Крапивник

Главы 60–64. Автор, Луна, Пацифика

…

60. Автор.

…

Дверь в башню открылась. Эд, занятый приготовлением обеда, мысленно выругался, вспомнив, что не запер её.

— Я пришла, — Луна подошла к учителю и поставила корзинку с продуктами на стол перед ним.

— Привет, — Эдмунд не смог скрыть подавленное и задумчивое выражение лица. По правде сказать, не сильно старался. — Угадай, кто приехал.

— Кто?

— Твоя мать.

Словно в подтверждение его слов из ванной вышла Пацифика. Одета она была в тот же костюм, который Эдмунд в первый день одолжил ученице. На бёдрах брюки сели плотно, чего Эд не мог не заметить. Впрочем, ноги у его бывшей невесты всегда были на редкость хороши.

— Луна! — Пацифика заспешила к дочери.

У девочки перехватило дыхание:

— Мам?

Женщина быстро оказалась рядом и тут же заключила ребёнка в объятия.

— Привет, — окончательно осмыслив происходящее, девочка плотнее прижалась к маме.

— Ну как ты тут? Смотрю, тишина и природа пошли тебе на пользу, — Пацифика внимательно рассматривала лицо дочери, приобрётшее за прошедшие месяцы здоровый румянец. — Вон, какие розовые щёчки.

— Особый косметический рецепт: есть, спать и страдать фигнёй. И, пожалуйста, Вы — румяный пирожок.

Пацифика покосилась на Эдмунда:

— А что ты на меня смотришь? — насторожился он.

— Да просто думаю, почему ты не румяный пирожок?

Луна изумлённо выгнула брови. Эдмунд прекрасно её понимал: действительно, с чего вдруг матери и учителю настолько неформально общаться.

Да, они вместе учились, но это ведь не повод сравнивать его с пирожком. Пацифика ведёт себя не очень-то скрытно.

…хотя, конечно, ему приятно.

— А кто-то всю ночь работает со своими исследованиями, — тем временем доложила девочка. — Важный элемент формулы пирожка — сон — теряется.

— Пусти домой стукача, — фыркнул учитель и продолжил резать овощи.

— Почему ты здесь? — обратилась к маме Луна.

— У меня появилась возможность приехать — я это сделала.

Эдмунд негромко засмеялся. Ученица оглянулась на аптекаря, надеясь понять, что его развеселило. Заметив её взгляд, он потёр нос и сообщил:

— И, как я понял, пока твоя мать сюда ехала, у неё украли сумку с одеждой. Так что сегодня-завтра отведи её в ателье.

— Да. Так и было, — кивнула Пацифика, поддерживая ложь. Не стоит малышке знать про наркотики. — Пойдём завтра?

— Хоть сейчас.

— Нет. Я постирала единственное платье и, к тому же не так давно получила травму при борьбе с пиратами, поэтому…

— Какую ещё травму? — резко перебила девочка.

Эд невольно улыбнулся: заботливое маленькое солнышко.

— Давай сядем, я немного устала.

Пацифика с виноватой улыбкой указала на стол и заняла одну из табуреток. Сейчас она всё расскажет. Избегая, конечно, нежелательной темы.

…

61. Луна.

…

— Значит, Аслан теперь владелец ателье? — мама рассматривала вывеску над дверью мистера Нерта.

— Ага. Идём?

— Идём, — вздохнула она и с выражением явного нежелания констатировала. — Сейчас придётся вести диалог…

— Не хочешь с ним говорить?

— В целом не хочу ни с кем говорить. Что-то опять спина ноет.

— Эд дал тебе с собой лекарства?

— Да, у меня фляжка, — она похлопала по сумочке, хорошо сочетавшейся с единственным платьем. Раздался металлический звон. Полагаю, его издавали ключи от дома, ударяясь о небольшую флягу с вмятиной на боку. Я пару раз видела её у Эдмунда. Насколько я знаю, она принадлежала его отцу.

Мы вошли в ателье.

Мистер Нерт, стоявший с клиенткой возле шкафа, сразу обратил на нас внимание. Наверняка пытался понять, почему я не с Эдом.

— Здравствуй, Аслан, — поздоровалась мама, натягивая улыбку. Она держалась напряжённо, почти не двигая спиной, было ясно, что настойки не до конца снимают боль.

— Пацифика? Неужели ты? — опешил Нерт и почти истерично усмехнулся. — Какими судьбами?

Я впервые видела на его лице настолько явную эмоцию. Чёрт знает, что заставило сдержанного Аслана выглядеть так, словно он сейчас завизжит от восторга и удивления, но именно так он и выглядел.

— Мою сумку украли, пока я ехала в Трое-Город, поэтому теперь мне нужно пару платьев.

— Да, сейчас, дай мне минутку.

— Я не спешу, — мама забралась на подоконник, достала обезболивающее и, сделав несколько глотков, изумлённо поглядела на флягу. Принюхавшись, пожала плечами.

— Что-то не так? — уточнила я.

— Да нет, просто пытаюсь понять, что Эд туда налил. Что-то спиртовое.

