Этот Большой Мир – 7. "Когда мы вернемся"

III

Космолётчики любят говорить, что двух одинаковых «червоточин» не бывает. И это чистая правда — рисунок энергетических вихрей, которые можно наблюдать при прохождении через них, никогда не повторяется — как не повторяется форма кругов, разбегающихся по поверхности тахионных зеркал, когда корабль прикасается к их поверхности и медленно, словно нехотя тонет в сверкающей серебристо-лиловой плёнке. Одно время было модно снимать эти завихрения на видеокамеру, чтобы потом сравнивать их в поисках повторяющихся закономерностей. Но это занятие быстро всем наскучило — рисунок на стенах подпространственных тоннелей всякий раз был новым, не похожим на прежние — и в то же время тем же самым. Привычное мельтешение световых потоков, разноцветных лент и перепутанных нитей, то свивающихся в немыслимые клубки, то расплывающиеся ярким туманом Сегодня, отметила Влада, рисунок червоточины напоминал гигантскую спираль, скрученную из ярко сияющих жгутов — в их цветовой гамме, как, впрочем, и всегда, преобладали лиловый, розовый и пурпурный с вкраплениями ярко-голубого.

Девушка повернулась к монитору. Картинка на нём ничуть не напоминала происходящее за стеклом обзорного блистера — яркие цветные линии отображали математическую модель тахионных полей в районе «барьера Штарёвой», области выравнивания гравитационных потенциалов, разделяющее две соседние звезды. Впрочем, понятие «соседние» в подпространстве имеет совсем другое значение чем то, к которому привыкли пленники трёхмерной эвклидовой паутины, и надо было обладать немалыми математическими способностями, чтобы понять, что скрывается за расплывчатыми кляксами на экране.

Влада бросила взгляд на электронный хронометр — с момента входа в «червоточину» прошло около трёх часов — разумеется, по локальному корабельному времени. Ряд мелких чисел ниже показывал релятивистское искажение времени — ерунда, какие-то полпроцента. За три прыжка, которые предстояло проделать по пути в систему двойного красного карлика, набежит ещё процента полтора, но этого всё равно никто не заметит — разве что по прибытии к финишной точке, когда нужно будет выставлять часы в персональных браслетах по местному времени. А вот показания корабельного хронометра останутся прежними — он ведёт отсчёт исключительно бортового времени, и вмешиваться в его отсчёт не имеет права никто, включая капитана.

Яркие спирали на борту стянулись вокруг корпуса корабля подобно кольцам питона — и вдруг пропали. «Ермак» висел в пустоте, усеянной точками звёзд, за кормой, в торе «дырке от бублика» огромного стального тора, первого в цепочке промежуточных станций, ведущих к Океану, гасло тахионное зеркало. Сейчас буксир развернётся — медленно, чтобы не подвергать инерционным нагрузкам грузовые контейнеры, которыми корабль был увешан по всей длине, — и снова нырнёт в плоскость «батута». И тогда за кварцевыми стёклами снова замельтешат узоры Подпространства — как и в прошлый раз, и в позапрошлый, и во время всех прыжков, которые Владе довелось совершить за свою не такую уж долгую жизнь.

Прыжок через вторую «червоточину» Влада пропустила — забарахлила программа, выполнявшая конвертацию данных, скачанных с компьютеров «Зари». Они были сохранены и заархивированы в формате, использовавшемся четыре без малого десятка лет назад, и современное программное обеспечение с трудом справлялось с таким допотопным софтом. В итоге девушка провозилась битых полтора часа, а когда оторвалась, наконец, от мониторов — «Ермак» уже вынырнул из подпространства возле второй промежуточной станции и готовился к новому прыжку.

Зато третью и последнюю по пути в созвездие Дракона «червоточину» она рассмотрела во всех подробностях — она походила на внутренности гигантского шланга, стены которого пульсировали разноцветными струями, переплетались, закручивались воронками и смешивались, образуя невероятные цветовые сочетания. Влада некоторое время наблюдала за этим буйством красок, пока взгляд её не упал на Шушу. Вопреки распоряжению Данилы, девушка не стала запечатывать хвостатого космонавта в переноску, которую капитан непочтительно назвал «коробчонкой». Переноска была покрыта изнутри эластичным материалом и была оборудована всем необходимым на случай аварийной ситуации — включая автопоилку, особый кошачий туалет, приспособленный для использования в невесомости, автономными системами электропитания и компактной установкой регенерации воздуха. Переноска была настоящим шедевром инженерного искусства — тем не менее, Шуша искренне её ненавидел, и любая попытка поместить его туда превращалась в рукопашную схватку с непредсказуемым исходом.

