Кровь не вода

Глава 10

Со Святозаром договорились.

Он, подобревший после доброго куска сазана, съеденного во время ужина, уже не рычал, как прежде, и разговаривал вполне нормально.

Мы договорились, что половину светлого времени я занимаюсь своими делами, а вторая половина, несмотря ни на что, отводится для воинских забав. Последнее выражение это от него.

Бабушка, ставшая свидетельницей этих договоренностей, было заикнулась, что слишком много времени уйдёт на забавы, но Святозар пресёк эти разговоры, уточнив, что и отведенного для занятий времени мало. А мне дополнительное его сокращение на пользу не пойдет.

В общем, день закончился для меня вполне нормально, и засыпал я в добром расположении духа.

На следующий день утром Святозар растолкал меня ещё затемно и со словами — Хватит уже нежиться, работать пора — погнал, на ещё одну незнакомую мне поляну, уже четвертую, где он с наслаждением косил сено, а я снова умирал с дубинками или пикой в руках.

Я уже думал, что останусь без завтрака. Но нет. Старик притащил с собой два здоровых куска рыбы и приличный по размеру жбан кваса. Поэтому, когда солнце уже полностью взошло, мы с ним слегка перекусили, а я ещё и отдохнул малость. Плохо, что за хлеб он не подумал, но и так рыба провалилась как в пропасть, будто её и не было.

После завтрака мне снова пришлось лить пот литрами и размышлять о том, что, похоже, салу завязаться на мне не светит ни разу, не высохнуть бы подобно таранке.

Хорошо, что хоть Святозар два раза оставлял меня на время одного и можно было чуть сбавить темп в его отсутствие, а то совсем кранты. Он не забыл за моего братика и не поленился сходить за ним, а потом и отвести обратно. Так что я не один страдал из нашей семьи.

На обед направились к нам, снова кушали рыбу. Правда, в этот раз в виде ухи. Но подобная диета мне все равно как-то не по душе. Если так и дальше будет, то ну её нафиг эту рыбалку. Все ведь хорошо в меру.

А вот после обеда Святозар неожиданно потащил меня в слободу, пробормотав что-то вроде — Вопрос к тебе есть у общества.

Честно сказать, удивил. Вроде ничего нигде не натворил и вдруг вопрос, да ещё от общества. Странно все это.

Хоть и понятно, что скоро узнаю, что и как, а все равно любопытство покоя не давало. И я попытался выведать у Святозара, что это за вопрос образовался. Только тот не стал рассказывать, отмахнулся типа — узнаешь скоро — и на этом все. Казалось, у него снова почему-то испортилось настроение, только непонятно, из-за чего. Вроде все время рядом был и всем доволен, а тут снова морда хмурая.

В поселении сразу направились к войсковой избе, где я (если не считать тогда в круге) чуть ли не впервые увидел всех старейшин, собранных в одном месте.

Когда зашли казаки, до этого что-то бурно обсуждающие, дружно замолчали, а Святозар, обращаясь ко мне, произнес:

— Семен, обществу нужно, чтобы ты передал ему свою сеть и коптильню. Взамен мы всем миром поможем тебе построить новый дом, как ты и собирался сделать. Что скажешь?

Как только Святозар высказал это пожелание, у меня неожиданно всплыл очередной пласт воспоминаний предшественника. Непонятно только, почему это случилось именно сейчас.

Так вот, оказывается, старейшины сейчас хитрят или разводят меня, как дурачка несмышленого. Дело в том, что у казаков и без этого всего есть традиция помогать друг другу в строительстве. Достаточно кинуть клич по поселению. и народ подтянется на день-два помочь построиться. Не все. конечно, а те, кто сможет. Но придут обязательно, а соседи так и в полном составе, то бишь целыми семьями.

Правда, у хозяев стройки есть обязанность — накормить эту всю ораву обедом и ужином. Но это уже другой вопрос.

Раньше, когда мы были чужими, на клич вряд ли кто-то откликнулся бы. Сейчас же народ подтянется обязательно.

Мне теперь стало ясно, почему бабушка первым делом, когда мы коптили рыбу, понеслась угощать именно казаков, что помогали мне строить землянку. Она их так благодарила, потому что во время этой самой стройки обедом и ужином покормить не смогла.

Все это пронеслось у меня в голове со скоростью молнии, и я поворачивался к Святозару уже с широкой улыбкой на лице, в предвкушении реакции на мой ответ.

Он не позволил мне и слова сказать. Понял, похоже, что что-то не так. Вот и сказал просто, но очень серьезно:

— Надо это, Семен, обществу. В обиде не останешься. И я сейчас говорю не только о строительстве твоего будущего дома.

