Этот Большой Мир – 7. "Когда мы вернемся"

II

Отель назывался «Галактика» — об этом сообщала неоновая вывеска, отключённая по случаю солнечного дня. Хорошо хоть не «Космос» или «Звёздная», подумал я, похоже, местная администрация может похвастать некоторым воображением. Здание было знакомо — когда-то, больше сорока лет назад, в нём размещались общежития «юниоров» и сотрудников Проекта. Многим из команды «Зари» случилось тут пожить, а мои родитель даже получили здесь ведомственную квартиру, и я нередко останавливался у них — когда недосуг было возвращаться в Москву, в наше семейное гнёздышко на улице Крупской.

Королёв изменился не так уж сильно — облик, приобретённый ещё в начале восьмидесятых, с футуристической — по тем временам, разумеется, — архитектурой, широкими зелёными бульварами и гигантским тором «батута» на высоких пилонах, который был виден из любой точки города, в общих чертах сохранился. Городские кварталы разрослись, дотянувшись на северо-западе до Пироговского водохранилища улицы в центре стали как будто шире, но главное изменение состояло в новом комплексе зданий Центра Подготовки — туда перенесли и общежития вместе с ведомственными гостиницами, освободив прежнее здание под отель. Стеклянные бруски ЦП и сейчас высились над крышами на Юго-западе, на самой границе Лосиного острова парка, и я мельком подумал — а не отметились ли и здесь природозащитники, протестуя против столь бесцеремонного вторжения космической цивилизации на заповедную территорию парка?

Внутри отель так же почти не изменился — самые значительные перемены были заметны в холле первого этажа. Появились стойки регистрации, кадки с деревьями по углам и возле ведущей на балкон второго этажа широченной лестницы; по мраморному отполированному до зеркального блеска шныряли между людьми четырёхколёсные тележки роботов-носильщиков — об один из них я чуть не споткнулся, едва выйдя из лифта, а ещё раньше заметил такие в зале ожидания на станции «Гагарин», откуда мы отправились на Землю. Информационные табло, экраны, большие картины на стенах — виды других планет, портреты людей в скафандрах — среди них я обнаружил немало знакомых, в том числе и Волынова — и едва сдержался, чтобы не помахать капитану первой «Зари» ладонью. Сколько сейчас капитану первой «Зари», девяносто? Надо бы, подумал я, навестить старика — и не одному, а всем нам, и Юрке-Кащею, и Оле и другим, летавшим вместе с Борисом Фёдоровичем. Если, конечно, застанем его — помнится, в «той, другой» реальности он благополучно дожил до 2023-го года, и остаётся надеяться, что десятилетия, проведённые во Внеземелье, не урезали отпущенные ему природой годы.

Под потолком холла вместо прежней многоярусной хрустальной люстры висело странное сооружение, которое я поначалу принял за макет летающей тарелки, но, приглядевшись, понял, что это аэростат в форме двояковыпуклой линзы — и даже различил висящую под ним на блестящих проволочках кубик гондолы. Бок аэростата украшала бледно-красная надпись «ОКЕАН», и это окончательно вогнало меня в ступор — морская-то тематика тут при чём? Да и сам аэростат представлялся не слишком уместным, скорее уж, тут следовало подвесить макет космического корабля — «Зарю», «Арго», или один из этих, новых, похожих на кубриковский «Дискавери». Или, скажем, обновлённый «Гагарин», чей огромный, сверкающий на фоне бархатно-чёрного космоса россыпью разноцветных позиционных огней бублик, я хорошо рассмотрел, паркуя «Зарю» на околоземной орбите…