Устроился Шуша на своём излюбленном месте — на краю приборной панели, возле блестящей решётки охладителя, откуда волнами выходил тёплый воздух. Вообще-то котам, как внеземельным, так и обыкновенным, земным, положено спать по восемнадцать часов в сутки, но в данный момент Шуша бодрствовал, и Влада поймала себя на мысли, что впервые видит, как кот переносит проход через «червоточину».

Собственно, переносить особо было нечего — но это с человеческой точки зрения, подумала девушка, а вот Шуша, похоже, думал иначе. На клубящиеся за стеклом блистера цветовые вихри он не обращал ни малейшего внимания, как и на абстрактные картинки, сменяющие одна другую на мониторах, зато не отрывал жёлтых немигающих глаз от внешней переборки отсека — словно старался разглядеть за стальной бронёй что-то недоступное не только человеческому взору, но и сверхчувствительной аппаратуре, непрерывно ощупывающей участки подпространства вокруг корабля. Ощупывающей, надо сказать, без особого успеха — здесь действовали иные физические законы, неприменимые к происходящему в привычном мире, и датчики, локаторы и прочая тонкая электроника была здесь ненамного полезнее обыкновенного театрального бинокля.

А вот Шуша точно заметил что-то, подумала Влада — и замеченное явно ему не нравилось. Он напружинился, словно для прыжка, хвост подёргивался из стороны в сторону, что у котов, как известно, является признаком тревоги и недовольства. Усы грозно топорщились, Шуша то и зело разевал розовую пасть с белоснежными, острыми, как иголки, зубами. Что он там видит — угрозу, добычу, или что-то такое, для чего в человеческом языке и понятий-то не существует? И… может права Оля, и коты действительно способны смотреть сквозь подпространство — и видеть там нечто невидимое для бестолковых двуногих?

Квакнул ревун внутрикорабельного оповещения, мелькание за иллюминатором сменилось ровной чернотой с россыпями звёзд — здесь, в ста световых годах от Солнца они были особенно яркими. Влада посмотрела на экраны кормового обзора, где висел в пустоте бублик орбитальной станции «Океан». Тахионное зеркало уже таяло в его «дырке», а саму станцию ореолом, окутывали гаснущие фиолетовые сполохи Подпространства — или это были всего лишь их отпечатки на сетчатке глаз, не успевающих за чересчур быстро меняющейся реальностью?

— Если хочешь, я попрошу, чтобы нам выделили отдельную каюту? — сказал Данила. — Станция населена едва наполовину, свободных кают полно, мы никого не стесним.

Он стоял, сложив руки на груди у иллюминатора, за которым висел бледно-лиловый шар планеты. Где-то там, по другую его сторону, находилась сейчас орбитальная станция «Океан». По прямой до неё было около трёхсот тысяч километров, не такое уж значительное расстояние для Нуль-Т — однако чудовищная тяготеющая масса между двумя порталами надёжно блокировала любые попытки перемещения. Приходилось запускать ионные маневровые движки и ждать, пока кажется в зоне прямой видимости — нуль-ретрансляторами, подобными тем, что в великом множестве висят на орбите Земли, планета Океан ещё не обзавелась — и, видимо, не скоро ещё обзаведётся…

Не стоит. — Влада нахмурилась. — Неудобно, да и… в-общем, извини, но не стоит.

