Крепостной Пушкина

Глава 23 В которой бывший гусар становится негоциантом и свидетелем второго пожара

Пётр Романович был принят в Лондоне безукоризненно. Князь Ливен, посол от России, являл собой тип джентльмена, встречающегося не чаще, чем тип Дон Кихота встречался в кругу идальго.

Приветственная речь, с которой он обратился к соотечественнику, очень понравилась Безобразову, пусть тот в ней ничего и не понял по причине незнания английского — но интонации, жесты и благородство осанки не оставляли сомнений в том, что это была очень приятная для него, коллежского асессора, речь.

Судя по всему, князь куда-то спешил, поскольку завершил монолог тем, что обвёл широким, но изящным жестом пространство вокруг себя, лучезарно улыбнулся и удалился, не взяв в руки пакета с корреспонденцией, что должен был ему передать Безобразов.

— Его сиятельство оказывает вам честь, — пояснил оставшийся с Петром один из секретарей посольства, обращая на себя внимание. — Он предлагает вам располагать его домом, пока обстоятельства вынуждают его покинуть вас, но к ужину непременно вернётся и принесёт самые искренние извинения.

— Пётр Романович, — представился Безобразов.

— Свицкий, Андрей Павлович.

— Что же мне сейчас делать?

— Всё, что угодно. Князь вернётся, как и сказал, к ужину. А у вас разве один пакет?

— Признаюсь, у меня два пакета.

— Второй можете отдать мне. Госпожа княгиня дурно чувствует себя последние дни и не покидает постели (Доротея Ливен болела уже неделю после ссоры с любовником — графом Грей, премьер-министром Великобритании. На их ежедневную переписку, впрочем, недомогание не влияло), но она спрашивала о вас и ждёт писем.

Петру это не понравилось, но полученные инструкции допускали подобный вариант, и он расстался со вторым пакетом.

Так он и поселился в одном из флигелей княжеской резиденции, в комнате, соседствующей с комнатой Свицкого, приставленного к нему в качестве компаньона на те дни, что требовались для получения ответных писем. Князя он практически не видел — тот был обыкновенно занят приёмами важных посетителей и появлялся лишь за столом к ужину, или не появлялся вовсе.

— Мне, право, неудобно намекнуть его сиятельству, что я не знаю английский язык, — признался Пётр после первого дня, — он или решит, что я неуч, или оскорбится.

Свицкий только посмеялся над подобными опасениями.

— Что вы, Пётр Романович, полно. Князь — лучший человек на свете. Вам не о чем беспокоиться.

Сам же он предложил гостю побыть его гидом и показать Лондон за эти дни — на что тот немедленно согласился.

— Не буду кривить душою, Пётр Романович, — в том не только моё желание, но и просьба княгини. Её сиятельство всё недужит и не простит себе оставить гостя без должного обращения. Кстати, она передаёт вам записку — с глубочайшими извинениями, как понимаю.

Коллежский асессор записку прочёл, затем прочёл ещё раз, после чего сжёг её на огне свечи.

— Вы смотрите на меня, словно увидели впервые, — заметил Свицкий, — и я догадываюсь, почему. В записке должно быть сказано, что без меня вам не понять души этого города, не правда ли?

— Вы удивительно точно разгадали мысль вашей госпожи, — заметил Безобразов, — ей хочется, чтобы я понял этот город.

Несколько дней они гуляли. Андрей Павлович оказался превосходным знатоком британской столицы и знакомил гостя с тем, что шутливо называл «полусветом», подразумевая места приличные, но доступные. Они посещали парки, кофейни, клубы, биржу.

В Англии было приятно сердцу. Всё представлялось точным, качественным, выверенным, неспешным. Сильнее прочего Петру нравились люди. Любой англичанин, как ему виделось, потому был спокоен, что твёрдо знал своё место. Этой мыслью он поделился со Свитским.

— Вот, Андрей Павлович, смотрю и радуюсь. У нас в России как-то не так. Сперва взглянешь на погон или ещё какие знаки отличия, а после уже на человека. Здесь же наоборот.

— Пётр Романович!

