Корея. 1950

Глава 5

17 октября 1950 года от Рождества Христова. Горная система Тхэбек южнее Пхеньяна.

Майор Михаил Кудасов, военный советник при Корейской народной армии.

…Мы снова на марше. Не убегаем, нет — просто следуем на север горными тропами, практически вслепую. На дороги не выйдешь, дороги заняты колоннами войск ООН, тянущимися к Пхеньяну… На мгновение позволяю себе слабость, задавшись вопросом: стоило ли оно того? Стоило ли так рисковать собой в засадах, если для мотопехоты и танкистов янки (да и англичан) наши удары так, комариный укус⁈

Впрочем, тут же себя одергиваю. Ещё как стоило! И дело тут не в том даже, что нам удалось чуть подпортить логистику врага, нет. Прежде всего, это чувство страха, подтачивающего волю и силу духа всех солдат противника, кто уже наслышан о засадах. Тех, кто ныне исподволь ожидает, что за очередным поворотом дороги их встретит удар артиллерийского снаряда или мины, или даже одиночный, но точный выстрел снайпера… А ведь пуля как известно, дура, может попасть именно в тебя!

От таких мыслей моральный дух солдат падает — а это очень важно даже в масштабах всей войны…

Ну, и кроме того — капля камень точит. В июне 41-го порой кажущееся бессмысленным сопротивление окружённых подразделений РККА, их затяжное отступление к линии фронта, сопряженное с неизбежными столкновениями с врагом, также казалось каплей в море в масштабах огромного фронта. Но этих «капелек» было ой как много, и они сумели оказать существенное влияние на ход немецкого наступления — и срыв «Блицкрига».

Нет, все точно не напрасно!

…- Привал.

В этот раз Паша выбрал для временной стоянки действительно подходящее место — не очень густой смешанный лес на склоне горы. Так что деревья с остатками ещё не опавшей листы неплохо защищают нас от ветра — и, судя по близкому шуму воды, рядом протекает то ли мелкая горная речка, то ли бьёт ключ.

Да, тут привал напрашивается сам собой — вдоволь напиться и наполнить фляги, перевести дух. Еда… Мы поели на рассвете, сейчас около полудня. Думаю, в очередной раз поедим уже на следующем привале, через три-четыре часа движения… В вещмешках у нас осталось по одной-две банки трофейных консервов. Одну на сегодня, по полбанки на завтра… И также на завтра, на второй приём пищи остатки галетного печенья, по бруску пресованных сухофруктов и небольшое количество горького, противного на вкус трофейного шоколада.

Часть консервов мы оставили корейцам, приютившим раненых артиллеристов и действительно пригласивших фельдшера — последнего также «поблагодарили» парой банок тушёнки… Именно поблагодарили, платой за спасенные жизни это никак не назовёшь.

А с учётом того, как живут крестьяне бедного горного «хуторка», не успевшие толком «обрасти жирком» по завершению японской оккупации… Короче, на самом-то деле оставленная тушёнка пойдёт на пропитание наших же бойцов.

Это, конечно, хорошо, что нам удалось пристроить увечных батарейцев. Вот только на полутора банках консервов, оставшихся на брата, мы до Пхеньяна не доберёмся. Марш по горным тропам итак увеличивает то расстояние, что нам предстоит пройти… А без энергитической подпитки скорость однозначно упадёт. И это проблема…

Мы действительно нашли родник, бьющий прямо из склона горы и наполняющий собой небольшую каменную чашу. Бойцы принялись жадно пить ледяную, до ломоты зубов воду, черпая её ладонями, на что Паша громко заругался, требуя наполнить фляги и лишь после пить, аккуратно грея воду во рту.

— Товарищ майор, разрешите…

Я невольно усмехнулся:

— Юонг, да брось ты. Какая субординация, когда нас от батареи три человека осталось⁈ К тому же успели пройти вместе огонь и воду… Миша, просто Миша, без званий.

