Карта короля

Глава 12 Мастер и Маргарита

[*История с переводом книги частично выдумана. Первое официальное издание книги, кажется, действительно датируется тем годом, который я указала, но вся история с другим переводом — мои домыслы. Основаны они на том, что некоторые корейцы называли эту книгу своей любимой еще до того, как она была официально издана на корейском. «Самиздат» среди интеллигенции — тоже смесь правды и выдумки. В некоторых странах с низким уровнем дохода и культуры (какой была Корея раньше) печатать не-модные книги — экономически невыгодно. Но энтузиасты все равно переводили иностранные произведения и распространяли среди «своих».*]

Ведущие представились сами и представили гостей — от старшего к младшему.

— Наш последний гость — Хару из группы Black Thorn, — по-отечески улыбнулся Чу Хёнсоб, — Он самый молодой участник нашего книжного клуба, причем не только сегодня: он практически макнэ всего проекта.

Хару привстал и поклонился сначала центральной камере, а еще по разу — тем, кто сидит справа и слева от него.

— Приятно знать, что молодые люди все еще читают книги, — доброжелательно добавил Чан Мидам.

Трудно поверить, что еще пять минут назад он сыпал едкими комментариями и прожигал Хару недовольным взглядом. Но, если он хочет играть в милашку, Хару не станет ему мешать. Пытаться кого-то очернить перед камерами — гиблое дело, скорее, сам будешь казаться не самым приятным человеком.

— Спасибо, — чуть поклонился Хару уже ему, — Я с детства любил читать, для меня честь стать гостем на подобной программе.

— Давайте начнем с того, что уже стало традицией на этом шоу: показывайте свои книги, — сказал Чу Хёсоб. — Моя книга выпущена в 2010 году, это первое полностью официальное издание на корейском, об этом мы поговорим позднее.

На обложке книги — что-то абстрактное, как будто два человечка-кляксы друг напротив друга, у обоих что-то похожее на рога.

Ким Ухёк охотно продемонстрировал новую книгу в красивой обложке — женское лицо, но глаза перекрыты линией с названием книги, опять мешанина чего-то абстрактного вокруг — это коллекционное издание. У Пэгун была даже не совсем книга — что-то вроде подпольного самиздата в клеенчатой обложке без названия, мягкий переплет. Чан Мидам принес последнее издание книги, с котом на обложке, а Ха Ихён — почти такой же томик, только в мягком переплете.

— Я ее в этом виде перечитывала, — призналась она, — впервые я читала эту книгу примерно в таком же виде, как и у госпожи Со.

— Пожалуйста, милая, называй меня Пэгун, — попросила та. — А то я не понимаю, какую «госпожу» вы имеете в виду.

— Хару-я, а ты тоже называешь госпожу Со по имени? — улыбался Ким Ухёк.

Хару виновато улыбнулся и признался:

— Мы с парнями всеми доступными способами избегаем прямых обращений. Но выбора у нас не было, нам в момент знакомства назвали только имя, фамилию мы узнали позднее…

Все расхохотались.

— Это мой принцип, я за право всех женщин пользоваться своим именем, а не избегающими обращениями! — гордо заявила Пэгун. — Некоторые дети даже не знают, как зовут их матерей, потому что к женщинам обращаются либо по имени старшего ребенка, либо как к чьей-то супруге, либо по должности, либо вот этим безликим «госпожа». Я протестую! Пэгун. Так меня зовут, мне нравится мое имя, и я не вижу ничего унизительного в том, что молодые люди называют меня по имени.

Ха Ихён восхищенно захлопала в ладоши, а Хару не смог сдержать удивления — даже рот приоткрыл. Он раньше думал, что Пэгун требует обращаться к ней по имени, потому что в музыкальной индустрии такое считается допустимым, почти все знакомые Хару работники студии Encore просили обращаться к ним неформально. А тут, оказывается, все сложнее.

— А почему вы нам это не говорили? — удивленно спросил Хару.

— А это бы что-то изменило? — пожала плечами Пэгун.

— Для меня — да. Мне было некомфортно обращаться по имени к человеку, который старше меня. Я считал, что это — традиция музыкальной индустрии, почти все знакомые мне музыкальные продюсеры просят общаться неформально. Но, если это так важно для вас, то это многое меняет.

— Оказывается, Пэгун-ним, важно не только следовать своим принципам, но и озвучивать их вслух, — хитро улыбался Ким Ухёк.

— Но давайте продолжим, — Чу Хёнсоб напомнил, что они все еще снимаются в шоу, — Какую книгу принес наш самый младший участник?

Хару продемонстрировал сразу две. Обе — максимально простые, но в твердых обложках, там название книги и имя автора указаны золотыми буквами, на корейской обложке еще изображен силуэт кота с пистолетом в лапе.

— Я узнаю этот том! — восхищенно ахнул Чу Хёнсоб, указывая на корейских экземпляр. — Но я думал, что тираж отозвали!

— А? — удивился Хару и удивленно посмотрел на корейскую книгу. — У меня дома на полке лежала…

Он открыл книгу, чтобы посмотреть полиграфические данные, и сам же пораженно замер, прочитав название издательского дома: Sanho. Это часть бывшего бизнеса дедушки, до того, как он стал Sanho Media, известным больше как издатель модного глянца.

— Тут печать «не для продажи», — виновато улыбнулся Хару, — А на месте тиража — прочерк.

Чу Хёнсоб даже встал со своего места, чтобы взять книгу Хару. Пэгун же с любопытством спросила:

— Что настолько удивительного в этой книге, что вы даже не заметили томик на языке оригинала?

— Оригинала? — удивился вслух Ким Ухёк, — То есть на русском? Невероятно!

Пока Хару отвечал на вопросы о том, насколько он хорошо знает русский (соврал, что приходилось пользоваться словарем), Чу Хёнсоб все крутил книгу в руках, только что на зуб ее не попробовал. Минуты через две он вернул книгу Хару и начал объяснять свое поведение:

— Давайте тогда сначала поговорим о корейских изданиях этого романа. Вот у меня — первый официальный тираж в переводе Чон БоРа. Как я понимаю, у Пэгун — академический самиздат, почти уверен, что это перевод Хван Мирэ, этот же переводчик указан в книге Хару. На самом деле, мы еще не единожды будем говорить о том, что у нас в стране некоторые книги были изданы очень поздно, а до этого были известны лишь в узких кругах ценителей литературы.

— Мою книгу принес мне супруг, он профессор в университете, — призналась Пэгун.

— А я читала в подростковом возрасте похожую книгу, приносила тетя, тоже работает в университете, — улыбнулась Ихён.

— Все верно, — кивнул Чу Хёнсоб, — До 2010 года книга официально не была издана в Корее, несмотря на то, что это — признанная мировая классика, на нее часто ссылались иностранные знаменитости. Но при этом многие ее читали до 2010 года. Каким же образом? А потому, что еще в восьмидесятые Хван Мирэ перевела эту книгу с русского на корейский. У этой девушки трагическая судьба. Кроме этой книги она переводила еще несколько книг Михаила Булгакова, по его же творчеству защищалась сначала на звание магистра, потом писала работу в докторантуре. Ей было всего тридцать лет, когда она трагически погибла. В это время она готовила в печать свой перевод культовой книги, но… Молодая и талантливая, очень ее жаль. Кроме того, после ее смерти родственники запросили какие-то слишком высокие гонорары за авторские права на перевод, бегали между разными издательствами, чтобы, в итоге, вообще отказаться от печати. Долгое время ее перевод существовал лишь в виде вот таких книг, которые студенты печатали в маленьких типографиях для себя.

— Тогда откуда книга у Хару? — сощурилась Ихён.

— Раньше издательские дома до основного тиража выпускали пробные книги, обычно тиражом до десяти экземпляров, на которых проверяют качество верстки, — ответил Хару, — видимо, моим бабушке и дедушке достался вот такой особый томик невыпущенной книги. Я, честно говоря, даже не знал, что эта книга какая-то особенная.

Про себя он подумал, что книга им не «досталась», они просто оставили ее себе после проверки верстки. Издательство дедушки занималось преимущественно выпуском периодики — газет и журналов. Книги тоже печатали, но обычно это были монографии, университетские сборники статей, учебники, чуть реже — сборники стихов и рассказов тех авторов, для которых писательство не было основной работой. Впрочем, сборники Им Минхёка выходили в этом издательстве до тех пор, пока дедушка не продал свою долю. Потом Минхёк вообще перестал издаваться. Было ли это решением не печататься у кого-либо, кроме дедушки Хару, или Минхёк перестал писать стихи в прежнем количестве — Хару не знал.

— Удивительная находка, на самом деле, — продолжил Чу Хёнсоб.

