Крест Сталина

ГЛАВА 33

— Ну, откуда у меня деньги, тем более валюта?!... Да за это голову отвинтят и спасибо не скажут... у меня учет!

Старший уполномоченный по финансовым делам Комелец отбивался от инициативы временно исполняющего обязанности начальника отдела по борьбе с бандитизмом.

Но товарищ Овалько — шкафоподобный, пышущий природным здоровьем мужик, был невозмутим. С вечера, обегав, пять этажей Управления МУСа, он убедил всех в необходимости передачи ему во временное пользование любой наличной валюты. И каждый, порывшись в бездонных металлических ящиках, вытащил на свет энное количество чуждых денежных знаков, запрещенных для хранения кучей секретных инструкций. Но надо учесть, что Овалько просил не у рядовых сотрудников, а у руководителей отделов, которые, пользуясь другими инструкциями, находили повод оставить изъятую валюту. Конечно, не прямо в кармане, а где нибудь под газетной подстилкой, на которой в сейфах лежали другие невостребованные вещдоки...

В понедельник один из «мусоров»[26] должен был вручить взятку. Руководил операцией, естественно, Овалько...

Накануне служителями порядка за мелкие спекулятивные дела был отловлен Ромка — Монтёр. На четвертые сутки взамен обещанной дозы наркотиков и скрученный в дугу он стал добросовестно закладывать дружков. ВРИО лично отсыпал ему белого порошка и из путаной лексики наркомана выудил ценную информацию: некто Глызин, будучи на воровской «малине», обратился к Валихану с просьбой о содействии...

«Ломка» отступила, но прежде чем уплыть по только ему ведомому заоблачному маршруту, Ромка, закатывая глаза, успел заверить: — Казах может!.. Он все может, а за «бабки» — тем более!».

Кокаин медленно и верно проникал во все поры его организма. Вскоре Ромка вырос в своем воображении гораздо больше размеров рослого оперативника и потому смело тыкал товарищу Овалько в грудь: — «Вот скажи, кто ты такой?... Правильно... ты — легавый... мусор, никто, а Валихан — голова! ... Не пожалел «катюху»[27], разорвал для пароля... И, во-о-ще, казах сказал — значит, сделает!... у него связи покруче ваших, бля буду!»...

Проявив каллиграфические и грамматические возможности, временно исполняющий обязанности начальника отдела вытянул ноги и с удовольствием размял затекшие пальцы. Выписав столбиком фамилии своих кредиторов, он вставил карандашом против них полученные суммы. Отдельно шли номера востребованных купюр...

До пятнадцати тысяч не хватало одной тысячи трехсот американских долларов. Поэтому Овалько и позвонил Комельцу.

— Христом богом прошу... Взамен пару спекулянтов отдам... Может валютных девчат в натуральном соку?.. Дело государственной важности, понимаешь?.. Алло!.. Да, ты с ума сошел!.. Ну, хорошо, хорошо, дам я расписку на три дня, кержак чертов!..

Далее Овалько временно арестовал Глызина и поставил в курс дела начальника всего Управления. Тот, в свою очередь, следуя логике напористого подчиненного, решил оставить дело в отделе по борьбе с бандитизмом. Он не мог не оставить... По стране катилась волна судебных процессов, на которых мелькали имена следователей и партийных чинуш, перекинувшихся в стан непримиримых врагов.

Звонок отозвался на кратковременное нажатие кнопки мелодичным бархатным боем...

Валихан сквозь щели закрытых штор внимательно посмотрел на противоположную сторону. В отражении огромной витрины ниже живущая соседка расправляла свои пышные волосы, а новый дворник, стоявший до этого момента без дела, переместился ближе к подъезду. Две другие фигуры, отклеившись от фонарного столба и надвинув кепки, с подозрительным ускорением вошли в темный овал противоположной арки...

