Мажор : На завод бы шел работать!

Глава 13. Предчувствие

Прошел месяц с тех пор, как я познакомился с футболистами "Торпедо" - Валентином Ивановым по прозвищу "Кузьма" и Юркой Фалиным. В жизни моей с того времени мало что изменилось. Я все так же жил в общежитии, работал на заводе, получал зарплату, позволял себе маленькие радости жизни вроде скромных обновок и вареных раков к пиву и просто наслаждался молодостью...

А еще я в свой единственный на неделе выходной обязательно приглашал куда-нибудь свою девушку Настю: то погулять в "Сокольники", то покататься на катке, благо погода уже позволяла, то посмотреть какой-нибудь прекрасный в своей наивности фильм в кинотеатре. Теперь мы могли себя считать уже полноценной парой - в первый день зимы я добился-таки ее поцелуя, правда, случился он не совсем вовремя.

Поцеловал я свою девушку прямо на проходной завода "Фрезер", когда она пришла меня вечером встретить после смены перед сеансом в кинотеатре и, постукивая каблучками и потирая озябшие ладошки в варежках, дождалась меня. Каким-то шестым чувством я понял, что ждать больше не стоит, и самый нужный момент уже настал, и заключил ее в свои объятия. Я очень боялся, что девушка меня оттолкнет, однако она, встав на цыпочке, тоже обняла меня и ответила на поцелуй. Пожилые работницы, проходя мимо, осуждающе качали головами... Мне было все равно. Можно подумать, эти старые брюзжащие тети сами никогда не были молодыми и не целовали своих кавалеров!

Как на грех, в этот момент проходила мимо моя несостоявшаяся возлюбленная Тося со своей подружкой. Краем глаза я заметил, как, увидев меня, склонившегося в поцелуе, она недовольно поджала губы ниточкой... А я... а я был просто счастлив, потому что все у меня в жизни было хорошо. Я больше не испытывал к горделивой красавице никаких чувств. Не было у меня и злорадства: посмотри, мол, ты меня отшила, а я себе девушку нашел. Просто я понял, что особо-то она мне никогда и не нравилась. Мне просто хотелось получить ее, обладать ею, как главным призом, трофеем на олимпиаде - этакий спортивный интерес. Был. И хорошо, что был, да сплыл. Ни себе, ни девчонке жизнь не испортил.

Сейчас я учился жить заново и просто радоваться тому, что имею. А радоваться было чему. У меня был полный набор для счастья обычного советского парня: жилье, пусть и в общежитии, работа и любимая девушка. А самое главное - я был молод, здоров и полон сил, и даже статус деревенского юноши, приехавшего в Москву на заработки, то бишь "лимиты", как презрительно говаривали москвичи, меня ничуть не смущал.

Сходив еще несколько раз с Валей и Юркой из "Торпедо" попить пивка, я снова убедился, что звезды футбола в СССР были совершенно обычными людьми. Нет, они не бедствовали: и у Кузьмы, и у Юрки денежки на обновки и походы в кафе с девушками водились. И одеты они были весьма прилично. Но мажорами и даже просто весьма состоятельными людьми их трудно было назвать. Парни, виртуозно показывающие класс на футбольном поле и становившиеся предметом восхищения не только советской, но и зарубежной спортивной прессы, честно и сполна отрабатывали свою смешную по современным меркам зарплату на поле, временами получая травмы. А уж о трансферах в топовые клубы за много миллионов долларов и огромных деньгах, на которые можно хоть каждый месяц покупать себе по квартире в Москве, и вовсе говорить не приходилось. Эти люди просто занимались любимым делом и были совершенно счастливы...

От Кузьмы и Юры и услышал я историю своего тезки - звездочки советской сборной Эдуарда Стрельцова, так не вовремя поехавшего в августе на злополучную дачу к другу детства Бориса Татушина. Честно говоря, мне было очень и очень жаль своего тезку. Всего один день разделил его жизнь на "до и "после. Молодой парень, уникум, надежда футбола, совершавший на поле просто невероятные чудеса и подававший большие надежды, одним неверным решением перечеркнул всю свою жизнь.