— Да, так и есть. Более того скажу вам — у нас порою человек, когда в зеркало смотрится, сперва на мундир посмотрит. Кто я да что я.

— Ну уж вы преувеличиваете! — рассмеялся Свитский.

— Нет, верно говорю вам. Не подумайте — я не из тех, кому стоит за границу попасть, так сразу начинают Россию хаять, но ведь правда. У нас человек сам часто знать не знает, кто он таков, вот и держится за чин. Здесь же… моряк — это моряк. Джентльмен — это джентльмен. И всё так. Вот они и спокойны, уверены.

— Может быть, может быть.

Особый интерес у Безобразова вызвала Лондонская биржа, место и впрямь удивительное.

— Подумать только, — рассказывал ему Свитский, — здесь ежедневно решаются дела на десятки и сотни тысяч фунтов. А сколько вы желаете вложить?

— Четыре тысячи фунтов.

Ранее Пётр признался, что обладает некой суммой, которую согласен пустить в оборот по случаю, но не знает, во что именно. Секретарь посольства горячо поддержал идею.

— Англия — владычица морей! А значит, их дела самые выгодные. Тем более ведут они их веками и есть вполне безрисковые варианты.

— Это именно то, что мне нужно. Вы знаете — как только я сменил военный мундир на статское платье, так более прочего стал ценить безрисковость.

— Тогда вам на биржу. Куда же ещё?

— Это действительно безопасно?

— Да. Самое простое здесь — вложиться в страхование.

— Страхование? — недоверчиво переспросил Безобразов. — А чего именно?

— Кораблей, — пожал плечами Свицкий, — тех самых кораблей, что идут сюда со всех уголков мира.

— Но если корабль утонет? Вы это называете надёжным?

— Ах, боже мой. Не корабля, нет. Кораблей. Я всё вам расскажу, позвольте.

Он увлёк Петра в очередное уютное кафе, где можно было с комфортом вести любую беседу.

— Так вот. То, что я вам предлагаю, есть самое надёжное и самое массовое дело — из имеющих деньги, конечно, — им занимаются здесь все или почти все.

— Гм.

— Более того, я даже горжусь, что главным человеком, всё это организовавшим, был наш с вами соотечественник!

— Как это?

— Да так. Родился в Санкт-Петербурге официально в 1735 году, мать была русской, а отец — англичанин. Звали его Юлиус Ангерштейн.

Безобразов закашлялся, но быстро оправился.

— Между нами, — невозмутимо продолжал секретарь посольства, — в среде британцев на его счёт ходят слухи, немыслимые до неприличия, и находись мы сейчас в России, я не рискнул бы их повторить. Словом, одни считают его сыном будущей императрицы Екатерины, другие — сыном императрицы Елизаветы, третьи — сыном императрицы Анны. Нелепица на нелепице, как видите.

— Да уж.

— Ещё юношей Ангерштейн отличался удивительно сметливым умом и быстро продвигался по службе — в данном случае я имею в виду службу в торговой компании — а после сверхвыгодного брака развернулся во всю ширь, по сути и соорудив то, что зовётся обществом Ллойда. Формально оно древнее, ещё семнадцатого века, но в том виде, как дело ведётся сейчас, — почти целиком заслуга Ангерштейна, — Свицкий с наслаждением отпил поданный кофе. Пётр тоже не мог не оценить превосходное качество напитка.

— И как же оно ведётся?

— Он гениально разделил риски. Шестьдесят лет назад было основано общество Ллойда. В него вошли разом семьдесят девять самых уважаемых страховщиков Англии.

— И они поделили риски. Действительно умно.

— Такое мог придумать любой, — возразил Свицкий, — Ангерштейн пошёл дальше. За счёт своих связей и невероятного, согласно легендам, дара убеждать он смог сплести воедино интересы купцов и аристократов. В страховании всегда нужны деньги. В плохие дни — много денег. Приятно получить тысячу фунтов с корабля только за то, что он пришёл в порт, но мало приятного выплачивать десять тысяч при неудачном исходе плавания. Ангерштейн попросту переложил все риски с компании на частников.

— То есть? Разве кампания сама не частная?

