Крепостной Пушкина

Глава 16 Первый пожар. Первая часть

— Папа, почему ты так любишь солёные огурчики?

— Потому что они очень вкусные, милая.

— Неправда, они не вкусные. Вкусное — это мороженое.

— Да, это тоже очень вкусно. Но я пообещал больше не есть его.

— Почему?

— Чтобы вам досталось больше, дети мои.

— Ольга! — императрица одёрнула дочь. Девочка поджала губы, принимая вид обиженной невинности. Николай бесшумно рассмеялся.

Здесь, за обеденным уютом, в Малой столовой Императрицы, он расслаблялся от служения. Бесконечный тяжёлый труд — вот как этот человек понимал своё звание государя, искренне печалясь и недоумевая тому, что чем больше он трудится, стараясь вникнуть в каждую мелочь — вплоть до рассмотрения формы пуговиц на мундирах, — тем больше дел требует внимания. «Всё они норовят возложить принятие решений на мои плечи» — вздыхал Николай, разгребая очередную стопку докладов и предложений. Служащие империи разных званий и рангов, происхождения и образования, казалось, не могли решить и пустяковых вопросов без монаршего одобрения. Николай много путешествовал по России и везде встречал в глазах одно и то же: преданность до самоотречения, готовность жизнь положить за Царя и Отечество, и чем ближе находился государь, тем более явственно это стремление проступало на лицах, усердие, за которое хотелось сразу наградить орденом. Но вот беда — почти каждый из этих прекрасных людей не знал, что же конкретно ему делать, без твёрдого указания с самого верха, отчего никто без оного указания и не делал почти ничего.

Император трудился как ломовая лошадь, порою засыпая на рабочем столе от усталости, но количество проблем, ожидающих решения, только росло. Проект новой крепости, изменение мундира уланского полка, новый декор гостиной Аничкова дворца, дипломатическая переписка с Францией, вид шляп у студентов, развитие флота, цензура очередной пьесы, изменение податей, пенсия заслуженного генерала, дополнения к строевой подготовке гвардии, перестановка порядка танцев на ближайшем балу, выбор художника для портрета императрицы, отчёт генерал-губернатора и многое, многое другое занимало львиную долю суток.

— Ника, ты слишком их балуешь, — заметила императрица, когда лакей, повинуясь незаметному приказу государя, внёс блюдо с мороженым на салфетках.

— Воспитание дочерей — ваша забота, дорогая, — парировал император, — а сыновей — моя. Но что я буду за отец, не имея возможности иногда немного побаловать своих красавиц?

Сам он был крайне умерен в пище, легко удовольствуясь простыми блюдами и водой, требуя подавать не более трёх перемен, если обед не официальный. Мороженое, впрочем, любил, но давно от него отказался — из чувства солидарности с младшим братом, которому запретили врачи.

— Алекс сказал, что станет генералом. Это правда, папа? — не слишком церемонясь, спросила Мария, старшая из дочерей и самая смелая.

— Нет. Он получит генеральский мундир, но генералом не станет.

— Странно.

— Так принято, Мари. Ему стукнет шестнадцать. Получит мундир и начнёт посещать заседания Сената, не более того.

— Но как же он будет носить мундир генерала, если не будет генералом?

— Наследник есть наследник, Мари. Так принято, — государь пожал плечами, но сам задумался о странном несоответствии.

— Дай отцу отдохнуть, Мари, — императрица проявила недовольство и старшей дочерью, — ему и так приходится тянуть на себе огромную ношу. Зачем говорить о делах здесь и сейчас?

«Она права, — подумал император, — ноша действительно велика. И отказаться нет возможности. Я как солдат в карауле, у которого есть приказ, но нет надежды на его отмену».

Отдыхать, однако, более не пришлось, и вовсе не по причине близкого завершения трапезы. Внезапно вошёл Волконский, министр Двора и глава Кабинета его величества. Коротко поклонившись императрице, он молча остановился, не доходя до стола и глядя на государя. Николай вопросительно поднял брови. Должно было произойти нечто совершенно чрезвычайное, форс-мажор, чтобы объяснить подобную требовательность — потому царь встал, успокаивающе коснулся руки супруги и вышел в соседнюю комнату. Там стоял бледный как снег Мартынов, комендант дворца и всего города.