Капитан с недоверием и кажется, даже лёгкой подковыркой прищурил глаза, словно припоминая засаду на тропе — когда я отослал его, приказав уйти на правах старшего по званию. Но сейчас я счёл возможным ничего «не заметить», с добродушной рязанской простотой уточнив:

— Так чего ты хотел, друг мой?

Юонг посерьёзнел, кивнув в сторону последнего уцелевшего артиллериста:

— Бао узнал этот родник и этот лес, он бывал здесь в детстве, в гостях у родственников — их деревня располагается чуть ниже, в долине…

Выслушав доклад Бао в переводе Юонга, я поспешил к устало прикрывшему глаза Гольтяеву, присевшему на валун чуть в стороне от родника:

— Паша, есть вариант поесть горячей пищи и раздобыть немного еды в дорогу.

Майор, до того подставивший лицо редким осенью солнечным лучам, пробивающимся сквозь листву, живо встрепенулся:

— Говори!

— У меня тут боец, Бао, узнал местность. Говорит, уже бывал здесь. И внизу, в долине, располагается зажиточная деревня — у местных крестьян и плодородной земли поболе, и птицу водит каждая семья. Сейчас как раз пришло время резать кур и прочих пернатых… Поедим домашней лапшички, попросим с собой вяленого мяса, крупы, сухарей или хлеба; корейцы своим защитникам точно не откажут! Тем более, среди нас есть родственник одной из крестьянских семей…

Паша, однако, моего энтузиазма не разделил:

— Слишком хорошо, чтобы все прошло гладко, Миша. Долина лежит ближе к дороге, так что враг в любой момент может завернуть в селение.

Я согласно кивнул, принимая доводы майора осназа, но после внёс контрпредложение:

— Выходим у деревне, залегаем чуть в стороне — так, чтобы и ты, и Чимин при случае прикрыли посыльного огнем. Присмотримся; если англичан и янки не наблюдается, отправим Бао на разведку. Если все ладно, я и Юонг присоединимся к товарищу, прихватим с собой все, чем поделятся деревенские. Если нет… Прикроем отступление Бао огнём.

Немного поразмыслив, Паша согласно кивнул:

— А это уже похоже на план действий… Ну, коли разведчик знает дорогу, пусть ведёт!

…К «деревне» (наши-то горцы кличут свои поселения аулами, но вряд ли корейцы используют сей же термин) мы подобрались минут через сорок. Поселение действительно куда как крупнее, чем наш бывший приют в горах. За счёт расположения в долине, крестьяне имеют возможность возделывать плодородную землю на самых склонах гор, разбив свои пашни на симпатичных таких, ступенчатых террасах… На подходе мы услышали не только крик птиц, но и хрюканье свиней, что вселило в бойцов сдержанный оптимизм; Бао так и вовсе расцвел самодовольной улыбкой… Ну что же, молодец, ничего не скажешь. Если все пройдёт гладко, подносчик, почитай, выручил весь отряд.

Тем не менее, вслепую в посёлок мы сразу не сунулись — нет, как и договаривались, схоронились в кустарниках метрах в ста пятидесяти от околицы, внимательно рассматривая деревню. Впрочем, наблюдение ничего не дало, крестьяне ведут себя естественно спокойно, никаких признаков присутствия врага мы не заметили… И с чистой совестью отправили Бао на разведку.

Бао вернулся к нам через минут через тридцать томительного ожидания, радостно улыбаясь, считай, во весь рот:

— Вас ждут! Врага нет, вас покормят горячим!

