Корея. 1950

Глава 14

19 октября 1950 года от Рождества Христова, вечер. Остров Оаху, Гавайи. Гавань Пёрл-Харбол.

Я медленно кручу педали своего велосипеда, наслаждаясь прохладным ветерком, нежно обдувающим моё лицо. Ночь на Оаху поистине волшебна! Луна, как огромный серебряный диск, висит высоко в небе, весьма неплохо освещая дорогу и тропические деревья вдоль нее. Сейчас я проезжаю мимо кокосовых пальм, наслаждаясь пением ночных птиц; в воздухе витает сладковатый аромат цветущих гибискусов и жасмина.

Райское место! А все равно накатывает ностальгия и тоска по родным зимним просторам — и снежным шапкам на елях, и морозным узорам на стекле. У нас скоро зима…

Но тоска тоской — а вот предстоящее задание меня действительно волнует, поглощая все мысли. Для того и поездка на велосипеде по ночному острову, для того и пытаюсь развеяться, в надежде перезагрузить мысли…

Ибо над решением непростой задачи приходится конкретно так ломать голову.

Итак, что мы имеем — есть некий «гость», чье прибытие уже завтра ожидается на аэродроме. Некий «профессор» — человек явно высокопоставленный и хорошо охраняемый; уже сейчас на аэродроме приняты такие меры безопасности, что в искомый пятый склад, где будет проходить разгрузка неизвестного груза профессора, попасть совершенно невозможно.

Первый вывод, что напрашивается сам собой — на складе будет размещено неизвестное, но явно очень действенное оружие.

Против кого оно будет применено? Что за оружие? Почему такая секретность?

Ну, если думать о самом страшном, то один из вариантов — атомные бомбы. Американцы разместят на Оаху перевалочный склад с ядерным оружием, а «профессор» ответственен за размещение и сохранность… Но есть и нестыковки.

Самое очевидное — а почему Оаху? Почему не американские военные базы в Японии или на юге Кореи? Они-то уж точно ближе к театру боевых действий… А заодно и к границам СССР, и Китая.

Хотя Перл-Харбол все еще остается крупнейшей военно-морской базой США на Тихом океане. В любой момент можно загрузить один из авианосцев атомными бомбами и послать корабль к дальневосточным берегам СССР… Но тогда почему аэродромный склад-ангар, а не флотские склады? Ну, допустим, перевалочный пункт — или какие-то дрязги в штабах, я всего знать не могу. Возможно, доставлять ядерные «подарки» из США морем янки опасаются — вспомнили действия японских и немецких подлодок в годы Второй Мировой, и теперь боятся уже советских подводных «охотников»? Сомнительно, конечно…

Но оставим как версию.

Профессор, профессор… Преподаватель в университете, ученый, какой-то заслуженный врач. Ядерщик-технолог? Вполне — но разве это какая-то редкая профессия? Нет, безусловно, редкая — однако профессионалов, работающих в проекте «Манхэттен» и участвующих в развертывание ядерной программы в США уже вполне достаточно. И эти крепкие профи-середнячки все же как-то не тянут на цельного «профессора».

Домыслы конечно… Но чуйка подсказывает, что есть иные варианты.

Но что тогда? Ученый-исследователь, доктор кандидатских… Доктор. Ученый-исследователь и доктор в одном лице — а ведь я уже сталкивался с подобной гремучей смесью в лице «врачей» и «исследователей» отряда 731… Удивительно даже как Макартур выбил военным преступникам политический иммунитет! Не иначе рассчитывал использовать их наработки…

Стоп! Стоп!!! Я аж перестал крутить педали и замер на дороге… А что если дело не в ядерном оружии — а биологическом⁈ Что, если профессор — как раз один из «ученых» отряда 731, успевших сдаться американцам и теперь работающим на янки⁈ Что, если у него не совсем готовое оружие, а некие опытные образцы — и в пятом ангаре планируют развернуть не только склад, но скажем, и лабораторию⁈

Все на уровне фантазий и домыслов, но ведь также рабочая версия… Да и возможность использования авианосцев при необходимости, также выступает за развертывание подобной лаборатории именно в Перл-Харбор.

Да и вообще таких лабораторий может быть на каждой военной базе США… В любом случае, нужно найти способ, как попасть на пятый склад после разгрузки столь ценного для янки груза, понять, что это — и как американцы могут это использовать. А после связаться с центром, предупредить об оружии… И получить дальнейшие инструкции.

