Королевство ведьм. Книга 2. Месть

Глава 5

Неподалёку от старого, заброшенного могильника стояла одинокая хижина, в которой, едва сводя концы с концами, жила искалеченная мать и её дочь. Каждое утро калека на своих костылях выползала на городской тракт и на одной ноге брела в сторону города просить милостыню. Не чураясь любой грязной работы, которую той только могли предложить, нищая делала всё для добычи пропитания. Их жизнь сложно было назвать жизнью, скорее выживанием. Но бедной семье, видевшей еду раз в день, а то и два, как-то удавалось сосуществовать с окружающим их жестоким миром.

Шли дни, месяцы, годы. Женщина всё так же ходила просить милостыню, приобщая дочь к труду и подобному незамысловатому поиску пропитания. В очередной из дней, когда солнце едва успело встать из-за горизонта, на тропе, шедшей к «безымянному» городу, показался дворянский экипаж. Новый градоначальник, по прихоти жены которого и был основан этот город, возвращаясь из любимой резиденции, вновь бранным словом проклинал старое северное кладбище, тех, кто на нём похоронен, и открывавшийся из его окна вид на всю эту «серость, невзрачность и убогость».

Вынуждая погонщика гнать как можно быстрее в город, не жалея экипажа и лошадей, знатный муж столкнулся с тем, о чём его и предупреждали. Слетев с узкой дороги, колёса чуть ли ни на треть завязли в грязи, а уставшие лошади, пыхтя и пуская изо рта пену, отказывались далее тянуть своих господ.

Выйдя на обочину и поставив свой раскладной стульчик, он, разместившись в сторонке, наблюдал, как слуги пытаются извлечь его транспорт, и думал, как же избавиться от заваливаемых снегом дорог и попутно спрятать местное убожество подальше от своих прекрасных глаз. Показавшееся на дороге семейство, предложившее кучеру помощь, не сильно впечатлило аристократа, но, когда калека посоветовала подложить под колесо какую-то «деревяшку» для лучшей сцепки, того осенило.

Забор строить от своей резиденции и до города он не собирался: дорого, хлопотно и недолговечно. А вот попросту спрятать погост и дорогу за другими деревяшками или деревьями он вполне себе мог позволить. «Хочешь избавиться от поляны — преврати её в лес».

Ближе к полудню карета не без помощи нищенок освободилась из грязевого плена. Видя, что одноногая на что-то ещё способна, мужчина спросил, может ли та держать в руках лопату. Женщина ответила согласием. Тогда он спросил вновь, может ли она копать. И снова та ответила одобрительным кивком.

— Из года в год снега преграждают мне путь до резиденции и, вместо долгих ожиданий и любований прекрасными снежными барханами, я вынужден смотреть на это уродливое кладбище на проклятом холме. Калека, я дам тебе саженцы, деньги и инструменты, взамен ты и твои дети и дети твоих детей будут сажать деревья вдоль этой дороги и по всему кладбищу.

Нищая калека обрадовалась такому предложению и, естественно, согласилась. Ведь для неё это было настоящим благословением, манной небесной. Шли годы, они с дочерью упорно трудились и с каждым месяцем, как и положено, получали от местного графа свою плату. Ведь труд их сложно было не заметить. Так, копаясь в могильной и придорожной земле, семья прожила ещё несколько лет. На отложенные деньги мать сумела отправить дочь в местную школу, после учёбы в которой повзрослевший ребёнок, возвращаясь домой, и верой и правдой отрабатывал обещание, некогда данное ими двумя знатному мужу.

И жили бы те долго и счастливо, да только испортила всё детская любовь и последовавшая за ней недетская ревность и месть. Местные ученицы из благородной школы не смогли принять вчерашнюю оборванку. Аристократки не ценили заслуг девочки и её матери. «Могильница, кладбищенская землеройка», — смеялись они над продолжавшей учиться и трудиться девочкой, а когда поняли, что та совсем не обращает на оскорбления какого-либо внимания и всё так же спокойно общается с «их» мальчиками, взялись за неё со всей серьёзностью. Пытки, обрушившиеся на голову несчастной, были ужасны. Что только малолетние дьяволицы с ней ни делали, и в конце концов восемнадцатилетний ум малышки не выдержал.

