Этот Большой Мир – 7. "Когда мы вернемся"

VIII

Собаке стукнуло год, может, чуть меньше — в ней до сих пор угадывалась эдакая подростковая угловатость, когда разные части тела растут по очереди, наперегонки. Сейчас наступила очередь лап, мощных, как у всякого представителя породы — она смешно раскидывала их на бегу, словно стараясь задрать выше головы, крупной, слегка чемоданистой, с висячими ушами и улыбающейся до ушей мордахой.

Бег, как и прочие движения, были ещё по щенячьи порывисты, немного неуклюжи — собака то застывала на месте, то вдруг кидалась к очередной группе людей, имевших неосторожность обратить на неё внимание. Таких на лужайке перед Главным Зданием МГУ хватало, несмотря на то, что учебный год ещё не начался — жители близлежащих кварталов ловили тёплые летние деньки, загорая на травке. Рядом с ними устраивались абитуриенты, у которых в разгаре были вступительные экзамены, и требовалось прийти в себя на свежем воздухе, под ласковыми лучами летнего солнышка…

На меня собака внимания не обратила, да я и не делал попыток привлечь внимание. Знаю я лабрадоров в таком вот бестолковом, развесёлом, шпанистом возрасте — сущие электровеники, стоит улыбнуться такому палевому комку счастья и веселья, замучаешься потом отбиваться от попыток напрыгнуть передними лапами, лизнуть в щёку, поделиться простой собачьей радостью. Не то, что голдены — те, хоть и считаются ближайшей роднёй лабриков, не в пример спокойнее, рассудительнее. Одно слово, флегма…

По сердцу царапнуло — ещё до моего попаданства я частенько гулял здесь с Бритькой. Тогда лето ещё не наступило — на остатках прошлогодней травы не кучковались люди с расстеленными на земле скатертями, уставленными пикинковой снедью, не играли в бадминтон, не перебрасывались мячиками и летающими тарелками-фрисби. Неведомая сила, отправившая немолодого мужчину и лохматого собачьего подростка из 2023-го года прямиком в 1975-й, выбрала для этого первую середину апреля — а вот место было почти то же самое, Ленинские (в той, другой реальности — Воробьёвы) горы, большой парк при Центральном Дворце пионеров и школьников…

Собака на полном скаку резко сломала траекторию, поскользнулась на траве, едва не полетев кубарем, и кинулась к стайке мальчишек и девчонок, шагающих навстречу мне по аллее. На вид им было лет по четырнадцать-пятнадцать; рядом тёрся ещё один лабрадор, чёрный, слегка крупнее своего палевого сородича, и такой же годовасик. Оба немедленно устроили весёлую возню, путаясь в ногах подростков, но те, похоже, не были настроены принимать участие в их веселье — высокая девочка в ярко-розовой куртке строго прикрикнула на расшалившихся собак, и те к моему удивлению, немедленно успокоились и пошли рядом. Каждые три-четыре шага то одна, то другая задирали морды и с фирменными лабрадорьими улыбками заглядывали в лица — смотрите, мол, какие мы послушные, хорошие, и вообще, самое время дать вкусняшку… Толстые, мощные, хвосты изображали лопасти вентиляторов, но их двуногих спутников, похоже, совершенно не беспокоило, что эти пушистые дубинки то и дело лупят их по ногам.

Разделяющая нас дистанция сократилась тем временем до нескольких шагов. Всего ребят было шестеро или семеро, в разноцветных куртках и комбинезончиках, все с повязанными пионерскими галстуками. Это было необычно: на моей памяти галстуки носили только и исключительно со школьной формой… или это у них теперь форма такая? К курткам были приколоты значки с надписью «Юный космонавт» — ясно, улыбнулся я, будущие коллеги из дворцовского кружка, откуда начался и мой путь к звёздам. Секундой позже улыбка сменилась недоумением — на собачьих ошейниках болтались такие же значки.