— А что, этот перевод лучше? — уточнила Ха Ихён.

Чу Хёнсоб замялся, но ответил честно:

— Сложно сказать. Хван Мирэ переводила с русского, Чон БоРа опиралась на англоязычную версию, русский язык — второй иностранный для нее, она лишь сверялась с первоисточником. Но при чтении книг нет каких-то заметных отличий в переводе. А есть ли отличия от оригинала?

Это Чу Хёнсоб спросил уже у Хару. Тот на секунду замялся, подбирая слова, а потом сказал:

— Фактических отличий я не заметил. Но… В книге очень много сатиры, тонкой иронии, которая практически не подлежит переводу. Дословно это будет звучать, как полная чушь, поэтому в корейском переводе, судя по всему, эти моменты немного изменены, чтобы хотя бы было понятно, о чем говорят персонажи. Плюс, есть некоторые моменты, где важен контекст и понимание исторической среды, без этого большая часть поступков свиты Воланда кажутся несправедливо жестокими, а поведение окружения — нелогичным.

После этих слов Хару осознал, что все «гости» за исключением Пэгун, смотрят на него так, будто он сказал что-то невероятное. Хару даже испугался и немного потерянно повернулся к Пэгун.

— Они, кажется, не думали, что в твоей красивой голове действительно есть мозги! — расхохоталась Пэгун.

— То, что мозги у него есть, я понял, еще когда увидел книгу на русском языке, — улыбнулся Ким Ухёк. — Но как же приятно слышать подобное от молодого парня! Значит, русский вариант читается веселее, чем корейский? Лично для меня главы про свиту Воланда — самые тоскливые.

Ха Ихён согласно кивнула:

— Какие-то странные люди делают странные вещи, когда я хочу поскорее узнать, что там с Понтием Пилатом, а позднее — удалось ли Маргарите спасти Мастера…

— Я при первом прочтении боролся с желанием прочесть сначала части про Понтия Пилата, — с улыбкой добавил Ким Ухёк.

Хару улыбнулся: ему, вообще-то, тоже Понтий Пилат был интереснее сотрудников варьете. Но это на корейском. На русском эпизоды со свитой Воланда заиграли новыми красками, многие казались даже забавными.

— Но при этом история свиты Воланда — практически основная, — заметил Хару, — Воланд является, в большей степени, некой таинственной фигурой, он словно не творит зло, а лишь наблюдает, тогда как его свита совершает поступки, которые заставляют людей страдать. Воланд жесток, но справедлив. А его помощники могут показаться мелочными, неприятными… Не злодеи, а… Пакостники?

— Хорошо подмечено! — восхитился Чу Хёнсоб. — По сути, повествование в книге — это лоскутное одеяло из маленьких историй, в каждой из которых показан какой-то момент из жизни Москвы того времени. Маргарита появляется лишь во второй части книги. Библейская сюжетная ветка начинается во второй главе, но потом долгое время мы наблюдаем лишь подготовку к «сеансу черной магии» — как свита Воланда все организует и какие люди страдают в процессе.

— У меня сложилось впечатление, что все люди, которые были… так сказать — обижены свитой Воланда, — задумчиво начала Ха Ихён, — заслуживали наказания, но… не в таком масштабе, пожалуй.

— Вот тут и важен исторический контекст! — сказал Чу Хёнсоб с какой-то странной радостью, — Но… может, наш юный гений нам расскажет?

Хару смутился:

— Я не гений, но спасибо. Вот что я понял. Сложно сказать, в каком году происходят «московские» события книги. Обычно пишут — где-то между 1930–1935. Но, судя по всему, в книге есть как элементы более ранних лет, так и более поздних. Например — муж Маргариты достаточно богат, она сама хорошо одевается, ни в чем не нуждаясь. Москва в книге — словно город-праздник, город-мираж, с шикарными ресторанами, театральными выступлениями, красиво одетыми людьми, которые могут себе позволить просто праздно шататься по улицам. Все это характерно для середины двадцатых годов. Но при этом судьба Мастера, отношение окружающих к доносам, вообще — страх сделать что-то не так, страх общения с иностранцами — все это характерно для поздних тридцатых. И это влияет на контекст. В двадцатые годы правительство СССР вступило на курс развития, который назвали Новой Экономической Политикой. Это по-своему помогло стране, но из-за этого же образовался большой разрыв в социальном положении людей. Сейчас социальное неравенство — почти норма, но в СССР-то говорили, что строят коммунизм — то есть, общество, где все люди равны и счастливы. В эпоху Новой Экономической Политики не все были счастливы, потому что равенством и не пахло. Всего через десять лет ситуация в стране сильно изменилась. Началась эпоха, которую называли Большой Террор, или период сталинских репрессий. Государство начало… в русском языке это называется «закручивать гайки», то есть усиливать контроль за населением, устанавливать жесткие правила и законы. Многие из них сейчас кажутся глупыми, но времена тогда были другими. И книга как будто отображает реакцию современников одновременно на обе эти эпохи — Булгаков, с иронией изображая праздную жизнь двадцатых, одновременно показывает и события тридцатых в несколько саркастичной манере.

