Корея. 1950

Глава 1

14 октября 1950 года от Рождества Христова. Горная система Тхэбек южнее Пхеньяна.

Майор Михаил Кудасов, военный советник при Корейской народной армии.

…- Подтянитесь!

Гольтяев, позабывшись, отдаёт команду на русском — но тотчас дублирует её для корейский бойцов. Майор подольше меня пробыл на Дальнем Востоке и лучше владеет местными наречиями — так что худо-бедно изъясняется… А вот я, к сожалению, военспецом стал только в прошлом году (до того служил в строевой части, расквартированной в Корее), язык не освоил — и без толмача точно пропаду.

Юонг, слава Богу, уцелел. Как и второй его подносчик боеприпасов. И трое бойцов из «моего» расчёта — всего шесть артиллеристов, включая меня.

Хотя какие мы теперь артиллеристы без орудий? Греет сердце только тот факт, что большую часть осколочных снарядов мы расстреляли по янки, отбив у них всякое желание атаковать засаду и эвакуировать подбитую технику. Другие дело, что снарядов оставалось не так и много — а американцы вскоре догадались поставить дымовую завесу на дороге… Какое-то время мы ещё били вслепую в сторону облака — но когда враг начал расширять завесу, под её прикрытием приближаясь к засаде, мы подорвали орудия, сняв уцелевшую панораму с пушки Юонга. Гранату в ствол — и готово… Так что мы теперь никакие не артиллеристы — а так, весьма средненькая пехота с карабинами Мосина (ну сам-то я, допустим, с ППШ, как и Паша).

Разве что у Юонга к карабину имеется винтовочная мортирка ВГ-44 и несколько осколочных, а также пара куммулятивных гранат… Но в сущности, это немногим более совершенная версия ручной мортирки, разработанной Дьяконовым ещё в 1917 году — а последняя увы, особого уважения фронтовиков не завоевала.

Впрочем, на безрыбье…

При этом уцелевшим «артиллеристам» приходится тянуть на себе двое импровизированных носилок, эвакуируя раненых — что заметно снижает скорость передвижения отряда… Нам помогают ещё двое молчаливых бойцов, подготовленных майором; последние вооружены новенькими карабинами СКС конструкции Симонова — хорошее, надёжное оружие, сочетающее в себе и точность, и повышенную скорострельность.

По крайней мере, относительно винтовки Мосина…

Гольтяев же, уцелевший снайпер и второй номер бронебойного расчёта идут налегке. Ну, как налегке? К ПТРС осталось ещё немного патронов на пару обойм — а бросать единственное доступное нам «тяжёлое» вооружение мы не рискнули. Так что Паша и его второй номер тянут разобранное ПТРС на плечах, не ощущая на марше осенней «свежести».

Да, сейчас только начало октября — но горы, разряженный воздух ближе к вершине перевала, пронизывающий ветер… Ветер действительно беспокоит. Вроде бы и тащим носилки вчетвером, но не меняемся — и я конкретно так обливаюсь потом. Сказываются последние пара лет сравнительно сытой и размеренной службы… А изредка налетающие порывы ветра мгновенно пронизывают пропитанный потом ватник.

Когда бы уже привал…

Вообще, в нашем не особо и торопливом бегстве есть свои положительные моменты. Не остаётся сил и времени думать, что будет в ближайшем будущем — и что нам теперь делать? Пока все просто — уйти как можно дальше от места засады. Уйти, пока ещё силы есть — после чего мы, наконец, встанем на привал… А вот привала, как бы мне не хотелось уже передохнуть, я откровенно страшусь. Ибо тогда придётся осознать, в какой же мы находимся глубокой ж-ж… Ладно, постараюсь сказать мягче: насколько плачевна наша ситуация и как невелики наши шансы выжить и не попасть в плен.