После недолгого обсуждения мы с Гольтяевым все же рискнули спуститься вниз, договорившись выставить часового. А раз самого Бао родственники не отпускали назад, пока не накормили бойца от пуза, то и с кандидатурой дозорного определились без лишних споров… Ничего, поменяем на посту, как только поедим горячего. И наверняка немного отдохнём прежде, чем вновь уйти в горы, боец ещё успеет пообщаться с родственниками…

Лучистой улыбкой радушной хозяйки нас встретила Со Ён, тётушка Бао, а её муж Бён-Хо — крепким рукопожатием. Нестарые, в общем-то крестьяне, чьи дети также отправились в столицу, работать на заводы и строить новый мир… За все время пребывания в Корее я так и не приобщился толком к местным кулинарным традициям, здешние яства казались мне чересчур необычными, колоритно-восточными. В то время как в части была отличная столовая, офицеров в ней кормили отдельно, по-домашнему вкусными блюдами. Да и после, для военспецов была открыта ещё одна, уже небольшая столовая привычной нам русской кухни…

Но сейчас, едва услышав запах наваристого утиного бульона, сваренного с капустой кимчи и гречневой лапшой, я едва не захлебнулся слюной. А когда хозяева, поздоровавшись с нами, усадили кушать (ну, бойцы-то привычны есть сидя, я непривычен, но можно и потерпеть), и я попробовал первую же ложку терпко-пряного, чуть кисловатого, но при этом насыщенного утиного бульона… Ребята, да это песня!

После тушёнки и галет так вообще деликатес.

Нет, правда, суп мне очень понравился — как и жареная (причём очевидно, что до того маринованная) утиная грудка, и маринованные в соевом соусе варёные яйца (вкус не передать, настоящая песня!), и даже капуста кимчи… А ведь раньше я как-то побаивался, что ли, её есть — все ж таки это ферментированный продукт, и при неправильной технологии приготовления в нем вполне могут развиться патогены… Но это были мысли мирного времени, мысли сытого майора, плотно перекусившего сдобренного сметанкой борща и закусившего его солёным салом с хрусткой горбушкой свежего ржаного хлеба! А сейчас остренькая капустка с непривычным, но вполне приятным вкусом залетела на ура…

К сожалению, сухарями и вяленым мясом нам разжиться не удалось: хлеб в деревне особо не пекут, птицу едят сразу, свинину по большей части продают в город. Но два увесистых кулька с просом хозяева с поклоном передали Юонгу — и то хлеб! Вполне можно наварить кулеша на весь отряд, да на два приёма пищи, бросив в кашу всего пару банок тушёнки для сытости и вкуса… Всё одно выходит экономия оставшихся консервов.

И все бы хорошо. Но когда до отвала накормленные, осоловелые от сытости бойцы стали подниматься из-за стола, в дом вбежал испуганно вытаращивший глаза Бао:

— Враг!!!

Мне не портебовался перевод Юонга чтобы понять смысл сказанного; первым вскочил на ноги Гольтяев, зло рыкнув на артиллериста:

— Проспал⁈

Судя по испуганно-виноватому взгляду Бао, тот действительно зевнул, то ли разговорившись с кем из знакомых, то ли просто отвлекшись от дороги — все же таки родные места, воспоминания… Стоило оставить на часах кого из осназовцев, стоило! Но сам я счёл, что вполне могу положиться на крепкого, расторопного и смышленного артиллериста, ни разу не подводившего в бою… Ну так то бой — а здесь дом родной, и война слишком быстро отошла на второй план; досадная ошибка, что можно обернуться большой кровью!

Я покинул дом Со Ён следом за Гольтяевым, перехватил родной ППШ с уже вставленным в приёмник «бубном». Один из двух автоматов мы забрали из схрона, справедливо полагая, что в грядущих схватках нам потребуется все имеющееся автоматическое оружие. А там уже вновь разживемся трофнями… Пистолетных патронов осталось на два полных диска — не густо, конечно, но отбиться должно хватить.