— Как я понимаю, частично развитие сюжета базируется на запрете религии в СССР? — уточнил Чан Мидам.

Он смотрел на Хару внимательно, словно был очень заинтересован в разговоре.

— Да. Это одна из особенностей политики СССР. Религию искореняли, были гонения на священнослужителей и глубоко верующих людей. Такое же отношение было вообще ко всему ненаучному. Любой магии — хоть черной, хоть белой — в СССР быть не могло. Воланд представляется людям специалистом по черной магии, что делает его человеком опасным, но вовсе не потому, что советские граждане боялись черной магии.

— Они боялись арестов за общение с подобным человеком, — сказала Пэгун. — Я читала немного про исторический контекст. Но сейчас это кажется какой-то глупостью, чем-то невероятным.

Хару пожал плечами:

— Многие исторические события сейчас кажутся невероятными. В то, что холокост был реален, тоже временами тяжело поверить. Но он был. Как и тысячи доносов советских граждан. Из-за этого и складывается впечатление, что официально Зло, — Воланд и его всемогущая свита — сражается… даже не с другим злом, а с людьми, которые паразитируют на несовершенствах системы.

— Несовершенствах? — удивился Ким Ухёк. — Мне казалось, что «Мастер и Маргарита» — это прямая критика власти.

Хару неуверенно пожал плечами:

— Не уверен. Мне кажется, что в книге больше обличают не власть, а людей, которые следуют букве закона и искренне наслаждаются, когда этим мешают жить людям талантливым и свободным от предрассудков. Была ли книга критикой власти? Лично мне так не кажется. Здесь не идет речь о прямой борьбе с властью, нет стремления к свержению кого-либо… Обличаются лишь человеческие слабости, мелкие грешки.

Их сложную беседу про исторический контекст прервал удивленный голос Ха Ихён:

— Я как будто на литературных дебатах! Почувствовала себя глупой, потому что вообще не видела в книге критику власти. Меня больше поразила Маргарита. Ее жертва во имя любви… Это не типичный романтический поступок, а нечто большее — она словно дважды переродилась ради Мастера. Сначала — когда стала ведьмой. Потом — когда решила жить в покое с Мастером, хотя… Она была королевой на балу у Сатаны! Летала обнаженной на метле! А потом — покой для любимого⁈

У Хару возникло легкое ощущение стыда — увлекся рассказом про быт в СССР, хотя это шоу должно хоть немного развлекать. Ха Ихён же ловко перевела тему, позволяя свернуть с узкой и скучной темы на обсуждение судьбы Маргариты. Теперь фразами перекидывалась уже преимущественно Ихён и Пэгун — они обсуждали поступок Маргариты, даже высказали предположение, что финальный выбор Маргариты немного странный — такая женщина словно не подходит на роль прислужницы у сколь угодно талантливого мужчины. Тут Хару молчал, потому что судьба Маргариты его не особо волновала.

Это стало идеальной подводкой для музыкальной паузы. Запись на время остановили, выдали Ихён дополнительный микрофон, временно убрав петличный, и после этого она исполнила первую песню шоу — корейскую балладу «Я хочу расстаться», объяснив, что, по ее мнению, Маргарита не смогла бы жить с Мастером так, как описано в финале книги. Выступление записали дважды, на всякий случай. Все время пения все участники шоу все равно должны находиться «в образах» — камеры все фиксируют и затем моменты с их реакцией будут вставлены в шоу.

После музыкальной паузы перешли к обсуждению, чем книга особенно понравилась, рассказывали истории — при каких обстоятельствах они впервые познакомились с этой историей. Пэгун, например, рассказала, что прочитала книгу, потому что многие известные люди называли ее своим любимым произведением. Поэтому и томик у нее так выглядит — супруг нашел через знакомых корейский перевод.