Особенно, с двумя ранеными на руках…

К чести уцелевших, никто не осмелился даже заикнуться о том, чтобы бросить раненых. Хотя это непростое решение разом бы увеличило нашу мобильность и общие шансы выжить… Но Паша (мы успели перекинуться с ним парой слов) абсолютно прав: бросим раненых — развалим отряд. Не зря ведь в осназа действует жёсткое, но справедливое правило: своих на бросаем! Да и как иначе? Как идти в бой с мыслью, что получив ранение, ты станешь для группы смертельной обузой — и тебя добьют свои же товарищи, только чтобы ты не попал в плен и не сковывал движение отряда⁈

Я по профилю артиллерист — но успел повоевать простым стрелком в партизанах, бывал на заданиях, в том числе и не особо успешных. Собственно, у «лесных призраков» (как называли нас немцы) действовали схожие правила… Хотя бывало всякое.

Но своих действительно старались не бросать.

Пытаясь отвлечься, я мысленно обратился к своей памяти, вороша в голове страницы прожитой уже жизни. Вроде бы и не так много пожил — только недавно трицатник стукнул. А вроде как повидал столь много, что хватит на две жизни вперёд… Но все одно страшно думать, что эпилог этой «книги» уже близок.

Во время Отечественной, кстати, я старался не забегать вперёд и никогда не загадывал на будущее. День прожил, хорошо, а что ждёт завтра — неизвестно… Но в последние годы относительно мирной и спокойной строевой службы (в качестве военного специалиста) о войне я как-то подзабыл.

И к риску, близости конца приходится привыкать заново.

…Пытаюсь вспомнить детство — но память подсовывает лишь обрывочные картинки, хаотично мешая то рыбалку с отцом, то игру в городки с братьями (кстати, неплохо так развили мышцы и связки для будущего метания гранат). Первые, не шибко успешные попытки подтянуться на турнике под обидный смех одноклассников — и особенно одноклассниц… И пара месяцев упорных отжиманий да лазанья по деревьям, достаточно укрепивших меня, чтобы я впервые смог подтянуться — а уж там начал быстро прогрессировать на турнике.

Первый день в только что открывшейся секции бокса, где еще не было принято проверять мальчишек на характер спаррингами с более подготовленными спортсменами — потому как не было более подготовленных. Но излишний энтузиазм рвущихся помахать кулаками ребят обошелся нам очень дорого — как сейчас помню боль в синяках на руках и обидный фингал под глазом… И тотчас перед внутренним взором всплывает разбитый нос оппонента-Петьки — а ведь после выпуска из школы, мы вместе поступали в военное училище.

Да где он теперь, Петька — и сколько всего выпускников предвоенных лет выжило да осталось в строю? Считанные единицы…

Как-то невпопад всплывают картины из куда более раннего детства — залитая солнечным светом комната и громоздкая швейная машинка мамы. Ее счастливый смех, тепло рук — и народные сказки, что она читала перед сном, пока я был совсем маленький… И тут же — военное училище, изнуряющее физо, трудные, не сразу дающиеся формулы расчетов стрельбы по азимутам на разные удаления… Первые учебные стрельбы из винтовок — и сразу же яркий восторг, когда я впервые подбил цель из пушки в качестве наводчика!

Выпуск, предвоенная служба в полку, первые романы, не получившие развития в виде счастливой семьи и детей… Может, оно и к лучшему? Тяжко было смотреть на командиров, отступающих от границы и попавших в окружение — при этом ничего не зная о семьях, оставшихся в зоне немецкой оккупации… Врагу не пожелаешь их душевных мук! Некоторые глушили их самогоном — а некоторые, очертя голову, бросались в бой, подставляя порой не только себя, но и товарищей.

Война… Отечественная война заполонила собой едва ли не всю мою память. Серьезно, ей принадлежит куда больше места в моих воспоминаниях, чем за все прочие годы прожитой жизни.

Я в деталях помню свой первый бой — когда, устроив артиллерийскую засаду, мы неплохо так потрепали германскую кампфгруппу, подбив пару танков: легкую «двойку» и куда более серьезную для 41-го года «тройку». Тогда я впервые столкнулся с немецкими «панцерами»… И даже смог подбить один из них — заодно накрыв точным выстрелом бронеавтомобиль «хорьх» с опасной для нас автоматической пушкой калибра 20 миллиметров…