— Ну?

— Пожар, государь. Фельдмаршальский зал горит.

Николай молча повернулся и широким шагом направился в сторону указанного бедствия. Там уже более часа разворачивались события, о масштабе и последствиях которых ещё никто не догадывался.

Сперва появился дым. Такое иногда случалось при засорении дымоходов, но в этот раз его было слишком много. Выскочил испуганный флигель-адъютант — оказалось, что в его комнате, примыкающей к залу, также дымно. Немедленно вызвали дежурную пожарную команду. На вызов явился лично капитан второй роты (чей рядовой состав квартировался на чердаке дворца), Алексей Свечин, немолодой уже человек, но опытный пожарный. Оценив ситуацию как тревожную, он немедля отправил часть команды «вдоль отдушины» — обследовать её, затем чердак над нею и трубу на крыше, приказав заливать водой всё. Что и было исполнено. Сам же, с другой частью команды, отправился обследовать стояк, для чего они спустились в подвал.

— Вот она! — торжественно заявил один из унтер-офицеров, — вы посмотрите только, Алексей Варфоломеевич, что ироды творят.

Оказалось, что главным из сообщавшихся со стояком был дымоход от лаборатории дворцовой аптеки, заткнутый рогожей, чтобы не уходило тепло. Рогожа тлела — и была немедля извлечена и залита солёной водой.

Вернувшись в Фельдмаршальский зал, капитан убедился, что дым почти исчез. Но опыт говорил обождать, и он решил остаться в зале ещё какое-то время.

Увы, чутьё не подвело пожарного. Вскоре дым повалил пуще прежнего.

— Вскрывать паркет, — отдал приказ капитан.

— Как, ваше благородие?

— Ломом, Иванов, ломом. И быстрее, счёт идёт на минуты.

Иванов — дюжий и кряжистый парень, недавно переведённый из гвардии по причине безнадёжности для правильного ружейного артикула, но могучий как медведь — поднял лом и ударил со всей силы по полу возле отдушины. Внезапно рухнула фальшивая зеркальная дверь у Министерского коридора, являя взорам столб огня.

— Петровский горит! — раздались крики.

Капитан выругался и бегом бросился в Петровский зал. Горели хоры.

— Трубы сюда! — заорал Свечин. С собой, то есть здесь и сейчас у пожарных было шесть малых труб, по два человека на каждую. Они ударили водой, но огонь был сильнее, и диспозиция, если можно так выразиться, была на его стороне. Вскоре загорелись люстры и огонь пошёл вверх.

— Балки горят, здесь мы его не остановим, — капитан сохранял полнейшее хладнокровие, глядя на падающие куски балюстрады, — уходит через балки на чердак, а там всё деревянное.

Пожарные отступили, вернувшись в Фельдмаршальский зал.

— Здесь становится жарко, корнет, — обратился капитан к начальнику караула, молодому совсем парню, всё это время стоявшему истуканом рядом с гвардейцами, которые охраняли зал.

— Жарко, капитан. Но что делать?

— Уходите.

— У меня нет приказа.

— Вы доложились по команде?

— Да. Комендант уже знает.

— Вам нужно уйти немедля. Здесь становится нечем дышать.

— Значит, судьба.

Капитан понял, что корнет не покинет пост ни при каких обстоятельствах, отдал честь храброму юноше и вывел своих людей, раздавая команды и направляясь на чердак, где по его пониманию сейчас было самое важное место.

Скоро в Фельдмаршальском зале действительно начали задыхаться.

— Садитесь на корточки, братцы, — скомандовал корнет, — внизу легче.

— А вы, ваше благородие?

— А я постою. Мне офицерская честь не позволяет. «И чёртовы лосины», — мысленно добавил корнет.

Так бы он и угорел, а с ним и весь караул, не явись наконец спасение — в виде самого императора. То ли государь обладал способностью собирать вокруг себя людей, то ли весть о пожаре разлетелась по дворцу настолько быстро, но прибыл он уже во главе порядочной группы, включавшей брата и старшего сына.

— Караул ещё здесь? Корнет, сюда! — стены дворца стали свидетелями мощи царской глотки. Император разглядел сидящих на корточках гвардейцев, приказав выходить и им.

