Этот Большой Мир – 7. "Когда мы вернемся"

IV

Перед отправлением, я взял в привокзальном киоске несколько журналов, польстившись на броские заголовки — их стиль, как и дешёвая желтоватая бумага живо напомнили мне бульварные издания девяностых. Я собирался вдумчиво изучить их в поезде, но так и не смог — увлёкся разглядыванием проносящихся мимо пейзажей да новостной программой в установленном прямо в купе телевизоре. Да и дорога заняла не так уж много времени — поезд действительно оказался скоростным, развивая моментами до четырёхсот пятидесяти километров в час. В итоге, до Петрозаводска мы долетели меньше, чем за три часа, и когда я извлёк журналы из чемоданчика и пролистал несколько страниц, вагон плавно остановился, и женский голос из динамика сообщил, что поезд прибыл на конечную станцию, и пассажиров просят покинуть вагоны'. Ничего не поделаешь — пришлось убирать журналы обратно и, взяв Бельку на поводок, выходить на перрон — далеко не такой современный и роскошный, как перрон Ленинградского вокзала в Москве. Я даже обнаружил у соседней платформы старомодную электричку — на таких я ездил и в «той, другой» реальности, и в этой, ещё в начале восьмидесятых.

Но — не будем отвлекаться. В наскоро просмотренной статье рассказывалось о глобальном компьютерном сбое, случившемся в 1995-м году. О масштабах и последствиях случившегося автор упоминал между делом, предполагая, вероятно, что читателю и без того всё известно — а основное внимание уделял изложению откровенно конспирологической теории о причинах, вызвавших Большой Сбой. Согласно этой теории, виной всему была некая «Мировая Закулиса», теневое правительство, созданное главами международных мегакорпораций, которые не могли смириться с тем, что их не допускают к работе во Внеземелье, лишая огромных прибылей, которые можно было бы извлечь из этой деятельности. Утверждалось, что непосредственными исполнителями, которые взломали мировые компьютерные сети и запустили в них вредоносные вирусы, стала группа хакеров из Израиля. Мозговой же центр операции находился в Англии и Японии, где, как уверял автор статьи, отнюдь не забыли катастрофических фиаско в Поясе Астероидов и на острове Сикоку. Пришло время свести старые счёты, воспользовавшись заодно охватившей весь мир неразберихой, чтобы вернуть утерянные позиции во Внеземелье… да и не только.

— Большой Сбой? Да, мелькало что-то такое… — я не стал уточнять, что именно успел разузнать. — Что до Карадраша — впервые слышу. Это тоже как-то связано с компьютерными сетями?

И. О. О. покачал головой.

— Это самая масштабная ядерная катастрофа в истории нашей планеты. Разумеется, бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, как и удар англичан по аргентинскому порту Ушуая, сопровождалось куда более масштабными разрушениями и человеческими жертвами — но то были акты войны, целенаправленные ядерные удары, нанесённые именно для того, чтобы причинить противной стороне максимальный ущерб. То же, что случилось в девяносто девятом, было сугубо техногенной катастрофой, никак не связанной с боевыми действиями. Тем не менее, масштабы случившегося были столь грандиозны и отдались во всём мире таким эхом, что само это название — Карадраш — превратилось в своего рода символ ядерной угрозы, нависшей над человечеством.

— У нас тоже было нечто подобное. — заметил я. — На ЧАЭС, в восемьдесят шестом. Тогда само слово «Чернобыль» на долгие годы стало пугалом для противников ядерной энергетики по всему миру.

Я вкратце изложил историю чернобыльской катастрофы. И. О. О. слушал и кивал.