Первый бой обернулся первым же ранением — но я выжил и продолжил воевать. Удивительно, но столь же детально я помню и последнюю свою схватку… Уже после официального окончания войны нам пришлось вступить в бой с хорошо подготовленным узлом обороны эсесовцев в Курляндском котле. Последние понимали, что ничем хорошим для них плен не обернется — и дрались упорно, надеясь вырваться из западни и эвакуироваться в «нейтральную» Швецию… Тогда пришлось воевать с закопанными в землю «четверками», последней, модернизированной версией очень сильного немецкого танка. И бой был не из легких! Но правильно его построив, я сумел справиться с врагом — да и потери в батарее были совсем незначительными…

Куда хуже в памяти отложился период партизанщины — да и то, его действительно хочется позабыть куда сильнее прочих этапов войны.Вечно голодно, вечно холодно — и не отпускающее ни на секунду напряжение. Страх, что немцы вот-вот обнаружат лагерь «народных мстителей», уничтожив его… Что, собственно, в конце концов и случилось — и только мой расчет трофейной пушки-«колотушки» слабенького калибра 37 миллиметров сумел задержать прорыв врага.

В том бою мы выиграли время партизанам сорганизоваться и встретить немцев, одновременно с тем начав эвакуацию семей и раненых — и тогда же, с близким разрывом мины-«пятидесятки» меня настигло очередное ранение…

Но ведь были в нашей партизанщине и куда более страшные моменты. Когда после первых же успешных налетов на стационарные посты немцев, контролирующих железнодорожные переезды, и первых пущенных под откос поездов нацисты ответили расстрелом заложников… И расстреливали их всякий раз после успешных — или хотя бы относительно успешных акций партизан…

Еще в моей биографии значится и поединок с «Тигром» — хотя, по совести сказать, нам просто очень крупно повезло: удалось поймать «кошку» на близкой, практически пистолетной дистанции в триста метров и уделать Т-6 подкалиберными в борт. Хотя в тот день я не досчитался двух орудий из батареи, потеряв убитыми и ранеными семь человек…

Удивительно — но уже после войны меня стали догонять награды, представления на которые до того неизменно терялись в штабах. Хотя сам я грешил на отметку «окруженец» в личном деле… На момент окончания уже Японской кампании в Маньжчурии мою гимнастерку украшала лишь медаль «Партизану Отечественной войны» второй степени. А потом вдруг пришел орден «Отечественной войны» второй степени за «Тигра» (подбили мы его в 44-м, когда победа над «кошкой» была уже не столь ошеломляющим результатом), следом поспела «Красная звезда» за последнюю схватку с эсэсманами…

А потом совсем неожиданно — «Красное знамя» за Японскую! Причем за не столь и значительный, казалось бы, эпизод. Тогда бронетехника и пехота «самураев» ударила из засады по маршевой колонне РККА — причем случилось это уже после официальной капитуляции Хирохито… Но ведь легкие японские танки жгли не только мои пушки, но и бронебои стрелкового батальона! Однако свидетелем короткой схватки стал кто-то из больших командиров, сам едва ли не угодивший под разрывы осколочных снарядов. Нет, ну а что? По командирскому виллису «самураи» действительно могли бы отстреляться… И вот я получил одну из высших боевых наград СССР, серьезно повлиявшую на дальнейшую мою службу — в том числе и в Корее, в качестве военспеца.

К слову, при прорыве пограничных укрепрайонов Маньчжурии было куда жарче, а моя батарея «набила» куда больше. Но за эти бои, в целом рядовые по меркам Отечественной, меня награды обошли стороной — хотя парочку моих представлений на артиллеристов все же удовлетворили… Выходит, прав оказался капитан Боев, отрядив меня на Дальний Восток — тут ордена было действительно легче получить!

Хотя ведь не за награды же воюем… Это в госпиталях, когда немного оклемаешься и пойдешь на организованные для выздоравливающих танцы, очень приятно нацепить на грудь награды, надеясь произвести впечатление на девушек из медперсонала или местных женщин, также изредка заглядывающих на танцы.

Но пока шла Отечественная, наградами фронтовиков особо не жаловали, набор из одной-двух медалей (особенно, если «Отвага», ее ведь вручали за конкретные отличия на поле боя) и ордена считался вполне себе внушительным. Но опытных бойцов, как правило, узнавали по нашивкам за ранения… Зато практически все штабные писари щеголяли медалями «За боевые заслуги»! Отчего котировки последней в войсках довольно быстро упали… Но после войны заработанные своей и чужой кровью ордена стали «догонять» тех, кто их действительно заслужил.