— Честно говоря, я не собирался читать эту книгу, — признался Хару. — Но перед участием в шоу Lucky Seven я понял, что мне будет нечем заняться в свободное время — телефоны-то у нас конфисковывали. Осознал я это поздно, не было времени ни поход в книжный магазин, поэтому я просто схватил нечто более-менее интересное с семейной книжной полки.

— Мне почему-то казалось, что ты начал читать книгу, потому что язык оригинала — русский, — призналась Ха Ихён.

Хару покачал головой:

— Нет, я не думал об этом. Не только в отношении этой книги, я вообще не собирался в то время читать русскую классику, мне это было неинтересно. А еще… мне почему-то казалось, что я не смогу где-то у нас купить книгу на русском языке. Это же не английский, книги на котором найдутся практически в любом книжном магазине. Но в конце прошлого года наша группа выступала на церемонии в Японии, наш отель был в районе, где много книжных магазинов… И вот я просто зашел в какой-то особенно огромный магазин, поглазеть на интерьер, на обложки. И увидел целый стенд с книгами на русском языке… Честно говоря, там больше было всяких самоучителей русского языка, но я нашел эту книгу и решил купить на память… а потом уже меня пригласили на обсуждение «Мастера и Маргариты» и я решил прочесть ее на русском.

Остальные тут же начали выражать свое удивление и восхищение, больше всех старался Чан Мидам. И не поверишь, что этот человек до включения камер был таким противным.

Сам сюжет, как и говорила Пэгун, почти не обсуждали. Хару уже понимал, что из-за этого вокруг книги создается необычное ощущение таинственности — с одной стороны, много спойлеров, с другой — вряд ли кто-то реально сможет понять сюжет книги из их рассказов. Понятно лишь то, что в сюжете речь идет о какой-то чертовщине.

Вскоре разговор переключился на музыку, которая была вдохновлена данной книгой. Первым, разумеется, вспомнили достаточно знаменитую «Sympathy for the Devil» авторства The Rolling Stones. Хару послушно исполнил самую культовую строчку «Pleased to meet you, Hope you guess my name, oh yeah» специально немного изменив манеру пения, чтобы быть похожим на Мика Джаггера. Ничего, кроме этой строчки, Хару и не помнил.

— На русском языке самая известная песня тоже про Воланда, — поделился Хару. — И тоже исполняется рок-группой. Называется «Бал у князя тьмы».

— Можешь спеть пару строчек? — спросил Ким Ухёк.

Хару даже растерялся. Он внезапно осознал, что даже припев толком не помнит. «Бал у князя тьмы, полночь без пяти»… А дальше-то что?

— Я не знаю слов, — признался он.

— Как жаль! — печально вздохнул Ким Ухёк, — Было бы интересно послушать.

— Но Хару всегда может записать исполнение этой песни отдельно, — коварно улыбнулась Пэгун.

Хару в ответ неуверенно улыбнулся. Записать отдельно? Это еще зачем?

Ким Ухёк ловко подвел тему к следующей музыкальной паузе, для которой Чан Мидам временно вышел на сцену. Поет он действительно хорошо — этого не отнять. Когда музыкальный номер был записан, а Чан Мидам занял свое место, продолжили запись шоу.

— Хару указал на интересное сходство: рок-группы вдохновились именно образом Воланда, образом некоего Зла, фактически — Дьявола, — начал Чу Хёнсоб. — Мне кажется, что этот образ вообще многих вдохновил, открыл новые горизонты, как вы думаете?

Хару ответил первым, у него практически вырвалось:

— Воланд у Булгакова словно устал от того, что люди постоянно совершают ужасные поступки, прибавляя ему работы. Булгаков «очеловечил» дьявола, что, как мне кажется, стало одной из причин популярности «серой» морали в современной масс-культуре.

Повисла недолгая тишина, а потом Ким Ухёк внезапно засмеялся и признался:

— Простите, я просто не могу. У меня в голове не укладывается, что такой красивый и такой молодой парень может на равных разговаривать с Чу Хёнсобом о влиянии книжных героев на масс-культуру. Не знаю, какие впечатления у вас, но у меня случился культурный шок!

