Красная дорама – 2

1. Выписка

Теплым — если не сказать жарким — майским утром, в последний раз позавтракав больничной кукурузной кашей, сытной, но не особо вкусной, я вышел в госпитальный двор. Скучавший у дверей здания часовой, тот самый коротышка-ефрейтор, что первым предстал моему взору три недели назад, когда я пришел в себя в здешней палате (а до этого, подозреваю, именно его стараниями к моим и без того многочисленным травмам добавились разбитые стволом автомата губы, но это уже не точно, да и не важно, по большому счету) дружелюбно мне козырнул. Помешкав, я ответил бравому бойцу приветливым кивком, жеста его руки, однако, не повторив — головного убора на мне не было, а принято ли здесь в таком виде отдавать воинское приветствие, я так до сих пор и не выяснил. Нет, видел на стенде в «красном уголке» фотографию со строевого смотра, на которой улыбчивый Высший Руководитель приветствовал подобным образом личный состав части — сам при этом будучи с непокрытой головой — но тут, ясное дело, особый случай…

К тому же, формально госпиталь я нынче покидал человеком сугубо гражданским — что подчеркивалось отсутствием на выданной мне в дорогу полевой форме петлиц и каких бы то ни было иных нашивок. Обезличенный комплект цвета хаки — в Пхеньяне многие так ходят после демобилизации. Ну да, официально я снова пребывал в отставке — подобно Джу, в распоряжение которой и был сейчас негласно откомандирован. Но если Мун Хи удостоилась чести хранить свое офицерское удостоверение при себе, пусть и не козыряла им направо и налево, то мои документы младшего лейтенанта без вариантов остались в сейфе у полковника Кана.

Там же теперь лежал и врученный мне орден Государственного флага 3-й степени. Довольно красивый, серебристый такой, с позолоченной пятиконечной звездочкой по центру. Мне даже позволили пару минут благоговейно подержать эту высокую награду в руках, но затем решительно ее отобрали и заперли под замок — секретность, блин, куда деваться: для всех непричастных ровным счетом ничего экстраординарного в начале мая в стране не произошло. То есть не было ни похищения Джу, ни визита ко мне домой лейтенанта госбезопасности Лим, ни удара ей по затылку утюгом, ни нашего с Хи Рен ночного мотозаезда со стрельбой… Ни полудюжины боестолкновений с десятками убитых и раненых с обеих — если вообще не с трех — противоборствующих сторон. Ни мощного взрыва в здании министерства обороны, ни отчаянного десанта дельтапланеристов военной разведки прямо на крышу штаб-квартиры Кукка анчжон повисон…

Впрочем, последнего, возможно, и в самом деле не случилось — по другим слухам, группа захвата выдвинулась к цели снизу, из недр канализации. Еще гуляла версия, будто внутрь зашел всего один человек — парламентер — и зашел открыто, через парадный подъезд. А то якобы даже и без этого обошлось — все утрясли по телефону…

Как бы то ни было, сверлить для ордена дырочку в кителе мне так и не пришлось. Да и самого парадного кителя я не увидел вовсе — кто-то решил, что отставнику он без надобности. Но вот по этому поводу я как раз ничуть не переживал: реально тянуть армейскую лямку никакого желания у меня не имелось. А ведь, кажется, такой вариант — запереть меня на военной базе в строевой должности — командованием всерьез рассматривался, но Джу таки вытребовала меня к себе, в «Пэктусан».

Одна беда: мой шикарный костюм из «Тэсон» совершенно пришел в негодность — был в нескольких местах прострелен, залит кровью и заляпан грязью, а брюки, когда их с меня снимали в госпитале — попросту разрезали по всей длине штанин. Но Мун Хи и это учла: прислала ко мне прямо в палату своего портного. Тот приезжал даже дважды: сперва — с измерительной лентой, а затем уже — со сметанной на живую нитку работой. Но итоговый результат трудов мастера я должен был узреть уже только в Пхеньяне, так что в путь меня снабдили вот этой самой полевой формой без опознавательных знаков — чистой и отглаженной, но далеко не новой. Ладно, доехать — нормально.

