто очень впечатлительный юноша, любитель книг о приключениях. Вот и причудились ему всякие небылицы. Еще раз Вам говорю: причин для паники нет. Дело обычное. Зима, февраль, сложные погодные условия. Они же все-таки в зимний поход пошли, а не в магазин по соседству за продуктами. Бывает такое - задерживаются группы туристов. Ничего, потом возвращаются. Еды у них с запасом, маршрут согласован. Не накручивайте себя. Вернется Ваша девушка со своими друзьями. Аккурат числа двенадцатого февраля группа до Вижая дойдет и телеграмму в спортклуб к нам отправит. Дня три еще на дорогу у них уйдет, вот, почитайте, пятнадцатого в Свердловск прибудут. Встретите свою девушку на вокзале. Все будет хорошо.

- Послушайте, - сердито начал Мэл, - мой товарищ - не сумасшедший. Пора высылать людей на поиски...

Но собеседник из спортклуба Уральского политеха уже положил трубку.

***

- Надо растормошить его, - сказал Толик, глядя на Мэла. - Еще немного - и все, в дурку ему будем передачки носить.

Мэл, белый, как стена, сидел на кровати, держа в руках фотографию Зины. Он только что в очередной раз вернулся с почты, и, судя по его лицу, новостей не получил. Нас он будто не замечал. Без всякого аппетита приятель проглотил макароны с сосисками и уселся на кровать.

Он вообще в последнее время действовал, будто робот, без всякого интереса к жизни. Ел, пил, ходил с нами на работу, но делал все это с абсолютно пустыми глазами. Маленькая искорка надежды в карих глазах приятеля появлялась только к вечеру, когда он знал, что вот-вот - и он снова обретет возможность получить хоть какую-то весточку, придя на почту и заказав разговор со Свердловском.

- А делать-то что? - мрачно спросил я шепотом. - И сам вижу, что домик с мягкими стенами по нему плачет. Я бы, признаться, на его месте тоже с ума сходил. И ты, думаю, тоже.

- Угу. Бр-р, даже думать не хочу о том, что с Юлькой моей что-то случиться может. Отвлечь его надо, - решил приятель.

- Как? Я его и в кино звал, и в хоккей погонять, и даже бутылочку предлагал хорошего винца распить - не хочет...

- А вот пить ему сейчас категорически запрещено, - так же шепотом серьезно сказал Толик. - Я по се... ну, в общем, неважно, просто знаю. Когда какая-нибудь байда случается в жизни, и ты никак не можешь это исправить, лучше всего заняться чем-то полезным. А от выпивки только еще грустнее потом становится.

- Ну ладно, трезвенник, - усмехнулся я. - Хорош мораль читать. Ты дельное что предлагаешь?

- А вот что! - с неожиданным азартом сказал Толик. - К делу Мэла приобщить надо, к серьезному делу. А какое у нас еще сейчас важное дело? Правильно, вычислить того, кто нападения устраивает. И есть тут у меня одна мыслишка.