На первом дереве, которое они с любящей матерью посадили у самого своего дома, девочка собственными руками надела себе на шею петлю. В глазах её пробежало угрюмое и голодное детство, а после и этот самый лес, что при помощи их ласки, любви и ухода рос, словно по волшебству. Рыдая, девочка оттолкнулась от табуретки под собой, а после, забившись в конвульсиях, повисла на ветке некогда прекрасного саженца.

Взревевший от злобы и боли дух леса, растущий на костях мертвецов и вскармливаемый любовью матери и дочери, не позволил девочке так закончить свою жизнь. Ожившие лишь на мгновение ветки, словно тысячи рук, задвигались, высвобождая и спасая из петли напуганное и заплаканное дитя. Дух-защитник не собирался расставаться со ставшими ему роднёй людьми.

После того случая малышку больше не видели на учёбе, а ещё через месяц всех семерых издевавшихся над нищенкой, включая дочь самого графа, что некогда даровал калеке право вырастить этот лес, нашли повешенными на окраине города. Их обезображенные тела болтались на неизвестно откуда взявшихся лозах ядовитого плюща, всего за ночь окутавшего весь лес. Прознав о случившемся в школе ранее, убитый горем отец велел сжечь проклятую семью и весь пропитавшийся тёмной магией лес. Да вот только стражницы, прибывшие на место, где раньше жила лесничая, так ничего и не нашли. Ни тел, ни дома, ни даже некогда так сильно бесивших графа могил старого погоста. Кости, надгробия и старая сгнившая часовня — всё исчезло, словно по волшебству, оставив после себя тёмный и очень опасный лес, что с каждым годом всё дальше и дальше разрастался во все стороны света.

Охотница очнулась ровно под конец истории. Поприветствовав незнакомку, пьянчуга всучила той нужный мешочек, вслед за чем дама в плаще, хромая на одну ногу, тотчас покинула эти скромные, пропахшие дешёвым вином и нечистотами «хоромы». «Не могла ведь она быть именно той одноногой матерью?» — не успев спросить, у какого города пустил корни лес, запоздало, глядя на колышущуюся на ветру дверь, подумал я. Предположив, что смогу узнать нужные ответы у той же Гертруды или других жителей города, принялся допрашивать не хотевшую делиться сведениями пьянчугу. Желая скрыть места своей охоты, та ходила вдоль да около, избегая прямых ответов, но всё же после, сбившись, призналась, подтвердив мои предположения.

— Хищный лес оказался не таким уж хищным, — с усмешкой заявила та, подливая себе в опустевшую кружку новую порцию пойла. — Следов человечьих, как звериных, вот только все вглубь леса идут. Пробовала я разок уже дальше зайти, благо пьяная оказалась и эффект плотоядницы развеять смогла. Вишь? — Показав руку, обмотанную тряпками, демонстративно перед лицом Сигрид махнула та. — Эффект настолько сильный был, что я, пока из лесу бежала, раз пять кончила. А что, если б в бордели не ходила и напряжение не снимала, то, может, и вовсе кусочками по лесу разлетелась бы. — Вспомнив о присутствии юноши, покосившись на меня, та извинилась, а после, пусть и не от чистого сердца, предложила выпить.

Отказавшись, поблагодарил её за рассказ. После всех этих разговоров мне немного полегчало. Сейчас это адское место, которым я видел проклятый лес, не казалось таким уж и страшным. Всего-то и надо угомонить своё либидо перед его посещением, а также разместить ножик где-то у кисти, чтобы в случае чего при помощи боли вернуться к суровой реальности, где тебя вот-вот начнут жрать.

Покончив с расспросами, перешёл к сбору своей трудовой гвардии. Целью выбрал расположившийся неподалёку от нас лагерь полосатых тигриц. Кошечки уже знали меня, а я имел честь говорить с ними. Предполагая, чего ожидать от тех, а также зная, в чём они нуждались, я мог более эффективно направлять их, не тратя времени на бесполезные расспросы и ожидание,

Благодаря заныканным деньгам и помощи матери в создании инструментов род Вольфов из обычных цеховых, плавящих металл мог стать влиятельными Вигенвагенами. Купить этот титул, разумеется, мы пока ещё не могли, а вот использовать все плюсы и минусы сложившейся в городе ситуации, тем самым извлекая прибыль, вполне. Всем известно, война — это лучший бизнес. Вот только я не бизнесмен и мне ещё предстояло понять, как в этом средневековье на ней зарабатываются деньги.

