Кровь не вода

Глава 16

Посмотрев на этот дуб, я и правда как-то заметил, что там мелькнуло несколько теней.

Миг, и в спящем лагере раздался громкий заполошный крик, притом звучал он протяжно, с каким-то даже надрывом. Так кричат люди, испытывающие непереносимую боль.

Мгновение, и татарский лагерь стал похож на бордель во время наводнения. Все пришло в движение, и ночующие здесь людоловы начали метаться в разные стороны, будто их кипятком ошпарили.

Двигались они на первый взгляд бессистемно. Буквально минута, и стало понятно, что действовали они очень даже упорядоченно, и правда опытные падлы.

Со стороны дуба, где я заметил тени, одновременно с криком появилась шеренга одоспешенных воинов, которые начали засыпать просыпающийся лагерь градом стрел, и в первые мгновения этот обстрел был крайне эффективным. Татары гибли буквально оптом, но длилось это недолго.

Очень быстро людоловы оправились от неожиданности и уже через минуту ответили, притом если часть начала стрелять в ответ, то другая часть кинулась в ближний бой. К несчастью для нападавших, которых я насчитал около трех десятков, была ещё и третья часть татар, которая лихорадочно экипировалась, прикрываясь чем придётся. Кто-то из них прятался от обстрела за шатром, кто-то — за лошадьми, а некоторые в качестве щита использовали поднятый пинками на ноги полон.

Татары, ринувшиеся в ближний бой, смогли благодаря своему порыву свести обстрел лагеря на нет, что позволило части людоловов одеться, прихватить щиты и вскочить на лошадей. После этого рисунок боя начал стремительно меняться. Напавшие, которые сумели благодаря внезапности на первых минутах боя нанести неплохой урон противнику, похоже, не рассчитали свои силы и начали отступать. Татары же наоборот по ходу дела начали давить с каждой минутой все сильнее. Бой потихоньку начал смешаться в противоположную от нас сторону, и если в лагере благодаря горящими кострам мы ещё могли что-то рассмотреть, то потом только слышали звуки боя, а что и как там происходит, было совершенно непонятно.

Как только напавшие на лагерь воины начали свое отступление, из шатра выскочили сразу трое одетых в даже на вид дорогие доспехи, наверное, предводителей людоловов, и с их появлением все для нападавших стало совсем грустно.

Эти трое мгновенно вскочили на неоседланных лошадей и, забирая чуть вправо от основного поля боя, повели за собой чуть не всех оставшихся в лагере подчинённых.

Все происходило в такой сумасшедшей динамике, что я, наблюдая за этим безобразием, с трудом успевал отслеживать основные моменты столкновения.

Поэтому на миг даже завис, когда бой ушёл куда-то в темноту и в лагере осталось только три людолова: один, одоспешенный, был верхом шагах в тридцати от нас, наблюдая за окрестностями, и двое рядом с шатром лихорадочно седлали десяток стоящих там же лошадей.

Одновременно с мыслью, что лучшего момента, чтобы начать действовать, уже не будет, со стороны слободы тоже начал доноситься шум боя.

Только и подумал, что как бы эти неизвестные напавшие на лагерь не нагадили нашим казакам, разбудив раньше времени татар, находящихся в слободе, и тут же сам начал действовать.

Шепнул Дмитрию со Степаном, чтобы они вдвоём одновременно били наблюдателя, и приготовился бежать к шатру, до которого было метров семьдесят.

Ребята отработали на славу и очень удачно вогнали по стреле в этого наблюдателя, да так, что он и не вякнул, после чего я сразу же сорвался бежать к шатру.

Нет, не гнал напролом, а передвигался по заранее намеченному маршруту, стараясь подобраться как можно ближе, оставаясь незамеченным.

Когда до цели оставалось метров тридцать, синхронно тренькнули выстрелы из луков, и суетившиеся возле лошадей татары так же синхронно завалились на землю, как подрубленные.

Все дальнейшее слилось в один длинный миг.

Я, доставая на ходу засапожник, кинулся к полону, Дмитрий — к лошадям, а Степка — к шатру. Секунда, может, две, и я разрезал верёвки на руках и ногах здоровенного мужика, к которому жались связанная худенькая женщина и сразу трое детей мал мала меньше. Сунув ему в руки засапожник, велел освободить от пут всех пленников, развернулся в сторону шатра и увидел вылетающего из него спиной вперёд Степку и выходящего вслед за ним ещё одного одоспешенного людолова.

Сам не понял, как у меня в руках оказался пистолет, и тем более не понял, как смог выстрелив, навскидку попасть в голову этого воина.

Случайность, притом счастливая, помогла избежать огромных неприятностей, потому что это воин точно был готов к бою, и что-то мне подсказывало, что справиться с ним нам было бы непросто, если вообще возможно.

Сразу после выстрела я кинулся к Степке, отчётливо понимая, что время у нас теперь не осталось совсем.

По-любому дерущиеся где-то в темноте татары отреагируют на выстрел и отправят кого-нибудь посмотреть, что происходит у них в лагере, и эту проверку мы можем и не пережить.

Пока делал несколько шагов к товарищу, тот успел сесть на земле, ошалело оглядываясь вокруг и зажимая при этом рукой рану на плече.

— Ты как? — только и успел спросить я, как Степка затараторил:

— Он меня чуть не убил, неожиданно откуда-то выскочил, и я сам не знаю, как успел уйти от укола саблей, — он запнулся и поправился: — Почти успел, а потом он ногой ударил, и вот я оказался на улице.

Степка, похоже, был в шоке, потому что говорил он это все практически без эмоций, да и глаза у него стали какими-то стеклянными.

— Потерпи, друг, сейчас перевяжем, тебя — произнес я, мысленно матеря себя на чем свет стоит за то, что не подумал даже о такой простой вещи, как материал для перевязки. Понимая, что время утекает сквозь пальцы, стремительно метнулся в шатер в надежде там найти какой-нибудь кусок полотна.

В шатре горела небольшая маслянная лампадка, и это позволило осмотреться.

Надежда оправдалась, и я сразу наткнулся на несколько сложенных горкой переметных сумок, на которых сверху лежала какая-то длинная полотняная рубаха.

Схватив её, я услышал негромкое, но яростное мычание и, осмотревшись, увидел, а скорее угадал какое-то шевеление за перегораживающей шатер тканевой ширмой. Заглянув за нее я обнаружил там извивающуюся связанную девчонку с кляпом во рту.

На то, чтобы разрезать ей кинжалом верёвки на ногах и руках, понадобился миг, после чего я велел ей идти на улицу, на автомате подхватив лежащие там переметные сумки, от веса которых даже крякнул непроизвольно, и все так же быстро выскочил на улицу. За пару минут я разорвал найденную рубаху и перевязал Степку.

Попутно с перевязкой пришлось командовать освобожденными, велев им двигаться в сторону зарослей, откуда мы пришли, при этом пообещав, что я их скоро догоню и выведу в безопасное место.

К окончанию перевязки к нам со Степаном подъехал и Дмитрий, ведя в поводу сразу штук пять груженых переметными сумками лошадей.

Зло зыркнув на него, я подумал: «вместо того, чтобы заняться спасением товарища, он хабар собирал», а вслух рявкнул

— Быстро Степку на лошадь и увози его отсюда. Встретимся завтра ночью в месте, где сейчас плот стоит.

Для того, чтобы взгромоздить Степана на лошадь, понадобилось пару секунд, он в принципе сам смог со стоном на неё забраться.

Ребята ещё только начали уходить, когда я метнулся к убитому мной татарину, снял с него пояс, накинув его на себя, сунул в ножны саблю, которую людолов держал в руке, выскочив из шатра, затем подхватил переметные сумки, что затрофеил минутой раньше и направился вслед за пленникам к опушке кустарника.

Только и подумал при этом, что жадность — это заразно. Мне бы ноги сейчас унести, а я ещё и про трофеи думаю.

И десяти шагов не успел сделать, как за спиной услышал пыхтение, отчего чуть штаны не намочил, резко развернулся и судорожно дернул из-за двух поясов сразу пистолет. Хорошо, что он застрял, и я его не мог достать, а то ещё пальнул бы в девчонку, которую освободил в шатре.

Несмотря на не самую простую ситуацию — со стороны идущего в темноте боя раздавался все более громкий топот копыт — я сам не понимаю, как не заржал.

С виду хрупкая девчонка смогла прихватить из шатра сразу три пары переметных сумок и сейчас, пыхтя как паровоз, тащила все это добро на себе, накинув одну из них на шею и две удерживая в руках.

