Лейтенант империи. Часть вторая

Глава 15

Первый удар самый важный. Он многое говорит об опыте противника. Будет ли тот осторожным. Начнёт ли прощупывать возможности оппонента, чтобы исключить ошибки. Чтобы понять, кто перед ним. Или он самоуверен и пойдёт в атаку сломя голову. Стараясь решить всё как можно скорее.

Первый удар самый важный. Он показывает, что будет дальше. Если его правильно принять. То можно либо обмануть противника: притвориться слабым, приготовить ловушку. Либо сразу контратаковать и победить.

В моём случае, не сомневаюсь, всё по-другому. Враг опытен и уверен в себе, и, главное, он сильнее меня. Намного сильнее — шутка ли, секунд-майор лично явился в камеру. Ему не надо проверять мои способности. Даже готовиться к бою ему не надо. Да и к какому бою? Он пришёл на казнь в роли палача. У меня нет шансов ему противостоять.

Шансов нет, но я буду!

Проклятья на голову Меньшову и Растеряшева за подставу отошли на второй план. Сознание очистилось, а тело приготовилось реагировать.

Позиция у меня не удобная. Из такой невозможно атаковать, или резко увернуться. На первый взгляд.

Именно поэтому у меня преимущество. Враг просто не ожидает манёвра.

Ноги упёрлись в стену. Я приготовился толкнуться от неё. Перекатиться. Затем нырнуть под второй удар и, не атаковать, нет — это лишено смысла: секунд-майор, как оружие массового поражения, его защиту не пробить. Надо шмыгнуть за дверь и отступить до дежурного, пока Лысков меня не обездвижил.

Хотя, тот, наверное, мёртв. Значит, отступать дальше. До тех пор, пока не встречу кого-нибудь сравнимой мощи, а там…. Да где морпехи из соседних камер? Почему молчат?

— Ну, ты долго ещё будешь лежать?

Смутно знакомый голос заставил вздрогнуть. Сбил концентрацию. Взгляд заметался по сторонам, а в голову пришло осознание простой истины — секунд-майор не нападал.

Да, прошло всего-то несколько мгновений. Моё сознание ускорилось, потому время двигалось медленней, но его всё равно достаточно для атаки. Только она не произошла.

Лысков занёс над головой тесак и не двигался. Застыл, как вкопанный. Даже грудь не вздымается от дыхания. И тишина. Только….

— Туров, ты с жизнью прощаешься, что ли? — повторился голос, чиркнула зажигалка, и над койкой Белоусова загорелся огненный шар.

Мрак камеры разлетелся по углам. Старый механик и пьяница в одном лице, отвернулся от стены. Свесил ноги на пол и, с кряхтением, принял сидячее положение.

— Геннадий Валерьевич? — протянул я с удивлением в голосе.

Взгляд метался с лица Белоусова, на огненный шар, зависший над его плечом. Как? Он же слабак в индексе развития!

— Почти, — хмыкнул механик, подставил ладонь и, выплюнув на неё два грецких ореха, подмигнул мне правым глазом, и произнёс совсем другим голосом: — не только твои архаровцы умеют хорошо гримировать.

Его рука поднялась к волосам. Схватилась за них и потянула вверх.

Разгладились морщины. На лбу проступили белые линии. Кожа натянулась и лопнула, оставляя обрывки лоскутов на лице Меньшова.

— Как тебе? — хмыкнул он, убирая с носа обрывок грима, — Кристина Святославовна помогала.

Ничего не ответил. Лишь покачал головой, не отрывая от него глаз. Только сейчас до меня стало доходить, что ловушка захлопнулась и все закончилось.

Возмущение смешалось с облегчением, поселилось в голове. По спине пробежали мурашки. Руки задрожали, а тело охватило странное чувство расслабленности.

— Туров, ты слишком малословен, для единственного свидетеля моего триумфа. Где овации? — хмыкнул Валентин Севович и, под скрип койки, встал на ноги. — Девушка старалась, я терпел почти сутки эту вонь, а ты молчишь.

— Браво, — выдавил я из пересохшего горла, унял мандраж отходняка и хлопнул в ладоши пару раз.

Звук получился сухой и вялый, но мне было плевать. Хотелось язвить, потому добавил:

— Повторить на бис не попрошу.

— А и не надо. Он не зависит от твоего желания, — ощерился в улыбке Меньшов и шагнул к секунд-майору, — так, посмотрим, кто у нас здесь.

— Лев Юрьевич, — вырвалось у меня очевидное. Сомнений, что это Лысков не осталось. Вот он, вышел из тени и стоит на свету. Даже форму не снял.