Я перевёл целик прицела на сто метров (для боя в населённом пункте самое оно) и опустил ползун предохранителя, освободив вырез в ствольной коробке. После чего отвёл рукоять затвора назад… Переводчика огня, как и у большинства уцелевших с войны автоматов, у моего ППШ нет. Их ставили только не первые образцы, изготовленные до 22 июня 1941-го…

Звук моторов раздаётся уже в деревне. Недолго думая, мы с Гольтяевым падаем на землю у невысокой ограды, жестами призывая бойцов молча занять какую-никакую позицию. Хотя за полноценный бруствер тонкая, сложенная из камней ограда не тянет — и в тоже время придётся подняться хотя бы на колено, чтобы стрелять из-за неё… Бао задержался, призывая родных залечь дома и не пытаться выходить на улицу — но в целом, ситуация донельзя поганая. Если придётся принять бой, подставим семью бойца, приютившую нас, пострадает дом и хозяйство.

И это ещё не самое худшее, что может случиться…

— Надо уходить.

Гольтяев коротко кивнул, посматривая в сторону околицы. До неё метров сто по петляющей застройке деревни, разрастающейся неравномерно, хаотично. Про линейную планировку здесь явно не слышали — и это нам на руку. Легче будей уйти…

Но за околицей до ближайшего укрытия полторы сотни метров открытого пространства. Если враг нас заметит, и у него найдётся хоть какая-то броня, пусть даже и британский универсал, нам придётся ой как туго…

Паша чуть промедлил, напряжённо вслушиваясь, но моторы один за одним заглохли; кажется, у противника всего две машины. Значит, не кадровая мотопехотная часть, скорее мобильный патруль… Но патруль однозначно не на грузовиках рассекает. Хотя, быть может, интенданты или какие тыловики решили чем разжиться в относительно «безопасном» тылу?

Так или иначе, медлить больше нельзя. Паша это понимает не хуже моего; поднявшись с колена, майор сделал знак бойцам следовать за собой — всем, кроме Чимина с его снайперской винтовкой. Этот пока прикрывает… Тройка осназовцев короткой перебежкой пересекла открытый участок «улицы» (петляющей промеж домов и хозяйских построек тропинки), укрывшись за добротой, каменной хозяйкой постройкой. Наверное, амбар… Я также жестом призвал артиллеристов следовать за собой; чёрный с лица Бао (явно чует свою вину) уже покинул дом тёти и теперь неотрывно держится за моей спиной.

Последним двор столь радушно встретившей нас корейской семьи покинул Чимин. Обошлось; все же таки принимать бой у родни нашего батарейца мне очень не хотелось… А между тем, весёлые, задорные голоса бриттов (или янки — кто же их разберёт, если и те, и другие говорят на английском⁈) раздаются совсем недалеко. Паша прижал указательный палец к губам, призывая сохранять молчание, после чего жестом руки призвал следовать за собой. Две группы бойцов тотчас снялись с места, следуя за командиром — в настоящих условиях специфический опыт Гольтяева даёт ему неоспоримое преимущество. Впрочем, умному и опытному офицеру подчиниться не зазорно, даже если он в одном со мной звании…

Мы смещаемся к околице короткими перебежками, от укрытия к укрытию. В деревне кричат — но это явно не крик обнаруживших врага англо-саксов, призывающих вступить в бой! Нет, судя по приказному тону врагов и жалобным ответам корейцев, это как раз мародеры, решившие поживиться за счёт крестьян…

Осознание последнего накрывает волной чёрной ненависти. Я невольно замер, прижавшись спиной к стенке очередного сарая… Ведь мы же и есть защитники этих самых крестьян! Для чего ещё нужна армия, если не защищать людей и землю, на которой живёт народ⁈ А от мысли о том, что наглы сейчас придут в дом Со Ён и заберут у тётушки Бао весь запас провизии, заготовленной на зиму, обрекая крестьян на голодную смерть… От этой мысли аж в глазах потемнело.

