Крест Сталина

ГЛАВА 18

Снежная чаша просвечивала снаружи сотнями, тысячами и мириадами искр. Внутри убежища холодный свет, перемешанный с выдохом спящих, отдавал чем-то холодным. На фоне ледяных стен он держался легкой взвесью и переливался причудливым мерцающим сплавом...

Крест спал, словно загнанный конь, раззявив рот и выпуская пар во всю глубину своих легких. Корнея несло по волнам его памяти в далекое прошлое. Казалось, это было вчера...

Кваснин приподнялся и согнал с баулов золотистую муху. Противное насекомое жужжало и, вертясь немыслимым пируэтом, садилось обратно...

Почтовый дилижанс спешил в Марнаули. За фаэтоном, равномерно дробя горный воздух, неслись провожатые. Охранять было чего: сто пятнадцать тысяч червонцев, причем, золотых неслись из Тифлиса в окружении казаков и полевой жандармерии.

Неспокойно вокруг. От волнения внутри под мундиром выступил пот, засвербело в носу и ушах. Руки в белых перчатках дернули ворот, аксельбанты колыхнулись, и жандарм забарабанил по дверке...

— Тпр-р-р-р-у!... Стой, каналья! — лошадь всхрапнула, поводя темным глазом.

Гнедой жеребец, бежавший в паре, тяжело водил боками и звенел закольцованной сбруей. Казаки спешились. Цепляясь шпорами о придорожную пыль, к карете подбежал подпоручик.

— Что случилось, Ваше Благородие?... Устали-с?

— Да вот, голубчик, изволь почитать, — Кваснин протянул сложенный вдвое листок газетной бумаги.

— «Но-во-е вре-мя»... Тиф-лис... 27 июня 1907 году, ти-раж 2100 экземпляров...

— Тю, дурак... смотри ниже!

Подпоручик сообразил и прочел по слогам:

— «Только дьявол знает, как этот грабеж неслыханной дерзости был совершен... Вчера 26 июня в 11 дня в Тифлисе на Эриванской площади экипаж Государственного банка был подвергнут ограблению... «...

— То-то и оно, голубчик! Ухо держать востро!

— По к-о-о-о-ням!!! — зычный голос сдул казаков с минутного привала.

Круто развернувшись, подпоручик поднял коня на дыбы.

— Эх, мать честная... трое вперед, пятеро по бокам!... Остальные с интервалом в десять минут!... За мно-о-о-й! — дилижанс заскрипел и покатил в арьергарде колонны...

Клекот воды покрывал разговор. Но горной речушке было все по барабану, и она буераками тащилась до отважной Куры.

— Берем, как обычно! Вы двое, — обросший по самые уши абрек указал толстым пальцем на Корнея и щуплого невзрачного Гогу, — на подстраховке!... Все! По местам!

Боевики рассыпались по вдоль каменистой дороги...

Через час внизу запылило...

Легкий взмах. Давая сигнал для атаки, блескучий зайчик соскользнул с широкого лезвия...

Залп громыхнул, и головной рослый казак нараспашку завалился обратно. Подымая пыль, боевики стали скатываться с уклона, стараясь опередить тарантас. Разрывы бомб, разрушая ушные мембраны, разметали охрану. Карета съехала с пыльной дороги, чуть проскочила и завалилась на бок...

— Нада-а-а-й!!!... Симо-о-о-н... смотри влэ-э-во! — рябоватый грузин обходил фаэтон, стараясь забросить самодельную бомбу в открытую дверцу.

Тер-Петросян оглянулся...

Корней, увлеченный событиями, все проморгал. На полном скаку казаки, страховавшие сзади, ворвались в ложбинку.

— Вжа-а-а-х! — поручик с плеча развалил на две части одного из абреков...

Чубатый казак перемахнул чрез оглоблю, и пика достала еще одного...

Опомнившись, Гога врубился в самую гущу, стараясь отвлечь подскакавший разъезд. За ним слева, исправляя допущенную ошибку, тут же вылетел Корней...

Тяжелые маузеры с двух рук изрыгнули огонь, откликаясь отдачей в предплечьях. Чубатый, пробитый пулей навылет, неловко уткнулся на землю. Фуражка слетела и, мелькая кокардой, покатилась вперед...

— Бывали дни весё-ё-лые, — запел Корней.

Рука не дрогнула, и он хладнокровно расстрелял оставшихся казаков...

С тарантаса вяло отстреливались...

Старший жандармский полицейский господин Кваснин замертво рухнул, прикрыв брюхом тугие баулы...

Впереди среди пыли, гоняя спертый воздух, снова мелькнула кровавая шашка. Поручик рубился, пробиваясь конем к фаэтону. Но не успел. С диким криком с полного маху, вцепившись в уздечку, заросший абрек завалил и коня и поручика. Долго и ожесточенно кромсал ненавистного всадника, махая кавказским ножом.

Вскоре все было кончено. Джугашвили, потрясая баулом, улыбнулся Симону.

— Па-а-сматри, а ты сомневался?!

Тер-Петросян, устало дыша, повернул свою голову, сплошь усыпанную мелкими кровавыми кляксами.

— Все нормально, Сосо! — большой толстый палец оттопырился кверху, обозначая результат всего дела — дела нужного и архиважного!

Кап! Кап! Кап!!! Жизнь несчастных истекла тонкой струйкой, красными каплями забурилась с хрустальной водой. Унеслась в невозвратную вечность...

Боевой отряд революции зачищал фаэтон. Джугашвили соскочил на примятую зелень — оставался последний баул. Гога нагнулся и отвернул раскисшую тушу жандарма. Широкий ремень натянулся. Раздался щелчок!

Воздух рвануло так, что тарантас развалило пополам. Огненный смерч поднял ошметки банкнот, и вывалил наружу останки жандарма и боевиков...

Тер-Петросян ошалело мотнул головой, в которой звенело, как в наковальне. Расталкивая, присевших от неожиданности революционеров, подбежал к потерпевшим.

Джугашвили лежал, подвернувшись на левую руку. Ноги, обутые в мягкие чуни, скреблись о мелкий гравий, придорожную супесь и пустые гильзы патронов...

Симон с облегчением перевел пошатнувшийся дух...

Уходили быстро, как было не раз. Лишь Гога, уставившись немигающим взглядом в открытое небо, лежал под фаэтоном. Колесо тарантаса, подымая пылюгу, мерно вертелось над ним...

Налетевший ветер закружил шелуху и захлопал остатком газеты...

Сколько было «эксов»[11] Корней не считал. Как не считали и денег, по которым ходили ногами, умещая в железные фляги. Главарь боевиков Джугашвили отходил от Марнаульского дела в одной из пещер, остальные «гудели» в рабочих поселках. Потому, от нечего делать, Корней и укатил в Рустави...

Кавказцы народ пуританский — только через два часа, исколесив городок, он, наконец-то, нашел, что искал...

Раскачиваясь под неведомым ветром, перед дверью харчевни стоял захмелевший мужчина. Сама дверь была распахнута на возможную ширину, источая наружу съедобные запахи и звуки пастушьего рожка.

Корней устроился как раз под сенью ароматных бараньих колбасок, и подбежавший половой завалил дощатый стол заказанной снедью...

Вскоре, по центру дощатого стола горным пиком стояло трехрядное блюдо. Гроздь винограда, горячий шашлык, сыр и прочая пикантная зелень лежали вперемежку с горячим лавашем. С принесенным зажаренным барашком праздник для Корнея начался...