Слова, которые я хотел сказать, застряли в горле. Я только и смог, что утвердительно кивнуть головой, про себя подумав:

— Сука, Святозар, заранее поговорить на эту тему вера не позволила? Рассердился пипец и Святозар, похоже, это понял, потому что тихо шепнул:

— Позже поговорим — и уже громче спросил:

— Согласен?

Я, естественно, утвердительно кивнул и ответил одним коротким словом:

— Да.

— Вот и хорошо, вот и ладно. Иди занимайся своими делами, дальше мы тут уже сами…

Святозар аккуратно выпроводил меня из избы, ненавязчиво подталкивая в спину.

На улице, вздохнув полной грудью свежего воздуха, я только и подумал:

— Что это, блин, сейчас было? Не смог сам себе ответить на этот вопрос, секунду подумал, чем мне дальше заняться, и отправился к лодке.

Мелькнула было мысль позаниматься кустарником и продолжить делать тропу в терновнике, но пока отложил это дело. Не в моем нынешнем состоянии заниматься такой работой. Психуя, сам себя с дерьмом съем.

В итоге, решил идти в убежище и начать вязать новую сетку. Все остальное потом.

Просто фиг его знает, как оно все дальше будет. А нормальная сеть по любому с голоду сдохнуть не позволит.

На озере меня улыбнуло, когда я увидел там чинно восседающую в лодке бабушку с детьми. Они заплыли на середину водоема и активно о чем-то общаясь, размахивая не задействованными руками, ловили рыбу.

Естественно, я сразу направился к ним. А как подошёл, то нарвался на коллективное требование помочь связать полотна флажков с ячеей гораздо крупнее, чем есть сейчас.

Оказывается, пока они здесь рыбачили, упустили несколько огромных сазанов, которые просто не смогли просунуть головы в ячею, чтобы там застрять.

Похоже, что не светит мне заняться своей новой сетью прямо сразу, придётся строгать другие, более широкие плашки.

Предполагаю, что сазаны собираются в это озеро на нерест. Понятно, что это ненадолго. Только вот бабушке с детьми этого не объяснить, не поймут. Сейчас у них в азарте одно на языке, ну, или на уме. Дай, что нужно, и на этом все. Пришлось идти домой и заниматься деревяшками, деваться-то некуда.

Вечером Святозар объяснил происходящее в воинской избе и поведал, почему предварительно со мной не поговорил. От его откровений мне слегка стало нехорошо. Выбесил он меня неслабо, да так, что мне захотелось послать его куда подальше.

Оказывается, это все было своеобразной проверкой на вшивость, о которой до момента проведения говорить он со мной не мог.

Сеть и коптильня, действительно, нужны в основном для помощи пострадавшим от татар. Дело в том, что не все вняли предупреждению о будущем их нашествии и в некоторых станицах просто не успели спрятать от них припасы. Людей сохранили, а имущество нет. Вот и бедствуют теперь. Собственно, мне предельно понятно, что нужно помогать. Я двумя руками за. Только, сука, неужели нельзя было по-человечески сказать, что как и почему. Нафиг устраивать вот эти вшивые проверки?

Прежде, чем делать окончательные выводы, я спросил:

— Всех молодых так проверяют? И если да, то им тоже об этом предварительно не говорят?

Святозар замялся и как-то невнятно пробормотал:

— По-всякому бывает.

В общем, не удержался я в тот вечер и выплеснул на Святозара всё, что можно и нельзя.

Наверное, всё-таки копилось во мне здесь нехорошее, вот и вылилось все одним махом, как это бывает у подростков. Понятно, что я взрослый, и такое меня не красит. Но, как я уже говорил, не смог сдержаться. Да и, по правде говоря, не пытался.

Что странно, Святозар не обиделся на меня за этот словесный понос. Ну, или виду не подал. Точно не знаю. Но ни в тот вечер, ни в дальнейшем об этом не вспоминал и не выказал никакой обиды.

Только много позже, через несколько лет я узнал, что подобные проверки, разные по содержанию, время от времени казаки проводят для пришлых, чтобы определить, способен ли человек пожертвовать, чем-нибудь важным для него ради общества, и понять, кто он на самом деле.

Собственно, мне нужна была такая разрядка, потому что на следующий день утром я проснулся другим человеком. Нет, никак не изменился. Просто, наверное, только сейчас до конца воспринял этот мир, как настоящий, и себя в нем не в качестве гостя, а полноправным жителем. Странное состояние, его сложно выразить словами, но так на самом деле и есть. Осознал и принял, что я теперь здесь навсегда, и другой жизни у меня не будет. А значит, эту надо жить достойно.