Разговаривать было действительно некогда, поэтому только и бросил ей коротко:

— Брось это все и беги быстрее, ждать не буду.

Увидел ещё, как она покачала головой и припустил что есть сил к кустарнику.

Всё-таки Святозар был прав, мне и правда кто-то ворожит, иначе то, что татары не ломанули напрямую в лагерь, а начали его сначала охватывать со сторон, что дало нам побольше времени на то, чтобы укрыться в кустарнике, не объяснить.

Я успел к появлению людоловов вывести беглецов на тропу, и мы даже смогли маленько углубиться в заросли, что позволило скрыться от чужих глаз.

О том, как вёл этот табор к реке, даже вспоминать не хочу, это был эпический квест. То, что никто из нашей толпы не покалечился, сохранив глаза в целости и сохранности, иначе чем чудом не назвать.

Повезло, потому что все время пути луна светила как прожектор, будь иначе и спрячься она за какое облако, вряд ли удалось бы обойтись без неприятностей, а так справились.

Правда, это была только часть пути и, как выяснилось довольно скоро, не самая тяжёлая.

Беда в том, что плот у нас не самого большой, и столько людей поместиться на нем не могло. Так что пришлось укладывать народ в прямом смысле слова штабелями. При этом все усложнялось тем, что нам с мужиком нужно было как-то стоять по краям, чтобы была возможность грести, благо хоть большую часть пути удавалось толкать плот вдоль берега, стоя по пояс, а где и по шею в воде. При том толкать мне пришлось самому, как выяснилось, плавать никто из бывших пленников не умел.

Сложнее всего было выгрести против течения в месте, где я утопил ногая возле сваленного в воду дерева, вот уж где мы с мужиком убились, пока преодолели это препятствие.

К ручью, по которому нужно подниматься к моему личному убежищу, добрались уже в предрассветных сумерках, и там идти стало легче и тяжелее одновременно.

Легче, потому что мужик толкал плот как бульдозер, не чувствуя усталости, а тяжелее из-за нависающих над руслом ручья многочисленных веток, не зацепиться за которые у лежащих горкой беглецов вариантов не было. Вот и приходилось останавливаться чуть не на каждом шагу, чтобы освободить того или другого страдальца.

Честно сказать, слушая непрерывные жалобы и причитания освобожденных женщин, пусть и высказанных шёпотом, я зарекся в будущем заниматься освобождением пленниц, это же страх божий, иначе не назвать.

Даже мужик, которого, казалось в принципе не возможно вывести из себя, настолько он был терпеливый, спокойный и даже, наверное меланхоличный, и тот к концу пути так рявкнул шёпотом на девчат, велев помолчать хоть немного, что с соседних деревьев взлетели перепуганные насмерть птицы.

Я сразу попросил его больше так не делать, потому что ещё раз-другой так шепнет и нас точно найдут.

Когда наконец добрались до нужного места, сил у меня не осталось совсем.

Была мысль оставить здесь беглецов и, соорудив из камыша подобие шляпы, чтобы замаскировать голову, переплыть реку и наведаться в общее убежище, чтобы выяснить, как прошло нападение, но не стал даже думать в эту сторону. Слишком устал.

Свалился на землю и несколько долгих минут вообще не шевелился, словно медуза, настолько сильно расслабился.

Жаль, что счастье длилось недолго. Не успел народ покинуть плот, как посыпалась тьма вопросов от всех сразу, притом задавались они чуть не с претензией. Например, таких:

и что мы теперь делать будем в этих дебрях?

— Когда к людям пойдем.

— А как нам домой вернуться?

Я слегка потерялся от такого напора, а потом, почувствовав, что начинаю заводиться, несколько раз глубоко вздохнул, чтобы сдержать эмоции в узде, и тихо произнес:

— Не меньше суток вам придётся провести здесь. Ведите себя тихо, днем огонь разжигать нельзя, дым может выдать, и лучше бы вам вообще весь день проспать. Следующей ночью я пойду осмотрюсь в округе, тогда и скажу вам, когда выйдем к людям. Сейчас покажу, где схрон с припасами, там есть немного сухарей, которыми вы сможете утолить чувство голода. Следующей ночью уже приготовите нормальную еду, пока так.