С тигрицами мы договорились быстро, прикинув, сколько имеется припрятанных золотых и как долго мы сможем кормить нужное число кошачьих. Взял с собою пятерых, включая ту самую длиннохвостую худышку, больше других рвавшуюся ко мне во служение. С виду жилистая, но худая, рёбра видны. Сомнительное приобретение, однако у неё же там в голове «любовь», так что пусть бродит себе. Может, удастся откормить и человеческий вид телу вернуть…

В «родной дом» вернулся чуть позднее матери. Не забыв о своих навыках, костеря весь белый свет и тех, кто отвлекает её от работы, старуха разжигала печь, готовила остатки руды, а также всякого рода барахло. В делах её домашних, к нашему всеобщему удивлению, помогала Бьянка. Находясь в приподнятом настроение, та весело обсуждала какую-то рутину с Хельгой при помощи жестов, жонглируя разными железяками в воздухе.

— Да, Брун, была бы ты у меня вместо этих двух ослиц породистых, может, и я б как лордесса сейчас жила припеваючи, — проверяя разогретый ведьмой до красна кусок железа, проговорила старуха.

— Думаю, долго вам этого дня ждать не придётся. Да, Глауд? — хихикая и строя максимально нахальную рожицу, спросила у меня Бьянка, глядя на Сигрид. Кажется, она делала всё, чтобы полностью уничтожить самооценку старшей сестры, да вот только та тоже не пальцам делана.

— Правда? — наигранно улыбнулась старшая сестра. — Ну, боюсь, этот день может и не наступить. Видела я тут давеча, как мой шустрый братик одну кошечку за задницу прихватил, а та как возьми и замурчи на всю улицу, аж мне стыдно стало… — подталкивая вперёд костлявую, побледневшую при виде ведьмы девчонку, проговорила Сигрид.

Сказать, что настроение Брунхильды резко изменилось, ничего не сказать.

— Вторую жену в виде рабыни не потерплю, — категорично заявила мать, пристально разглядывая сталь.

— Так она и не рабыня, — решив подыграть Сигрид, подлил масла в огонь я.

— Ну тогда можно… — Закинув слиток в печь, сплюнула на пол Хельга. — Прости, Бьянка, не годится, нужна большая температура.

Долго не думая, Брунхильда, подскочив, хватает меня за рукав и под насмешки, улыбки как сестёр, так и тигриц уводит за собой на улицу. Не забыв при этом оставить тощей злобное и очень тихое послание с обещанием превратить строптивую тигрицу в жабу. И почему-то в том, что она это может и сделает, я нисколько не сомневался.

Дыша свежим городским воздухом с присущими ему ароматами нечистот и костров, вкратце рассказал Брун всё, что только успел узнать. Воспринимая новую информацию как должное, та слушала, кивала, поддерживала и отвергала некоторые из моих идей. Сейчас, словно на занятиях, немногословная и злая, она ждала, когда я окончу свой рассказ для того, чтобы перейти к главной, волнующей ведьму теме.

— У тебя с ней что-то было?

«Сцены ревности в матриархальном мире мне только не хватало».

Попытавшись успокоить Брунхильду, рассказал и о том, как планирую использовать рабочую силу тигриц. Все объяснения о том, что наим подобных куда дешевле, чем городских и других, упирались в её следующий риторический вопрос:

— Она тебе нравится?

«О боги, лучше бы на город прямо сейчас напали, и я с мечом на голу кинулся в самое пекло боя, чем вот так вот, стоя лоб в лоб, объяснял этой ведьме свои мотивы и вкусовые предпочтения. Неужели женские умы даже законам других миров неподвластны?!»

Благо запал Бьянки быстро иссяк, и вот, оставив в доме матери одну из рабынь для помощи в изготовлении инструментов, мы, рассекая на посохе по-настоящему «свежий воздух», несёмся к тому злополучному лесу, у которого уже во всю кипела работа.