На самом деле проснувшись, сначала удивился, что меня так накрыло вчера. Только потом пришло осознание, а за ним и понимание своего места в этой жизни. Неправильно, наверное, выражаю то, что чувствую. Но, как умею.

Главное, что с этого дня я перестал метаться, как в жопу раненый, расставил приоритеты и начал работать уже на будущее, здешнее будущее.

Если раньше к тренировкам я относился как к какой-то экзотике (с интересом, конечно, но не более), то сейчас начал тренироваться исступленно, действительно до потери пульса.

После обеда я тоже не бездельничал. Возобновил прокладку тропы в терновнике, по вечерам вязал новую сеть. Иногда, когда сил на терновник не доставало, ну, или надоедало ходить будто котами подранным, переключался на другую работу и лепил кирпичи, пока, просто высушивая их на солнце, не обжигая.

Тоже та ещё задача. Пропорции ведь не знаю. Сколько песка добавлять в глину и угля. Слышал где-то, что в смесь для изготовления кирпича нужно класть уголь. Вот и лепил, добавляя песок и мелко раздробленный древесный уголь в разных пропорциях, чтобы потом определиться с рабочим вариантом.

Кузнецы, кстати, возобновили свою деятельность. Когда я забирал у Кузьмы пять выкованных рыболовных крючков, попутно удалось выпросить небольшое количество древесного угля. Самому жечь не пришлось.

Думал, что жизнь уже устаканилась. Но так было дней десять, до момента возвращения из похода казаков. Они вернулись не все, в большинстве раненые, правда, с прибытком.

Месть татарам за порушенный переволок не особо удалась. Казаки, конечно, пощипали их летучие отряды, но не сказать, чтобы сильно удачно. Дрались на равных, несли большие потери с обеих сторон даже несмотря на то, что казаки зачастую действовали из засад, стараясь создать численное превосходство. Говорю же, что татары хитрые. Они построили движение таким образом, чтобы была возможность вовремя прийти на помощь друг другу в случае начала какого-нибудь противостояния. Поэтому не всегда получалось уничтожить отряды, попавшие в засаду. В общем, неоднозначный получился поход.

Правда, уже будучи на пути домой, нашим казакам на Дону повезло отбить у татар два купеческих струга, полных разного дорогого товара. Но бой при этом выдался тяжелым, не всем повезло его пережить, а большинство и вовсе были ранены.

Собственно, эти два струга вместе с освобожденными московскими купцами казаки и привели домой. Сами передвигались естественно по суше. Шли параллельно суденышкам и смогли довести их целыми и невредимыми.

Я не зря упомянул про то, что струги были отбиты с дорогим товаром. Дело в том, что несмотря на имеющихся как бы хозяев товара, московских купцов, он теперь принадлежит казакам. Сами купцы, естественно, получат свободу. А вот струги свои и товар теперь смогут только если выкупить, теперь они стали трофеями казаков.

Так вот, оказывается добытые трофеи казаки делят не только между участниками их добычи. Часть, притом значительную, отдают на общак или в распоряжение общества, а скорее круга. Дальше эту часть распределяют для помощи семьям погибших казаков или тратят на какие-то другие нужды, неважно. Главное, что в этот раз из взятой добычи старейшины решили выделить долю и на нашу семью тоже. Как я понял, таким образом они закрывают долги по изначальной договорённости относительно пользования коптильной. В дальнейшем такого по понятным причинам больше не светит. Дом помогут построить, и на этом все. А сейчас обнуляют договорённости.

Выделенная доля не сказать, что получилась большой, но приятной. Так нам достался приличный по размеру, килограммов в двадцать мешок сарацинского зерна (риса), который казаки почему-то не особо жалуют, полукилограммовый сверток специй и лохматый кобелек непонятной породы, но с крупными лапами, что намекало на его немалый размер в будущем. Кобелька я, можно сказать, выпросил, поменял его на третий, причитающийся нам, сверток. Даже не знаю с чем. Просто как подошёл к стругу, так мы с этим малышом и выбрали друг друга. Он сразу почему-то приковылял именно ко мне, а у меня руки сами по себе потянулись к этому лохматому комку. А когда я взял его на эти самые руки, то так больше и не выпустил.

Это серое лохматое чудо с тёмной мордашкой и светленьким брюшком посмотрело на меня такими умными и при этом жалобными глазками, что шансов выпустить его из рук у меня не было, в принципе. Прикипел сразу и навсегда.

Дядька Матвей, баюкающий раненую руку, который стал свидетелем этой сцены, только и произнес со смешком:

— Правильно, Семен, так верных друзей и находят.

Один из московских купцов, глядя на это из-под кустистых бровей, прокомментировал:

— Удивит тебя ещё, паря, этот щенок, когда вырастет, попомни мои слова.

Может и удивит. Главное, что он мой, остальное неважно.

Странно, конечно, в прошлой жизни я не был особым любителем собак. Но вот здесь и сейчас вцепился в этого щенка, как будто в родного. Отметил для себя эту мысль и потащил добычу домой, вернее повёз на лодке в лагерь, где мы так и продолжаем жить в отличие от большинства.

На самом деле, в лагере к этому времени мало кто остался. Основная масса людей вернулась по домам. Мы остались только потому, что возвращаться было некуда.

Восстанавливать старый дом смысла пока нет, а новый построим только ближе к осени, когда уйдёт орда, возвращающаяся с набега.

Поэтому мы, посовещавшись, решили пока не дергаться и пожить в землянке. Тем более, что крошечный огород особо большого внимания не требовал, и бабушка вполне себе справлялась с ним наездами.

В принятии такого решения немалую роль сыграла и рыбалка на озере, где все это время бабушка с детьми ловили трофейных сазанов.

Стоило сплести полотна флажков с ячеей приблизительно сантиметров в девять, может десять, как дело у них пошло прямо очень бодро. Были дни, когда ловили по десятку рыбин трофейных размеров. Навскидку, в среднем килограмм по пять и больше каждая.

Сейчас, работая веслами и любуясь щенком, обследующим дно лодки, я неожиданно вспомнил ограбленных московских купцов. Им сейчас не позавидуешь. Мало того, что они лишились имущества, так ещё и домой неизвестно как добираться. Ведь между ними и домом сейчас орда, а прятать их в убежище при возвращении этой орды никто и не подумает.

Хрен знает, как они будут выживать при таких раскладах.

В какой-то момент подумалось, что стоило бы им помочь и спрятать в своём личном убежище. Но я отогнал от себя подобные мысли, сейчас мне не до благотворительности. Конечно, может быть, в дальнейшем это и обернулось бы какой-нибудь прибылью, если купцы из благодарных, но это не факт. А отрывать от семьи часть припасов, притом, как бы не большую, я просто не имею права.

Эти размышления о купцах потянули за собой другие. Странно, почему я ни хрена не знаю о своём биологическом отце?

То, что он из московских бояр я знаю точно. Как знаю и то, что наша семья сбежала от него сюда. Но блин, у него же есть наверняка фамилия? Так почему я её не знаю? Большой — это не настоящая моя фамилия, это я точно знаю. И кстати, почему, судя по воспоминаниям, я ни разу его не видел?

В принципе, я помню жизнь семьи в имении или поместье, тут точно не могу сказать. А вот о настоящем отце ни фига не ведаю. Странно это и неправильно. Ведь, по сути, раньше я проживал на земле, которая принадлежала этому самому отцу. Должен же я был слышать, кому именно она принадлежит? Но нет, ничего, будто и не было никогда никакого отца.

Невольно возникает подозрение, что от моего предшественника всеми возможными силами скрывалась информация о родителе. Непонятно только, зачем? И кому это было надо?

Одни вопросы, на которые почему-то захотелось получить ответы. А, значит, нужно поговорить на эту тему с бабушкой.

На самом деле, сейчас мне ровно параллельно, кто он этот отец. Я не собираюсь иметь с ним каких-либо дел. Но, разузнать о нем почему-то все равно хочется.

От берега озера до нашей землянки всего пару километров. Но пока я дотащил привалившее имущество, чуть не сдох. Так-то тащить на себе пришлось всего двадцать с лишним килограмм. Но с учётом того, что щенок, которого тоже пришлось нести, неслабо мешался, я вымотался так, что долго не мог отдышаться.

Надо ли говорить, что дети, увидев щенка, тут же его у меня отняли. Тот и вякнуть не успел, как оказался в загребущих детских руках. Я только и успел попросить, чтобы они его не обижали, как эти энерджайзеры исчезли.

Немного отдохнув, первым делом рассказал бабушке все новости. Поведал о подарке, все показал, а потом, снедаемый любопытством, задал волнующий меня вопрос:

— Ба, а кто мой настоящий отец, и почему я о нем ничего не знаю?