— На первый взгляд да, — хмыкнул Меньшов, ухватил секунд майора за волосы и потянул.

Картина растяжки лица повторилась. Жуть!

— А на второй взгляд — премьер-майор Вельминов, — произнёс Меньшов, опуская руку с париком. — Что ж ты в звании себя понизил, Илюша? — Валентин Севович неожиданно щёлкнул его по носу и прошипел ему в ухо: — я тебя нашёл, падла. Ты мне за всё ответишь.

Зам Растеряшева ничего не ответил. Да он и не мог. Как застыл, так и стоял. Поджатые губы и хмурые брови на его лице выражали решимость убить меня. Только глаза портили картину. Бегали туда-сюда, выражали испуг.

— Поздравляю Туров, — Меньшов прекратил вглядываться в шпиона ордена и уселся напротив меня, — наконец-то у нас успех. Наконец-то и меня ты порадовал крупной рыбой.

— Значит, всё закончилось? — я пропустил мимо ушей его аналогию о рыбалке (ощущения червяка на крючке мне надоели, если честно) и перевёл разговор в плоскость своих желаний. Интересно, а отпуск он мне даст за это? Женюсь и поедем с Лирой в медовый месяц.

— Э нет, лейтенант, — тихо рассмеялся Меньшов, — всё только начинается.

— … .

— Ты и сам всё понимаешь, Ростислав, — Валентин Севович посерьёзнел и качнул головой на премьер-майора: — выпотрошим Илюшу, достанем сведения, и такой фронт работы откроется — мама не горюй: он же тридцать лет у нас тут окапывался.

Посмотрел на Вельминова. В голове всплыли воспоминания допроса бритского офицера. Допроса, который проводил я. Как он…. Глаза моргнули и картинка сменилась. Теперь, в допросной, пытали меня.

Не хочу принимать участие в этом. Не хочу.

Перевёл взгляд на Меньшова, и он понял меня без слов.

— Извини, — развел он руками, а лицо стало таким понимающим, что захотелось, чтобы он хмыкнул, как обычно, а не это вот всё. — Тебя с собой не зову, узнаешь всё потом.

— А чего мы ждём? — я снова решил сменить тему и задал вопрос, который меня мучил с самого начала покушения: — где морпехи из соседних камер?

— Сидят, — хмыкнул Меньшов, ничуть не удивившись повороту в разговоре. — Что им ещё делать в камере-то?

— Они, разве, не с вами? — протянул я, ощущая, что моё лицо можно помещать на обложку журнала «Нежданчик года».

— Конечно нет, — теперь, подняв брови, удивился Валентин Севович. — Где я тебе столько верных людей возьму?

— Но, как же….

— Растеряшев подсуетился, — пожал плечами Меньшов. — Кто-то крикнул на полигоне, что двадцатый взвод отлюбит двадцать пятый, и понеслось.

— И вы забили губу и камеры здесь, — протянул я, понимая, весь масштаб подготовки, которая явно основывалась на случайностях, а не на чётком планировании. — А где же настоящий Белоусов? Вы же под него замаскировались, чтобы сойти за слабака и не вызвать подозрений. И отряд Малышева не использовали по этой же причине. А ждём мы Растеряшева, чтобы незаметно вывести пленника.

— А ты крепок задним умом, Ростислав, — Меньшов покрутил шеей и поморщился, беседа ему явно надоела. — Геннадий отдыхает в санатории.

— Благодарю, — машинально ответил я на явный антикомплимент, чем вызвал очередную усмешку на губах Меньшова. — Но по поводу дела я правильно догадался? Вы мне задним числом оформите отпуск на время событий в столице?

— Не оформлю, — усмехнулся Меньшов, — уже оформил.

Только он договорил, как на пороге в камеру возник Растеряшев. Форменная куртка на его животе распахнулась, и белая рубашка красовалась кровавыми пятнами.

— Что так долго, Витя? — возмутился Меньшов, вставая с койки.

— Прошу простить, — сверкнул огнём в глазах Растеряшев и утёр со лба пот тыльной стороной ладони, — дежурного откачивал, эта тварь, — он посмотрел на премьер-майора, — с жертвами не считается.

После этих слов Виктор Маркович наклонился в коридор, взял что-то и, разогнувшись, протянул мне огромный чёрный мешок из полиэтилена:

— Дух перевести надо. Пакуй его, Туров.