Поговаривали даже, что зарубежные журналисты при встрече пристально рассматривали ноги Эдика, так как не могли поверить, что такие феноменальные удары по мячу может совершать обычный человек. Как и многие другие, я был уверен, что он сидит ни за что. Скорее всего, девчонка, написавшая на него заявление, теперь не находила себе места, понимая, что она натворила. Вроде бы она даже хотела его забрать, но ей не дали. А может быть, печальная судьба Стрельцова была уже решена где-то наверху, и эта девушка была лишь винтиком в ужасной машине, пожирающей всех на своем пути?

Да уж, оказывается, не все так просто было в советском футболе. Трибунам показывали только великолепную игру. Но еще одна игра - злобная, жестокая, беспощадная, могущая сломать кого угодно, велась за пределами поля - в кулуарах партийных организаций, и о ней, ясное дело, знали только избранные. Игра эта велась не на деньги, а на жизни людей.

Не с первой попытки, конечно, но мне все же удалось наконец разговорить знакомых "торпедовцев" и узнать, кто же такие эти братья Старостины, о которых вскользь упомянул мой приятель Толик когда-то, и какая участь их постигла. Был бы я в 2025 году - просто загуглил бы в Интернете, и все. Но гуглить мне теперь было негде, слова такого никто не знал, а мой смартфон, если бы и попал со мной в пятидесятые, был бы немногим полезнее кирпича. Я все еще не привык окончательно к тому, что чтобы добыть какую-либо ценную информацию, нужно здорово постараться. Нет, все-таки современная жизнь хороша тем, что практически любые данные, за исключением строго секретных, можно узнать, просто тыкнув пальцев в экран смартфона с мобильным интернетом.

О братьях Старостиных и бедах, их постигших, мне рассказал Юрик Фалин, Настин брат. В тот вечер он взял с собой на прогулку в парк Горького какую-то знакомую девочку, и мы вчетвером прошагали, наверное, не менее пятнадцати километров. Девочка была немного странноватой - одевалась не как Толикова Юля, и даже не как моя Настя, которая была москвичкой и любила "примодниться", а чересчур уж вычурно. На фоне прочих неброско одетых советских девушек она казалась прямо-таки кинозвездой, сошедших с экранов американского кино: платье в крупный горох, лаковый красный пояс, макияж и щедро сбрызнутые лаком волосы. Да и говорила она как-то по-особенному, постоянно вставляя словечки на американский манер. Впрочем, несмотря на все это, держалась Марина - так звали девушку - просто и естественно, несмотря на то, что была коренной москвичкой, и с ней было легко.

Темнеть уже стало рано - зима все-таки. Прогуляв более трех часов, мы порядком замерзли, и даже, выпив горячего чаю с пирожками, все равно не сильно отогрелись. А посему прогулку было решено заканчивать. Доведя Марину до дома на улице Кирова, где она жила в большой коммунальной квартире с родителями, мы отправились вдвоем с Юркой провожать Настю, а после двинулись к метро. Тогда-то я и задал ему давно волнующий меня вопрос.

Юрка не удивился моему любопытству, но, как и в первый вечер знакомства, попросил меня никому не рассказывать то, что я услышал. Говорил он приглушенным голосом, время от времени оглядываясь вокруг, а кое-что, не желая произносить вслух, написал химическим карандашом на бумаге, предварительно послюнявив его, и протянул записку мне.

Выяснить мне удалось следующее: братьям Николаю, Андрею и Петру Старостиным было уже за сорок. При их участии был основан московский футбольный клуб "Спартак". Их арестовали во время войны - в марте 1942 года. Рассказывая об этом, Толик написал на бумажке четыре буквы: "НКВД" и показал ее мне. От него же я узнал, что через несколько месяцев в тюрьме на Лубянке оказался и четвертый из братьев Старостиных - Александр.

- А что им вменяли? - недоумевающе спросил я.

- Покушение на... - почти шепотом сказал Юрий и многозначительно поднял глаза наверх.

- Покушение? - повторил я, но "торпедовец", как когда-то Толик, пихнул меня в бок и оттащил в безлюдное место, туда, где точно никого не было. Там он поведал мне следующее.

Братьев Старостиных обвиняли в подготовке покушения на Сталина. Якобы они еще несколько лет назад, в 1937 году планировали это сделать во время демонстрации. Инкриминировали им также покушение на измену Родине, создание антиреволюционной группы и пропаганду буржуазного спорта. Видимо, для вящей убедительности им приплели еще и хищение вагона с мануфактурой, который отправили в "Спартак".