Бабушка остро на меня посмотрела, и стараясь говорить максимально равнодушным голосом, спросила:

— А зачем тебе?

Так и хотелось вскрикнуть — не верю. Очень уж наигранным было это равнодушие в её исполнении.

— Ба, а что ты так разволновалась-то?

— Я? Чего мне волноваться? Я очень даже спокойна. — Она снова изобразила плохую игру.

— Ба, я уже взрослый и вижу, как ты пытаешься играть. Может не надо из меня дурачка делать?

Та странно на меня посмотрел и уточнила:

— Уверен, что тебе надо это знать? Может ну его?

Может и ну его, но лучше знать, просто на всякий случай, — подумал я про себя, а бабушке ответил по-другому:

— Ба, в принципе, мне не важно кто он, но лучше всё-таки знать, просто чтобы когда-нибудь случайно глупостей не наделать.

Та невесело усмехнулась, кивнула головой и сказала:

— Хорошо, я расскажу, что знаю. Только очень тебя прошу, не питай несбыточных надежд, это ни к чему.

Дождавшись от меня заверений, что не буду питать, она начала свой рассказ:

— Отец у тебя из очень древнего и знатного рода. Князь Василий Семенович Серебряный. Оболенский…

— Подожди, Ба, я же Сергеевич, да и фамилия у меня Большой.

Бабушка грустно улыбнулась и пояснила:

— Фамилию такую тебе отец выдумал. Очень ты был горластый, когда родился, и требовательный. Вот он тебя так и обозвал. А отчество первое попавшееся прилепили, и на то были свои причины.

Бабушка замолчала, о чем-то задумавшись. Я тоже терзал свою память. Мне припомнилось что-то такое, связанное с Серебряным. Вроде он был полководцем у Ивана Грозного. Или нет? Хрен его знает. Я никогда особо не увлекался историей, хоть и любил почитать о разных попаданцах. Но это ладно, неважно на самом деле. Важно сейчас вытянуть из бабушки как можно больше сведений, может быть, и пригодится в будущем.

— Расскажи, пожалуйста, что знаешь. Мне очень интересно, — негромко попросил я. Она в очередной раз тяжело вздохнула, зачем-то перекрестилась и сказала:

— Хорошо, но позже. Вечером, после ужина, как детей уложим, тогда и расскажу.

После этой беседы я почему-то в ожидании вечера места себе не находил. Не могу сказать почему, но мне хотелось побыстрее услышать бабушкин рассказ.

Чтобы хоть как-то отвлечься, я уселся вязать сеть, да так до позднего вечера и проработал, размышляя о всяком-разном, терзая память по поводу Серебряного. Даже вспомнил про одноименный роман Толстого, но без подробностей.

Вечером на ужин к нам заявились Святозар с дядькой Матвеем. Помимо того, что дядька Матвей попросил бабушку посмотреть его рану, эти двое плюсом внесли изменения в расписание занятий. Нет, я не перехожу обратно в подчинение к дядьке Матвею, как можно было подумать. Просто он как бы присоединяется к наставничеству на время излечения от ранения и займётся со мной верховой ездой. Или, как он выразился, выездкой. Всё-таки из-за татар этот элемент подготовки был отложен. А сейчас эти двое решили, что нечего тянуть время, и надо это дело исправить.

Пока бабушка чистила и перевязывала рану, дядька коротко рассказал о состоявшемся походе. Во время этого рассказа я, выбрав подходящий момент, поинтересовался судьбой московских купцов. Всё-таки незавидное у них положение, и мне было интересно, как с ними поступят.

Дядька Матвей вопросу удивился, но ответил:

— А что с ними будет? Им выделили немного припасов, и уже завтра они уйдут на своих стругах, доберутся с Божьей помощью, если будут осторожными. На воде их татарам непросто будет взять.

— Так им вернули струги?

— Вернули под честное слово, с условием, что в следующем году они привезут за них оплату. Обычное дело.

— А почему им тогда товар не отдали под честное слово?

— Товар — это другое. Нельзя казаков без добычи оставлять. За струги сейчас сложно взять хорошую цену, поэтому купцам их и отдали под честное слово.

— Получается, что если был бы покупатель на струги, то купцам их не отдали бы?

— Может оба и не отдали, одним бы обходиться пришлось. Совсем в беде не оставили бы, но потесниться им бы пришлось. Про свою выгоду всегда помнить надо.

— Вот такая она нынешняя правда, — невольно подумал я тогда.

Когда наставники ушли, а дети уснули, бабушка наконец-то начала свой долгожданный рассказ.