— Мадам, а Вы здесь проездом? Я Вас раньше у нас не встречала, — клиентка ателье, обычно продающая овощи на рынке, внимательно изучала маму.

— Я не местная. Приехала к дочери. Она учится у мистера Рио.

На лице женщины появилось выражение непонимания, но бросив взгляд на меня, она кивнула:

— А, так Вы мама Луны?

— Да, — ответила я вместо матери, в этот момент сделавшей глоток из фляги.

— А как там Крапивник? Что-то он ко мне давно не заходил.

— А к Вам это куда, позвольте узнать, — мама прищурилась.

— Домой. Пока холодно, я дома закатки продаю и кое-что, что дома выращиваю. Как тепло станет, на рынок выйду.

— Вот как, — мама кивнула с лёгкой улыбкой. — Что ж, у Эдмунда всё в порядке.

— А Вы же в башне поселились, не в гостинице?

— В башне.

— Они все трое худенькие, в одном доме помещаются, — усмехнулся Аслан и бросил взгляд на маму, проверяя реакцию на шутку.

— Трое? — удивилась женщина. — Вы одна приехали? А супруг?

— Я вдова, — объяснила мама.

— А, — протянула женщина, о чём-то задумываясь.

— Ты сейчас совершила большую ошибку, Пацифика, — резонно заметил Аслан. — Скоро весь город будет обсуждать Ваши отношения с Крапивником.

— Что ж, отношения исключительно деловые, — неспешно сообщила мама, поглядев на собеседницу. Её будто даже слегка забавляло возможное распространение слухов. — В лучшем случае их можно назвать дружескими.

Ну, да, дружеские, конечно. Вчера они почти не разговаривали. Странно переглядывались, постоянно держались неподалёку друг от друга, но при этом, стоило начаться диалогу, выглядели так, будто хотят спрятаться в разных частях башни. Эд как-то упоминал, что они с мамой в юности поругались, но, при таких вводных, это выглядит ещё странней. Если бы так вели себя мои бывшие одноклассники, я бы решила, что они влюбились. Но мама и Эдмунд давно не легкомысленные подростки. Да и вообще-то, они не виделись много лет, а значит, ни о какой влюблённости и речи быть не может. Я скорее поверю, что это синхронное помешательство или какой-то особый вид «деловых» отношений, но никак не любовь или дружба.

— Ну что Вы такое говорит? За кого меня держите? — нахохлилась известная любовью к сплетням клиентка ателье. — Я же не буду небылицы рассказывать.

— Ага, — буркнул мистер Нерт, закончив возиться с лентой на новеньком зелёном платье в корзине клиентки. — Всё. Поправил.

— Спасибо, — женщина направилась к выходу. — Очень рада была с Вами познакомиться, мадам. Заходите, если потребуются закатки или укропчик — у меня лучше всего.

Мама с улыбкой кивнула и, когда женщина скрылась за дверью, слезла с подоконника.

— Поздравляю, мам, теперь в мировоззрении жителей Трое-Города у тебя есть любовник, а у меня отчим, — хмыкнула я, не зная как относится к ситуации, и достала из своей сумки книгу. — Платье закажешь белое?

— Я уже поняла, — мама тяжело вздохнула и подошла к Аслану. — Мне очень нужно пару лёгких платьев — дома ходить и просто на лето и хотя бы одно тёплое. Примерно, как на мне сейчас.

— Давай тогда сделаем замеры, — хозяин ателье достал измерительную ленту.

— А у Вас нигде не записаны со старых заказов параметры Эда? Ему ж тоже потребуется парадный костюм, — я открыла книгу, с ногами забираясь на подоконник.

— Луна, перестань, — попросила мама. — Какой ещё парадный костюм? Можно подумать, мы уже собрались обручиться.

— Не переживай, Луна, у него есть костюм, — Аслан почему-то усмехнулся.

На миг промелькнуло смутное ощущение, что все вокруг знают что-то, чего не знаю я.

— Расскажи лучше, как ты сейчас? — мама сменила тему.

— Ну, работаю потихоньку. Жирею быстро. Женат, пятеро детей. С ума сведут скоро.

— Кажется, старший у тебя в академии уже?

— Ага. Хоть одного сплавил, — засмеялся мужчина. — Но остальные и без него смогут выжить меня из ума. — Записав ширину рукава, он пробормотал. — Тут и одной жены хватило бы.

Я упёрла взгляд в страницу книги. Нет смысла слушать всю эту болтовню «как работа, как дети».

Вот о чём стоит задуматься, так это о том, как реагировать на разговоры жителей Трое-Города. На меня ведь посыплются неудобные вопросы, а люди всё равно будут слышать лишь то, что хотят. Ведь сплетни про даму сердца Эдмунда куда интереснее, чем его «деловые отношения».

Нет уж, это полный бред. С чего бы вдруг маме вступать с ним в отношения? Я подняла глаза от книг и выглянула в окно, продумывая ответ на свой вопрос.

