Излом

Глава 20

Эрувиль. Королевский дворец.

Полдень выдался тусклым. Свинцовое небо казалось тяжелым, словно вот-вот придавит. Сырой ветер разносил по аллеям запах мокрой листвы. Под редкими шагами влажно хрустел гравий.

Вдоль дорожек замерли подрезанные кусты роз, черные шипы поблескивали застывшими на них каплями. Почки на ветках деревевьев набухли, но не распускались — холод еще держал. Вода в чаше фонтана слегка подмерзла, кое-где на бортиках зеленела слизь.

На перекрестках дорожек дежурили дворцовые гвардейцы: одежда намокла, наконечники копий убраны в кожаные чехлы, взгляды грустные и обреченные. До смены еще далеко.

У одного из фонтанов в глубине королевского парка ждал свою супругу герцог де Клермон. Подол плаща отяжелел от влаги, капли стекали по складкам на сапоги.

Он стоял, как на построении: ровная спина, плечи слегка развернуты. Взгляд устремлен в сторону королевского дворца. На лице ни одной эмоции. Правда, настроение Эдуарда выдавала правая рука, нервно комкавшая перчатку.

Уже подходил к концу первый месяц весны, а он все еще ждал аудиенции у короля. Его вызвали в столицу поспешно, как на пожар, но в итоге складывалось впечатление, будто о нем вовсе забыли.

Однообразные дни сложились для герцога в длинную серую ленту. Он, привыкший всегда действовать и делать несколько дел одновременно, постепенно зверел от вынужденного простоя.

Эдуард, видя, что его игнорируют при дворе, попытался было вручить полный письменный отчет о проделанной работе канцлеру графу де Вержи. Мол, мятеж подавлен, костяк Западного легиона собран, офицерский состав укомплектован. На что канцлер лишь разводил руками и говорил, что не уполномочен принимать такие отчеты. И заявлял, что маршал должен лично доложиться его величеству.

Секретарь Карла тоже не помог. Сообщил, что король занят важными государственными делами. Причем герцогу все эти придворные холуи ясно давали понять, что маршалу де Клермону запрещено покидать столицу, пока тот не отчитается перед его величеством. Замкнутый круг…

Эдуард зло ухмыльнулся. Карлу плевать на его доклад. Наверняка король намного лучше него осведомлен, как обстоят дела в западном легионе. Просто Карл продолжает наказывать Эдуарда, и унижением это сделать намного эфективнее, чем кнутом.

Герцог, разглядывая королевский дворец, заметил движение на широком балконе второго этажа. Он насчитал семь человеческих фигур в темно-желтых нарядах. Маршал уже знал, что это цвета новой астландской партии при дворе, центром которой была дочь покойного Конрада Пятого.

А вот старая астландская коалиция распалась. Послы и сторонники Оттона Второго изгнаны из страны. Герцог де Бофремон заперт у себя во дворце до окончания расследования причин смерти принца Филиппа. Королева томилась на своей половине. Карл запретил ей показываться ему на глаза.

Эдуард подумал о Луизе, которая не отходила от Беатрис, и тяжело выдохнул. Оставшись подле королевы, она, по сути, выбрала сторону. Как она там держится? Сколько сплетен уже оцарапало ее имя?

Он посмотрел на серое небо. Как же мало у них времени, чтобы рассказать друг другу обо всем. Затем снова перевел взгляд на дворец и заставил себя успокоиться. Главное, у них будет это время.

Разрешение на встречу с женой выцарапали с трудом и с оговорками: «в парке, на виду, недолго». Герцог делал вид, что его это устраивает. Он привык выполнять приказы, но привычка не делала его слепым.

Свои гнев и ярость он припрятал сейчас поглубже. На поле боя такие чувства губят полководца, а во дворце — политика. Сейчас Эдуарду нужна холодная голова и ясные мысли.

От мрачных дум герцога отвлек торопливый хруст гравия, доносившийся из-за его спины. На лице Эдуарда невольно расплылась веселая улыбка. Наконец-то! Он обернулся. Однако, когда увидел того, кто шагал сейчас по гравийной тропинке, улыбка постепенно стерлась с его лица.

— Ваша светлость! — всплеснул своими длинными руками Кико, при этом широко улыбаясь криво накрашенными алой помадой губами. — Видели бы вы свое лицо! Ха-ха! Неужели я настолько неприятен вам?