Звонок вновь напомнил о тех, кто томился в ожидании на лестничной площадке. Пригнувшись, Валихан на цыпочках миновал оконный проем, проскользнул в просторную прихожую, выпрямился и распахнул фанерную дверь. За дверями надрывно закашляли:

— Привет, я от Глызина! Даже не ожидал увидеть вас дома! — черные тонкие усики вошедшего распрямились, обнажая выпуклые розовые десны. — Столько переживаний, что боишься каждого стука... Разрешите?

Валихан пропустил гостя вперед.

— Это от него, — гость показал половину разорванной сторублевки. — Разрешите... я присяду. Весь день, представляете, весь день на ногах!... Хоть и говорят, что судьбы мирские в руках божьих, но без нашей суетности тоже не обойтись, — черные усики перекрестились на угол комнаты. — Прости, господи! — неуловимым движением гость сунул конверт и затараторил в прежнем темпе: — Глызин спрашивает: что нового в его вопросе? Просил чиркнуть, по возможности, сами понимаете, дело сложное, на слово никому не поверишь... Гарантий почти никаких... — гость с надрывом закашлялся.

Забрав конверт с рельефно выпирающим прямоугольником, Валихан ушел за водой для кашляющего визитера. Именно в это время дверь с треском вылетела с петель, и в квартиру ворвались оперативники...

В Бутырке, несмотря, в общем-то, на заурядное дело, Аман вместо общей камеры оказался в одиночной клетушке. Это его насторожило, и он решил биться до последнего...

За прошедшие двое суток его раз двадцать водили на допрос. От жестоких побоев оперативники переходили на перекрестные допросы, меняя плохих следователей на хороших...

Валихан упорно молчал, отрицая причастность инкриминируемого к нему дела. На очной ставке Ромку не признал, а в Глызина запустил пресс-папье. Вся затея угрожающе катилась на дно, увлекая за собой непосредственных участников, тем самым, подводя Овалько и его начальника на край катастрофы...

После планерки начальник МУСа выпроводил всех из кабинета и остался один на один с поникшим инициатором.

— Учти, Овалько, начфин нас в землю зароет, у него вся валюта на учете!

— Да, я взял то всего...

— Под роспись, понимаешь под роспись! Все Управление не сводит с меня глаз! — Начальник заскрипел, наводя ужас на подчиненного: — Всех под расстрел подведешь... А без вещдока Валихана ведь тоже не шлепнешь... Что будем делать?

— Не знаю, товарищ полковник...

Начальник сел за стол и обхватил голову руками.

— Обвел вокруг пальца, азиат хренов... гад! Комелец назавтра рапорт приготовил. У него все сходится: «прибыло — убыло», твоей расписочкой прикроется и пульнет рапорток куда повыше!

Овалько стоял убитый предстоящей перспективой. Его мысли работали параллельно выводам полковника, но реальных путей для разрядки ситуации также не находили.

— Может того... вам поговорить... Он со мной вообще молчит, — Овалько мотнул бычьей шеей, стремясь высвободиться от удавки стоячего воротника, — ведь сами добро давали...

Полковник сидел, не реагируя на откровенный выпад своего подчиненного. Только плечи опустились немного ниже. При самом невыгодном раскладе руководящему персоналу «впаяют» махинации по хищению государственных средств. Казенные деньги, так старательно вписанные в тетрадный листок, органически подкрепят версию, в которую глубоко никто и вникать то не будет...

Давно не мазаные петли со стальным стоном провернули дверь. Легкий сквозняк колыхнул торчащие на слепом оконце бахрома от многолетних смрадных выдохов...

«Вертухай», опережая начальство, процокал коваными сапогами в каменном склепе и растормошил арестанта.

... Охранник удалился. Огромная раздувшаяся вошь отвалилась от трапезы и с достоинством пересекла деревянные нары до спасительной щели в полу...

Полковник положил на нары вощеный куль с сушеной воблой, грубо отхваченный кусок белого хлеба и завернутый шматок маргарина. Немного помедлив, вынул, блеснувшую синим огоньком, полулитровую бутылку настоящей водки и пару пластмассовых стаканчиков.