Ну… Если так подумать… у них, вообще-то, много общего. Читают одни и те же книги. Оба иногда подаются в мрачный юморок. И иногда прибухивают, причём почти всегда вино, преимущественно красное. Многие блюда готовят одинокого. Любят гулять, но гулянками пресытились ещё в юности.

В конце концов, они ещё не старые, оба хорошо выглядят и вполне свободны. Разве что у мамы есть я, но не думаю, что для Эда это станет проблемой.

Если так подумать… когда они перестанут чудить и начнут общаться, «исключительно деловые или в лучшем случае дружеские» отношения могут сильно измениться.

Да не, ерунда.

Я опять посмотрела в книгу, но разум подкинул ещё вопрос, требующий ответа: если такое случится, как мне к этому отнестись?

Ну… думаю, чем-то страшным-ужасным это для меня не станет.

Эдмунд… хороший. Особенно в сравнении с отцами некоторых моих бывших одноклассников. Он, конечно, часто пропадает в своих книгах и расчётах, но заботится, поддерживает и уделяет мне достаточно времени.

Хотя видеть кого-то кроме папы рядом с мамой…

— Луна, что скажешь? — мама стояла перед зеркалом, обернувшись в клетчатую красную ткань.

— Красиво.

— Тогда вот эти две на тёплые платья, — мама указала Аслану на рулоны ткани. — А вот это и вот то на лёгкие.

— Давай ещё вон тот ряд посмотрим, — хозяин ателье достал с верхней полки светло-розовую ткань.

Вырванная из мыслей, я уже не хотела возвращаться к ним снова. Хватит грузить голову теоретическими вопросами. Вот если мама с Эдом начнут чудить — тогда и буду размышлять. А пока у меня чудят только герои книги. О них и подумаю. Точка.

…

62. Луна.

…

Отперев дверь в башню, мы с мамой вошли в помещение. На столе валялась записка.

— «Ушёл к вдове Стоун. Кажется, старушка при смерти», — прочитала я.

— Кто такая вдова Стоун? — мама сменила платье на брюки и рубашку и села на диван. — Уф… наконец-то.

— Бабка с больными почками, — ответила я, возясь с пуговицами на платье. Кое-как справившись с застёжкой, я натянула вместо уличной одежды домашнюю и отправилась к камину. — Я сделаю чай.

— Может лучше, дождёмся Эдмунда и все вместе что-то перекусим?

— Вот только сколько его…

Закончить я не успела — щёлкнула ручка двери.

В башню зашёл Эдмунд. Вид у него был невесёлый.

— А мы только сейчас думали про тебя, — я села на пол возле поленницы. Положу палки в топку, если решим греть чай.

— Есть одна поговорка для таких ситуаций: вспомни говно — вот и оно, — учитель почти завалился на диван, но в последний момент вспомнил, что теперь это мамина кровать, поэтому опустился на табуретку возле стола и подпёр голову кулаком. — Заказали платья?

— Да, — мама кивнула, подсаживаясь к нему, и прибавила без удовольствия. — На заказ ушли все деньги, что у меня были с собой, одолжишь немного?

Мама не любила брать в долг, но деньги ей нужны, поэтому пришлось смириться с неприятной необходимостью.

— Да, конечно, — легко согласился Эдмунд и оглянулся на маму. — Но не прямо сейчас, ладно?

Она смущённо кивнула и сменила тему:

— Мы собирались сейчас выпить чаю. Будешь с нами?

— Не, девочки, отложите это дело, — учитель потёр уставшие глаза. — Сейчас уже обедать будем.

— Четыре часа, Эд, какой обед? Давай лучше перекусим, а к шести я сделаю ужин.

— Почему это вдруг ты сделаешь? — Эд вопросительно вскинул бровь.

— Ты вчера готовил.

— И что?

— Отдохни.

Маме однозначно было неловко жить в чужом доме, за чужой счёт и позволять хозяину тянуть весь быт на себе. Да и, полагаю, ей просто было скучно целый день ничего не делать, поэтому, несмотря на боли, она хотела помочь.

— Я не устал, — категорично заявил Эдмунд.

Я ясно видела в нём нежелание перекладывать свою работу на кого-то другого. Да и, мне так почему-то кажется, не радовала его и перспектива позволять маме тут хозяйничать.

Эд поднялся на ноги и подойдя к лестнице, на ходу стягивая старый выношенный свитер, взял с перил домашнюю рубашку.

— Вы только решите вопрос: что будем есть?

— Давайте я вам подливку сделаю? — почти моментально предложила мама. — Луна как-то писала, что у вас не получается её готовить.

— Зато получается томатный суп, — хихикнула я.

— Неужели у тебя спина прошла? — с тенью сарказма в голосе поинтересовался у мамы учитель, стягиваяя тёплые уличные брюки, надетые поверх лёгких домашних для теплоты.

— А что, мне целый день вязать? Я и так ничего не делаю.

Натянув чистые носки, Эдмунд пожал плечами:

— Отдыхай и восстанавливай здоровье.

— Вы можете работать вместе. Физически тяжёлую работу — тебе, — обратилась я к учителю. — А маме всё то, что у нас не получается: муку, там, добавлять или специи смешивать.