— Признаюсь, барон, — сухо ответил герцог. — Не вас я ожидал сейчас увидеть. Впрочем, в свете происходящего ваше появление меня не удивляет. Вы, подобно серому ворону из баллады «Плачущие камни», несете очередное тайное послание вашего господина.

— Никогда не был поклонником творчества Ульда Среброголосого, — пожал узкими плечами шут. — Но вынужден с вами согласиться — сравнение более чем точное. Наш с вами господин лучше знает, как и через кого сообщать свою волю.

Когда Кико подошел ближе, Эдуард смог рассмотреть его получше. С последней их встречи королевский шут изменился. Он заметно похудел, под его красными слезящимися глазами образовались крупные мешки. Несмотря на кажущуюся веселость, он был раздражен и даже зол. В общем, весь вид Кико говорил о том, что он мало спит и, кажется, мало ест. Таким Эдуард его еще не видел. Выходит, слухи, ходившие при дворе, о том, что Карл охладел к своему любимчику, правдивы?

— Здесь мне возразить нечего, — ответил Эдуард и спросил: — Куда в этот раз мне надлежит отправиться? За Холодное море или же в Великую степь? Где мне предстоит собрать новую армию для моего короля?

— Видят боги, это очень заманчивое предложение! — усмехнулся Кико и ловко запрыгнул на бортик фонтана, рядом с которым стоял герцог.

Теперь шуту не надо было задирать так высоко свою голову во время разговора.

— Если плавание за Холодное море нам вряд ли добавит союзников, то касаемо Великой степи стоит призадуматься, — по странной интонации голоса шута невозможно было понять, шутит он или нет. — Особенно если учесть тот факт, что король Кларона настойчиво пытается вступить в войну. И, как вы уже поняли, не на нашей стороне.

— Аталия или Астландия? — насторожился Эдуард.

Новости его, мягко говоря, не обрадовали. Ранее Ольгерд Третий придерживался политики невмешательства, хотя мог в любой момент отхапать восточную часть Бергонии без особых проблем. Что изменилось?

— Аталия, — ответил Кико. — Но, по нашим сведениям, Золотой лев не очень радушно принял посланников повелителя Кларона. Думаю, астландцы будут более вежливыми. Вряд ли Вильгельм фон Ландер упустит такую возможность.

— Если Кларон и Астландия заключат союз, это усилит Оттона и ослабит Рикардо ди Лоренцо, — кивнул Эдуард де Клермон. — Можно сыграть на их противостоянии.

Сказав это, герцог осекся. Времена, когда кому-то при дворе нужны были его советы, канули в небытие. Сейчас у Карла другие советчики.

— Это в том случае, если все трое не сговорятся против нас, — мрачно произнес шут, при этом не заметив настроения герцога. — Тогда такая каша заварится… А если еще добавить в это варево Максимилиана де Валье…

Услышав знакомое имя, Эдуард насторожился. Шут никогда и ничего не делал просто так. Вот и сейчас упоминание о Максимилиане явно имело скрытый смысл.

— Вы сомневаетесь в верности маркграфа? — как можно более нейтральным голосом спросил он.

В глазах Кико блеснула искра.

— Брось, Эду, — отмахнулся он, переходя на «ты». — Карлу прекрасно известно, как именно тебе удалось подавить мятеж на западе, а также — почему легион был сформирован так быстро.

На лицо Эдуарда наползла тень.

— Знаю, о чем ты сейчас подумал, Эду, — хмыкнул Кико, глядя на герцога. — Но тебе не стоит переживать. Пусть Карл никогда не простит тебе Бергонию, но это не значит, что он не уверен в твоей клятве.

— Я и сам не прощу себе Бергонию, — сухо рыкнул Эдуард. — И я не верю в предательство Ренара.

— Готов поручиться за него? — удивился Кико.

— Он спас мне жизнь, — ответил герцог. — И давай начистоту, Арман. Если бы не этот мальчишка, здесь бы сейчас хозяйничали аталийцы и Багряные. Меня бы прикончили еще там в Бергонии, ну, а ты покачивался бы на виселице. Хотя нет… ты бы еще пожил, но, как по мне, лучше сдохнуть, чем так жить. Вряд ли жрецы позволили бы тебе умереть спокойно.