— Да, некоторая аналогия прослеживается. — сказал он, когда я закончил. — С вашего позволения, я использую это в своей книге, потом поподробнее опишете… — Но и различия лежат на поверхности, помимо того, что катастрофа случилась не на территории СССР. И главное тут — причина инцидента. В вашем случае сработал человеческий фактор — ошибки операторов, нарушение правил и регламентов эксплуатации, спешка в проведении эксперимента. Нам же пришлось иметь дело с целенаправленной деятельностью, целью которой было именно устроить ядерную катастрофу — возможно, не столь масштабную, но, тем не менее…

Он замолчал, ковыряясь веткой в земле у себя под ногами. Я терпеливо ждал. Белька сделала попытку ухватить ветку зубами но тоже, видимо, что-то почуяла и уселась рядом, не отрывая настороженного взгляда от вожделенной игрушки. Я улыбнулся — эта зверюга готова включиться по малейшему намёку, и теперь на её морде было написано: «давай, поиграем, или в озеро кинь! Вот увидишь, как будет весело, разом забудешь обо всех бедах!»

Увы, собачьим надеждам на этот раз не суждено было сбыться. И. О. О. вздохнул, поднял взгляд к горизонту, где над тёмной кромкой зубчатой леса перемалывали воздух серебристые лопасти ветрогенераторов — их, как я успел заметить, в Карелии было необычайно много, — и заговорил.

Исследовательский комплекс (ИТЭР — от английской аббревиатуры. International Thermonuclear Experimental Reactor, Международный экспериментальный термоядерный реактор — был заложен на юго-западе французского региона «Прованс-Альпы-Лазурный Берег»[1]. Случилось это в девяносто втором году, причём строительство активнейшим образом продвигало руководство Проекта. Некоторые выводили название комплекса от латинского «iter», «путь», — и неспроста. Человечество рвалось к в Дальнее Внеземелье и дальше, к звёздам; новым кораблям и космическим станцям с увеличенными батутами, создаваемыми с использованием полигимниевых технологий, требовались мощные, компактные и надёжные источники энергии — и именно термоядерные реакторы представлялись здесь самым очевидным решением.

Грандиозный научно-исследовательский комплекс, получивший название «Кадараш», включал, кроме самого термоядерного центра, целый город с населением в несколько десятков тысяч человек. Спешно возводились жилые кварталы для сотрудников комплекса и учёных, рядом заложили здания филиала Института Энергетики Внеземелья — одного из международных учебных заведений, функционирующих под эгидой Проекта. Кампусы, парки, супермаркеты, зарядные станций для электромобилей, аэро- и дирижаблепорт — пасторальный окружающий пейзаж кантона Тре менялся с разительной скоростью. Сюда стремились специалисты из разных стран; бизнесмены тоже не собирались упустить своего, и вскоре пошли разговоры даже о строительстве поблизости горнолыжного курорта, специально для физиков- термоядерщиков с их семьями и прочих обитателей Кадараша.

Разумеется, как комплекс, так и городок с институтом были буквально напичканы современнейшей электроникой и компьютерной техникой. К ИнфоСфере, здешнему Интернету, были подключены все без исключения здания, жилые, административные и рабочие; информационные технологии применялись на всех этапах исследовательских и строительно-монтажных работ, «Эппл» даже выпустил новую линейку портативных устройств под брендом «Cadarache» — и тут грянул Большой Сбой.