— Молодцы. Благодарю за службу! — похвалил Николай кашляющих людей.

«Надеюсь, в рапорте это отметят, — подумал корнет, — как ни крути, а горели мы в полном порядке».

Становилось многолюдно. Пришла первая рота дворцовых пожарных — с топотом и грохотом, достойными полка.

— А ну-ка, братцы, разбейте окна! — скомандовал Николай, указывая на Фельдмаршальский зал и надеясь, что дым улетучится и станет проще. Ошибочное решение. Получив доступ к свежему воздуху и кислороду, огонь обрёл ещё большую силу — весело полыхнув так, что пришлось отступать.

На глазах у людей пламя пошло сразу в двух направлениях — из Малого тронного зала в Белую галерею, дворцовую церковь и галерею героев 1812 года, а также к Невской анфиладе, за которой располагались помещения царской семьи.

— Что думаете? — отрывисто бросил император командиру пожарных.

— Плохо дело, ваше императорское величество. Сами посудите, сколько здесь всего деревянного и сухого. Большой огонь и идёт верхом. Людей мало. Во дворце две роты, подойдут команды и станет… ну, три. Нужна помощь, государь. Пока что мы можем лишь замедлить движение пламени, но не остановить его.

— Ясно, — Николай резко развернулся и, указав сыну следовать за ним, направился в покои императрицы. Опасности он не боялся и не помышлял отступать, но сперва следовало позаботиться о семье.

— Миша, поднимай полки. По военной тревоге, — сказал он появившемуся рядом брату. — Двух достаточно, но чтобы скоро. Ближайших. Преображенский и Павловский. Чтобы дежурные батальоны уже через полчаса стояли перед дворцом! Понял? Действуй. С Богом.

Брат кивнул, отдал честь и исчез.

— Теперь ты, — обратился император к сыну. — Дело плохо, будет жарко. Ты должен отвезти наших в Аничков.

— Но, отец!

— Знаю, всё знаю. Ты мужчина и думаешь, что неучастие в борьбе с пожаром может бросить на тебя тень. Это чушь. Тушить найдётся кому. Твоя задача — спокойно, без паники, отвезти братьев с их няньками, сестёр и мать в безопасное место. Ты знаешь, как я люблю твою мать, но женщины не могут действовать должным образом в минуты опасности. Такова их природа. У них нервы.

— Я никогда не видел, чтобы мама нервничала, отец. В том смысле, чтобы паниковала.

Николай вздохнул.

— Нервы есть у всех женщин — здесь императрица, увы, не исключение. Но однажды я сказал ей, чтобы нервов не было. И их не стало. Не о том речь. Ты уже не ребёнок и должен сам уметь руководить, принимать решения, командовать. Друзья твои, Виельгорский и Паткуль, помогут. Втроём справитесь.

Цесаревич нехотя кивнул. Ничего он не желал сейчас так, как проявить себя на глазах у отца. Но понимал, что спорить с ним бесполезно. Тот, кого мать и близкие звали Никой, царедворцы Незабвенным (при жизни), а прочие несколько более прямолинейно — Палкиным, не терпел противодействия своей воле. Внимательному взгляду, впрочем, было заметно, что отца что-то беспокоит. Император шёл не так скоро, как мог, словно желая продлить время общения.

— И вот ещё что, — Николай остановился, и Александр понял, что оказался прав в своей догадке. — На всякий случай. Дело не то чтобы опасное, но в жизни случается всякое. Ты хорошо учился и сможешь править не хуже других. Я не прощаюсь, не предчувствую чего-то, — поспешно вскинул он руки, видя изумление и страх в глазах цесаревича, — но правитель обязан предусматривать всё, что только возможно. И на этот самый крайний случай несчастья со мной — ибо видит Бог, я не стану прятаться за чужими спинами — на этот случай я говорю. Образование твоё достойно, да и как иначе — учителей подбирал я сам. Но есть то, чего ты, мне кажется, недопонимаешь. И никакой Жуковский, при всём моём уважении, тому не научит. Сейчас я дам тебе простой урок, а ты его запомни. Он поважнее прочих. Готов?

— Конечно готов, отец.

— Скажи мне, сын, наследник и будущий император. На чём держится государство наше? На чём держится Россия?