Деньги, что были распиханы по карманам не пережившего приключений «тэсоновского» костюма, мне вернули все до последней воны и последнего юаня, тогда как «волшебный» пропуск-вездеход бесследно исчез, словно его никогда и не существовало. Что было ожидаемо, впрочем. А вот врученные мне буквально между делом лично полковником Каном водительские права — будто бы в компенсацию за изъятый пропуск — стали для меня сюрпризом. Приятным, разумеется. Навыков управления у меня, понятно, никто не проверял — на тот момент я и с больничной койки-то еще почти не вставал. Как видно, заочно зачли мой героический первомайский вояж из Пхеньяна. И выдали удостоверение сразу второй категории, минуя четвертую и третью — вроде как в норме их тут положено получать последовательно, добросовестно отъездив с каждой несколько лет и всякий раз потом заново сдавая квалификационный экзамен.

Хотя, наверное, данный порядок в принципе соблюдался не слишком строго: молодой донджю Ли Джин Хо, помнится, тоже сулил мне вторую категорию — со стартовой, четвертой, я получил бы право только на управление грузовиком. Да, традиционно именно это считалось здесь начальным уровнем — возможно потому, что исторически все легковые автомобили в стране являлись служебными и жизни их высокопоставленных пассажиров доверялись только самым опытным и умелым водителям. А картошку в кузове или, там, кирпичи, мол, каждый дурак довезет!

Третья категория, к слову, подразумевала, среди прочего, автобусы, «моя» вторая — разного рода легковой автотранспорт, включая мотоциклы, а вот про первую никакой внятной информации в «Кванмён» я так и не нашел. Правда, не так уж старательно и искал, если честно.

Кстати, о доступе в интранет — увы, мой служебный телефон разделил печальную участь костюма из «Тэсон», не то вдребезги разбившись при падении, не то и вовсе поймав экраном шальную пулю. Сдох с концами, в общем. Первую неделю в госпитале мне, правда, было и не до серфинга по сети, а вот потом, когда состояние мое заметно улучшилось, без смартфона сделалось уже скучновато. И только дня за три до выписки я получил в распоряжение уже знакомую мне некогда трубку — Джу прислала из Пхеньяна с оказией тот самый свой старый айфон. Для разнообразия — переоформленный на «Пэктусан» и с надлежащей доверенностью на мое имя.

Понятно, это предусмотрительная начальница не о моем удовольствии позаботилась — очевидно, пожелала, чтобы сразу по выходе из госпиталя я был на связи. Но все равно — спасибо ей большое, подгон пришелся весьма кстати, а то я тут уже на луну выть был готов с тоски!

Ну и вот: без уникального, подписанного лично Самим пропуска, без до неприличия дорогого костюма, без офицерских погон или петлиц — к полевой форме полагались именно последние — и без заслуженного ордена, но с новеньким водительским удостоверением в кармане, при немалых по местным меркам деньгах и с навороченным — опять же по здешним понятиям — телефоном я наконец покинул приютивший меня на три долгих весенних недели армейский госпитальный комплекс и аккуратной зеленой аллеей направился к дожидавшемуся меня у транспортных ангаров байку.

Да, про него-то я не рассказал! Моему верному хромированному коню минувшего первого мая тоже неслабо досталось. Говорят, из его стальных недр потом извлекли пять или шесть пуль, три из которых — пулеметные, достаточно крупного калибра. От задней шины остались одни ошметки — к счастью, в клочья ее растрепало, похоже, уже по приезде, за воротами. Рычаг переднего тормоза оторвало — его в итоге так и не нашли, заменили на самодельный. А в бензобаке якобы зияла дыра размером в кулак — но это, возможно, латавшие байк армейские техники уже присочинили: как я иначе вообще доехал-то? Ну и по мелочи там: разбитая фара, навылет простреленный в двух местах глушитель, согнутая в дугу подножка…

Шлем — тот, что был на мне, синий — оказался расколот — понятия не имею, как и когда это произошло. А вот красная сфера Хи Рен практически не пострадала. Похоже, в ней даже блютуз-гарнитура из строя не вышла — правда, не на чем было ее теперь проверить, моя-то безвозвратно крякнулась.

Так вот, мотоцикл мне благополучно починили! Может быть, не так аккуратно, как сделали бы это на фирменном сервисе Кавасаки — все-таки в армии немного иные приоритеты и стандарты — но, тут уж, что называется, не до жиру! Главное: байк снова ездил, а что, например, сварной шов на глушителе вышел кривоват — да наплевать!