— Бэйли и Роська участники программы подготовки «Питомцы Внеземелья» — шедший впереди парнишка перехватил мой взгляд. На нём был синий комбинезон, на нагрудном кармашке которого тоже был приколот значок с силуэтом ракеты на синей эмали. Один кончик галстука выбился из-под комбинезона и трепыхался на груди поверх тёмно-синей ткани — он был растрёпан, раздёрган, словно его жевали, и я сразу вспомнил придирки нашей незабвенной завучихи Зинаиды Петровны: «Монахов, в каком ты виде? Чтобы завтра же был в новом галстуке, смотреть стыдно…» Следующая мысль возникла без интервала, сама собой: «надо бы заглянуть в родную школу и, как в песне, 'пройтись по тихим школьным этажам…» Хотя — вряд ли я застану там кого-то из прежних своих учителей, сорок лет — срок нешуточный…

— Мы берём трёх- или четырёхмесячных месячных щенков из питомника, — продолжал парень, — растим, воспитываем, готовим для жизни на кораблях и космических станциях. А когда им исполняется год, передаём в специальный центр, а оттуда их уже распределяют по внеземельным объектам. Мы уже семь собак подготовили! Вот моя предыдущая воспитанница, Ника — она сейчас на тахионном планетолёте «Дежнёв». Может, слыхали?

И покосился на мой «Знак Звездопроходца». Обычно я стараюсь не носить его на Земле, в повседневной, городской жизни — но сейчас-то на мне была корабельная куртка из серебристой огнеупорной синтетики, и сине-золотая комета красовалась на ней рядом с нашивкой «Зари».

— А я вас узнала! — радостно заявила девчонка в розовой куртке. — Вы Алексей Монахов, капитан Первой Звёздной Экспедиции, верно?

Палевый лабрадор у её колена взвизгнул — мол, я тоже знаю! — и смешно голову набок. Язык при этом вывалился из пасти, розовый, мокрый, широкий, как лопата.

— Ты у нас кто, Роська? — я присел на корточки и протянул собаке ладонь. Та кинуться лизаться, но, поймав строгий взгляд хозяйки, ограничилась поданной лапой. И недовольным вздохом — не понимают маленькую собаченьку, не дают порадоваться знакомству…

— Нет, это Бэйли. — ответил вместо девочки парень. — Лиза взяла её полгода назад, скоро уже отдавать…

— Да, через две недели. — Лиза вслед за своей питомицей грустно вздохнула. — Прямо не знаю, как я буду без неё, привыкла уже…

— Опять ты за своё?.. — парень посмотрел на неё осуждающе. — Знала, ведь, что так и будет, зачем тогда соглашалась?

Похоже, у них это далеко не первый такой диалог, подумал я. Что ж, девчонку можно понять — нелегко отдавать своего питомца, в особенности, если знаешь, что это навсегда. Лабрадоры — порода особенная, привязаться к ним проще простого, а расставание может превратиться в сущую муку…

Лиза не ответила, только беспомощно пожала плечами. Собака сочувственно ткнулась носом ей в ладонь — ничего, мол, не переживай, сейчас-то я здесь! — и переключилась на меня.

— Значит, это Бэйли? — я потрепал ладонью по гладкой шерсти, мимоходом подумав, что у Бритьки она была не в пример гуще и мягче. — Ну, раз ты будешь космической собакой — может, ещё встретимся, там, наверху!

Лиза снова пожала плечами, и мне подумалось, что, возможно, дело вовсе не в предстоящей разлуке, а в том, что Лиза попросту завидует своей воспитаннице — та через пару месяцев окажется во Внеземелье, а ей ещё не один год торчать на дне гравитационного колодца…

— А мы про вас всё знаем! — встряла другая девчонка, в жёлтой куртке поверх комбинезона. — Андрюшка делал доклад про исследование системы Сатурна, так там о вас очень много было!

И мотнула подбородком на давешнего парня. Тот солидно кивнул.

— Там и о ваших товарищах было, о тех, что с вами ходили в Первую Звёздную! — не унималась девчушка. — Мы всё думали, что когда «Заре-2» вернётся, то обязательно постараемся с вами встретиться — но и представить себе не могли, что встретим вас вот так, запросто, в парке!..