Однако это уже было после войны. В которой, повторюсь, мы дрались не за награды — а за жизнь, свою и близких. За жизнь всего советского народа… Хотя по совести сказать, больше всего ведь досталось белорусам, русским — да чуть в меньшей степени, украинцам. У последних, в свою очередь, куда сильнее пострадали восточные и центральные районы — в то время как запад немцы поберегли, учитывая лояльность местных коллаборационистов…

Что же касается именно моих близких — по завершению Маньчжурской кампании я получил отпуск и съездил домой, надеясь хоть что-то узнать про семью. Увы, наш пригород в Воронеже буквально перестал существовать в ходе упорных боев. И немногие уцелевшие соседи так толком и не смогли мне рассказать, что случилось с родителями… Может, знали, да не решились открыть правду? Но и я не стал настаивать, пытаясь добиться истины — проще было оставить соседям адрес новой части в надежде на лучшее. В надежде что родители, покинув город с началом боев, сумели где-то закрепиться, выжили, что они вернуться — и, узнав мой адрес у соседей, когда-нибудь напишут.

Так действительно проще — когда остается хоть крошечная надежда…

Как с пропавшими без вести младшими братьями, переставшими писать летом 42-го — аккурат, когда немцы рванули к Сталинграду. Как правило, в этом случае «без вести пропавший» означает, что погибший в бою родственник хорошо, если похоронен в братской могиле, а документы его утеряны… В худшем же раскладе его останки никто толком и не хоронил.

Хотя ведь случаются же чудеса, когда вдруг оказываются живыми те бойцы, на кого пришла похоронка! Может, спутали с кем, а может был ранен — и оказался на оккупированной территории… Пока освободили, пока прошёл фильтрацию, а там уж и родные сменили почтовый адрес. И свидится удалось только после войны… Так что надежда остается — пусть даже и не было ни одного письма за все эти годы. Но ведь и соседи могли потерять адрес! Да и часть я сменил уже третью по счету — и на почте могли что попутать.

Так что надежда живет… Все эти годы, пока я служил в составе советских войск в Корее, а после и военспецом. Большую роль в новом назначении сыграл тот факт, что я кадровый военный и закончил полный курс военного училища еще до войны. А кроме того, награждение «Красным знаменем» за Маньчжурию — и, как ни странно, факт участия в партизанском движении… Но ведь Северной Корее большинство высших чинов имеют партизанское прошлое! В общем, служил я не тужил, ждал обещанного еще летом подполковника… А теперь бы выжить в закрутившейся круговерти вдруг грянувшей войны — еще и развивающейся по самому худшему для нас сценарию!

Ох, не зря Иосиф Виссарионович так долго медлил с началом этой войны, ох не зря…

Собственно, сама Корея оказалась под японской пятой еще с 1905 года — бой с «Варягом» и «Корейцем» у порта Чемульпо фактически совпал с высадкой на севере полуострова 1-й японской армии барона Куроки. В дальнейшем именно Корея служила одним из плацдармов японского наступления в Маньчжурию. Так, на пограничной с Китаем реке Ялуцзян случилось первое крупное полевое сражение русско-японской войны, известное как «бой на реке Ялу».

Впрочем, с 1905 по 1910 года Корея существовала как государство-протекторат, и только в 1910 японские радикалы пошли на прямую оккупацию полуострова… Откуда я это знаю? Прожив в Пхеньяне последние несколько лет, невольно увлекся местной историей.

И уж если капнуть совсем глубоко, оккупация Кореи началась еще в 1894 года с японо-китайской войны — развернувшейся, в том числе, на территории полуострова. Стоит вспомнить и про убийство японцами королевы Мин в 1895 году — ведь корейская королева вела курс на сближение с Россией.

Но, несмотря на смерть Мин, в 1895 году под общим давлением Российском империи, Франции и Германии (инициатором выступил как раз Николай II), Япония была вынуждена отказаться от многих достижений победы над Китаем, включая и Ляодунский полуостров… Это была победа русской дипломатии, подарившей корейцам десять лет спокойной жизни — но в тоже время «самураи» прямо-таки заболели духом реваншизма.