— А ты будешь сидеть и наблюдать за этим, — улыбнулась мама, указывая на то, что меня нет в плане распределения работ. Я не закладывала этот смысл, и она это понимала, но не придираться к словам — было бы слишком скучно.

— А как же, — поддержал её Эд. — Есть три вещи, на которые можно смотреть бесконечно: как горит огонь, как течёт вода, и как другие работают.

— Эта гипотеза ломается, если вспомнить, что ты мой учитель, Эд. От созерцания твоей работы я устаю.

— Не сочту это за комплимент, — Эдмунд провёл мне по волосам ладонью и заглянул в шкаф. — У нас кончилось печенье. Значит вопрос решился. Едим суп на обед, а на ужин я грею капустники.

Я глянула на жаровую доску, где с утра стояла кастрюля. Недельное варево не внушало доверия ещё вчера.

— Значит сделаем. Это не трудно, — мама стала спешно заглядывать в другие шкафы, пока Эд не возразил. — Где у вас мука? А, всё, нашла.

Она потянула руки к мешку.

— Не трогай, — одёрнул её Эдмунд, и заявил так, словно лично присутствовал в больнице. — Тебе врачи запретили тяжести таскать.

Он сам взялся вытаскивать мешок. Локтём случайно зацепил графин из чёрного стекла, стоявший в шкафу уже почти неделю.

Мама поймала падающее изделие и задержала взгляд на рисунке.

Заметив интерес к предмету, Эдмунд перехватил мешок одной рукой, забрал графин и спрятал в другой ящик.

— Я порежу мясо, а вы с Луной пока займитесь тестом, — учитель поставил мешок на стол, достал нож и, проведя по лезвию пальцем, отправился за точильным камнем.

Я вытащила из шкафа видавшую виды книгу рецептов и отыскала страницу с рецептом теста. Подливки в этой книги по какой-то причине не было, поэтому такой, казалось бы, обыкновенный рецепт, Эдмунд готовить так и не научился.

Пробежавшись по буквам взглядом, мама предложила:

— Давай сделаем побольше, чтоб на несколько раз хватило. И кое-что в рецепте изменим.

— Как скажешь.

Сбросив тройное количество ингредиентов в миску, мама оставила меня перемешивать.

Эд уже закончил с ножом и занялся разделкой мяса, как обычно деля его на небольшие брусочки.

Немного послонявшись без дела между нами двумя, мама не нашла себе работы и решила докопаться до Эдмунда:

— Почем ты всегда режешь мясо так?

— Я так привык, — пожал плечами учитель.

Его ничего не удивило в маминых словах, а вот мой слух хорошенько царапнуло слово «всегда». Маме-то откуда знать, как ведёт быт человек, с которым она просто училась в одной параллели?

Я краем глаза наблюдала за этой парочкой, внимательно слушая диалог:

— Разве кубиками не лучше?

— Так меньше времени уходит.

— А жарить и есть неудобно. Лучше же маленькими кусочками.

— Это критично для рецепта?

— Нет…

— И какая тогда разница?

— …но лично я так никогда не режу.

— Я в курсе. В конце концов за всё время нашего общения ты меня регулярно подкармливала, — кивнул учитель и прибавил со смешком. — И даже поливала. Маг воды, блин…

— Ты почти культурное растение, — мама улыбнулась и предложила. — Может, вам морс развести?

— Почему бы и нет, — выгружая тесто из миски на стол и начиная мять его руками, я покосилась на ящик, где теперь лежал чёрный графин с белым рисунком.

— Варенье вон там, — Эд указал на большой шкаф с закатками. — Бери любое.

— Где достать графин?

Тот, которым мы пользовались регулярно, сейчас был занят противовоспалительным отваром, поэтому Эд указал на площадку на уровне третьего этажа:

— В том шкафу должен быть красный чайник.

Мама кивнула и неспешно зашагала наверх.

— Когда будешь брать варенье, не трогай трёхлитровые банки, — донеслось вслед. — Они тяжёлые.

— Эдмунд, я не умираю, — она улыбнулась в ответ на такую заботу.

Я в это время закончила с тестом. По рецепту полагалось оставить его на полчаса «отдохнуть». Теперь мне нечем было заняться и я встала возле учителя:

— Мы будем заниматься сегодня или ну его?

— С чего бы «ну его»? У кого-то программа за второй курс ещё не до конца пройдена, — учитель ссыпал мясо в сковороду и чистой рукой легонько щёлкнул мне по носу.

— Ты имеешь в виду какой предмет?

— Ну, наверное, не практическую магию, — Эд тщательно помыл руки и обтёр о подол рубашки.

— Математика? — я скривилась, вспоминая недавнюю попытку решить задачу по алгебре, закончившуюся фатально низким результатом.

— Ага. Пока тесто стоит, можем позаниматься. Иди, доставай вещи.

Я отправилась в свой закуток за учебником и тетрадью, а Эд, задрав голову, окликнул маму, всё ещё возящуюся со шкафом.

— Цифи, ты нашла чайник или помочь?