Юные космонавты словно ожидали этого — они заговорили все вместе. Выяснилось, что ребята действительно занимаются во Дворце; что воспитание собак входит в программу содействия сотрудникам Внеземелья, и что все они очень, очень рады неожиданной встрече. Что мечтают когда-нибудь самим отправиться к звёздам, и даже собираются всем кружком подать заявления в «юниорскую» программу Проекта — смотри-ка ты, она ещё существует, и даже пользуется популярностью у подрастающего поколения… Подростки говорили, перебивая друг друга, собаки виляли всем, чем вилялось, от носов до кончиков хвостов, а я гладил Бэйли по тёплому загривку и прикидывал, что во Дворец тоже стоит зайти. Сейчас лето, школьники на каникулах, и некому хватать за рукав, требовать рассказов, выступлений и прочего. А раз так — почему бы не воспользоваться возможностью, не подзарядить аккумуляторы души? Ведь именно это происходило каждый раз, когда я оказывался во Дворце — и Космос свидетель, сейчас это мне по-настоящему необходимо.

— А где сейчас ваша собака? — спросила девочка. — На «Заре», или вы её на Землю привезли? Её ведь Бритти зовут, так? Мы о ней тоже всё знаем: первая собака на орбитальной станции, первая в Дальнем Внеземелье!

— А ещё — первая собака, отправившаяся к звёздам! — подхватила Лиза, забывшая, похоже, о своей печали. — Она у вас настоящая знаменитость! Скажите… — девочка замялась. — А можно как-нибудь познакомить её с нашими собаками? Вот здорово было бы!

Внутри у меня захолодело. Я отвернулся, пряча от собеседницы глаза и почесал Бэйли за правым ухом. Собака довольно заурчала и прижалась к ладони лобастой башкой, пытаясь одновременно лизнуть мои пальцы, но ощутив, как дрогнула рука, повернула голову и серьёзно, снизу вверх посмотрела мне в глаза. Лабрадоры — они такие, всё чувствуют, всё считывают, даже в таком бестолковом возрасте…

— Нет, Лиза, к сожалению, нельзя. — медленно ответил я. — Бритька не вернулась со звёзд.

…после гибели Ветрова мы приняли меры к тому, чтобы ничего подобного не повторилось — вышли наружу в вакуум-скафандрах и, вручную вскрыв крышки пусковых труб (электронные запоры всё ещё не действовали) вручную же отсоединили блоки управления тахионных торпед. Это спасало корабль от новой самопроизвольной вспышки — но, увы, не могло помочь справиться с прочими проблемами. В первую очередь это был отказ электронных цепей звездолёта; аварийная автоматика — ламповая, надёжно экранированная от самых сильных электромагнитных импульсов, — сработала штатно, и как только прошёл сигнал о многочисленных отказах в системах контроля реактора, потушила ядерное сердце корабля. Это предотвратило неуправляемую реакцию и гибель «Зари» вместе с командой — но одновременно лишило нас энергии. Осталось лишь то, что было в аккумуляторных батареях, да ещё столько же давали развёрнутые фотоэлементные полотнища — «паруса», как мы их называли после гонки солнечных яхт. Звезда Юлианна мало отличалась по спектру излучений от Солнца, так что перенастраивать контроллеры батарей не пришлось — но всё равно это были жалкие крохи, которых едва хватало для систем жизнеобеспечения.

А ведь требовалась ещё и энергия на ремонтные работы, в которых была наша единственная надежда на возвращение! Они по прикидкам инженеров, должны были занять несколько месяцев, предстояло перенастроить, переналадить, перезагрузить практически всю электронику и компьютерные цепи корабля, так что хочешь не хочешь, а пришлось сразу же ввести режим жесточайшей экономии энергии. Для начала отключили систему вращения жилых отсеков — работать и жить в невесомости хоть и неудобно, но можно, на корабле было всё необходимое для этого. А вот дальше стало хуже — энергии всё равно не хватало и мы, перепробовав другие варианты, решились отключить установки циркуляции, очистки и регенерации воздуха.