— Верно, но я о том, что само общество Ллойда ничем не отвечает за застрахованное имущество. Они стали посредниками и только.

— Ничего не понимаю.

— Вы желаете застраховать некий груз. Допустим, корабль целиком. Компания проводит оценку корабля, груза, учитывает риски — а за минувшие столетия они накопили достаточный опыт и знания — и выставляет счёт. Вы платите. Это хорошо. Представим дурной вариант, и ваш корабль отправился на встречу к Посейдону. Тогда должны выплатить страховую сумму вам. Где же общество берёт деньги? Да просто у частников. Стать членом общества Ллойда трудно, практически невозможно со стороны. Но участвовать в прибыльном деле хочется. Как же быть? И вот частные лица создают своё общество, сроком на год. Они выписывают полисы, которыми и подтверждается страховка обществом Ллойда. Например… нужно застраховать груз кошенили. Или серебра. Быть может, кофе. Агенты общества смотрят, кто желает страховать кофе. Ага — вот, есть такие люди. И их полисы используются. В случае потери груза полис оплачивается теми частными лицами. Гарантом служит всё их имущество.

— Но ведь тогда они несут все риски.

— А вот здесь и заключается гениальность Ангерштейна. В деле участвует английская аристократия в почти полном составе. И все их земли, золото, замки и прочая недвижимость гарантируют страховые выплаты. Им подражают джентри. В результате минимум половина богатства Англии служит гарантией выплат. Но зачем рисковать и страховать один корабль? Можно застраховать сразу десять, но частично. Или хоть сотню. Общество Ллойда потерь не несёт в принципе, только имеет прибыль. Гаранты — по ситуации, но накопленный, повторюсь, опыт позволяет не нести потерь и им. Разве кто совсем глупый и невезучий. Все довольны! Одни получают деньги, идущие нескончаемым потоком, другие — сверхнадёжное страхование.

— Но кто же платит? — нерешительно спросил Пётр.

— Немного переплачивает, лучше сказать. Владельцы судов и груза, кто же ещё? В порт идёт тысяча кораблей, пятьдесят из них не дойдут. Но страховка составит не пять процентов, а десять, например, с чего и живут страхующие. Если корабль дошёл, то прибыль и владельцам будет в любом случае, если же нет — владельцы ничего не потеряют.

— Удивительно.

— Расчётливый народец.

— И вы предлагаете принять участие в этом?

— Почему нет? Пять процентов почти гарантированной прибыли, разве только корабли станут тонуть в разы чаще, чем делали столетия до того. Хотя и тогда, я думаю, британцы вывернутся. И ещё один момент… незначительный.

— Какой же?

— Всё это подтверждается на бумаге, как вы понимаете.

— Понимаю, конечно.

— А вы понимаете, сколько бумаги должно накопиться хотя бы за сто лет?

— Боюсь даже вообразить.

— И правильно сделаете. Все договора или их копии хранятся в архивах, существенная часть которых расположена в здании самой биржи.

— Не может быть!

— Почему? Очень удобно. Да и само общество Лойда устроено там же.

В тот вечер Безобразов впервые увидел княгиню. Дама в возрасте под пятьдесят не очень походила на ту красивую женщину, после пятых родов которой английский принц-регент не уставал повторять, как же похож на него ребёнок, но ещё обладала определённым шармом, так что Пётр, посвящённый Свицким в некоторые нюансы российской дипломатической миссии в Англии, смог понять нынешнего премьер-министра.

В отличие от мужа, тоже присутствовавшего, княгиня не проронила за ужином ни слова, но после десерта Петру было сказано, что её светлости гость пришёлся по нраву и она даёт ему своё благословение.

— Вы должны — нет, просто обязаны посетить Париж, Пётр Романович, — голос княгини был воркующим и мелодичным одновременно. — Я дам вам несколько писем, окажите любезность старухе, доставьте их.

Безобразов согласился, да и как он мог отказать? В Лондоне более ничего не задерживало, и он уехал бы на следующий же день, не помешай этому трагическое событие, описание которого в письме к его другу Пушкину десятки раз зачитывали вслух в салоне Долли Фикельмон.

Среди прочего в нём были такие строки: