Крест Сталина

ГЛАВА 48

Яшку арестовали в тот момент, когда он беспечно прогуливался по одесскому парку. В то утро холодный ветер рыскал по тротуарам в поисках старых газет и обогащал чистым воздухом одиноких пенсионеров. Кроме них в пустынном саду совершали пробежки редкие поборники здорового образа жизни, и поэтому чистить карманы у стариков не было смысла...

Цыган достался ментам без особых вещественных доказательств. «Писка»[34] улетела до момента задержания, а кроме остатков сырого ветра в карманах ничего не было...

В сопровождении двух милиционеров Яшку направили поездом в Ленинград. В общем вагоне Цыган невинно скалился перепуганным пассажирам, беспардонно курил, пуская дым в сторону милиционеров, и тяжко портил воздух в минуты приступа язвы. Но ночами, ворочаясь на третьей полке, он с тревогой перебирал возможные казусы, за которые его «повязали» таким почетным караулом, но ответа не находил...

В Лефортово, присвоив арестанту № 36Б, бесфамильного Яшку поместили в одиночную камеру, запретив караульным всякое общение с арестантом. На следующий день маленький лысый кавказец, в сопровождении многочисленной свиты тюремного начальства, лично встретился с арестантом...

Сквозь тусклый свет Берия рассмотрел содержимое камеры. Металлический стол, откидные нары, пристегнутые к стенке увесистым замком да параша в углу — вот и вся убогая мебель арестанта. Да... был еще привинченный к бетонному полу стул, на который и уселся шеф тайной полиции...

Тюремная свита быстро разделилась на две половинки: внимающих и исполняющих. Первая осталась за почтительным полутораметровым расстоянием. Другая — моментально сменила лампочку на более мощную. Свет повеселел и заполнил камеру почти дневным светом.

Берия в услугах не нуждался, и две половины, вновь объединившись, покинули камеру...

— У нас с тобой двадцать минут, в течение которых ты должен вспомнить, что было в этой камере ровно двадцать лет назад! — Берия высвободил из-под зажима папки пожелтевший листок. — Поверь, у меня в Москве куча дел первостепенной важности! — перед Яшкой легла «Учетная карточка», на которой в правом углу была приклеена фотография. — Если ничего не получится, через двадцать минут я уйду, но придут за тобой! Я думаю, это не лучший вариант! От тебя требуется, всего лишь, опознать этого человека! — Берия ткнул полированным ноготком в порыжевший листок. — Кто это?

С фотографии на Яшку, играя бликом, смотрел бывший сокамерник.

— Был такой, назвался Ипполитом... фамилия — Берц! Я все думал: имя вроде старое позабытое, а фамилия какая-то иноземная... Золотопогонник он, точно! — Вспомнив далекий восемнадцатый год, арестованный смело валил на врага народа интересующиеся подробности. — Я одному сокамернику, как раз шинель этого офицерика проиграл, а он, гад белогвардейский, все расставаться с ней не хотел! Еле отобрали...

— А кто на этой фотографии? — Лаврентий вынул из внутреннего кармана другое фото и, прикрыв нижнюю часть, протянул цыгану.

На снимке в военной форме образца 1938 года, перетянутой крест на крест портупеей, был изображен тот же самый человек. Только седая проседь слегка старила офицера...

— Ёпа мама, зотопогонник... , он самый!

По выпуклым «шпалам»[35] цыган определил немалый чин офицера. Еще большее удивление на его лице вызвала подпись к фотографии, которая проступила после того, когда Берия отнял ладонь с прикрытой нижней части.

Яшка прочел, старательно шевеля губами:

— Ветеран НКВД, дважды орденоносец, сотрудник Верхнешельского Губ НКВД, подполковник товарищ Берц Ипполит Матвеевич.

Пенсне наркома, словно микроскоп изучало Яшку, пытаясь не упустить реакцию подопытного арестанта...

Берия использовал произведенный эффект, пытаясь по мимике арестанта, найти объяснение неразумной конспирации офицера. Но единственный глаз Яшки покрылся холодной расчетливой пленкой. И вообще, на этом их плодотворное совместное разоблачение врага народа бесславно закончилось. Когда дело уперлось в опознание Ахметова, цыган вдруг стал жаловаться на потерю памяти. По пояснениям Яшки, она исходила от неудачного падения с переполненного трамвая. Про комиссара Симоненко говорить наотрез отказался, про его кличку «Крест» он не помнил, и знать не хотел...

Берия потратил час драгоценного времени. В раздражении, покинув Кресты, он уже в Москве понял, что допустил ошибку. Этот жулик, как про себя окрестил он Яшку, все же догадался, что с началом других вопросов его, как важного свидетеля в живых не оставят...

Несколько дней Папа-малый справлялся о ходе допросов цыгана и через месяц, поняв бесплодность усилий, «поставил точку» на деле бесфамильного узника...