Орбитальную станцию «Гагарин» было не узнать — гигант по сравнению с тем, прежним, довольно-таки скромным по нынешним временам сооружением. Что ж, удивляться не приходится — с тех пор, как металлический бублик начал накручивать обороты вокруг планеты, миновало… больше сорока лет. За это время изменилось всё, включая название — на этапе проектирования станция носила название «Остров». В процессе эксплуатации станция непрерывно достраивалась, появлялись новые отсеки — по большей части, в безгравитационной зоне, в виде пристыкованных к внешнему кольцу секций, совершенствовались системы жизнеобеспечения, менялась вместе с прогрессом в тахионной физике и аппаратура «батута». Однако первоначальная конструкция накладывала ограничения — население станции ограничивалось пятью сотнями, да и «батут», некогда поражавший воображение своими размерами, самый крупный самое крупное из существовавших на момент запуска в эксплуатацию, вдвое превосходя размерами «батуты» Байконура и мыса Канаверал, довольно быстро лишился этот статуса. Напряжённая эксплуатация, как и неизбежные ошибки, допущенные на стадии проектирования — всё же «Гагарин» был первенцем среди подобных объектов — неизбежно давали о себе знать, и уже года за два до отбытия «Зари» пошли разговоры о перестройке станции. В ожидании начала работ «Гагарин» из признанной «орбитальной столицы» сделали транзитной станцией, через которую шло до половины всех грузоперевозок Ближнего Внеземелья; там же установили первые рабочие установки пассажирского Нуль-Т, что произвело настоящую револцию в пассажирском транспортном сообщении. К моменту нашего отлёта обновлённый «Гагарин» существовал лишь в проектах и макетах — насколько я мог судить, один из них и был реализован, воплотившись в гигантский тор, висящий сейчас в пространстве в паре километров от звездолёта. Диаметр его «батута» составлял не меньше сотни метров — вполне сравнимо с о «звёздными обручами» из засолнечной точки Лагранжа, как и с тем, что был найден на Энцеладе…

Мне не раз случалось проводить корабли сквозь «батуты» космических станций. Каждый раз мы выныривали из червоточины едва ли не задевая кромки — словно чересчур громоздкая грузовая фура, выезжающая из узкого тоннеля. Но на этот раз всё было иначе — между бортами и «берегами» оставалось не меньше полутора сотен метров, и я ощутил себя на борту битловской Жёлтой Субмарины, всплывшей вместо какого-нибудь Моря Ничего[1] в небольшом подмосковном озерке. Откуда такая аналогия? Понятия не имею, спросите что-нибудь полегче. Но факт остаётся фактом — мурлыча под нос бессмертное «We all live in a yellow submarine…» я, работая маневровыми движками, отвёл «Зарю» от плоскости гаснущего тахионного зеркала, выполнил маневр разворота, и корабль завис в пространстве километрах в пяти от «Гагарина» и не более, чем в трёх от «Артура Кларка», похожего на детскую игрушку в виде деревянных цилиндриков и колец, нанизанных на круглую палочку.

Нас встречали — сообщение о прибытии было отправлено ещё с «Лагранжа-2», и теперь оставалось дождаться вызова по радио, после чего, обменявшись несколькими фразами с диспетчерской службой, расслабиться и наблюдать, как от борта станции оторвался и полетел к нам крошечный кубик корабля приорбитальных сообщений. Кромки обзорного иллюминатора озарились жёлтым — Середа, сидевший за пультом внутрикорабельных систем, врубил позиционные огни, и створки ангара медленно поползли в стороны, распахиваясь в чёрную, испещрённую крошечными оспинами звёзд, пустоту.

— Ты с ним поосторожнее… — посоветовал я. — Андрюша наш теперь большой начальник, скажешь что-нибудь не так — враз Внеземелье закроет. И будешь до самой пенсии кустики выращивать в «Астре»…

«Астра», полноразмерный макет жилой секции «Гагарина», был лет сорок назад оборудован в Королёве, на полигоне Центра Подготовки. В своё время «юниоры», в число которых входила и Оля Молодых (это ей была адресована моя реплика) провели там несколько недель взаперти, на предмет проверки на психологическую совместимость. С совместимостью тогда не задалось — дело закончилось шумным скандалом, главную роль в котором сыграл другой член нашего экипажа, Влада. Сейчас она стояла у иллюминатора, и делала вид, что происходящее её не касается.