— Здесь есть хрустальный, — мама показала изящный графин. — Может его?

— Хочешь — бери. Говори, если с чем-то помочь.

Я села за стол и разложила необходимые вещи. Эдмунд сел напротив:

— Ну, солнышко, давай продолжим покупать людей и делить их между килограммами яблок.

…

63. Луна.

…

— В этой задаче не может быть такого ответа, — Эд устало потирал виски. — Даже чисто логически подумай: никакой корабль не может развить такую скорость.

— Я что, разбираюсь в кораблестроении? — я упорно не видела в расчётах ошибки, а Эдмунд продолжал утаивать её местоположение. Каждый раз в такие моменты мне хотелось его придушить: неужели так трудно подсказать?

Мама, накачанная обезболивающими по самую макушку и оттого сонная, заканчивала ужин. Подливка уже почти приготовилась, и теперь оставалось лишь следить за кашей. Перемешав их в кастрюле и подойдя к нам, она заглянула в тетрадку.

— У тебя единицы измерения не переведены в единый стандарт.

И впрямь, одно время у меня было указанно в секундах. Вот и вылезали ненормальные значения.

— Ты ещё возьми, реши за неё, — развёл руками Эдмунд и надкусил последнюю из приготовленных сегодня печенюшек. Казалось бы, приготовили тройную дозу, но всё было съедено за пару часов.

— Я просто помогла, — мама вернулась к почти готовому ужину.

— Я ж был бы не против, если бы ты за неё и на экзамен сходила, но что-то сомневаюсь, что тебе дадут пятнадцать лет.

— А мог бы сделать комплимент, — чуть улыбнулась мама. — Заканчивайте с уроками, сейчас будем есть.

— Давай помогу, — Эдмунд вышел из-за стола. — Можешь быть свободна, Луна.

Пока учитель и мама раскладывали по тарелкам кашу и подливку, а по кружкам разливали морс, я унесла тетрадку и учебник к себе.

— Ты понял, как муку добавлять? — поинтересовалась мама, переставляя одну из тарелок на стол.

— Да, — Эдмунд перенёс ещё две, сгрёб в кучку свои черновики и отослал их по полосе из крапивы наверх. — Правда уже всё забыл, а так ничего.

— Ну, в следующий раз запомнишь. Я пока никуда не уезжаю, — мама улыбнулась и тяжело опустилась на стул. — Можешь дать мне ещё зелья?

Эдмунд аккуратно взял маму за подбородок, повернул её голову к окну и поводил перед глазами ладонью, то открывая, то закрывая свет — проверял реакцию.

— Не, Цифи, я тебе вечером налью, а сейчас пока хватит. Просто отдохни, — немного подумав, Эд прибавил. — Единственное, что я могу тебе предложить, это по бокалу белого.

— А разве можно мешать обезболивающие с алкоголем? — насторожилась мама.

— Я тебя пою зельем… так скажем, капризным, — Эд принялся задумчиво тереть кончик носа. — Я после снятия печати его постоянно вином разводил — эффект был сильнее, но это такой момент… сомнительный. Мужик, который вместе со мной был в числе первых пациентов жаловался, что ему становится хуже. Очень много разных обстоятельств на это влияет.

— Давай попробуем, — при словах «эффект был сильнее» у мамы загорелись глаза.

Мы с ней сели за стол. Я перемешала содержимое тарелки и зачерпнула часть вилкой. Эдмунд же заглянул в шкаф, специально выделенный под вино многих сортов. Крапива уже несла с третьего этажа три тонких бокала.

— Ты что, и Луне нальёшь? — уточнила мама, глядя на Эда, как на дурачка.

— А надо обделить ребёнка? Хоть знать будет, что это такое, — Эдмунд достал бутылку. — Или ты категорически запрещаешь? Если что…

— Да нет, пусть попробует, если хочет. Чуть-чуть.

— Конечно, чуть-чуть. Я, что, по-твоему, совсем из ума выжил — полный налью?

Через минуту два бокала были наполнены до краёв, а в третьем на дне плескалось пару сантиметров жидкости.

— Смотри, не упейся, — учитель подставил мне вино. — Это белое. Его обычно подают к мясу и рыбе — оно не забивает вкус основного блюда.

Я попробовала напиток и тут же скривилась.

— Ну как? — Эд уже понял, что мне не нравится, но хотел услышать более подробный ответ.

— Язык жжёт.

— А как ты хотела? Там спирт.

Я глянула на остатки жидкости в своём бокале и залпом допив, закусила.

На лице Эдмунда возникло такое выражение, словно я нарисовала усы людям на древней фреске.

— Так пьют лекарства, а дорогим вином наслаждаются.

— До того, чтоб наслаждаться, она пока не доросла, — заметила мама. — И не то чтобы оно ей было надо. Алкоголизм — это плохо.

— Конечно, плохо. Я ж с этим не спорю. И больше ей не налью. — Эд взял бокал и подмигнул мне. — Да и потом, старой алкашне молодая замена пока не требуется.

— Это мы с тобой — старая алкашня? — маму такое описание нисколько не задело.