Шлем, правда, как я уже упомянул, в наличии теперь был только один — красный — ну так и пассажиров у меня покамест не намечалось: Хи Рен предстояло задержаться в госпитале еще минимум на неделю, если не на полторы.

Перед самой выпиской я, конечно же, зашел в ее палату, чтобы попрощаться, но девочку на месте не застал. Заглянул потом к ней и на обратном пути из кабинета главврача — и снова неудачно. Ждать смысла не имело — временами мою юную напарницу на целый день увозили на какие-то процедуры, отчитываться же о них передо мной никто, понятно, и не думал.

Ну, нет — так нет, увидимся в Пхеньяне…

К слову, Хи Рен тоже наградили — вручили медаль «За воинскую доблесть». И тоже спрятали оную в сейф, не дав отважной школьнице даже толком на нее полюбоваться — до крайности этим девочку огорчив.

— О, Чон! — отвлек тут меня от мыслей о досадной несправедливости бытия знакомый голос. — Вот ты где!

Я вскинул голову: навстречу мне по алле шагали двое офицеров: полковник Кан собственной персоной — он-то меня и окликнул — и сопровождавший его долговязый старший лейтенант, приблизительно мой ровесник — этого я, кажется, здесь раньше не встречал. Иначе наверняка бы запомнил: пуговицы на его парадной форме и звездочки на погонах сверкали на солнце так, словно в них были встроены лампочки, а острыми стрелками на брюках, пожалуй, можно было бы при желании резать вражескую колючую проволоку.

Старший офицер что-то вполголоса сказал своему спутнику — тот немедленно остановился, и ко мне Кан приблизился уже один.

Я замер, молодцевато вытянувшись по струнке:

— Здравия желаю, товарищ полковник!

Прикладывать руку «к пустой голове» снова не стал — и, судя по реакции офицера, поступил абсолютно верно.

— Вольно, — с благосклонной полуулыбкой бросил мне Кан. — Как самочувствие? — тепло поинтересовался он затем.

— Раз выписали — значит хорошее! — отчасти перенял я манеру собеседника — обратившись ко мне достаточно неформально, тот задал нашему разговору вполне определенный тон.

— Уже назад, в Пхеньян? — уточнил тем временем вроде бы очевидное полковник.

— Так точно! — все же выскочило из меня нечто уставное — надо же, как быстро приобретается привычка!

— А я как раз хотел на прощание сказать тебе пару слов, Чон, — чуть понизив голос, продолжил между тем Кан. — И не как командир подчиненному, а как… Ну, пусть будет: как старший товарищ более молодому.

— Я весь внимание, товарищ полковник, — почтительно склонил голову я.

— Дело вот в чем, Чон… — мой собеседник вдруг словно бы слегка замялся. — Ты хороший парень… Блестяще проявил себя во время недавнего кризиса и, уверен, будешь отличным офицером…

Вот тут я, признаться, неслабо так напрягся. По моему опыту, обычно подобное елейное вступление — да еще и из уст начальства — совершенно ничего хорошего тебе не сулит. Нередко за ним следует виноватое «но», а дальше все резко встает с ног на голову…

— Не хотелось бы, чтобы сейчас ты допустил ошибку, о которой потом придется сожалеть, — вкрадчиво продолжил между тем Кан. — Понимаешь, о чем я?

— Пожалуй, не вполне, — покачал я головой, хотя кое-какие соображения у меня, конечно, имелись.

— Речь о капитане Джу — и о твоих с ней отношениях, — выдал наконец напрямик полковник, полностью подтвердив мою невысказанную догадку. — Знаешь, в народе же как говорят: не засматривайся на дерево, на которое не взберешься! Или иначе: надень шляпу не по чину — лоб и треснет! Как раз твоя ситуация. Боюсь, в какой-то момент у вас — у вас обоих — в силу вполне понятных обстоятельств возникли некоторые опасные иллюзии… Чреватые кое для кого треснутым лбом — ну или жестким падением с дерева. Капитан Джу — из числа Рактонган чульги. Понимаешь же, что это значит?

Я сосредоточенно кивнул, хотя подлинный статус этих самых «людей реки Рактон» по-прежнему оставался для меня загадкой. Но из контекста направление мысли моего собеседника в целом угадывалось без труда.