Андрей Поляков, о котором, собственно шла речь, поморщился.

— Ладно тебе, Лёшка… — сказал он. — Нашёл начальника! Да если бы я тогда пошёл не на «Арго», а как вы, на второй «Заре»…

— … то не стал бы директором Департамента Космофлота. — я ухмыльнулся. — Или тывыше метишь? Слышал, тебя чуть было не выбрали Председателем Координационного Совета Проекта? А что, «товарищ Председатель» — это звучит гордо, почти как Мао…

— Так ведь не выбрали… — Поляков вздохнул, как мне показалось, невесело. — И вообще, может хватит, а? Столько не виделись, а ты клоунаду разводишь!

Андрюшка, как ни крути, был прав. По всем канонам жанра нам следовало обняться прямо в шлюзе, хлопая друг друга по спинам и утирая скупую мужскую слезу — всё же тридцать шесть лет разлуки — и какой разлуки! — это вам не жук чихнул! Но… мы выстроились у люка ангара, ожидая встречи с высоким начальством, не догадываясь, что за грозным титулом «Директор департамента Объединённого Космофлота» скрывается наш старый друг. В итоге встреча оказалась смазана во всех смыслах, и теперь я судорожно искал выход из сложившейся ситуации. Андрея, похоже, такая встреча несколько обескуражила — он-то, прекрасно зная, кого увидит, постарался обставить первую встречу максимально демократично, для чего оставил свиту из помощников и референтов, на «Гагарине», а сам вместо официального костюма или станционного комбинезона облачился в невесть как добытые на станции джинсы и рубашку, так что единственным знаком его положения оставалась полоска ткани с буквами «А. Поляков», пришитая над нагрудным кармашком.

— Ладно, что это мы стоим? — неуверенно продолжил Андрюшка. — Пошли в ваш «Сюрприз» — там ведь у вас невесомость, как и здесь?

— Стареете, товарищ Директор, склероз одолевает. — усмехнулся я. — Это на первой «Заре» мы оборудовали «Сюрприз» в помещении резервного мостика, в безгравитационной зоне — а здесь он в жилом отсеке, со всеми удобствами, включая и тяготение!

Поляков поморщился. На его лице, как и на волосах, обильно припорошенных серебряным инеем, явственно отпечатались все годы, проведённые не на самой спокойной во Внеземелье работе. Нет, стариком он не стал — по-прежнему был крепок, подтянут и полон энергии — но и ровесником нашим больше не был, и это вызывало неловкость, натянутость, которую, похоже, ощущал каждый из нас, вернувшихся со звёзд.

— Точно, склероз… — Андрюшка развёл руками, отчего медленно поплыл к дальней стенке коридора. Оля торопливо перехватила его за рукав и подтянула на прежнее место. — Ну, тем лучше, а то не тянет что-то болтаться под потолком. Давай, веди, а потом собирайтесь. Сейчас отправимся на «Гагарин», а оттуда прямиком в Королёв. Я распорядился — в гостинице для вас приготовили по номеру, придёте в себя, а там и о делах поговорим. Небось, есть что рассказать?

Это уж точно. — я кивнул и посторонился, освобождая проход высокому начальству. Оно крякнуло, взялось за прикреплённый вдоль коридора поручень и, неловко(вот она, руководящая работа!) перехватывая его руками, поплыло к тамбуру жилой зоны.

— Кстати, ты давеча упомянул «Астру»? — сказал Поляков. — Её лет пятнадцать назад отдали музею, там сейчас часть экспозиции, посвящённая «юниорской» программе Проекта…

Вместо «Сюрприза» мы отправились на штурманский мостик, к Юрке-Кащею. Хозяин отсека ушёл за кофе, оставив нас с Олей в обществе Андрея. Остальные члены экипажа «Зари» разошлись по каютам, собирать вещи — желание как можно скорее ощутить под ногами твердую землю пересилило желание пуститься в расспросы.