Остальные тоже начали смеяться, а Хару смутился. Чу Хёнсоб с улыбкой добавил:

— Признаюсь честно, я тоже думал, что сможет Хару сказать только, что главный антагонист «Гарри Поттера» — Лорд Воландеморт — мог вдохновляться Воландом, когда выбирал себе псевдоним.

Хару вздохнул:

— Во-первых, это банально. Во-вторых, гипотетический Воландеморт выбирал себе имя до того, как вышла книга. В-третьих, Роулинг давала дословный перевод имени главного злодея серии и Воланд там ни при чем, то есть даже она сама не вдохновлялась «Мастером и Маргаритой».

— Вот! Об этом я и говорю! — возмутился Ким Ухёк. — Полное несоответствие ожиданий при встрече.

Хару немного насупился. Можно подумать, в Корее нет умных подростков.

— Мы опять свернули с основной темы, простите, — через минуту веселья сказал Ким Ухёк. — Давайте вернемся к Воланду и масс-культуре. Разве до этой книги никто не пытался изображать дьявола человечным?

— Почему же? — подхватил тему Чу Хёнсоб. — Булгаков в эпиграфе использовал цитату Гёте из «Фауста» — это одно из самых известных произведений, где сподвижник зла показан как многогранная личность, а не просто сюжетный злодей.

Теперь обсуждение переключилось уже на то, что нового было в «Зле» авторства Булгакова. Потом разговор плавно переключился уже на Маргариту, на ее роль в сюжете, ее жертву ради любви.

— Я, если честно, не совсем понимаю, почему это называют именно «жертвой», — признался Хару. — Если не принимать во внимание то, что сегодня говорили о ее возможном будущем после эпилога, все свои поступки она совершала осознанно. Для меня это не ощущалось жертвой, скорее… сжиганием мостов? Ей ведь не нравилась ее прежняя жизнь…

— Мне кажется, для женщины того времени, — задумчиво протянула Ха Ихён, — Она сделала то, что сейчас кажется немыслимым…Ушла от супруга, стала ведьмой…

— Насчет «уйти от супруга» я бы поспорил, — фыркнул Хару еще до того, как осознал, что это не самая лучшая тема для обсуждения.

— В каком смысле? — зацепился за его слова Чу Хёнсоб.

— Ну… Опять же — проблема в контексте. Сейчас принято считать, что в СССР были железные порядки все время его существования. Но в самом начале все было совсем не так. Желая уничтожить прошлый строй, представители власти и богемы призывали не следовать формальностям и в отношении брака. Один из самых известных поэтов, Маяковский, фактически был частью очень странного… брака. Он был влюблен в Лилю Брик, которая была замужем. Ее супруг, Осип Брик, одобрил выбор Лили, и Маяковский жил с ними, они путешествовали втроем, поддерживали друг друга.

— Шведская семья? — с ужасом спросила Ха Ихён.

— Наверное, — пожал плечами Хару, — я имею весьма смутное представление, что такое «шведская семья». Важно то, что для того времени любовь, как порыв чувств, был важнее официальных обязательств. И уход Маргариты от мужа, потому что она влюбилась — это не какое-то преступление против семьи. Супруга могли пожалеть, но осуждать Маргариту за любовь… нет, это не в духе интеллигенции того времени. Она же, собираясь уходить от супруга, говорила Мастеру, что не может уйти ночью, не сказав ничего супругу, потому что тот не сделал ей ничего дурного. То есть, она хотела уйти достойно, но не видела в самом факте своего ухода такой уж трагедии.

Пэгун и Ха Ихён начали увлеченно обсуждать тот факт, что история любви Мастера и Маргариты теперь для них заиграла другими красками. А Хару как-то рассеянно подумал, что сам удивлен, что помнит такие детали. Это из прошлого Антона — он до своей последней девушки встречался с девчонкой, у которой был какой-то гиперфикс на поэтах Серебряного века, она очень любила рассказывать шутки про Маяковского, хотя ненавидела его как поэта. Неожиданно пригодилось.

Между тем, режиссер, с помощью мигающей лампочки, показала, что пора закругляться — эфирное время не резиновое, наверняка и так многое придется вырезать. Вскоре Ким Ухёк и Чу Хёнсоб аккуратно подвели разговор к песне Хару и он наконец-то вышел на сцену. Два дубля у микрофона, короткая сцена прощания и… оглушительные аплодисменты стаффа. Шоу отсняли. На часах — десять минут второго. Хорошо, что завтра у него выходной. Плохо, что у него планы на этот выходной.