Это было неприятно — но всё же предусмотрено в списке возможных аварийных ситуаций. Команда облачилась в гермокостюмы, что не добавило ни удобств ни в работе, ни в быту. Но если люди, тренированные, опытные космолётчики, как-то справлялись, то собаке, нашему пушистому солнечному талисману, пришлось туго.

На момент старта Бритти исполнилось двенадцать лет, возраст, солидный для голден ретривера, — и необходимость всё время находиться в своём собачьем гермокостюме вкупе с невесомостью и изменением рациона (нам пришлось перейти на резервный запас провизии, тюбики и консервы) подорвала её и так не слишком богатырское здоровье. Мне было до слёз жаль несчастную зверюгу — ладно люди, они понимают, ради чего приходится терпеть лишения — но собаке-то ничего не объяснишь! Я, как мог, старался выкроить для неё лишнюю минутку, потискать, приласкать сквозь жёсткую ткань «Скворца-Гав», но… откуда свободное время у капитана корабля, к тому же, терпящего бедствие? Но Бритька была благодарна и за эту малость — пыталась вилять хвостом, запечатанным в толстую матерчатую кишку, тянулась мордой к рукам чтобы вылизать их — и всякий раз утыкалась носом в прозрачную скорлупу шлема. А у меня… у меня сжималось сердце при виде того, как раз за разом движения становятся тяжелее, как тускнеет в ореховых глазах радостная искорка, как тяжко она дышит, вывесив набок язык, но всё равно задираются в улыбке уголки пасти — 'Вот она я, хозяин, не переживай, всё будет хорошо, мы ещё поскачем с тобой по травке, поплаваем в моём любимом пруду…'Она ушла после трёх месяцев наших мытарств. Как раз за несколько суток до этого мы запустили, наконец, реактор и перво-наперво включили системы регенерации воздуха и вращения отсеков — Бритька устроилась у меня на коленях (мне пришлось помочь ей, собака почти не могла двигаться самостоятельно в условиях наступившей силы тяжести) и замерла, уткнувшись носом в мою левую ладонь.

А я зарылся пальцами правой руки в тёплую золотистую шерсть — и просидел так несколько часов, не отвечая на вызовы, пока лёгкая дрожь и едва слышный вздох не сообщили, что я остался один. Не совсем, конечно один — рядом были друзья, спутники по Межзвёздной проверенные временем боевые товарищи, дома ждали Юлька, сын, родители. И всё же — единственная живая душа, пришедшая со мной в этот мир по чьей-то невообразимой воле — а, может, и не воле вовсе, а сработали какие-то неведомые нам законы Мироздания, — ушла, оставив меня в одиночестве.

Что было потом? Я уложил Бритти в выпотрошенный бомбозонд как в алюминиевый цилиндрический гроб, и отнёс в наружный ангар, где царили вакуум и космический холод. А когда спустя полтора года «Заря» нырнула в «червоточину» чтобы вернуться домой — вставил бомбозонд с её печальной начинкой в ПУБЗ, нажал клавишу пуска и проводил взглядом удаляющуюся от корабля искорку. Просторная могила получилась у моей солнечной собаченьки, шириной во всю Вселенную…

Я умолк, сгорбившись на скамейке — и когда это успел на неё усесться? Подростки, сгрудившиеся вокруг, притихли, запереглядывались, Лиза опустила глаза, словно ей стало неловко за свой вопрос. Парень в синем комбинезоне среагировал иначе — на его лице мелькнул неподдельный интерес. Ещё бы, ведь такого по телевизору не расскажут, в журналах не напишут — хотя передачи и статьи, посвящённые возвращению «Зари» плодятся с каждым днём, и ещё долго будут множиться…

— Да ладно, ребята, что было, то было. В конце концов, Бритти в экспедиции стукнуло четырнадцать лет, возраст почти предельный для ретриверов. Может, даже к лучшему, что она осталась там…

И ткнул пальцем в небо над головой. Ребята по-прежнему безмолвствовали — только Бэйли чуть слышно заскулила, уселась рядом и задрала морду, пытаясь заглянуть мне в лицо. Я потрепал ушастую зверюгу по холке — и удостоился ответной ласки мокрым шершавым языком.