Илью Игоревича Вельминова я «упаковывал» в одиночестве. Крайне неудобное занятие, скажу я вам. Особенно, когда человек замер, как манекен. Меньшов лишь хмыкнул в ответ на мои взгляды, и отпускать силу не стал. Он опасался, что майор покончит с собой. Потому я не стал ничего говорить, лишь вздохнул.

Но Валентин Севович всё же помог, хоть и по-другому. Он просто поднял Вельминова своей силой. Перевернул вниз головой и мне осталось лишь подставить пакет.

Давно бы так, а то минут десять смотрел, как я мучаюсь.

Пиетет перед генерал-адмиралом у меня пропал. Сложно робеть перед тем, кто использует тебя, как наживку. Изначально, даже не спросив и не предупредив. Но моё восхищение он, всё же, заслужил. Операцию провёл успешно. Захватил орденца высокого полета. Меня сберёг.

— Так, Витя, иди вперёд, и распугивай всех с нашего пути, — дал распоряжение Меньшов, когда я закончил с Вельминовым. — А ты, Ростислав, как только поднимемся наверх, сворачивай на выход. На парковке уже ждёт антиграв с моим водителем.

— Зачем? — вырвалось у меня: я рассчитывал добраться до дома и лечь спать, а не рассекать небо на машине.

— Ты время видел? — уставился на меня Валентин Севович, — у тебя дуэль через двадцать минут.

— Нет, инфопланшет у Герасимова остался, — выдохнул я, ощущая, как силы сливаются неведомо куда. Устал я что-то. Устал.

— Так я тебе говорю, — хмыкнул Меньшов, и добавил в голос сочувствия: — крепись лейтенант, капитаном будешь, тем более, немного осталось. Орденцы на дно точно залягут, так что затишье наступит — отоспишься.

— Есть, Ваше высокопревосходительство, — вяло отсалютовал я, и шагнул в коридор.

Меньшов подхватил телекинезом свёрток с премьер-майором и заспешил вперёд меня.

Остались позади двери других камер. Стойка дежурного надзирателя встретила нас кровоподтёками и лужами крови вокруг себя. Сам дежурный лежал чуть дальше, за углом.

Растеряшев разорвал на нём форму. Замотал его обрывками тельняшки и залил регенерирующим гелем. Одного взгляда на бледное, белее мела лицо хватило, что бы понять — боец выживет. Виктор Маркович сделал для этого всё.

Лестница из подвала оказалась пуста. Эхо от шагов разнеслось по ней далеко вперёд. Откуда-то сверху раздался голос Растеряшева — он кого-то встретил и давал распоряжения куда-то идти.

Когда мы поднялись, никого уже на первом этаже не оказалось. Два поворота и я отстал от Меньшова. Повернул к входной двери и взялся за её ручку.

— Ростислав, — Виктор Маркович вынырнул из одного из множества коридоров и подскочил ко мне. — Возьми, вдруг пригодится.

Он сунул мне в руки какую-то бумажку и умчался в неизвестном направлении.

— Справка об освобождении, — прочитал я заголовок бумажки, — Дана Турову Р. Д., обвинение ложное. Туров Свободен. Приносим извинения за беспокойство.

Внизу подпись Растеряшева и печать. Интересно, долго он думал над ней? Что-то мне подсказывает — нет. Скорее всего, только что на коленке сделал. Ладно, плевать. Дуэль ждёт.

Антиграв Меньшова оказался на парковке. Его личный водитель тоже.

Я открыл дверцу авто и пролез на пассажирское сидение сзади. Только пристегнулся, как аппарат взлетел вверх. Взмыл свечой, как говорят.

От перегрузок меня потянуло в сон. Я посверлил взглядом бритый затылок водилы, не дождался от него слов, и закрыл глаза.

Мир расцвёл красками. Разноцветный мох свисал с ветвей гигантских деревьев. Касался ровной глади озера. Я стоял на камнях и, то заходил в воды водопада, то выходил из них. То тёр себя песком, то мылился шампунем. Но запах алкоголя и мочи не выветривался. Держался, как приклеенный.

Бесит! Я рванул вперёд, прыгнул с обрыва. Рывок, удар.

— Ростислав Драгомирович?

Глаза резко открылись. Автограв приземлился, а водитель Меньшова смотрел на меня в зеркало заднего вида. Хм, а он молодой, лет тридцать.

— Вы проснулись? — спросил водитель, — всё в порядке?

— Да, — прохрипел я со сна и схватился за дверную ручку. В горле собралась мокрота. Захотелось откашляться и отхаркаться.

— Секунду, господин лейтенант, — водитель обернулся, перегнулся через сидение, отстегнул мой ремень безопасности, и, вернувшись на место добавил: — Валентин Севович просил передать: «план такой. Один удар, просто вмажь со всей силы, когда он подойдёт».