Хотя, конечно, теперь остров будут пеленговать куда усерднее…

От беспокоящих меня мыслей отвлек характерный звук крутящихся педалей и поскрипывание велосипедного седла, легких шорох шин по грунту. Другой велосипедист… В такое позднее время? Возможно, но все же несколько странно. Хвост⁈ Да ну как-то слишком очевидно и топорно.

Да все равно какое-то беспокоящее чувство царапает сердце… Ладно, сейчас все узнаем.

Я вновь начал неспешно крутить колеса, лишь понемногу набирая ход. Это не должно выглядеть как встревоженное бегство. Это должно быть постепенным ускорением и последующим отрывом от случайного велосипедиста… Или последний ускорится, пытаясь догнать меня — что действительно, уже весьма подозрительно! Хотя это уже и не хвост, а какой-то «топтун» получается…

По левую руку показался небольшой песчаный пляж, где волны нежно накатывают на берег, оставляя за собой белоснежную пену, а вода призрачно сверкает в лунном свете. Красиво… Даже сейчас я отмечаю, насколько это красиво, мимоходом подавив желание плюнуть на все и походить по берегу, вдоль полосы прибоя, прислушиваясь к шепоту океана… Но тотчас я осознал, что сейчас это и есть самое верное решение!

Сверну к пляжу, мол, с самого начала сюда и ехал — любимое место. Подозрения вызвать не должно… Если случайный велосипедист на безлюдной дороге — то проедет мимо, а при свете луны на дорожке я срисую неизвестного. Если какой-то неадекватный человек решил на меня напасть… Ему же хуже. Судя по звукам, за мной едет всего один велосипедист. Если что задумал… Я могу за себя постоять — а некоторое время спустя океан выбросит на берег объеденное морской живностью тело утонувшего неудачника. Такое на Оаху случается.

Это если океан вообще отдаст тело…

Наконец, если «топтун» (или столь неумело, топорно организованная слежка) — то все равно проедет мимо, не станет сворачивать за мной. А я в любом случае срисую незнакомца… Решено.

Я свернул в сторону пляжа — но не пошел сразу к берегу, а, приставив велосипед к ближайшей пальме, оставил его на виду. Сам же спрятался за другим деревом — ну как спрятался… Сделал вид, что справляю нужду — но при этом присматривая за дорогой. Шорох шин велика моего преследователя раздается все ближе… Хм, а не маловат ли велосипед для мужичка? И каким-то знакомым он кажется…

По гражданке я не сразу узнал начальника военной полиции, хоть и в видел его в штатском наряде в баре. По спине побежал неприятный холодок — майор начал тормозить, заметив мой велосипед, чересчур пристально, внимательно так его разглядывая… После чего он начал шарить взглядом по соседним кустам, словно бы выискивая кого-то. Я бы даже сказал, кого-то конкретного! Впрочем, во всей этой ситуации много странного — ведь Боули очевидно не рядовой исполнитель и уж точно не будет вести наблюдение за «целью» лично.

Шумно закряхтев и потоптавшись так, чтобы мое появление выглядело максимально естественно, я показался из-за пальмы, обратившись к офицеру:

— Добрая ночь! Также решили развеяться на велопрогулке?

Я категорически не замечаю, что майор восседает на велосипеде Рута Вайсмана, подрабатывающего помощником на кухне. Рут ростом не особо вышел — зато любит поскандалить. Интересно он уже кричит на весь Оаху, что его ограбили? Да наверняка!

Нет, это точно не хвост и не слежка — на чужом-то велике? И точно не «топтун» — офицер военной полиции (и уж тем более ее начальник!) для такой роли не подходит. Нервировать «объект» заметной слежкой, путая его планы и, словно бы крича — мы тебя видим…

И все же Боули что-то насторожило, раз он поехал за мной. Ну, легенда с пляжем должна развеять все возможные сомнения — не дожидаясь ответа, я картинным жестом указал на чарующего вида ночной пляж:

— Мое любимое место. Днем здесь… Все иначе. А ночью будто попадаю в сказку. Знаете, хожу вдоль полосы прибоя — а океан словно разговаривает со мной шелестом волн, разбивающихся о берег… Он видел тысячи, сотни тысяч людских судеб — в прошлом и настоящем, он знает жизнь куда лучше меня. Он хранит столько тайн — и кажется, вот-вот откроет одну из них…

Я говорю вполне серьезно, описывая свои реальные чувства. Майор же посмотрел на меня с легким недоумением, словно видит перед собой какого-то блажного — но быстро собрался с мыслями:

— Весьма поэтично.