— В «Астре», между прочим, и ваши фотографии висят, — продолжал Андрей. — Сам видел, на одном из стендов. И кот там тоже есть — полосатый, в точности как этот…

Он кивнул на сидящего около его ноги Шушу. Тот задрал голову и смерил холодным взглядом двуногого, рискнувшего сравнить Его Котейшество с кем-то ещё. После чего — равнодушно отвернулся, не удостоив Директора Космофлота даже коротким «мяу». Вот кому нет дела до всех на свете хроно-парадоксов, подумал я. Для Шуши, как и для каждого на борту «Зари» прошло чуть больше двух с половиной лет, и его ничуть не беспокоит, что все прежние пушистые обитатели «Арго» (там после упразднения программы испытаний на психосовместимость растили и воспитывали котов и кошек для Внеземельных объектов) давным-давно оставили этот мир и перебрались в кошачий рай. Или в другие, не менее отдалённые места — недаром же Терри Пратчетта в своём «Коте без прикрас» на полном серьёзе уверял, что коты способны перемещаться между измерениями? Что ж, в этом смысле хвостатому звездолётчику можно только позавидовать — Шуше не придётся разыскивать тех, кого он два с половиной года назад — или всё-таки тридцать семь лет? — оставил на Земле.

Не то, что нам, вернувшимся, как и он, со звёзд…

— С вами всё в порядке, Алексей Геннадьевич? — раздалось справа. — Вам что-нибудь нужно?

Я обернулся — оказывается, уже с полминуты я столбом стоял посреди холла. Женщина — нет, девушка, на вид ей было не больше двадцати пяти — остановилась шагах в трёх от меня. В правой руке у неё был планшет со стеклянным экраном — я уже знал, что подобные устройства здесь называют коммуникаторами.

— Я видела репортаж о вашем прибытии на «Гагарин». — ответила она на мой незаданный вопрос. — Все видели, бросили дела и смотрели. — она кивнула на один из развешанных вдоль стен экранов. — Так я могу вам помочь?

Она была миловидна, даже, пожалуй, красива — ладная фигурка, затянутая в брючный костюм, длинные, собранные в конский хвост волосы перекинуты на плечо, улыбка, от которой в и без того не сумрачном холле «Галактики» стало светлее.

— Нет, благодарю вас… Елена. — машинально отозвался я, скользнув взглядом по бэйджику, приколотому на груди её блузки. Кроме имени и фамилии — Елена Мальцева' — там имелся незнакомый значок с серебристой блямбой на фиолетово-красном фоне. Я видел такие — из окна автобуса, доставившего нас в отель. Кроме значков, на многочисленных перетяжках и плакатах имелись и надписи, но их содержание от меня ускользнуло.

— А, впрочем, пожалуй, можете. — я тоже улыбнулся. — Не знаете, случайно, что это за штука?

И кивнул на висящую под потолком тарелку. Елена улыбнулась, и подняла коммуникатор и навела стеклянный кружочек на его тыльной панели на табличку, укреплённую на одной из колонн, поддерживающих своды. На табличке рябил чёрный квадратик, в котором я с немалым удивлением опознал обыкновенный QR-код. В «той, другой» истории он был разработан японцами в начале девяностых, и похоже, здешние ьйтишники (или как они тут теперь называются?) работали в том же направлении — на первый взгляд QR-код совершенно не отличается от знакомой мне версии, да и работает в точности так же…

Гаджет тихонько пискнул, экране, на фоне фиолетово-красных облаков возникла такая же летающая тарелка с подвешенным под ней металлическим кубиком гондолы. Надпись на экране сообщала: «Станция „Океан-атмосфера“, система ТОI-1452» Слева колонкой выстроились мелкие цифры и буквы, — масса, диаметр, объём несущего газового баллона, и прочие сведения, представляющие интерес для досужего зеваки.

Вроде меня, к примеру.

— Так и думал, что это нечто вроде аэростата или дирижабля. — я благодарно кивнул. — Значит, она на этой водной планете?