— Я вообще-то говорил про себя, но можешь составить мне компанию. Ты как часто употребляешь?

Я внимательно рассматривала эту парочку: они смотрели друг на друга так… по-особенному. Будто заранее знали и понимали, каждое действие, реплику или эмоцию.

И это ужас как странно!

Я уже почти уверенна, что они друг другу нравятся. Почему почти? Потому, что хотя бы один процент вероятности надо оставить на то, что у мамы такое состояние обусловлено побочными действиями лекарств, а у Эда появлением в крохотном городке нового собеседника.

И один на обычное синхронное помешательство.

— Ну… — мама призадумалась. — Раз-два в неделю. По бокальчику — не больше.

— О, замечательно. Собутыльница моего уровня, — Эдмунд протянул маме руку с бокалом.

— Превосходно. Мне тоже не с кем выпить, — мама легонько стукнула краем своего бокала по бокалу моего учителя.

Так ладно… Какого чёрта в компании учителя и родной матери я чувствую себя «третьей-лишней»?!

— Вы ведь учились вместе, — ковыряя еду, я задала вопрос. Надо привлечь внимание, раз они сами его на меня не обращают. — Вы часто общались?

На меня устремились две пары удивлённых глаз.

— Ну… Светлому и водному факультетам ставили много совместных уроков. Немагические лекции, физкультура, базовое зельеваренье, танцы, — пожала плечами мама. — Да, приходилось видеться регулярно.

— А зельевар ещё делил студентов на пары во время практики. Нас, как шибко умных, часто ставили вместе, чтоб не делали всю работу за слабых напарников, — прибавил Эд.

— И ещё потому, что кто-то должен был тебя тормозить.

— Не тормозить, а водить в лазарет. Тормозить у тебя не очень получалось, — Эд сунул в рот вилку.

— Он как-то проводил не оговорённый с преподавателем опыт, и всё взорвалось. Ему чуть глаза не выжгло, — сообщила мне мама.

— Я тогда не то чтобы сильно ошибся. Только в мощности нагревателя.

— То есть, ты не жалеешь об этом?

— Нет, а с чего бы?

На несколько секунд воцарилась тишина. Мама снова смотрела на Эда как на идиота:

— И этот человек учит моего ребёнка, — она потянулась к вину. — Не вздумай брать с него пример, Луна.

Колокол под крышей башни качнулся, издавая громкий звон.

— Да чёрт бы вас всех побрал, — Эдмунд бросил грустный взгляд на недоеденный ужин, уже представляя, что придётся бежать к больному.

Подойдя к двери, он отпер её.

Незваной гостьей оказалась двенадцатилетняя дочь мистера Нерта. У нас с ней не сложилось близких отношения — слишком много у неё от скандалистки-матери.

— Привет, Алиса. Что стряслось?

— Привет. Сегодня Луна со своей мамой приходила к папе, и он забыл их попросить передать тебе, что утром было совещание городского совета.

— О-па, самопровозглашённые лидеры, наконец, вспомнили о делах общественных, — Эд упёрся плечом в дверной косяк. — Наконец, решили в какой цвет покрасить вывеску на въезде в город?

Повернувшись к нам, Эд пояснил:

— Три года назад они заметили, что буквы плохо видны. До сих пор не могут выбрать краску.

— Совет рассматривает этот вопрос, — девочка, скрестила на груди руки.

Местный аналог власти — сборище из десяти человек, имевших помимо этой ещё и основную работу — не считал нужным хранить в секрете свою деятельности, поэтому Алиса ошивалась на «совещаниях», проходивших в церквушке по пятницам, когда хотела.

Странная девочка. И Эд был со мной солидарен — из всех «племянников», как он сам в шутку называл детей лучшего друга, с Алисой отношения были труднее всего.

— Ты мог бы предложить совету свои идеи, а не просто критиковать.

— Всё-всё, молчу, — быстро сдался Эдмунд, потёр кончик носа и вернулся к изначальной теме разговора. — Ну, что они там решили?

— Праздник Посева состоится послезавтра.

Эдмунд отлип от косяка и просиял:

— А вот это отличная новость. Что-нибудь ещё?

— Нет, это всё. Хорошего дня.

— И тебе.

Алиса отправилась вниз с холма.

Эдмунд несколько секунд разглядывал улицу, проверяя, не случится ли с «племяшкой» что-нибудь плохое и закрыл дверь.

— Итак, девочки, вы сами всё слышали — у нас праздник! Вы как хотите, а я по случаю, бахну ещё бокальчик вина.

— Я с тобой.

— А я морс.

…

64. Пацифика.

…

Я корчилась от боли, лёжа в полной темноте. Лекарство толком не помогало, хоть я и выпила уже почти целый стакан. Краткий сон прервался приступом боли и больше не возвращался. На стене тикали часы, но я не видела время — в башне было слишком темно. И холодно. Может, опять растёт температура?

Я с трудом разлепила слезящиеся глаза и поглядела наверх. Со своего места я могла видеть кусочек верхнего этажа башни, где спал Эдмунд. Сходить к нему?