Выдержал небольшую паузу, вглядываясь в глаза окружающих, и продолжил:

— Очень прошу понять одну простую истину. Вам здесь никто ничего не должен, поэтому недовольство свое оставьте при себе. День-два, и я выведу вас к людям, там уже сами сможете решать, как вам жить дальше. Пока же вы здесь, под моей защитой, делайте, что говорю, иначе можете угодить обратно в руки людоловов, они сейчас не так уж далеко от нас.

Как ни хотелось снова упасть на землю и не двигаться, но пришлось собираться с силами и идти вскрывать схрон. Он был в десятке шагов, но его при этом никто не обнаружил, хорошо я его замаскировал.

По пути позвал с собой мужика, как бы для помощи, а на самом деле хотелось узнать, кто он такой, что людоловы его забрали с собой вместе с семьёй, ведь обычно, как мне известно, они так не делают.

Оказывается, Илья, так звали этого громилу, был кузнецом, и когда налетели татары, забаррикадировался в доме, где собирался биться до конца, но не пришлось. Среди татар нашёлся человек, знающий русский язык, и Илья сдался без боя, когда ему пообещали не разлучать его с семьёй и забрать с собой всех скопом. Пожалел детей с женой, поэтому и оказался среди полона со всем семейством.

Татары откуда-то знали, что он кузнец, и очень хотели взять его в плен целым и невредимым, поэтому и начали эти переговоры.

Отдав ему мешок с сухарями, я велел, чтобы он передал его жене, а та в свою очередь пусть разделит еду между всеми. Как сделает, пусть подойдёт к схрону, я объясню ей, что тут есть. Пусть, пока мы здесь прячемся, побудет над бабским табором и ответственной за распределение припасов.

Как только Илья отошёл к жене, ко мне подошла девчонка, которую я освободил в шатре, вместе со своими сумками, которые она и на миг не выпускала из рук.

— Можно мне пока оставить свое имущество в твоём убежище? — колокольчиком прозвучал её вопрос.

Только сейчас при свете дня разглядел, какая же она красавица. Стройная, ростом с меня, русоволосая с толстой косой ниже пояса и огромными синими глазами.

Поневоле засмотрелся, внезапно вспомнив, что я молодой и здесь ещё нецелованный. Организм на это чудо отреагировал ну очень бурно, и я невольно даже смутился и девчонку смутил, которая походу просекла, что со мной происходит, потому что щёчки у неё нехило так порозовели.

Только и смог из себя выдавить, отступив чуть в сторону и дав ей возможность пройти:

— Да, можно, конечно.

Даже зубами заскрипел, когда она, пройдя внутрь схрона, начала складывать свои сумки, наклонившись и очень уж интересно прогнув при этом спину.

«Сука, да что же это за наказание такое?»

Чтобы не смотреть на это все, перевёл взгляд на других девчат, и так получилось, что все они оказались аккурат против восходящего солнца и…

Учитывая что здесь были одни красавицы, мне подумалось, что надо каким-то образом побыстрее куда-нибудь слинять, не железный я, оказывается, хоть, блин, глаза завязывай.

Ещё эта заноза, оставив свои сумки, на выходе так стрельнула своими глазами, что хоть святых выноси.

На какой-то миг даже об усталости забыл с этими нежданными напрягами и, чтобы хоть как-то отвлечься от этого всего, решил разобраться со своими трофеями. Первым делом по примеру красавицы тоже утащил свои переметные сумки, положив их в стороне от тех, что принадлежали девчонке. Разбирать их пока не стал, решив сделать это в присутствии товарищей, чтобы при разделе добычи в принципе не могло возникнуть никаких вопросов. А вот пояс пришлось снять и заняться его осмотром, не носить же все время два сразу.

Сейчас при свете дня, разглядывая этот пояс, я лишний раз убедился, что очень не простые татары там стояли лагерем.

Что говорить, если этот пояс был проклепан массивными серебряными заклепками, которых, если их выковырять и продать, надолго хватит кормить семью.

Оружие, сабля и кинжал тоже были не самыми дешевыми, и я сейчас говорю не про украшательства. Клинки не дамаск, наверное, но и сталь на них пошла непростая. Я такой и не видел никогда, отдаёт голубоватым отливом и очень уж пружинит на изгиб. Походу немало такое стоит.