— Спасибо, — кивнул я, открыл дверь и выбрался наружу.

Сразу же откашлялся и сплюнул на землю мутную слизь. Блин. Кажется, я заболел. Вот, что отсутствие индекса с человеком делает. Простуда, торпеду ей в дюзы.

Выпрямился и огляделся. Утоптанная земля переходила в зелёный газон. Чуть вдалеке шумели деревья. Метров через сто от меня начинался холм, у подножия которого толпились люди.

Хм, за холмом река, если правильно помню. Это ж тренировочный полигон. Мы здесь тактику малых отрядов отрабатывали в прошлом году. Плевать. Домой хочу, к Лире и Варе, а не это вот всё.

Я шёл, не оглядываясь по сторонам. Вида Ерастова среди дуэлянтов и секундантов было достаточно для спокойствия. Сейчас дойду, бой с Фадеевым, а там по обстоятельствам. Настроение такое, что хочется наплевать на все запреты. Хрен с ней, с силой. Не будет развиваться, так не будет. Закатаю мичманов в землю, если не сработает и всё. Домой.

— Рос ты как? — подскочили ко мне Гвоздь и Гусар с Гаделом, когда оставалось шагов десять.

— Выглядишь, будто вагоны всю ночь грузил, — Татарин всматривался в моё лицо, словно искал крестик на карте сокровищ.

— Ты здоров? Моя помощь нужна? — Голос Гусара наполнился участием и беспокойством, он навёл на меня какой-то прибор: — тридцать восемь и две, да ты болен!

— И это за одну ночь в камере он так изменился, — хмыкнул один из мичманов и его поддержали смехом трое молодых дворян. Не знаю их, наверное, секунданты.

— Что только графиня Юдина в тебе нашла. Трус, лжец и арестант, — протянул унтер-лейтенант, не двигаясь с места и прожигая меня взглядом. — Мне даже стыдно с тобой рядом стоять, не то, что на дуэли драться.

Меня накрыло злостью. В груди поднялась такая волна, что плотину сдержанности прорвало. Состояние и так неважное. Будто во сне нахожусь, всё не реальным кажется. Так ещё и это!

— За базаром следи, — процедил я, обходя своих друзей, и подходя вплотную к унтеру. — Вот это видел?

Ткнул ему в лицо бумажкой от Растеряшева, и он, зажав нос, отступил на шаг назад. Неженка блин! Запах ему не нравится.

— Так что, — я обвёл взглядом всех противников и их секундантов, включая ухмыляющегося лейтенанта Фадеева, — это ещё посмотреть надо, кто тут лжец, трус и всё остальное. — Голос захрипел, я откашлялся и, оскалившись, сжал кулаки и продолжил: — и я посмотрю. Дворянская палата говорите? Приду туда в гости, пройду по ней так, как по джунглям Тау Метам прошлись. Лизоблюды вы никчёмные.

— Ну, всё, парни, заказывайте поминальный молебен, — голос Ерастова заставил моих оппонентов вздрогнуть, — Разъярённый Тур, это вам не дамская собачка. Отмахаться перчатками не получится.

— О чём Вы, Ваше высокоблагородие? — первым ожил унтер-лейтенант.

— О войне, — ответил вместо Ерастова лейтенант Фадеев, и встал за пять шагов напротив меня, — Туров, без минуты семь, ты готов?

Дожидаться ответа он не стал. Вокруг него проявился локальный щит. Один, второй, третий. Они закружились в защитном хороводе синих всполохов. Кулаки Фадеева засветились зелёным. Он скинул с себя китель. Нанёс несколько ударов по воздуху и вдруг разразился целой серией ударов, в самых пошлых традициях кинематографа.

От его силы по нам прошёлся ветерок. Взъерошил мои волосы. Снёс фуражку унтер-лейтенанта. Метнул пыль в лицо секундантам и мичманам, заставив их зажмуриться.

— Харра! — выкрикнул Фадеев, эффектно завершив серию ударов, и закричал, — давай! Сюда!

— Барра! — рявкнул я и рванул к нему.

Шаг, второй.

Он закрутил щиты сильнее. Метнулся ко мне.

Шаг. Удар!

Кулак не встретил сопротивления. Прошёл мимо щитов и врезался в нос летёхи.

Хрустнуло. Брызнула кровь. Фадеев выгнулся от удара, словно хотел встать на мостик, и упал на землю.

— Отключился, — резюмировал Ерастов, а Гусар метнулся к моему противнику.