Александр растерялся. Логика подсказывала, что вопрос с подвохом, а значит, ответ на него должен быть очень прост. Но ничего достойного на ум не приходило.

— Здесь нет нужды думать, — легко прочёл по его лицу Николай, — такое чувствуется сердцем. Ещё раз. На чём держится Россия?

— На… войске. Верных людях. Вере в Бога. На дворянах.

— Правильно. Но ответ проще. Вот на этом, — император поднёс кулак прямо к носу цесаревича. — Вот на этом всё держится. Запомни и не забывай никогда. Теперь же пошли, поспешим.

Они почти бегом — вернее, государь шёл, а сын едва поспевал за ним, как и следующая в отдалении группа придворных, почти все — гофмаршальской части, именуемые острословами «полковниками от котлет», — вошли в покои императрицы. Дочери не покидали мать всё это время, с беспокойством ожидая известий.

— Вот что, мои дорогие, вы должны собираться немедленно. В дальнем крыле произошло незначительное задымление, и мне не хотелось бы, чтобы вы дышали этим чадом, доберись он сюда, — Николай не стал тянуть с объяснением.

— Собираться? — воскликнула Мария.

— Да, вы все едете в Аничков дворец, немедленно. Александр, братья.

Цесаревич кивнул и вышел, направляясь в комнаты великих князей.

— Брать только самое важное. Драгоценности, — император подошёл к столику, в котором, как он знал, жена хранила целое состояние. Отперев его, Николай полюбовался блеском камней.

— Мария, обойди фрейлин. Забрать нужно всех. Тряпки, вещи — оставить. Брать лишь необходимое. Командует Александр. Я приказал ему отвезти вас, и он выполнит приказ.

— Он даже не генерал, тоже мне командир, — не удержалась от шпильки Мария, пряча внутреннюю тревогу.

— Незначительное задымление, Ника? И поэтому мы все должны уехать? — подала голос государыня, пытаясь собраться с мыслями.

— Знаешь, дорогая, есть такая пословица, что дыма без огня не бывает.

— И что она означает?

— То, что в ней сказано. Там, где дым, будет и огонь. От этого огня вы и уезжаете.

— Но как же ты?

— Да, папа, мы не уедем без тебя! — Ольга немногое поняла, но чувствовала детским сердцем, что происходит неладное, а родители только изображают спокойствие.

— Уедете, — император впервые в жизни посмотрел на дочь знаменитым взглядом, от которого трепетали все, а самые умные даже падали в обморок. Та смутилась, и Николай опомнился.

— Так надо, милая, — он склонился над Ольгой с высоты немалого роста, — вы должны помочь мне. Помочь — значит не мешать. Сейчас мне это очень нужно. Понимаешь, милая?

Девочка кивнула.

— Ну и отлично. Собираетесь и уезжайте. Я же пойду отдам ещё несколько распоряжений. Меня ждут.

Николай вновь вышел в «публичные» залы, где отряды дворцовых гренадер уже возводили стену от огня, нося руками кирпичи с улицы. Работа шла споро — бодрые усачи шутили и, завидя государя, удвоили усилия.

— Молодцы, молодцы. Шибче, шибче, — похвалил и подбодрил он солдат. План, зреющий в голове, обрёл ясные очертания. Необходимо было остановить огонь, закупорить на возможно меньшей части дворца, а после задушить, задавить массой борющихся с ним людей. Император ещё не знал, что на чердаках нет и не было ни одного брандмауэра и потому все усилия ниже бесполезны. Не знал, что брат исполнил приказ буквально и помощь уже пришла, но бездействует. Что первые два батальона Павловского и Преображенского полков стоят на Дворцовой площади, не понимая, зачем их подняли и что вообще происходит. Что пожарная рота Свечина выбилась из сил в попытках возвести стену на чердаке, но капитан уже видел, как огонь идёт по потолку, стенам, полу — и что им нечем его удержать. Но даже всё это знание не смутило бы Николая в ситуации видимой опасности. Каким бы царём он ни был, но командиром являлся прекрасным и сейчас ощущал себя даже радостно — как человек, наконец-то оказавшийся на своём месте.

Великое сражение за Зимний дворец только начиналось.