Что и привело к русско-японской войне, выигранной врагом скорее уж по случайности, чем на поле боя. По крайней мере, полевая русская армия на момент завершения войны не была разбита — наоборот, она только-только развернулась во всю мощь! В то время как самураи израсходовали все возможные резервы… И добились выгодного мира лишь потому, что Россию трясло из-за первой русской революции.

Ну, ничего… Ведь победоносная кампания августа 45-го и разгром Квантунской армии нашими войсками (вынудивший Хирохито подписать капитуляцию), стал справедливым и логичным итогом русско-японского противостояния! В ходе которого, к слову, наши успели высадить морские десанты в корейских портах Унги и Наджин, с тяжелыми боями захватить Чходжин — а также организовать воздушные десанты в Хыннаме и Пхеньяне. Советская же пехота прошла на юг до 38-й параллели, честно остановившись на границах оккупационной зоной, что разделила страну на сферы влияния СССР и США…

Конечно, лучше бы мы тогда гнали японцев до самого Сеула и дальше, утвердив в стране коммунистический строй — вот только американцы высадились в Инчхоне еще 8 августа. В то время как Чходжин наши морпехи и сухопутные части освободили лишь 16 числа.

Так что без столкновения с «союзниками» нам не удалось бы обойтись уже в 45-м…

Все последующие годы некогда единая страна была разделена на две части. На юге американцы создали Республику Корею во главе с Ли Сын Маном — некогда авторитетным борцом за свободу, но уже в 1925-м отправленным в отставку собственными соратниками. Злоупотреблял, вот и занесло… Но в 45-м янки решились сделать ставку на хорошо известного им и абсолютно подконтрольного политика.

Но, встав во главе государства, Ли Сын Ман очень быстро впал в «злоупотребления», примерив на себя роль жестокого восточного сатрапа. Он обрушился на всех своих политических противников (коих под одну гребенку именовал коммунистами) с кровавым размахом — одна резня на острове Чеджудо чего стоит! Убийства оппонентов и репрессии, пытки к задержанным по политическим «статьям» стали отличительными чертами правления «президента».

Конечно, на его фоне Ким Ир Сен выглядит куда как более предпочтительно! Он хорошо зарекомендовал себя еще в молодости среди тех корейцев, кто не эмигрировал в Америку (вроде карманного политика Ли Сын Мана), а начал вооруженную борьбу против японцев. В качестве главы партизанского отряда Ким Ир Сен провел несколько успешных ударов по «самураям» — но последние развернули в ответ масштабную карательную операцию. По ее итогам немногие уцелевшие партизаны во главе с лидером отступили на территорию СССР в сентябре 1940-го… И уже базируясь на территории Союза, корейские и китайские партизаны в составе небольших диверсионных групп действовали в Маньчжурии и Корее в 40-м и начале 41-го.

В свою очередь, в 42-м из корейских и китайских партизан была сформирована 88-я отдельная стрелковая бригада. И командиром 1-го корейского батальона стал Ким Ир Сен, вступивший в РККА в звании капитана… 88-я бригада стала базой для подготовки диверсантов, политических руководителей и десантников — а многие ее военнослужащие впоследствии стали офицерами вновь формируемой Корейской народной армии и правительства Северной Кореи.

Сам же Ким Ир Сен, как наиболее авторитетный и известный борец с японцами и корейский коммунист, стал во главе созданной на севере полуострова Корейской Народно-Демократической Республики… Созданной, понятное дело, при поддержке СССР. Причем в конституциях обеих республик было прописано, что их легитимный государственный строй распространяется на всю Корею! Так что грянувший летом конфликт зрел последние пару лет…

И все же, до вывода советских и американских войск из Кореи в 49-м, еще сохранялся зыбкий мир. А вот после… После со стороны Южной Кореи последовали многочисленные военные провокации, нарушение воздушных и морских границ! Естественно, такое положение вещей было неприемлемо для Ким Ир Сена, горячего патриота своей страны, ясно видящего слабость власти Ли Сын Мана — и уверенного в том, что под его рукой единая Корея будет благоденствовать. Взывали к его совести и политический репрессии Ли Сын Мана — и печальная судьба соотечественников и единомышленников на острове Чеджудо, где правительственные войска Южной Кореи устроили резню в духе японских милитаристов.