— Да, на Океане. — улыбнулась собеседница. — Висит на высоте восьми километров, в тамошней стратосфере, над третьим облачным слоем. Раньше она была ниже, на пяти — но там чересчур нестабильные воздушные потоки, вот и решили поднять повыше.

Я посмотрел на макет станции, потом перевёл взгляд на её бэйджик — и только тут сообразил, что изображение на нём в точности повторяет то, появилось на экране — серебристый сплющенный диск на лилово-багряном фоне.

— Это значок международной конференции, посвящённой освоению планеты Океан. Я журналистка, работаю в «Вестнике Внеземелья», освещаю работу конференции… в ней участвую. — она продолжала улыбаться. — Утренние заседания закончились, я свободна — и с удовольствием проведу для вас небольшую экскурсию… если вы в этом нуждаетесь, конечно.

В глазах её мелькнула озорная искорка — похоже, подумал я, не всё так уж плохо, раз такие прелестные создания проявляют интерес к моей особе. Или дело в сугубо профессиональном рефлексе — наверняка возвращение «Зари» в топе местных новостей, вот девочка и спешит взять эксклюзивное интервью…

— Весьма признателен вам, Елена. — я постарался подпустить в голос официальную нотку. — Увы, сейчас у меня дела, так что — до свидания!

— Возможно, в другой раз? — на очаровательном личике промелькнула тень разочарования. — Вот мой карточка — когда у вас появится свободное время, свяжитесь со мной и я с удовольствием буду вашим гидом.

Мне не оставалось ничего другого, кроме как принять маленький картонный прямоугольник. При этом кончики её пальцев мимолётно прикоснулись к моим, но прежде, чем я успел отреагировать, новая знакомая одарила меня улыбкой, развернулась на каблучках и поцокала в сторону стеклянных вращающихся дверей, ведущих наружу. А я остался стоять посреди холла, под серебристой медузой, прикидывая — подняться сейчас наверх, чтобы перекинуться парой слов с Юркой, или проследовать за ней, к выходу из отеля, надеясь, что это не будет воспринято, как попытка продолжить знакомство.

Возвращаться в номер я не стал, вовремя вспомнив, что Юрка и сам собирался, приняв душ, отправиться в Москву, и даже предлагал ехать вместе. Я отказался — не хотелось и дальше слушать горькие вздохи старого друга по его напрочь загубленной личной жизни. Кащей уже успел выяснить, что маленькая скрипачка не стала его дожидаться — за прошедшие на Земле четыре без малого десятилетия она успела три раза выйти замуж, дважды — развестись а в промежутках сделаться одной из самых прославленных исполнителей, как на планете, так и во всём Внеземелье. Сейчас Мире шестьдесят четыре, у неё пятеро детей и целый выводок внуков. Узнав о возвращении «Зари» она не стала дожидаться, и прислала бывшему возлюбленному тёплое письмо, предлагая встретиться, и теперь Кащей изводил меня, требуя совета — соглашаться или нет?

Я, как мог, уклонялся от прямого ответа, памятуя о том, что ведь и меня ждёт нечто подобное — конечно, разница в биологическом возрасте у нас с Юлькой не столь разительна, но вот встреча с собственным сыном, которому по годам, проведённым на этом свете, годишься в младшие братья — то ещё приключение духа. Так что я к своему стыду даже радовался, что Юлька сейчас в ста световых годах от Земли — в созвездии Дракона, на орбите планеты Океан, в атмосфере которой плавает та самая тарелка с гелием, макет которой мне так любезно демонстрировала давешняя девчушка. Впрочем, какая ещё девчушка, одёрнул я себя — Елена от силы на два-три года младше меня нынешнего — с точки зрения биологии, разумеется. Ох уж эти мне хроно-парадоксы, и что вы делаете с моей жизнью, и без того суматошной донельзя….