Каждый от мала до велика кинулся тянуть к себе всё, что только мог. Как заявила Бьянка, моя идея с пятидесятипроцентным налогом на добычу воспринялась на ура всеми. Так, к примеру, знать, используя свои личные резервы и добывая в больших объемах качественные деревья, подходящие для создания кораблей, могла отдавать нам кривые и подгнившие стволы годившиеся для возведения домов нищих и малоимущих граждан. Город получает налог, а знать позже берет на себя ответственность за строительство домов, компенсируя плохие материалы рабочей силой и навыками своих зодчих. С крестьянами и южанами дело обстояло проще: им вообще было плевать, какое дерево пойдёт на их дома, а какое заберёт город, главное — добыть бесплатно.

Днём и ночью у границы северного леса жгли костры, стучали топоры, тесаки, кирки. Всё, что только можно, пускалось в дело. Выкорчёвывались, подкапывались и заваливались очень высокие и, порой, крайне стойкие деревянные гиганты. Следом в дело вступали тяговые волы, лошади, ослы и те рабы, которым ещё только предстояло стать свободными. Именно последние, чьи жизни ценились ниже, чем жизнь домашнего скота, глядя на своих свободных сестёр, всё больше бунтовали, но из-за рабских меток сделать никто по факту не мог.

Три дня и три ночи пахал весь город у проклятого леса. Все — знать, крестьяне — оставили свои уютные дома, предпочитая комфортному и безопасному сну ранний подъём с возможностью утащить из леса всего да по больше. Травы, корешки и, конечно же, самый важный в средневековье ресурс — древесину.

Последовав примеру многочисленных масс, для изучения этого места мы с Бьянкой так же остановились неподалёку. Не желая стать кормом и увидеть в грязных шатрах последний сон, убедил свою карманную ведьму разместиться поближе к красноглазой наставнице Гертруде. В первый день мои опасения вызвали на лицах Геры и Брунхильды снисходительные улыбки. «Мужчины», — закатывая глаза, оправдывала мою трусость перед наставницей Бьянка. Однако после второй ночи скептицизма по поводу нашей мнимой безопасности поубавилось не только у этих двух особей женского пола. Прогуливаясь вдоль лесной чащи, я лично дважды находил свежие обглоданные человеческие кости. Дальше — хуже… Более десятка раз при свете солнца ведьмы совместно с жрицами культа Игнис отгоняли рой, оставляющий за своим перемещением могильное тёмно-зелёное свечение. Сколько рабочих погибло или пропало за третьи сутки, никто не считал, да и времени на это попросту не было. Все ждали прихода врага…

И на четвёртый день с первыми лучами солнца он наконец-то объявился.

— Армия Видэнберга в полдне пути от Тэтэнкофа, движутся медленно, не торопясь, — отчиталась посыльная перед отвечавшей за лагерь рубак Бьянкой. — Более десяти тысяч пеших, три тысячи конных, но и это ещё не всё. За их спинами высоко над землёй парит герб Академии благородных ведьм Видэнберга.

— Десять тысяч пеших? — с ужасом переспросила Бьянка.

— Верно. Похоже, за те лишние сутки они собрали весь доступный Видэнбергский гарнизон и отправили к нам. Также в голове колонны замечены стяги Штольцгеров.

— Наёмники… — предположил я.

— Верно, пусть ведьмам Пенеды и удалось спасти семейство своей хозяйки, однако всё их имущество они бы вытянуть из города не смогли. Тогда откуда у них деньги на наёмников? — возникший в голове посыльной вопрос лишь подтвердил без того единственный правдоподобный ответ.

— Они готовились к этому заранее и к моменту мятежа успели вывести большую часть ценностей. — То множество карет, увиденных мною в первые дни… Возможно, уже тогда местная главенствующая семья приступила к своему коварному плану и принялась спасать всё мало-мальски ценное. Ведь ростовщики Штольцгеры — это не одно поместье и не одна семья или банк. Трактиры, лавки, мастерские, портовые суда и целые жилые районы, подчинявшиеся воле самой богатой и властной женщине Тэтэнкофа, — вот что такое семейство Штольцгеров. О том, сколько богатств прошло сквозь мои пальцы, оставалось только догадываться. Ясно было лишь одно…

— Пришло время вновь взяться за оружие… — слыша, как тревожно трубит рог, сигнализирующий о завершении работ и возвращении в город, тихо произнесла Бьянка.