Я замер ненадолго, всего на пару-тройку секунд. Эмоции быстро уступили здравому смыслу — встречный бой в населённом пункте с неизвестным числом противником, даже если нам удастся победить… Каким-то чудом! Все одно этот бой будет иметь непредсказуемые последствия. От раненых и убитых гражданских, задетых случайной пулей, до карательной операции врага, возгоревшегося отомстить. Немцы наверняка бы так и поступили… Так что я потерял совсем немного времени, и хвост отряда успел удалиться всего на десяток метров.

Но, когда я уже продолжил движение, из-за угла хозяйской пристройки навстречу мне вдруг вышел британский солдат с закинутой за спину винтовкой «Ли-Энфилд».

Мы замерли друг напротив друга — ошарашенные, обескураженные внезапной встречей. Я успел разглядеть веснушки у явно сломанного в прошлом носа бритта и изумленный, несколько испуганный взгляд в голубых глазах врага… Рот противника скривился; он сорвал с плеча ремень скорострельной, надёжной британской винтовки, готовясь закричать, предупредив товарищей! Но я рванулся к англичанину секундой раньше — и коротко, практически без замаха обрушил приклад ППШ на челюсть противника, вложившись в удар всем телом за счёт скрутки корпуса… В сторону полетел сгусток крови и, как кажется, выбитый зуб; крик так и не сорвался с губ британца — а сам он, замерев на долю секунды, рухнул вперёд на прямых ногах, словно подкошенное дерево.

На краткое мгновение я успел возликовать, обрадоваться везению, мысленно похвалить себя за нерастраченные навыки рукопашного боя. Вырубил врага, не дал тому поднять шум! Но ликование резко сошло на нет — как только из-за угла дома, отстоящего всего на десяток метров впереди-справа, вышел ещё один праздный англичанин, держащий за шею мёртвого гуся.

— Damn it!

У британца на груди беспечно болтается пистолет-пулемёт «Стен». Бросив гуся, враг схватился было за рукоять автомата — но, мгновенно соориентировавшись, уже рванул обратно, за угол дома, успев бессвязно закричать… Короткая очередь ППШ ударила навстречу, ровной строчкой из двух пуль прошив живот бритта и бросив его на бок; ещё один отчетливый вскрик боли! Стрелял я от живота, не успев даже вскинуть приклад к плечу — но с десяти метров не промахнулся… Помявшись долю секунды и подавив краткое сожаление, я также добил оглушенного врага. Вязать его времени нет — а если очнулся бы, мог ударить в спину…

Тебя сюда никто не звал, солдат.

— Юонг, готовь мортирку!

Сам я уже рванул к дому, из-за которого показался второй британец. Последний потерял сознание от острой, пекущей боли в животе; злобно ругнувшись, параллельным курсом повёл осназовцев Гольтяев, стараясь держаться поближе к укрытиям правым плечом.

Я подскочил к дому и высунулся во двор, держа всю левую сторону корпуса за углом… Навскидку выщенная из «Ли-Энфилда» пуля вжикнула чуть правее; ударившая следом пулеметная очередь выщербила камень, зацепив меня колотым крошевом — но я успел нырнуть обратно за укрытие. Судя по «голосу», меня встретила очередь «зброевка», то есть лицензионного пулемета «Брен»…

Набросив ремень автомата на шею, я поспешно рванул трофейную «лимонку» из подсумка, с такой силой дернув за кольцо предохранительной чеки, что разжимать усики уже не пришлось! Отпустив спусковой рычаг, скороговоркой проговорил про себя «двадцать два, двадцать два» — отчаянно надеясь, что британцы пощадят своего раненого и не бросят гранату раньше моего, гарантированно добив товарища… После чего метнул «лимонку» за угол, по направлению стрелка с винтарем. Его я ещё успел разглядеть, в отличае от пулеметчика…

Взрыв!

Граната рванула, едва коснувшись земли — гулко, разметав осколки во все стороны; несколько ударили и по моему укрытию. Со двора раздался болезненный вскрик… Надеюсь, крестьяне-корейцы уже при первых выстрелах догадались забиться в самые дальние углы своих жилищ.