Я согласно кивнул:

— Если хотите, сэр, можете составить мне компанию. Пройдемся по влажному песочку, ощущая, как морская вода щекочет наши ступни… Я готов разделить с вами эти ощущения, они волшебны!

Боули позволил себе снисходительно хмыкнуть, но тут же собрался:

— Благодарю за предложение, Айван. Мне действительно приятно — но ты прав, я как-то внезапно для себя решил покататься на велосипеде, следуя твоему примеру… Но пора бы и возвращаться.

Майор скосил глаза на «заимствованный» велик, после чего скомкано завершил речь:

— Тем более я взял транспортное средство ненадолго прокатиться, теперь же пришла пора его возвращать.

Ага, все верно… Возвращать.

Боули стопроцентно клюнул на мою блажь — и если у него и были какие подозрения, то они развеяны процентов на девяносто пять. Другой вопрос, что само столкновение с майором военной полиции, имеющим куда более высокий доступ к тайнам прибытия неизвестного «профессора» — и обеспечивающим внутреннюю безопасность на аэродроме (!) может быть послано мне свыше… Да ведь это же реальный шанс для меня!

Прикинувшись простоватым дурачком, я как бы невзначай предложил:

— Сэр, вряд ли помощник повара станет высказывать вам какие-либо претензии за задержку велосипеда. А коли вы не хотите на пляж, может, я свожу вас к старику Эллу, а? О, он вам понравится! Старик успел повоевать с немцами еще в Великой войне — а запас его историй просто неиссякаем! Не знаю, как было в этот раз в Европе, но, судя по его рассказам, в окопной войне против кайзеровской армии нашим было куда сложнее, чем на островах с японцами… Элл сейчас как раз не спит — и наверняка будет рад визиту гостей.

Боули, услышав про немцев и Европу, даже изменился в лице. Он явно хотел послать меня куда подальше (пусть даже и вежливо) — но упоминание Первой Мировой явно повлияло на его решение:

— А далеко нам еще ехать до старика Элла?

Я пожал плечами:

— Да мили полторы. Доедем за пятнадцать минут, сэр!

Впервые за вечер майор позволил себе искреннюю улыбку:

— Ты и мертвого заболтаешь, Айван. Ну, веди!

Как же хорошо, что одинокий Элл мучается от бессонницы и всегда рад меня видеть…

Какое-то время мы едем молча, только шины шуршат по грунтовке — но ведь так я ничего не узнаю! Приходится рисковать:

— Уважаю Айка. Самый крепкий наш генерал! Он всегда ценил солдат и понимал их…

Боули согласно кивает головой — и я, развернувшись к майору и искательно ловя его взгляд, едва ли не взмолился:

— Сэр! Я понимаю все про режим секретности, сэр! Но если завтра к нам нагрянет с проверкой Эйзенхауэр, сэр… Я молю вас, вы сможете провести меня на аэродром⁈ Одним глазком увидеть генерала — и я буду самым счастливым человеком на свете!

— Хахахах… Эйзенхауэр обязательно выступил бы перед солдатами с пламенной речью. Так что тебе, Айван, давно уже гражданскому сотрудники, не пришлось бы просить меня, начальника военной полиции, нарушить протоколы безопасности!

На последних словах до того вполне дружелюбный голос Боули лязгнул сталью — более того, нахмурившись, майор уточнил уже совсем другим тоном:

— И потом, твоя смена была сегодня, завтра выходной. А посещение аэродрома гражданскими сотрудниками возможно лишь в свою смену…

Я как можно более равнодушно пожал плечами, беспечно отвернувшись к дороге:

— Мы с Джорджем поменялись сменами. Я хотел на пару дней раньше уйти в отпуск, а его доконала вся эта нервотрепка с усилением контрольно-пропускного режима и повышением мер безопасности. Да вы видели его в баре, он на радостях уже здорово накидался к вечеру!

Чистая правда. Но даже закосив под дурачка, я вызываю у майора крайне нездоровый интерес своими расспросами — жаль конечно… Но я хотя бы попытался.

Остаток пути мы проехали в молчании, каждый размышляя о своем; впрочем, уже вскоре показался поворот к дому старика — а уж там и одинокий огонек в окне.

— Привет, старик! — воскликнул я, проезжая мимо проржавевшего почтового ящика. — Как дела? Готов взять реванш? Или сдашься — и мне сразу ехать домой?