А ведь бои на Чеджудо спровоцировали и иные восстания в Южной Корее… Естественно, определённое влияние на Кима оказало также и покушение от 1 марта 1946 года, организованное агентами Ли Сын Мана — тогда лидера КНДР спас младший лейтенант Яков Новиченко, закрывший брошенную из толпы гранату собственным телом…

Ким Ир Сен был справедливо убежден в том, что Корейская Народная армия с легкость справится с врагом (карателями Ли Сын Мана!) — и объединит страну под его контролем. Во-первых, его бойцов обучали советские военспецы (включая и меня, и Пашу Гольтяева), а также корейские офицеры 88-й отдельной стрелковой… И этнические корейцы, получившие в боях с японцами в Китае бесценный боевой опыт.

Во-вторых, СССР поставило Северной Корее значительное количество тяжелой боевой техники (Т-34–85 и СУ-76) — а также артиллерии, самолетов, ручного стрелкового оружия и боеприпасов. Посильная помощь шла и из коммунистического Китая.

В-третьих, мобилизационные мероприятия позволили Ким Ир Сену добиться практически двукратного численного превосходства над кадровыми войсками Южной Кореи! Хотя с учетом карательных полицейских подразделений и бригад резерва, силы-то были примерно равны… Но именно что примерно — безусловно, качественное превосходство было за КНА.

Я уверен в том, что Ким Ир Сен начал бы войну еще в момент резни на Чеджудо. Но Иосиф Виссарионович не давал добро, а лидер Северной Кореи был вынужден действовать с оглядкой на Союз, очень сильно поддерживающий КНДР как в военном, так и экономическом отношении… Верховный же всерьез опасался вступления в войну США и Британии в случае, если армия Южной Кореи потерпит поражение — что грозило бы эскалацией конфликта между ведущими мировыми державами, к тому же владеющими атомным оружием.

И все же Ким Ир Сен сумел убедить Вождя. Не знаю наверняка, какие аргументы он приводил — могу лишь предположить, что в качестве главных была озвучена слабость войск Ли Сын Мана, готовность населения Южной Кореи поднять восстание против власти непопулярного президента при скором наступлении КНА… Наконец, позиция американцев по «оборонному периметру» США, включающему Алеутские острова и японский архипелаг Рюкю, а также Филиппины — Южная Корея в него уже не вошла.

Потому у советского руководства сложилось мнение, что в случае быстрого и успешного наступления КНА, США не станет вмешиваться во внутренние дела Кореи — пока сам СССР не вводит войска на полуостров. Отсюда и строгий запрет на участие советских военспецов в боевых действиях…

И ведь летнее наступление Ким Ир Сена действительно было очень успешным! Сувонская и Сеульская наступательные операции, захват признанной столицы страны… А в первом столкновении при Тэджоны корейцы разбили 24-ю пехотную дивизию янки!

Но пленить правительство Ли Сын Мана и самого президента не удалось — он эвакуировался в Пусан, куда отошли и наиболее боеспособные части армии Южной Кореи. Кроме того, американцы принялись спешно перебрасывать в Пусан подкрепления, и сумели остановить продвижение войск КНА на рубеже реки Нактонган… Да, они удерживали не более десятой части полуострова — но войска на плацдарме постоянно пополнялись многочисленными подкреплениями.

А уже в сентябре американцы сумели провести успешную Инчхонскую десантную операцию, введя в бой современные реактивные истребители-бомбардировщики F-80 и самые современные свои танки. Вначале «Першинги», превосходящие Т-34–85 по ряду показателей, а затем и модернизированные «Паттоны», способные наступать в горной местности…

И все посыпалось — как у нас летом 41-го.

От тяжелых размышлений меня отвлек возглас Чимина, штатного снайпера из группы Гольтяева; последний, к моему вящему удивлению, вооружен снайперской версией винтовки СВТ. Минуту назад Чимин сместился в хвост нашей группы, проверяя, есть ли погоня — а теперь его слова перевел мне тяжело дышащий Юонг:

— Нас преследуют… Не меньше взвода… Догоняют.