Я распластался на земле, высунув за угол дома лишь голову и правое плечо, плотно прижав к нему приклад автомата. ППШ, правда, имеет слабую отдачу… Но привычка.

Стрелка с винтарем все же таки задело осколками «лимонки»; последний прижался к тыльной стороне каменной ограды, зажимая рану на груди. А вот укрывшийся уже за оградой пулеметчик обозначил себя, положив длинную, поспешную очередь чуть повыше моей головы… Заметив пульсирующие вспышки пламени на раструбе чужого пулемета, я тотчас свёл плоскость целика с мушкой прямо на них — и спешно нажал на спуск, отсекая короткую, в три патрона очередь. А потом ещё раз, и ещё… Пулеметчик замолчал — я наверняка задел британца, расстояние смешное; после довернул ствол к раненому гранатой, нажал на спуск. Ещё одна короткая… Наконец, не полагаясь на одну лишь чуйку, бросил вторую «лимонку» к пулеметчику.

Взрыв на мгновение заглушил рев оживших моторов. Одна из машин явно двинулась на звуки стрельбы; я не успел даже покинуть своё укрытие, как из проулка показался знакомец «Грейхаунд»… Высунувшийся из башни пулеметчик заметил меня, и уже принялся разворачивать в мою сторону ствол крупнокалиберного пулемета! Но опережая британца, хлестко стегнул выстрел СВТ — и мертвый англичанин с прострелянной головой безжизненно откинулся на спину…

У врага остался ещё спаренный пулемёт — и смертельная для нас пушка. Ствол орудия также повело в мою сторону, ещё секунда — и картечный выстрел порвёт мое тело в лохмотья! Но уже вылетел из мортирки Юонга огненный шар куммулятивной гранаты; преодолев смехотворную дистанцию менее, чем в пятьдесят метров, он врезался в лобовую броню отделения управления…

Кумуллятивная струя, преодолев тонкий броневой лист (всего 19 миллиметров), поразила экипаж осколками, огненной струёй огромной температуры, избыточным в точке удара давлением. В отделении управления уцелевших явно нет, а в башне… Ухнувший следом взрыв, сорвавший башню с погон, развеял всякие сомнения. Ударило не так сильно, как во время засады на дороге — очевидно, боезапас мародеров был или уже растрачен, или изначально не столь велик. Но теперь «Грейхаунд» жарко пылает огромным погребальным костром своего экипажа…

Группа приготовилась встречать вторую машину — но, судя по удаляющемуся звуку мотора, последняя спешно покидает посёлок. Ругнувшись, залегший было за ближней постройкой Гольтяев вскочил на ноги, побежав на звук; за командиром тотчас подорвались Джису и Бём, готовые прикрыть майора.

Следом побежали и мы с артиллеристами; уже на ходу я отметил, что английского пулеметчика я смертельно ранил в голову автоматным огнём, и что граната была явно лишней. Осколки повредили ствольную коробку «Брена»… Впереди вдруг ударила короткая пулеметная очередь, потом вторая; высунувшись из-за очередного укрытия, я разглядел мелкий британский БТР — и Гольтяева с ДП-27 в руках в десантном отсеке «универсала», врезавшегося в чей-то сарай… Очевидно, водитель слишком сильно даванул на газ на развороте, спеша как можно скорее покинуть деревню. Понятное дело, в бегство мехвод бронетранспортера ударился тольно после того, как мы подбили «Грейхаунд»… Но не справившись с управлением, бритт потерял время — а лихой майор осаназа прямо на бегу вскочил в открытую десантную рубку, не дав врагу уйти!

Возможно, Паша и рискнул бы взять англичанина в плен — но мехвод, очевидно, с испуга потянулся за оружием… Гольтяеву пришлось действовать наверняка.