Если бы «вертухай» глянул в «волчок», то он бы увидел, как начальник привычным движением расколупал сургучовый нашлеп и осторожно наполнил пятидесятиграммовые емкости. В довершение раскрыл шикарную коробку длинных папирос «Курортные» и приложил ее сверху к несказанным богатствам подземного мира.

Не важно, как именно шел разговор и в чем его суть. За упреждение этой смычки любой начинающий оперативник отдал бы полжизни, ибо награда, стремительный взлет в карьерном галопе были бы ему обеспечены. Но это не было нужно ни двум сидящим в камере договаривающимся сторонам, ни начальникам отделов, с тревогой ожидающих исхода «личного осмотра содержания арестованных в камерах». В конце концов, это было не нужно начфину, который поимел бы лишний грешок в почти безупречной служебной биографии...

После обеда Аман, щурясь обжигающим лучам июньского лета, вышел за мрачные кованые ворота. Охранник недружелюбно, с грохотом притворил за ним железную дверь...

Полковник видел, как Валихан, разбежавшись, повис на трамвайном вагоне и растворился за ближайшим поворотом...

Начальник долго курил, прогоняя неприятную подспудную мысль...

Ближе к вечеру босоногий мальчишка, подцепившись к служебной машине, доехал до дома, где размещался полковник.

— Дяденька... господин хороший, купите папироски!

Чумазый пацан не отставал от вышедших офицеров. Он назойливо теребил самого старшего, временами отбегая от цыкающего адъютанта.

— Купите, не пожалеете!... С самого курорта, что ни на есть настоящего!

Только тут до полковника, как говорится, дошло, и он выхватил коробку. Охватившее волнение лавиной прогнало кровь и выпарилось соленым потом через мгновенно открывшиеся поры...

Мальчуган обалдел, когда полковник по щедрому отвалил ему за папироски...

Уже в подъезде начальник сунул перехваченную резинкой пачку купюр во внутренний карман защитной гимнастерки и, круто развернувшись, помчался в Управление обратно...

Здоровенный дядька в белом фартуке сметал с мостовых мусор по направлению к белокаменной тумбе облепленной цветными афишами. Все тот же пацан, расположившись у основания, чавкал сдобной плюшкой. Заметив подвернувшуюся коробку, подцепил ее грязным ногтем. В сизой пачке оставались еще целые две папиросы. Что ни говори, но сегодня ему несказанно везло...

Номера возвращенных купюр не сошлись. Но главное было сделано: подотчетные суммы были погашены, исчерканный тетрадный листок бесследно исчез, сожженный собственноручно товарищем Овалько. День спустя у набережной Москвы реки был выловлен труп гражданина Глызина...

Казах валялся в московской больнице — отрабатывал алиби...

Монтер, резонно опасаясь расправы, умчался на Кавказ, надеясь пересидеть поднявшуюся бучу...

Окончательно пройдя пансион, Аман прямо с больницы позвонил своей соседке. Той самой, которая укладывала свои волосы, давая через отражение в витрине знак своему подельнику.

Вечером они встретились. Лариса передала Валихану непромокаемый сверток, ловко сброшенный в тот вечер через встроенный мусоропровод. Всего то и делов: подержать с пять минут обыкновенный мусорный совок, куда и плюхнулась сверху завернутая пачка.

Пока был шум и гам в верхней квартире, Лариска, трясясь от страха, облепила сверток тестом и сунула в разогретую духовку...

В ту ночь оперативники толкались по квартирам подъезда, переворачивая все с ног на голову. Не обошли вниманием и мусорную шахту, пытаясь проверить возможность сброса денег, но в нижнем контейнере ничего не обнаружили. До утра рылись в вещах, отдирали наличники, простукивали плинтуса у жителей всего подъезда. Гонимые грозным начальством, даже не прикоснулись к еде; каравай белого хлеба громоздился по центру стола...

Так и ушли, оставив перелопаченные квартиры и перепуганных обитателей многоэтажного дома...