— Кого я слышу!!! Советский шпион! — радостно кричит из-за москитной сетки старик.

У меня холодеет внутри, но я продолжаю улыбаться. Майор молчит…

— Все вы на Аляске скрытые комми, а? — как ни в чем не бывало улыбается Элл, выходя на широкое крыльцо. Старик, да ты меня чуть ли до инфаркта не довел… Стараясь держать голос ровно, я обратился к хозяину дома:

— Знакомься, Элл. Это майор Боули, он настоящий ветеран, дрался с фрицами в Европе. Я заманил его к тебе обещанием, что ты поделишься историями с Великой войны… И как знать — быть может, майор расскажет что-то и о своих приключениях, а?

Боули позволил себе еще одну искреннюю улыбку — а Элл добродушно махнул рукой, приглашая нас в дом:

— Заходите. Я сделал настоящий ирландский кофе! Хотите угоститься? И да — все рассказы за партией, я не упущу возможности поквитаться, Айван!

Я лишь шутливо вскинул руки так, словно сдаюсь:

— Дружище, а не из-за любви ли к кофе тебя мучает бессонница⁈ В любом случае, сегодня я хотел еще немного поспать…

Майор молчаливо кивнул, старик лишь махнул рукой — и мы все прошли в дом. Элл быстро разложил шахматные фигуры на доске, и мы начали партию — ожидая, что хозяин наконец-то начнет рассказывать что-то о своем боевом прошлом. Но старик молча сделал пару ходов белыми — он всегда играет белыми — и я демонстративно хмыкнул в сжатый кулак.

— Элл, я обещал майору историю… О немцах и Великой войне. Может, поведаешь про тот бой, когда тебя ранили?

Мой оппонент по игре в шахматы как-то странно на меня посмотрел, эхом переспросив:

— Когда ранили?

Но, немного погодя он с какой-то отчаянной решимостью махнул головой и коротко ответил:

— Хорошо.

Элл с несколько отрешенным видом удалился в соседнюю комнату. Повозившись там пару минут, он вернулся, подав Боули старый, очень потертый китель цвета хаки.

— Что это? — майор в недоумении уставился на китель, и тогда Элл скрюченным пальцем указал на нашивку в виде наконечника стрелы то ли с белым медведем, то ли с волком на черном фоне и буквой «S» внутри.

— Смотрите. Это не из Франции.

Старик произнес последние слова с таким значением, что как-то сразу повеяло действительно интересной историей. Синхронно переглянувшись с майором, мы приготовились слушать — и Элл не стал томить нас ожиданием.

— Знаете, — начал он, — меня ведь ранили дважды. В первый раз в единственной окопной схватке, выпавшей на мою долю на Западном фронте. Мы тогда чудом добежали до вражеской траншеи после артиллерийской подготовки… И да, нам крепко повезло — на нашем участке пушкари заткнули пулеметчиков. Но только я успел спрыгнуть вниз, как ко мне подскочил немец; он крепко полоснул по руке окопным кинжалом — да приложил в челюсть кастетом так, что я отключился на несколько минут… Фрицы крепили кастеты прямо к рукояти клинков! На моё счастье пара наших ковбоев прихватили с собой помповые дробовики. Накоротке, в узкой траншее они оказались куда более убойным оружием, чем даже пистолеты-пулеметы врага! Немцы называли наши «Винчестеры» окопной метлой…

Я с некоторым удивлением посмотрел на морщинистое лицо хозяина дома. Ведь все в округе знают, что старика в свое время подковала пуля — да как! Попала в грудь, в районе легкого — без пенициллина спасли чудом…

Между тем, сделав экономный глоток кофе — явно растягивая его, несмотря на тот факт, что напиток неизбежно остывает — Элл продолжил:

— Так что вскоре я оклемался и успел ещё немного повоевать — а потом меня отправили в Советскую Россию, в Сибирь! Царя уже свергли. В стране была полная неразбериха. Это было время, когда в Европе одна за другой вспыхивали революции — и вот уже я в составе американского экспедиционного корпуса в Сибири. 31-й пехотный полк, «Полярные медведи»! Говорят, кстати, сейчас воюет в Корее…

Сделав небольшую паузу — и еще один глоток кофе — старик окончательно погрузился в воспоминания:

— Я помню, как мы прибыли в этот холодный край, где снег покрывал землю метровым слоем — а воздух был пропитан запахом гари и страха. Гражданская война раздирала страну на части — и я стал свидетелем ужасов, которые трудно описать словами… Нет, вначале-то все казалось довольно обыденным. Мы, американцы, были там, чтобы поддержать чехословаков и Колчака — но вскоре я воочию убедился, что война между большевиками и приверженцами адмирала переступает все возможные границы человеческой морали и любых правовых норм… И это в тылу адмирала! Смерть гражданских на этой войне стала обычным делом — и что самое ужасное, американских солдат стали привлекать для участия в карательных акция местного атамана… Забыл, как его имя. Но точно помню, что он очень дружил с японцами — и после поражения вроде как к ним и бежал.