Взгляд Кико на мгновение изменился. Он стал колючим и злым. Но шут быстро взял себя в руки, и на герцога снова смотрел придворный дурак и зубоскал.

— Маршалы, которые сейчас в чести у короля, утверждают, что стены и ворота Эрувиля неприступны, — криво улыбаясь, покачал головой шут. — Они уверены, что аталийцы, как и любой другой враг, никогда бы не взяли и не возьмут штурмом столицу.

Герцог де Клермон, без труда распознавший эмоциональную вспышку шута, фыркнул:

— А они, случайно, не говорили, что будет дальше? Когда маршалы запрутся за стенами, а легионы противника тем временем пройдут по мелким городам и крепостям, выжмут из них все до последнего и перекроют дороги, по которым в Эрувиль идет продовольствие?

— Нет, — покачал головой Кико, продолжая хитро ухмыляться. — Об этом речи не шло.

— Это-то меня и беспокоит, — покачал головой герцог. — Как только горожане осажденной столицы съедят последнюю живность, включая котов и собак, а по улицам станет опасно ходить, особенно детям, потому что люди перейдут на человечину — осада закончится. Измученные голодом и болезнями горожане сами откроют ворота перед врагом. И никто им не помешает это сделать.

— На что вы, ваша светлость, готовы пойти, чтобы этого не произошло? — шут уже не улыбался. Из его голоса пропала вся приторная веселость.

Маршал слегка расправил плечи и подобрался. Он понимал, что прямо сейчас Кико, словно тот серый ворон из древней баллады, передает ему слова короля.

— Я помню свои клятвы и не собираюсь нарушать их, — ледяным тоном ответил Эдуард. — И выполню любой приказ моего государя. Либо же умру, пытаясь.

— Ренар неспроста собрал у себя в марке сыновей предателей, — продолжил шут, не меняя интонации. — И королю он об этом не докладывал. Поэтому его величеству важно знать, для кого именно вы, ваша светлость, собрали армию на западе.

Заметив, как подался вперед герцог, Кико произнес:

— Как я уже говорил, король верит вам, ваша светлость. Именно поэтому он поручает вам задержаться в столице еще на некоторое время, чтобы выяснить, что именно задумал маркграф де Валье. Полагаю, за то время, пока вы находились в Бергонии, вы с Максимилианом успели подружиться. Уверен, вашего опыта хватит на то, чтобы распознать в мальчишке врага или верного вассала его величества.

На губах шута снова заиграла кривая улыбка. Он отвесил герцогу неуклюжий поклон. Бубенцы на его колпаке и одежде неприятно звякнули.

— Благодарю вас, ваша светлость, за любопытную беседу, — произнес он. — За сим позвольте откланяться. Я и так уже злоупотребил вашим терпением и вниманием. Оставляю вас в более приятной компании.

Кико метнул хитрый взгляд за спину герцога и спрыгнул с бортика фонтана. Смешно переваливаясь на коротеньких ножках, он посеменил по гравийной дорожке в сторону королевского дворца.

Эдуард тоже обернулся и увидел Луизу, стоявшую в двух десятках шагах от него. На ее лице читалось беспокойство и напряжение. Герцогиню де Клермон, первую леди опочивальни ее королевского величества сопровождали три придворных дамы. Лица которых Эдуард видел впервые.

Кико поравнялся с дамами и отвесил свой шутовской поклон. Что-то при этом сказав. Видимо, что-то смешное, раз на лицах девушек появились улыбки. Луиза де Клермон, в отличие от своих сопровождающих, не улыбалась. Казалось, она вообще проигнорировала королевского шута.

Герцогиня демонстративно отвернулась от горбуна и пошла к своему супругу. Придворные дамы было попытались последовать за ней, но Луиза, не глядя на них, лишь взмахнула своим веером, и девушки остались стоять на месте.

Когда они поравнялись, герцог улыбнулся и поцеловал протянутую руку супруги. Луиза тоже улыбалась. Непроницаемая маска первой фрейлины королевы исчезла, и на Эдуарда смотрела его милая Лулу.

— Новые седины, — произнесла она и провела пальчиками по его виску.

Затем, приложив свою ладошку именно к тому месту, где у герцога было ранение, добавила взволнованным голосом:

— Как ты, мой Эду?