Как же теперь на корабле без питомца? — тихо спросил молчавший до сих пор мальчик. — Или вы больше не будете ею командовать «Зарёй»?

Я неопределённо пожал плечами.

— Вообще-то, на звездолёте есть ещё кот, Шуша. Они с Бритькой были приятели, и когда её не стало он тоже затосковал — привык к ней за столько-то лет… Но сам Шуша успешно перенёс все трудности экспедиции, жив-здоров и вполне доволен жизнью. Что до меня — то пока не знаю. «Зарю» собираются ставить в док на орбитальной верфи «Китти Хок», и кто будет капитаном, я или кто-то ещё — пока неясно…

Это была чистая правда — сегодня утром со мной, наконец, связался Андрей Поляков и попросил на днях заглянуть в конструкторское бюро при Центре Подготовки, для обстоятельного разговора о дальнейшей судьбе корабля. От него же я узнал, что Данила сутки назад отбыл на станцию «Барьер», чтобы принять командование над своим буксиром. «Он пытался тебе дозвониться, — сказал Андрей, — но не смог, а времени, чтобы искать тебя на Земле, у него не оставалось…»

Я вспомнил неотвеченные вызовы на коммуникаторе и невесело вздохнул — встреча с сыном откладывалась, как и свидание с Юлькой и родителями. Ненадолго, впрочем — тахионные технологии, применяющееся теперь повсеместно, сжали путешествия по Внеземелью до масштабов поездки на пригородной электричке.

— А всё-таки, собака нужна! — Лиза решительно тряхнула головой. — И на «Заре» и вам самому тоже, я же вижу…

Она чуть замялась, и выпалила одним духом:

— Может, возьмёте Бэльку? Она хорошая, не сомневайтесь, а что шебутная — так это же лабрадор, они все такие…

Юные космонавты закивали, соглашаясь. Я улыбнулся и положил ладонь на голову собаке. Та благодарно завиляла хвостом, и — в который уже раз! — попыталась облизать мне руку.

— Спасибо, ребята, но как же с вашей программой, которая «Питомцы Внеземелья»? С вас, наверное, спросят, куда вы дели собаку, и что вы скажете?

— Тоже мне, проблема! — Лиза пренебрежительно фыркнула. Похоже, усмехнулся я про себя, перспектива отдать собаку не кому-нибудь, а самому капитану знаменитой «Зари», первым достишемуна своём корабле звёзд, не её так уж её и удручала. — Так и скажем, что отдали вам, и пусть попробуют возразить!

— Конечно, согласятся, куда они денутся? — встрял парень в синем комбинезоне — Вы где живёте, в Москве? Давайте мы с Лизой её прямо к вам привезём! Заедем только к ней домой, заберём миску, лежанку, игрушки — и сразу к вам. Вот увидите, мы быстро обернёмся!

Что я мог ответить? Собака сидела передо мной столбиком, улыбалась во всю лабрадорью пасть и виляла хвостом. На палевой с рыжинкой морде была написана полнейшая готовность к любому кипишу — кроме, ясное дело, голодовки. Я представил себе, как эти двадцать килограммов веселья, счастья и любопытства заявятся в мою квартиру, примутся совать нос во все углы, обнюхивать, осваиваться — и не смог сдержать радостную улыбку. Жизнь, что ни говори, продолжается — и хватит уже ностальгировать, с упоением ковыряясь в собственных незаживших ранах. Как говорил Владимир Высоцкий в роли капитана Жеглова: «Не впадай в отчаяние, Шарапов, не имей такой привычки». И сейчас самое время последовать этому мудрому совету…

— Ладно, уговорили, беру. А телефончик вашего руководителя всё же дайте. Позвоню, спрошу официального позволения — раз уж дело касается Внеземелья, то порядок должен быть во всём, верно?

Конец первой части