Наверное, привычка у кочевников такая — таскать в поясах заначки, потому что и в этом поясе я обнаружил в потайных карманчиках сразу четыре золотых арабских монеты. Про арабские это предположение, потому что они тоже были украшены обильной вязью.

Помимо всего вышеперечисленного в поясе я обнаружил в одном из кармашков ещё и мешочек с перетертым буквально в порох черным перцем, понюхав который, чтобы определить содержимое, я потом долго чихал.

Рассматривая все это богатство, я на миг пожалел, что не было возможности снять доспех и обыскать убитого людолова получше. А ещё со страшной силой захотелось посмотреть, что мне досталось в переметных сумках. С огромным трудом сдержался, чтобы не пойти смотреть их содержимое.

Может и не стерпел бы, очень уж меня разбирало, но малость отвлекла жена Ильи, которая принесла причитающийся мне сухарь и уведомила, что готова приступить к своим новым обязанностям прямо сейчас.

Пришлось идти показывать содержимое схрона и объяснять, где что лежит. Это заняло пусть и немного времени, но достаточно, чтобы забыть на время о желании порыться в сумках.

Да и не получилось бы, говоря по правде.

Пока я показывал, что где лежит, на улице начал разгораться скандал, который мне пришлось срочно гасить в зародыше, пока собравшееся здесь стадо алчных гусынь не начало орать во весь голос.

Сначала выскочил на улицу и рявкнул, не повышая голоса, чтобы все заткнулись, пока я их резать не начал как курей для супа, и когда эти дуры замолчали, почему-то глядя на меня испуганно, начал разбираться, что происходит.

Оказывается, освобожденной мной в шатре девчонке все остальные объявили, что вынесенное ей из татарского лагеря имущество нужно немедленно разделить на всех.

Естественно, девчонка, в одно лицо корячившаяся с этими сумками, послала этих халявщиц далеко и надолго, вот они и решили устроить здесь сейчас голосование с последующей экспроприацией.

Разозлили они меня не по-детски. На самом деле мне пофиг на них и их имущество (если не брать во внимание некоторые моменты), но, блин, если разобраться, этим клушам ведь никто не мешал прихватить из лагеря какое-нибудь татарское имущество, которого там было немало. Более того, времени у них для этого было несравнимо больше, чем у девчонки, которую они собрались ограбить.

Не подумали, поленились или, может, просто побоялись, трясясь от каждого чиха, затариться добром и теперь решили тупо отобрать его у того, кто не побоялся, не поленился и постарался. Всегда терпеть не мог подобных халявщиков, и если раньше в бошке проскальзывали мысли, что надо подумать, как помочь им попасть домой, то сейчас резко перехотелось суетиться.

В итоге, разобравшись, что происходит, я негромко буквально прошипел, указывая на ту, кого хотели ограбить:

— Она под моей защитой, тронет кто её, отвечу я, а разговор у меня будет короткий, раков в реке много. И ещё, услышу от вас ещё хоть малейший писк или устроите какую-нибудь очередную склоку, разбираться, кто прав и кто виноват, не буду, порублю нафиг как капусту. Достали уже, дуры набитые.

Похоже, перестарался я слегка, потому что половина этих клуш начала всхлипывать ещё до окончания этой моей речи. Но разжалобить меня им после всего случившегося им было не суждено.

Просто я развернулся и ушёл в сторону схрона, буркнув напоследок Илье:

— Присмотри за ними и, если что, не жалей.

Тот с весёлой искоркой в глазах вполне серьёзно прогудел:

— Пригляжу, боярин, не сумлевайся.

— Не боярин я никакой, казак я, — ответил я, повернувшись к нему.

— А говоришь и ведёшь себя как боярин, — не остался в долгу Илья

— Да тьфу на тебя, — ответил я в сердцах и реально сплюнул в сторону.

У схрона подобрал подходящее место, чтобы оставаться большую часть дня в тени, и начал собирать туда павшую хвою, формируя подобие ложа. Когда справился с этой задачей, просто завалился спать, краем глаза увидев, что народ, глядя на меня, начал заниматься тем же самым.

Девчонка, которую я защитил, подошла, поблагодарила и начала, искоса на меня поглядывая, тоже собирать хвою, устраивая себе ложе рядом с моим, но мне, откровенно говоря, на это уже было наплевать. Не успел упасть на подготовленное спальное место, как вырубился, будто свет выключили, ну или свечу задули.