Я едва заметно кивнул, вспомнив атамана Семенова. Наши взяли кровавого мясника в Маньчжурии в сорок пятом — справедливое возмездие нашло карателя и военного преступника… Забавно, что своими действиями атаман лишь дестабилизировал тылы Колчака — и толкнул крестьян Дальнего Востока в лагерь красных. Был бы адмирал мудрее — сам бы атамана к стенке и поставил бы… А может и хотел — да руки оказались коротки.

Голос Элла отвлек меня от раздумий:

— Так вот однажды мы окружили деревню, где по слухам, скрывались партизаны большевиков. Молодая, но очень изможденная женщина попробовала выйти из деревни вместе с двумя маленькими детьми, спасаясь от грядущей бойни. Она стояла на коленях, умоляя нас не трогать ее детей! Однако мои сослуживцы, поддавшись ненависти и вседозволенности, стали обливать несчастную холодной водой на морозе, выпытывая про партизан… Они лили и лили воду на глазах детей — так, как делали до этого люди атамана! А она сбивчиво говорила, говорила… Но ей не верили — и продолжали лить воду. Выпытывая новые подробности, пока она еще ворочала языком, пытаясь спасти хотя бы своих чад…

Старик замолчал ненадолго — но после с необычным надломом в дрожащем голосе произнес:

— Как же мне было ее жаль! Как жаль эту женщину и ее детей! Но у нас был приказ, мы были солдаты, мы дали присягу и у нас был приказ… Я ничего не мог поделать со своими товарищами, я не мог спасти эту женщину, не мог…

По щекам Элла покатились натуральные слезы — но он, похоже, решился вдруг рассказать нам то, что терзало его, как видно, многие годы. Этакая исповедь…

— Потом был штурм деревни — в ней действительно засели партизаны. И тогда я и поймал пулю в грудь — не иначе это кара Господня за мое бездействие! За то, что стоял истуканом, когда убивали несчастную, за то, что даже не попробовал ей помочь, заступиться! Вот тогда я очень ясно для себя понял, что нельзя оправдывать приказом военные преступления, нельзя оправдывать приказом собственную трусость… Нельзя…

Последние слова старик уже сдавленно прошептал — и плечи его затряслись в беззвучном рыдании.

Рассказ Элла вызвал у меня целую бурю чувств — я даже не смог вычленить что-то одно… Просто стало очень горько и обидно. Да и майор, судя по тяжелому взгляду и неожиданной болью в глазах, разделяет примерно те же самые чувства.

Неожиданно, именно Боули первым побеспокоил хозяина дома:

— Скажи… А что стало с ее детьми?

Но Элл ничего не ответил, лишь отрицательно помотал головой. Похоже, что ничего хорошего… Однако, чуть успокоившись старик обратился именно к майору:

— Как жаль… Как жаль, что тогда не было военной полиции! Что не было тех, кто остановил бы нас, кто покарал бы заводил подобных бесчинств, кто остановил бы преступников и палачей… Наверняка ведь для меня все сложилось бы иначе — также, как и для той русской женщины и ее деток.

Боули дернулся, словно пропустил удар, в широко распахнутых глазах его промелькнуло изумление — и запоздалое чувство вины… Но он быстро пришел в себя:

— Спасибо за рассказ, сэр. И тебе спасибо, Айван, что познакомил нас с Эллом. Это было… полезно.

После чего Боули добавил уже с этакими покровительственными нотками в голосе:

— Но даже не думай опоздать на смену из-за ночных посиделок, раз уж поменялся с Джорджем!

Я лишь кивнул майору на прощание, ощущая при этом, что из рассказа старика он почерпнул для себя нечто очень важное и явно личное. Что же, очередная загадка… Но интуиция подсказывает, что эта наша встреча сегодня была точно не напрасна.

— Пора спать, Элл. — я положил руку на плечо старика, не очень сильно сжав его пальцами. — И можешь считать, что сегодня у нас ничья.