Поворот шеи — и вдоль позвоночника прокатилась волна нестерпимой боли. Будто кто-то вбивал в него раскалённые гвозди.

Вот и ответ на мой вопрос — идти, иначе к утру поедет крыша.

Задержав дыхание, я заставила себя подняться с кровати и, шатаясь, направиться к лестнице.

По дороге я остановилась, прислушиваясь: из-за шторки в «комнату» Луны не доносилось ни звука — спит.

Добравшись до ступенек, я вцепилась в перила и полезла наверх. Я пыталась не спешить, чтобы только не усиливалась боль, но в тоже время хотелось бежать. Как можно скорее преодолеть ступени, разделяющие нас с Эдом.

Шаг за шагом, ступенька за ступенькой… секунды, казалось, тянулось вечность.

Позади остались два пролёта. Я села, переводя дыхание и вытирая слёзы.

Полагаясь в большей степени на руки, подтянулась по перилам и встала на ноги. Если буду оставаться на месте — так и не получу помощи.

Снова началась эта экзекуция — движение. Осталась ли в теле хоть одна мышца, способная работать без боли? Видимо нет.

Вот и осталось немного. Всего этаж. В темноте уже виделся силуэт письменного стола.

Шаг за шагом… всё яснее становились очертания постели и фигуры на ней.

Взобравшись, я, едва держась на ногах, подошла ближе. Эд лежал на боку, негромко посапывая. Я села на краешек кровати. Матрас прогнулся, заставляя руку Эдмунда свалиться с подушки.

Он вздрогнул просыпаясь. Над нами вспыхнул маленький шарик белой энергии. Заметив меня, Эд невнятно пробурчал:

— Цифи? — он не спешил просыпаться окончательно.

— Мне хуже, Эд. Ничего не помогает.

Бывший жених несколько секунд смотрел на меня. Постепенно в его глазах появлялось осознание происходящего.

— Ты что, плачешь? — полностью придя в себя, Эдмунд постарался выпутался из одеяла. — Так, подожди… а ну ляг сюда.

Он натянул брюки и, прихватив рубашку, свесился через перила. На первый этаж полетело несколько сгустков сияющей энергии. Что-то негромко зашуршало и застучало внизу. Готова поспорить, Эд призвал крапиву, чтобы она принесла ему какие-то инструменты и лекарства.

Я медленно опустилась на живот на освободившуюся кровать и подмяла под себя подушку.

— Поясница, как обычно? — Эд натянул рубашку и сел рядом со мной. Он говорил тихо, стараясь не проявлять лишних эмоций.

— Нет. Всё. Абсолютно всё, — выдавила я. Под весом Эдмунда матрас прогнулся и лежать стало не так удобно.

Видимо догадавшись об этом, Эд слез с кровати и сел рядом на пол. Мне стало заметно легче.

Крапива принесла сумку, Эд достало из неё термометр.

— То, что всё болит, это само собой разумеется, — Эдмунд мягко подвинул мою руку, вкладывая подмышку градусник. — А что сильнее всего? У меня вот болели поясница и грудная клетка. Ты раньше жаловалась на спину. Сейчас что болит?

— Спина.

— Вот. Всё как обычно.

Эдмунд зажёг у меня перед глазами шар-светильник, проверяя зрачки.

— Реакции есть, — констатировал он и тяжело вздохнул, явно снижая градус волнения. — Начинай бояться — тебя лечит идиот.

— Почему?

— Потому, что ставить эксперименты с вином и зельем стоило бы в другой день, когда неудачный результат не наслаивался бы на усталость. У тебя и так на организм сегодня шло слишком большое напряжение, а тут ещё этой шнягой сверху шлифануло.

— Шнягой шлифануло, — повторила за бывшим женихом я. — Почему ты не можешь выражаться нормальным человеческим языком? Что это ещё за «шняга»?

— «Шняга» — то же, что «фигня». И что ты к словам придираешься? Лучше бы не их слушала, а разумные советы. Я тебе что говорил? Что нельзя напрягаться, что сам ужин приготовлю. Нет, ты только про бухло и «шнягу» слушаешь.

— Не могу же я позволить тебе всё делать в одиночку.

— Действительно. Вот будить посреди ночи со словами «хорош дрыхнуть, я умираю» — это совсем другое дело — ноль проблем.

Эдмунд тяжело вздохнул. Я понимала, что злится он не на меня. У него буквально на лице были написаны обвинения в халатности и неосторожности в свой адрес. В отношении учёбы и работы он у меня всегда был перфекционистом.

— Ну ты это… Только не думай, что я там что-то… — Эд начал старательно натирать кончик носа, выстраивая мысль. — Ты всегда говори, если тебе плохо — не молчи. Просто… если я бред какой-то несу, почему бы не сказать об этом?

— Не переживай так, — я, даже не задумываясь, двинула рукой, почти касаясь чёрных витых волос. Термометр из-за этого упал на простыню. К глазам подступили слёзы — движение усиливало боль.

— Не шевелись, — Эдмунд поправил прибор.