Собственно, вылазка группы израильских хакеров (автор статейки не соврал, мельком подумал я, «они» и на этот раз выпили всю воду из крана) не была нацелена против недавно заработавшего термоядерного реактора, который его по инерции называли русским термином «токамак». Однако вирусы, проникшие в компьютерные сети комплекса, в одночасье парализовали работу не только контрольные и управляющие системы, но и аварийные, трижды дублированные контуры. Последовала череда фатальных сбоев, в результате чего сверхмощные магнитные поля внутри тороидальной камеры «токамака» оказались разбалансированы, и жгут тритиевой плазмы, разогретой до звёздных температур, вошёл в контакт со стенками камеры — чего, собственно, и должны были эти магнитные поля не допустить. Взрыв — специалисты оценивали его тротиловый эквивалент в четверть килотонны — превратил в пыль и камеру, и оборудование, и до основания разрушил здание комплекса, но это было не самое страшное. Термоядерный реактор в радиационном отношении намного безопаснее ядерного, и, прежде всего, из-за того, что радиоактивных материалов в нём немного, несравнимо, на много порядков в меньше, чем в чернобыльском РБМК-1000, где одного только урана было около ста семидесяти тонн, и это не считая радиоактивного графита. Но беда в том, что ядерные реакторы в Кадараше тоже имелись, целых два — они были построены, как дублирующие энергетические контуры термоядерной станции, и к моменту катастрофы действовали уже больше полугода. Взрыв практически не затронул системы реактора № 1, а вот его близнецу, установленного буквально через стенку от зала с «токамаком», досталось по полной программе и немножко сверх того. Последствия были даже тяжелее чем в Чернобыле — всё же советские АЭС времён холодной войны строились с расчётом на бомбардировку и способны были выдержать почти любой удар извне — чего никак нельзя было сказать об элегантных и экономных в плане материалов французских конструкциях. Возникший радиоактивный пожар (активная зона реактора была разрушена практически целиком) пытались задавить около месяца. Финальным аккордом стал сброс сотен тонн песка и графита с орбиты, через «батут» одной из орбитальных станций. Это принесло желаемые результаты, однако Кадараш, как и соседний городок Сен-Поль-ле-Дюранс обезлюдели на десятилетия вперёд — сейчас и город, и территория комплекса вместе с прилегающими к ним несколькими сотнями квадратных километров земли с виноградниками, яблочными садами и оливковыми рощами объявлены запретной зоной, обнесены колючей проволокой и, помимо достаточно ощутимого радиоактивного фона, служат источниками слухов о мутантах, губительных инфекциях и прочих ужасах, не уступающих тем, которыми в «той, другой» реальности была окружена чернобыльская зона отчуждения.

Трудно в это поверить, но случившееся в Кадараше практически не замедлило термоядерную программу, хотя усилия к этому были приложены, и немалые — по большей части с той стороны Ла-манша, а так же из Японии, вовсю эксплуатировавшей образ страны, пострадавшей не только от ядерных бомбардировок, но и от катастрофы со «звёздным обручем». Но — не сработало; уже через год промышленный ток дал советский реактор, построенный под Новосибирском. Месяц спустя месяц заработал его американский двойник на Аляске, в городе Анкоридж, а ещё через три месяца — термоядерный энергокомплекс во Французской Гвиане, близ батутодрома Куру, и с тех пор развитие термоядерной энергетики пошло семимильными шагами. Уже к 2010-му году число «звёздных» энергостанций на Земле превысило количество ядерных; во Внеземелье работали десятки термоядерных установок, новые проекты «батутных» станций и тяжёлых тахионных кораблей разрабатывались исключительно с расчётом на их энергетику. И всё же, шок, пережитый цивилизацией, оказался слишком силён, чтобы от него можно было спрятаться за бодрыми сообщениями о научно-технических достижениях и сводками роста производства и потребления электроэнергии по всему миру. Спасал тот непреложный факт, что виновником трагедии стали взломщики компьютерных сетей — а значит, дело было вовсе не в потенциальной опасности новой энергетики, и стремительно плодящиеся «токамаки» не повторили печальную судьбу европейских ядерных реакторов в «той, другой» реальности — их не стали закрывать и запрещать, ограничившись усилением мер безопасности прежде всего, в информационной и цифровой сферах. А, поскольку расследованиями инцидента занималась служба безопасности Проекта (Карадраш находился в его ведении) то и с глобальными последствиями Большого Сбоя, которых и без ядерной катастрофы хватало, пришлось разбираться этому ведомству, возглавляемому на тот момент моим нынешним собеседником.