- Николай еще в конце тридцатых ареста ждал со дня на день. Я тогда еще только родился, совсем мелкий был, а те, кто постарше, видели, что Лаврентий Палыч жутко разозлился, когда тбилисский "Динамо" "Спартаку" продул. Рвал и метал... Вот и прибрали братьев Старостиных к рукам. Говорят, в этих кабинетах кто угодно в чем угодно признается, даже во взятии Трои... Только несколько лет назад дело прекратили. Я-то сразу для себя решил, что если скажут переходить - перейду туда, куда предложат. И со Стрельцом та же история вышла. Эдику давно уже говорили: "Переходи в "Динамо", не играй в эти игры, играй в футбол, - зло сплюнул Юрка. - За "Динамо" эти... ну, ты понял... стоят. Они отказа не понимают. Ему еще Никита Палыч говорил: "Переходи!". А Эдик рогом уперся: "Останусь в "Торпедо", и все тут. Вот тебе и "Торпедо", вот тебе и "Динамо", вот тебе и сборная, и поездки за бугор, и новые шмотки... Теперь у него небо в клеточку, друзья - в полосочку.

- А Фурцева? - спросил я. - Вы же мне сами про это говорили. Вроде дочку министерскую за него сватали, но сватовство ничем не кончилось.

Юрка пожал плечами.

- Фурцева - это так, одна из версий, не более. Мне лично она кажется неправдоподобной. Эта дочка ее, Светлана - школьница, ребенок совсем. Да и футболист из Перово - такая себе партия для младшей Фурцевой. Наш футбольный век - короток. Зачем "Ткачихе" такой зять? Вот мгимошник какой-нибудь - другое дело.

- "Ткачихе"?

- Ну в народе прозвали ее так, Екатерину Фурцеву - "Ткачиха", - усмехнулся Юрка.

Моя неосведомленность в этих делах его ничуть не смущала. Я для Юры Фалина был простым деревенским парнем, недавно приехавшим в Москву из деревни в драных штанах. Действительно, откуда парнишке, который вчера коровам хвосты крутил, знать народное прозвище министра культуры?

- Куришь?

- Ну... давай.

Я из вежливости взял предложенную мне Юркой сигарету и затянулся. Ребята в общежитии смолили - будь здоров. Курили бы они какие-нибудь хорошие сигары - и я бы к ним присоединился. А дешевая "Прима" по четырнадцать копеек за пачку у меня доверия не вызывала. Но Юрка предложил мне...

- "Мальборо", - сказал он с гордостью. - На выезде купил, за кордоном. Настоящие. Бери, бери!

Я затянулся и пожалел. Легкие будто сжало невидимыми тисками. Я согнулся в три погибели, закашлялся и оперся рукой о скамейку, на которую мы присели, чтобы поговорить.

- Ясно... - Юрка отобрал у меня сигарету и потушил. - Будем считать, что не куришь. И молодец. Не начинай. Дрянное это дело, для спортсмена - особенно. Я сам бросить пытаюсь, да никак не выходит. Если не курю, то карандаш порой жевать начинаю, на днях чуть не сгрыз, язык весь черный от грифеля был. В общем, вот такой вот "экспириенс" наш Стрелец получил, как моя Маринка говорит... Ладно, - он помог мне, откашлявшемуся, подняться со скамейки. - Поехали по домам. У тебя, чай, общага скоро закрывается.

***

- Если б знали вы, как мне дороги подмосковные вечера... - раздавался приятный мелодичный баритон из нашей комнаты.

- Чего это ты распелся? - в изумлении уставился я на товарища. Толик пребывал в прекрасном расположении духа. Он разогрел утюг, поплевал на него, чтобы убедиться, что тот нагрелся, и начал гладить на столе через мокрую марлю свои единственные парадные брюки. На очереди лежала смятая рубашка.

- Так, повод есть, - туманно сказал Толик, тщательно отглаживая стрелки на брюках. Закончив со штанами, он тщательно отгладил рубашку, надел ее и повернулся ко мне. - Как я тебе? Красавец?

- Отлично! Красавец! - согласился я. - Штаны только нужно надеть и будешь парень хоть куда. Так чего распелся-то?

- Сказал же, повод один есть, - Толик снова продолжал наводить тень на плетень. - Вернусь - расскажу.