— Не поверишь, — тепло улыбнулся герцог. — Даже шрама почти не осталось. Мальчишка Ренар — настоящий кудесник. Мы обязательно должны пригласить его к нам. Он не обычный, но тебе понравится. Ты ведь любишь загадки.

При упоминании Максимилиана лицо герцогини изменилось. Эдуарду даже показалось, что ей было приятно услышать о его спасителе.

— Я знаю, где ты хранишь все свои шрамы, — ладонь Луизы легла на его грудь прямо напротив сердца. — Боюсь, сегодня я добавлю еще несколько…

— О чем ты говоришь, милая? — изумился герцог.

Луиза ловко расправила свой веер и обмахнула себя несколько раз, изображая взволнованность. При этом так вышло, что ее лицо на мгновение скрылось от взгляда ее спутниц.

Герцогиня кивком указала на девушек и быстро начала говорить:

— Молчи и слушай. Не смотри по сторонам. Это новые фрейлины королевы. Приказ короля. Специально подобраны этим мерзким горбуном. Одна из них очень ловка. Может читать по губам.

Эдуард, не проронив ни слова, внимательно слушал супругу, при этом он продолжал тепло ей улыбаться.

— Милый, у нас мало времени. Ты помнишь тайнопись, что я придумала для нас еще до того, как наши отцы дали согласие на наш с тобой брак?

Эдуард молча кивнул. Мать Луизы потом призналась ему, что даже нанимала специального человека, чтобы тот расшифровал письма Эдуарда, но тот так и не смог разобраться с тайнописью, придуманной Луизой. В тот день Эдуард особенно гордился своей умной супругой.

— Ты командуешь легионом отступников, я служу королеве, которая в близком родстве с врагом ее мужа. Мы с тобой под колпаком этого мерзкого горбатого поганца. Нам нельзя сейчас оступиться. Особенно, когда судьба нашего рода…

Но она не договорила. Девушки, сопровождавшие ее, словно повинуясь чьей-то невидимой команде неторопливо двинулись в их сторону.

— Время истекло, — разочарованно выдохнула герцогиня, а затем, кивнув на грудь супруга, добавила: — Прости за новые шрамы…

После ухода герцогини де Клермон и фрейлин королевы Эдуард еще несколько минут стоял у того же фонтана, смотря ей вслед. В руке он сжимал небольшой листок, который его Лулу ловко успела заткнуть за лацкан его сюртука.

Уже дома, сидя у камина, Эдуард смог прочитать послание супруги.

Он читал медленно, расшифровывая строчку за строчкой, постепенно вспоминая тайнопись его молодости. Спустя некоторое время дело пошло быстрее.

Сначала по мере чтения его лицо оставалось ровным, лишь у виска едва заметно бился тонкий сосуд. Потом его брови сошлись, губы сжались в нитку; он остановился на полуслове, перевел дыхание и вернулся к чтению, перечитал абзац, проверяя самого себя. Пальцы на краю листа побелели от напряжения, перстень тихо скребнул по бумаге.

Плечи осели. Эдуард опустил лист на колени, провел ладонью по лицу, задержавшись на переносице. Повернул письмо к огню, поймал свет, снова вчитался. Дыхание стало коротким. Под скулами вздулись желваки.

Дважды Эдуард кивнул сам себе — резко, отрывисто, как на строевом плацу; в третий раз покачал головой, медленно, будто признавая то, что не хотел признавать.

В какой-то момент его ладонь легла туда, где некогда болела рана, и слегка сжалась. Эдуард отнял руку, разгладил большой складчатый сгиб на бумаге, бережно, как чужую боль. Вернулся к последним строкам. Взгляд потемнел. Он зажмурился и долго сидел неподвижно, слушая, как в камине потрескивают угли.

Когда Эдуард открыл глаза, в них уже стояла влага.

Он сложил лист пополам, еще раз угол к углу, без спешки, чтобы не помять. Поднес к губам, задержал, будто прислушиваясь к собственному дыханию, и убрал письмо за лацкан, поближе к сердцу. Посидел так, не шевелясь, а потом поднял голову и посмотрел на огонь. Слезы сами покатились по щекам, оставив на коже теплые дорожки.

— Кристин… бедная моя малышка, — промолвил он тихо.