Проблем у них было невпроворот — и далеко не в последнюю очередь это касалось протестного студенческого движения, охватившего европейский континент и Америку. Проект, эта могущественная международная организация, управляющая практически всем, кто происходило за пределами планеты, и многим на её поверхности, всегда ориентировался на молодёжь, и когда студенты Сорбонны, КалТеха, Гейдельберга и прочих университетов по всему миру толпами вышли на улицы с плакатами «нет термоядерной смерти!» — руководство Проекта оказалось в крайне непростом положении.

К протестующим присоединились активисты многочисленных экологических и правозащитных организаций и хиппи, чьё движение переживало второе рождение; шумные толпы блокировали строительные площадки, перекрывая шоссейные и железнодорожные магистрали. Дело доходило до стычек с полицией, были пострадавшие и даже жертвы. Чтобы сбить эту волну понадобились невероятные усилия; огромные средства ушли на разъяснительную работу, а то и на откровенную контрпропаганду — противники Проекта не теряли времени, наполняя эфир и ИнфоСферу паническими прогнозами и призывами к неповиновению. В итоге беспорядки удалось погасить, однако успокаиваться было рано — всем было ясно, откуда растут ноги у недавних событий, и для того, чтобы не допустить повторения, три ведущие державы Проекта и присоединившиеся к ним Китай, Бразилия и обе Германии продавили в ООН решение о введении единого международного контроля над ИнфоСферой. Эта непосильная задача была возложена на ведомство И. О. О., единственную на тот момент по-настоящему независимую спецслужбу планеты. И кроме вполне очевидных следствий, вроде кратного расширения полномочий и кратного же увеличения масштабов финансирования, был заметно расширен и круг задач.

— Вы, Алексей, насколько мне известно, были неравнодушны к роману «Лунная радуга», так что поймёте мою аналогию. — мой собеседник говорил негромко, неторопливо, но даже непоседа-Бэлька замерла, ловя каждое его слово. — Состоит она в том, что кроме прочего, на нашу службу были возложены задачи, примерно соответствующие тем, что решались описанным в книге Международным управлением космической безопасности и охраны правопорядка. Согласно Павлову, МУКБОП имел дело с явлениями как криминального свойства — контрабанда, воровство, проявления коррупции — так иными, вроде угрозы распространения занесённых извне инфекций или несанкционированного использования опасных открытий. Попадали в их сферу деятельности и таинственные, необъяснимые явления вроде «чёрного следа» или эпидемии «экранных диверсий» — однако о поисках следов вмешательств иных цивилизаций речи, если мне память не изменяет, не шло. Вот и у нас этот аспект оказался в загоне; им занималось единственное подразделение, о существовании которого в Проекте мало кто догадывался. Оставаясь на своём посту, я старался следить за его деятельностью — но с тех пор, как я вышел на пенсию, отдел превратился в своего рода тайную организацию внутри нашего департамента. Работа её держится исключительно на энтузиазме отдельных сотрудников, по большей части, близких к пенсионному возрасту. С одним из них вы знакомы — он улыбнулся, — Николай Каланов, тот, что передал вам моё послание. Вы, конечно, понимаете, что содержание вашего письма не могло не вызвать моего живейшего интереса — профессионального, прошу заметить, имеющего непосредственное отношение к задачам службы! — но вывести его на первый план было уже не в моей власти.

Я едва сдержал скептическую ухмылку. Хитрит Евгений наш Петрович, кривит душой, недоговаривает — из того, что я успел уяснить из разговора с Калановым, его влияние на дела Проекта, если и уменьшилось, то незначительно. И. О. О., похоже, угадал и эту мою мысль, потому что покачал головой — мол, всё понимаю, парень! — и продолжил.

— Итак, я не стал предавать ваше письмо огласке. Да меня, признаться, и не особо тянуло это делать — вот вернётся «Заря», рассуждал я, тогда и вернёмся к этой теме, а пока правильнее будет подождать. И вот, — он покосился на меня, в глазах, не по-старчески ярко-голубых, мелькнули озорные чёртики, — вот я и дождался!..

[1] В нашей реальности проект ИТЭР стартовал в 2005-м году и до сих пор не запущен.