На прощание мы договорились, что Юрка пока наведёт справки о Нине Ветровой. Наш артековский вожатый и инженер жизнеобеспечения «Зари» погиб полтора года назад; отправляясь к звёздам, он оставил дома беременную жену, надеясь вернуться к ней через год, самое большее полтора — и сильно убивался, что не сможет присутствовать при рождении сына. Он почему-то был уверен, что это будет именно сын…

Кащей, старый, всё понимающий друг, предложил избавить меня от необходимости встречаться с Ниной — мол, он перед отлётом сильно с ними сблизился и вполне может взять эту печальную обязанность на себя. Меня так и подмывало сказать «да», но я удержался — сообщить вдове подчинённого о гибели её мужа есть исключительное право и долг капитана корабля, и я не собирался им манкировать. В особенности, если вспомнить, чьё место занял он тогда в кокпите буксировщика…

Вряд ли то, что я сообщу Нине, станет для неё новостью — телепрограммы и ИнфоСфера полны информации о нашем возвращении, так что оно наверняка уже в курсе. Если, конечно, жива — шестьдесят три года лет серьёзный возраст, всякое возможно…

Впрочем — будем думать о хорошем. Во всяком случае, пока это возможно.

Машина стояла на гостиничной парковке — она, как и все, стоящие рядом, оказалась электромобилем. Запах бензина, ранее достаточно ощутимый на московских улицах, здесь отсутствовал; наклонившись, я заглянул под бампер машины, потом осмотрел стоящие по соседству, и не обнаружил ни у одной из них ничего, хотя бы отдалённо напоминающего на выхлопные трубы. И припомнил, что доставивший нас из батутпорта автобус тоже был на электрической тяге — видимо, зелёный переход, о котором в моём мире наперебой говорили глобалисты и либералы, здесь всё-таки свершился, во всяком случае, в сфере городского транспорта.

Я извлёк из брючного кармана ключ от машины — низкой, приземистой, обтекаемой, живо напомнившей мне то ли топовые спорткары, то ли иллюстрации из книжной фантастики шестидесятых. На капоте поблёскивала знакомая красная с серебром эмблема со стилизованным силуэтом Кремля и буквами «АЗЛК». Такой же красовался на брелоке; ключ же был вовсе не ключом, а прозрачным, размером с мизинец, стерженьком со впаянным в торец чипом. Его я обнаружил на столе в своём номере вместе с конвертом, содержащим пластиковую карточку с изображением своей физиономии. Карточка оказалась водительскими правами; фотографию, похоже, позаимствовали из моего личного дела, оставшегося на Земле после нашего отлёта. Видимо, те, кто готовили для меня документы (в конверте обнаружился так же паспорт — обыкновенный, бумажный, с картонными тиснёными корочками — и пара кредиток с логотипами «Союз» и «VISA») сочли, что прежних моих навыков, как и знаний ПДД будет вполне достаточно, чтобы не угодить в аварию сразу на выезде с парковки. Что ж, возможно так оно и было — но я-то помнил, сколь разительно отличался дорожный восьмидесятых и оставленного мной 2023-го, а потому, решил пока воздержаться от экспериментов. Машина никуда не денется — как я понял из приложенной к ключам и правам записке, она отныне поступала в моё полное распоряжение, — а я, пожалуй, начну знакомство с новой реальностью с поездки на пригородной электричке.

Мне вдруг остро захотелось сесть за руль и проехать с ветерком — как некогда гоняли мы с Юлькой на подаренном Шарлем «Пежо». Наверное, кабриолет так и стоит там, где я его оставил — в подземном гараже нашего загородного дома. Или Данила на правах законного и единственного наследника нашёл, как распорядиться раритетным авто? Скорее всего, так оно и есть — я в его годы точно не преминул бы… И вообще — неясно, можно здесь ещё пользоваться ДВС, или бензин с дизелем здесь под полным и окончательным запретом?

Ладно, время для этого ещё найдётся, а сейчас есть дела поважнее. Я погладил на прощанье машину по серебристому боку, подхватил чемоданчик со своим невеликим багажом, прихваченным с «Зари», и направился вдоль бульвара, в сторону ближайшей станции Ярославской железной дороги.

[1] Вымышленное море из м\ф «Жёлтая подводная лодка»