— Дай мне что-нибудь, Эд. Что угодно. Хоть тех наркотических конфет. Ты же их не выбросил, я точно знаю. Ты просто не мог их выбросить — запрятал где-то про запас или на опыты…

— Упокойся, — Эдмунд взял меня за руку. — Молчи и глубоко дыши. Сейчас я дождусь температуру и сделаю вывод, что использовать.

— Легко сказать — успокойся! — я уткнулась лицом в подушку, чтобы выровнять шею и чтобы слёзы впитывались в неё, но воздуха быстро стало не хватать и пришлось «вынырнуть».

Некоторое время мы провели в тишине, пока, наконец, Эдмунд не забрал градусник.

— Пф-пф-пф… — разглядывая шкалу, выдохнул он. — Давай-ка вот что сейчас сделаем… Я к тебе применю заклинание «заморозки». До утра спину вообще не почувствуешь.

— Всё так плохо?

— Да в общем-то наоборот, будь всё совсем плохо я бы тебя в полупарализованное состояние вводить не рискнул.

— Это должно было меня успокоить?

— Нет. Не тебя, — Эдмунд сел на край кровати. Помня, как я скривилась в прошлый раз, когда поверхность телом изогнулась, подпёр мне бок коленом. — А теперь говори, когда больно.

Мне в спину упёрся палец. Через ткань ночной рубашки я чувствовала от него лёгкую прохладу.

— Да.

Краем глаза я увидела белую вспышку.

— А тут?

Ещё одно прикасновение. Не менее болезненное.

— Да.

Вспышка. Эд передвинул руку.

— Да.

Так продолжалось долго. Эд почему-то не применял более сильную версию чар заморозки. Думаю, просто не мог, хотя, может, на это были какие-то другие причины. Даже не хотелось вдумываться, если честно — достаточно было того, что его действия дают результат.

Я перестала чувствовать спину, с трудом могла пошевелить пальцами на ногах и плечами, но смогла спокойно ровно дышать и на последнее прикосновение с улыбкой ответила:

— А вот тут уже не очень.

Эд встал с кровати и, укрыв меня одеялом сел на пол рядом.

— Оставить тебя здесь на ночь или отнести на диван?

— Ну… лучше бы, конечно, отнести, а то…

— …утром у Луны может возникнуть очень много вопросов, — закончил мою мысль Эд и положил подбородок на угол кровати.

— Она, кажется, догадывается о чём-то.

— Да… она знает, что я однажды чуть не женился, так что вполне может составить верную картину. Это не будет концом света, но не хотелось бы ворошить эту тему.

— Да, верно… — я внимательно рассматривала Эдмунда. — У меня не очень получается игнорировать наше прошлое.

Свет белой энергии не выигрышно ложился бледное лицо, подчёркивая чуть впавшие щёки и слишком длинный нос, но мне нравилось. Нравилось смотреть и узнавать каждую черточку этого лица. Лица, так давно отставшегося в прошлом, но так и не исчезнувшего из памяти.

— Ты совсем не изменился, — я с трудом придвинула руку к краю постели, проводя пальцем по его щеке.

— А ты очень, — большие тёмные глаза смотрели сейчас с такой грустью.

Я всего несколько раз видела такой взгляд. Один раз, когда его привезли в больницу с разорванным источником, второй — в последний день перед расставанием, и последний — когда, идя домой под дождём, подобрала бездомного ободранного котёнка с повреждённой лапкой.

— Что поделать, возраст, — я с улыбкой запустила пальцы в мягкие чёрные кудри. Эд не старался отстраниться.

— Мне нравится.

У меня к глазам подступили слёзы. Он чуть повернул голову, прижимая губы и нос к моей ладони.

Продолжая улыбаться, я, почти не моргая, смотрела на Эда. Образ стал расплываться из-за слёз.

— Почему ты ушёл? — я моргнула. Взор отчистился от лишней влаги, что моментально впиталась в подушку.

Эдмунд ответил не сразу. Прежде, чем я услышала от него хоть слово, глаза снова закрыли слёзы и ещё раз скатились по щекам на ткань наволочки.

— Просто… каждый раз, когда я тебя видел… — Эдмунд отвёл взгляд. Он удивительно походил сейчас на котёнка под дождём — беспомощный и напуганный. — И каждый раз, когда что-то не получалось или оказывалось под запретом… Знаешь, трудно… избавится от мысли… от… ощущения…

Эд замолчал. Ему не хватало ни слов, ни сил, чтобы высказать мысль.

— Ладно, хватит. Не думаю, что это важно теперь, — Эдмунд тряхнул головой и, поднявшись на ноги, вместе с одеялом взял меня на руки. — Пойдём, уложим тебя спать.

Эд зашагал вниз по лестнице.

Разговор не исчерпал себя, но не мог продолжаться, поэтому я молча уткнулась несостоявшемуся мужу в плечо, вдыхая насквозь пропитавшую его смесь запахов: лекарства, спирт, мыло, крапивное средство для волос и особенный запах старых книг. Ну и ещё одеколон. Не тот, что раньше, но приятный.