Я присел на свою кровать, скрестил ноги по-турецки и молча наблюдал за товарищем. Вдруг меня осенило очень нехорошее предчувствие - точно такое же, как и тогда, летом, когда мы с приятелем встретила на улице толпу незнакомых туристов с рюкзаками на плечах.

- Слушай, - медленно сказал я. - Не ходи.

- Что? - уставился на меня Толик. Он придирчиво осмотрел отглаженные брюки. - Стрелки так себе, надо еще раз отгладить!

- Не ходи, говорю.

Я сам не особо понимал, что говорю. Меня внезапно бросило в жар, в висках пульсировало что-то горячее, будто кто-то ввинтил туда раскаленную палку.

- Не ходи... Там опасно.

- Эдик, - с сочувствием посмотрел на меня друг. - Странный ты какой-то. Жара вроде спала давно, зима на дворе. Что с тобой?

- Не ходи, говорю тебе! - сорвался я на крик. - Не надо тебе там быть!

Толик подошел к моей кровати, присел и внимательно посмотрел на меня.

- Что с тобой происходит?

Я хотел было что-то придумать, но, рассудив, решил сказать правду. Все равно от приятеля ничего не скроешь. Рано или поздно он заинтересуется причиной моего необычного поведения. Меня заколотила дрожь, на лбу выступил холодный пот.

- Знаешь, - сказал я, - со мной что-то происходит. Будто я предчувствую что-то плохое, а что, сказать не могу. Помнишь, мы с тобой летом по Москве гуляли? Тогда еще очень жаркое воскресенье было.

- Помню, конечно, - кивнул Толик. - Я тогда стаканов шесть газировки с сиропом выпил, если не больше. А она же сладкая, зараза, от нее еще больше пить хочется. Бегал потом всю дорогу, кустики искал... Ни за что не буду больше в жару сладкую воду пить.

- Погоди, - прервал я воспоминания товарища, - помнишь, мы группу туристов встретили?

Толик задумался, наморщив лоб.

- Туристы... Да там фигова туча народу была... Поди всех упомни. Тогда вся Москва на улицу гулять вышла!

- Ну девочки там еще были, красивые такие... Зина и Люда... Между собой переговаривались, так я и узнал их имена. Ты еще все спрашивал, чего я на них уставился, и познакомиться предлагал.

Толик подумал еще с полминуты, а потом хлопнул себя по лбу ладонью с аккуратно подстриженными ногтями. Он явно готовился к какому-то важному событию.

- А, точно! Вспомнил! Одна повыше, другая - пониже ростом, кудрявенькая такая. Симпатичные такие крали - и одна, и другая. Ты, кстати, зря тогда не познакомился. Хорошие девушки в наше время - на вес золота. А если бы я тебе с Настей не помог потом познакомиться, так и ходил бы один. Двадцать лет уже, жениться пора!

- Да погоди ты! - нетерпеливо отмахнулся я. Мне было не до матримониальных планов. - Мне эта группа туристов до сих пор снится. Понимаешь, чувствую я, что им грозит какая-то опасность, что-то страшное. Чувствую, а что - сказать не могу. Будто бы я должен был тогда догнать их и о чем-то их предупредить... Вот помнишь, ты мне про мужика рассказывал, который в катакомбы спустился, его камнями завалило, а потом он что-то предчувствовать стал? Ну вот, кажется, и у меня так же. И сейчас я чувствую, что тебе не надо никуда идти. Вот не надо, и все.

- Знаешь что? - серьезно сказал Толик, глядя на меня. - Эдик, это не мне, а тебе стоит завязывать с фантастикой... У тебя, кажется, паранойя развивается.

Тут в дверь громко постучали, она приоткрылась и в нее просунулась всклокоченная голова Сашки, соседа из комнаты напротив.

- Пацаны, а что у вас горит-то?

- Блин! - заорал Толик. - Окна открывай!

- Что?

- Гарью пахнет, вот что! Эдик, ты придурок! Я из-за тебя штаны сжег!

Только сейчас я заметил, что в воздухе над столом стоит едкий дым, и в комнате жутко воняет. Это Толик, отвлекшись на разговор со мной, оставил включенный утюг лежать прямо на своих брюках.

- Ты идиот, Эдик... - расстроенно сказал товарищ, держа в руках испорченную вещь. - Как я теперь Юльке своей пойду предложение делать с дырой на заднице?