— Следующий кто? — я развернулся к оставшимся дуэлянтам.

— Но, ввы, не обсудили пправила, — промямлил кто-то из секундантов.

— В жопу правила, — я подошёл к Гаделу с Гвоздём и выхватил из их ножен тесаки.

— Готов? — я бросил один клинок к ногам унтер-лейтенанта, — или тебе надо двадцать минут припудрить носик?

— Тур, тут это, — Гадел похлопал меня по плечу, но я стряхнул его руку и продолжил смотреть на унтера.

Тот закусил губу. Побледнел и не отводил от меня глаз, но молчал.

— Ну, поросль зелёная! — рявкнул я. — Ша!

Унтер вздрогнул и посмотрел мимо меня на Гвоздя:

— Я снимаю свои претензии к Турову, дуэль окончена за примирением сторон.

— Хорошо, — послышался из-за спины голос Анджея.

— Мы тоже снимаем, — закивали мичманы, и, вместе с секундантами, поспешили следом за унтер-лейтенантом.

— Какое примирение? — не понял я, взмахнул тесаком и шагнул за уходящими, — э, тюлени, сюда идите! Стоять!

— В жопу, бежим! — рявкнул один из мичманов, и они пустились наутёк.

Рвануть следом не вышло. Только я собрался, как в меня вцепились Гвоздь с Гаделом. Выбили тесак. Скрутили по рукам и ногам, но я умудрился вырвать руку из захвата. Отшвырнуть Анджея. Вцепиться в ворот Татарина.

— Сейчас, секунду! Держите! — орал Гусар, подлетая ко мне с иньектором. — Руку держите! — голосил он, уходя от моих ударов.

Всё смешалось. Кричал Гвоздь. Пыхтел Гадел. Я, словно медведь, на котором повисли охотничьи собаки, отмахивался от Гусара. Старался выбить из его рук иньектор. И всё это под дикий хохот Ерастова.

Дядя Саша схватился за живот и ржал, как его любимые кони, которых он мечтал разводить. Ржал и не мог остановиться.

— Ваш… Выс… око… благ… да помогите нам! — завопил Гвоздь, когда я перекинул его через себя и всё закончилось.

Сила Ерастова сковала меня по рукам и ногам. Заставила замереть на месте. Гусар тут же сделал укол и по голове, будто пыльным мешком тряхнуло, а по телу разлилась приятная слабость, и меня мягко опустило на землю. Сил не осталось. Даже говорить не хотелось.

— Фух, — выдохнул Татарин и рухнул рядом со мной. — Ну, Тур, ты и Тур.

— Жесть, — протянул Анджей, разваливаясь рядом, — и это со сломанной рукой. Что это было вообще? — он посмотрел на меня, но его внимание привлёк смешок Ерастова. — Александр Ярославович, вы знаете?

— Ага, — кивнул дядя Саша, — безумие, горячка или режим берсеркера, по разному называется, но в роду Туровых — это зовут боевой яростью. — Он улыбнулся и протянул: — давненько я такого не видел, со времён кадетства. Но ты переплюнул отца, в этом, преплюнул.

— Ничего себе ярость, — покачал головой Гусар, — да он Фадеева вырубил и нос ему сломал.

— Эм, а что не так? — нашёл в себе силы для вопроса. — Мне сказали вмазать со всей дури.

— Ага, знаю, — хихикнул дядя Саша, — только, когда он подойдёт к тебе, а не ты к нему прыгнешь.

— Эм….

— Ты его щит пробил голой рукой, — пояснил Гадел, — и у тебя рука сломана.

— Какая? — я бросил взгляд на руки и тут же стиснул зубы: правая просто разрывалась от боли.

— На вот ещё, — Гвоздь протянул мне платок, — лицо вытри, а то пена шла изо рта. Чисто викинг….

— Да откуда… — начал я, но сил на возмущение не хватило. Голова закружилась, и я прошептал: — пойдемте домой а?

— Туров! Скотина, — прогундосил Фадеев. Он уже очнулся, встал и прошёл мимо меня. Ничего слушать он не стал, лишь отмахнулся и пошёл прочь с полигона.

— Домой, пожалуйста, — повторил я, бросая умоляющий взгляд на Ерастова, — к Лире и Варе, а?

— Да, конечно? — Ерастов помог мне подняться и замялся на мгновение.

— Что-то не так?

— Тут, такое дело, Ростислав, — начал Ерастов, и я, чтобы не упасть, схватился за его куртку, и с тревогой уставился на него, — скажу, пока ты не вернулся домой….