— Во время Отечественной освободительной войны ее прадед командовал дивизией. Дед — генерал Джу Джи Хён — был когда-то моим командиром и учителем. Сейчас он уже на заслуженном отдыхе, посвящает себя семье… И надежно держит эту самую семью в своих по-прежнему крепких руках. У Джу Джи Хёна имеется свое видение ее — семьи — будущего. Выстраданное и неоспоримое. И в этом будущем нет места для случайных людей. В том числе для некоего младшего лейтенанта Чона. Увы, это так, молодой человек…

Кан умолк и выразительно посмотрел на меня — все ли мне, типа, ясно.

Хм, куда уж яснее…

Вот только…

— Прошу прощения, товарищ полковник, — аккуратно формулируя, выговорил я. — Дело даже не в том, засматриваюсь я, выражаясь вашими словами, на неприступное дерево или нет… — ну да, засматриваюсь, ну так мне как бы дали для этого железный повод! — Но я — это я, что взять с человека… случайного. А вот что касается капитана Джу… Мне почему-то кажется, что у нее своя голова есть на плечах — как бы ни был авторитетен и уважаем прославленный генерал Джу Джи Хён…

— Преданность Джу Мун Хи своей семье сравнима разве что с ее верностью Родине, — веско заметил на это мой собеседник. — И насколько мне известно, аккурат на той неделе она встречалась со своим дедом. Неосмотрительно затронула в разговоре данную щекотливую тему — и получила в ответ вполне предсказуемую реакцию. Больше того, принято решение, что в скором времени капитан Джу выйдет замуж — и вопрос окажется закрыт раз и навсегда. Жених — из числа Пэктусан чульги, — слово «Пэктусан» в данном контексте явно не имело никакого отношения к нашему пхеньянскому концерну — по аналогии с малопонятными «людьми реки Рактон» теперь в моей реальности появились еще какие-то ничуть не более внятные «люди горы Пэкту». — Свадьба состоится, как только он будет произведен в капитаны, сравнявшись в воинском звании с Джу Мун Хи…

Полковник вдруг мельком покосился куда-то в сторону. Я невольно проследил за его взглядом — и уперся глазами в того самого блистающего и отутюженного старшего лейтенанта, так терпеливо и ожидавшего шагах в десяти-двенадцати. Будет произведен в капитаны, значит…

От вопроса «Это он самый и есть?» я как-то удержался. Но, в общем-то, уточнять тут и не требовалось — ни с какой точки зрения.

— Повторюсь, Чон, ты определенно человек неординарный и, безусловно, перспективный офицер, — проговорил тем временем Кан. — Я рад, что ты попал под мое начало. И мне будет крайне жаль, если у тебя ненароком… треснет лоб. Мой тебе совет: побереги его. Так будет лучше для всех — и в первую очередь для капитана Джу.

— Я обещал капитану Джу, что не подведу ее, — помедлив, выговорил я. — Не вижу причин брать данное слово назад.

Как хотите, так и понимайте, товарищ полковник!

— Вот и отлично! — осознанно или нет, выбрал, похоже, устраивающий его вариант толкования моих слов Кан. — Без сомнения, это мудрое решение. Рад, что в тебе не ошибся, Чон! Что ж, тогда предлагаю на этом и закончить. Успехов в Пхеньяне! Я имею в виду дела концерна — дерьма там, как понимаю, после Кукка анчжон повисон разгребать и разгребать! Но уверен, вы с капитаном Джу отлично справитесь! Но если вдруг что-то все же пойдет не так… Мало ли… Захочешь о чем-то посоветоваться… Не стесняйся, звони мне напрямую! Скажу адъютанту, чтобы скинул тебе мой личный номер, — последовал скупой кивок в направлении пресловутого старшего лейтенанта — так он у нас, оказывается, еще и полковничий адъютант? Тогда точно скоро вырастет в звании, к гадалке не ходи!

— Большое спасибо, товарищ полковник, — в общем-то, вполне искренне поблагодарил я собеседника. В конце концов, зла он точно не желал и не желает — ни мне, ни Мун Хи. — Буду иметь в виду!

На этом, обменявшись крепкими рукопожатиями, мы с Каном простились.