Когда дверь за девушкой захлопнулась, Данила скривился, будто откусил лимон. Спустя несколько часов «Ермак» закончит орбитальный маневр, и тогда они с Владой переберутся на станцию «Океан», где на приличном удалении от членов экипажа буксира смогут, наконец, уделить внимание друг другу. Загвоздка, однако, состояла в том, что он решительно не понимал, что с ней творится — вместо продолжения так приятно начавшегося знакомства его намёки и прямые предложения, вроде того, что прозвучало только что, раз за разом натыкались на ледяную холодность, вежливые отказы и равнодушие, вовсе не похожее на напускное. Глупо-глупо, подумал он — комплексует из-за какой-то ерунды! Впрочем… ерунды ли? Похоже, на этот раз многоопытный капитан звёздного корабля попал всерьёз — рассказать кому из тех, кто хорошо его знает, не поверят ведь, сочтут за дурную шутку! Данила никогда не строил из себя монаха, романтические связи случались у него с завидной регулярностью, него и раньше случались романтические связи той или иной степени серьёзности — но чтобы вот так, после одной-единственной ночи потерять голову? Данила покачал головой — решительно, он отказывался поверить в то, что это на самом деле происходит с ним самим! Только бы мать ни о чём не догадалась, запоздало подумал он. У женщин в этом плане чувствительность не хуже, чем у рентгеновского сканера, а вот советы на тему личной жизни нужны ему сейчас меньше всего. К тому же — не стоит лишний раз демонстрировать свою слабость перед подчинёнными, тем более, подобным способом…

Влада чуть не до крови прикусила губу, силясь сдержать вырывающиеся наружу рыдания. В этом году ей исполнится тридцать, не меньше трети этого времени прошли на мостиках космических кораблей, в отсеках космических станций, в куполах поселений на разных планетах и планетоидах — а она до сих пор одна. Конечно, во Внеземелье это, скорее, правило, пары вроде Лёшки Монахова и Юльки редкость, вот и у Оли Молодых до сих пор нет постоянного партнёра. Но опыт других слабое утешение, женское естество настойчиво требует своего — и сколько ещё она, молодая, красивая, несмотря на титановую нашлёпку на щеке, вынуждена будет спать в пустой постели? А ведь было, было время, когда даже три ночи, проведённые в одиночестве воспринимались ею как нечто из ряда вон выходящее…

До сих пор Владе приходилось сдерживать свой вулканический темперамент, изображая из себя ледяную недотрогу, в особенности после трагедии на Деймосе, когда её прекрасное лицо украсила уродливая металлическая нашлёпка — но природу-то не обмануть… То, что произошло между ними с Данилой на «Гагарине» — всего лишь мимолётный эпизод, и ещё неизвестно, повторится ли он снова. Нет, Данила-то не против, даже наоборот, сколько раз Влада ловила на себе его ожидающие взгляды — но только не здесь, не на борту вверенного ему корабля. Дисциплина во Внеземелье не просто непреложный закон — это культ, религия, и она ни в коем случае не допускает романтических отношений между капитаном и членом экипажа. Вот на «Океане» дело другое… но беда в том, что сама Влада до сих пор не разобралась, хочется ли ей продолжения, или та ночь так и останется первой и последней…

'А впрочем… — она решительно тряхнула головой, — … вот возьму, и пойду прямо сейчас по рукам! На станции несколько десятков мужчин, большинство из них свободны и, конечно не откажутся скрасить её одиночество. Даниле, правда, нелегко будет наблюдать за этим — ну так не мальчик, как-нибудь переживёт…

Девушка потянулась. Конечно, ничего подобного она не сделает, не для этого она прилетела сюда, за сотню световых лет от земли — но помечтать-то можно? Она закинула руки за голову и стала смотреть, как из-за обреза иллюминатора медленно выплывает лиловый пузырь Океана. Под боком завозился Шуша — кот устроился на ночь у неё в каюте, под простынёй и, похоже, считал это само собой разумеющимся. Девушка свернулась под простынёй калачиком, засунула под щёку сложенные ладошки — под левую, чтобы даже случайно не прикоснуться во сне к постылому металлу. Любопытно, мелькнула напоследок мысль, почему этой звезде до сих пор не дали собственного имени, — не нашли времени или не хватило фантазии? Додумать Влада не успела, провалившись в глубокий, без сновидений сон — словно не кружилась она вместе с кораблём вокруг чужой, незнакомой планеты в системе чужой, незнакомой звезды, а засыпала на родительской даче в Завидово, и в стекло каюты иллюминатора мягко светила луна, а не тускло пялился сдвоенный красный диск TOI-1452…