Излом

Глава 16

Эрувиль. Столичный дворец герцога де Бофремона.

Полдень выдался серым, небо разлилось ровным свинцом, будто накинули оловянную крышку над столицей, и только тусклый свет лениво скользил по фасадам.

Морозец еще держал каменную мостовую в своем ледяном кулаке, воздух щекотал ноздри сухим холодом и пах мокрой угольной пылью, вырывавшейся из печных труб.

У парадного въезда дворца де Бофремона было безукоризненно чисто: ни мусоринки, ни вездесущей соломы, казалось, даже черные вороны, облепившие ветви ближайших деревьев в ожидании чем-нибудь поживиться, замерли, будто статуи, не желая нарушить идеальный порядок.

Тишину разрезал дробный, мерный цокот — к воротам вывернула тяжелая карета с отполированными до зеркального блеска боковинами. Герб на дверцах затягивал черный шелк, но кто угодно узнал бы породу лошадей: четверка мистралов, черные как смоль, с мощными шеями и лоснящимися крупами. Пар, вырывавшийся из лошадиных ноздрей, тут же вспухал облачками, молочным туманом срываясь ввысь. Разгоряченные дорогой четвероногие красавцы недовольно фыркали, не желая стоять на месте. Они давали понять всем вокруг, что не прочь снова сорваться в галоп.

Карету сопровождали шестеро всадников в одинаковых плащах-накидках, клинки под тканью угадывались по легкой асимметрии силуэтов. За ними шагом шли еще четверо пеших, бледные бронзовые эфесы торчали из-под плащей, словно молчаливое предупреждение: не суй нос.

Привратники уже раскрывали створки, склоняя головы, хриплый окрик кучера заставил мистралов разом осадить, копыта глухо клацнули о промерзший камень. Слуги разворачивались, ловко открывая дверцу и откидывая складные ступеньки.

Из кареты выбрался неизвестный в длинном темном плаще. Капюшон висел над лицом глубокой тенью, пряча черты, зато на пальцах, освобожденных из перчаток, блеснули тяжелые золотые перстни с разноцветными драгоценными камнями. Руки неизвестного быстро мелькнули и тут же исчезли в складках ткани. Всего лишь один краткий жест, но внимательному наблюдателю этого хватило бы, чтобы понять: это слишком редкие и массивные камни, чтобы принадлежать какому-нибудь мелкому графу.

Гость оглядел двор беглым взглядом. На парадной лестнице ни снежинки и это при том, что всю ночь и часть утра шел снегопад. Фонари, бронзовые перила и ручки дверей начищенны до зеркального блеска.

Слуги не задавали вопросов: спустя несколько месяцев после трагедии с принцем они уже привыкли принимать визитеров из тех, кто предпочитает, чтобы их имена не всплывали в придворных отчетах раньше времени.

Кто-то из городских зевак, прислонившись к решетке, пробормотал: «Еще один тайный поклонник герцога», — и шмыгнул носом, спеша убраться прежде, чем стража заметит чрезмерное любопытство.

Тяжелая створка подалась плавно, без скрипа, впуская в нутро дворца новоприбывшего.

Хозяин дома, даже будучи под официальной королевской «опекой», напоминал всему городу — Клод де Бофремон остается герцогом, а его дворец — крепостью. Инкогнито-гость, не оглянувшись, растворился под сводами, где уже ждали коридоры, гобелены с красными полями и те самые «тихие комнаты», в которых за последний месяц перешептывались все, кому не досталось места рядом с принцем Генрихом. Сегодняшний визитер, похоже, был как раз из таких.

Нутро дворца, как по мановению волшебного пера, стало иным. Внешний мирный лоск сменился на атмосферу походного военного лагеря.

Таинственного гостя вел не простой лакей, а коренастый мечник в темной кирасе: под дорогой ливреей поблескивали стальные звенья кольчуги, у бедра подрагивала рукоять меча.

Телохранители гостя шли следом за своим господином. Их плащи были расстегнуты лишь настолько, чтобы при нужде вырвать клинки одним движением. «Лакеи» герцога де Бофремона, встречавшиеся на пути, учтиво кланяясь визитеру, цепко осматривали фигуры новоприбывших.

Первый сводчатый пролет отдался гулким эхом. Справа послышалась отборная ругань. Гость невольно обернулся.

Несколько мечников в костяных доспехах отрабатывали фехтовальные связки. При каждом встречном ударе из-под лезвий вылетали лилово-синие искры, словно крохотные фиалки вспыхивали на морозном воздухе.

— Раз-два-три… держим темп! — хрипел широкоплечий страйкер в доспехе из теневой стали, считывая удары тростью.

Гость присмотрелся и невольно хмыкнул. На груди старшего боевого мага виднелась знакомая эмблема, на которой были изображены пятерка скрещенных красных топоров. Похоже, у герцога де Бофремона дела идут намного лучше, чем это представляется на самом деле при дворе. По крайней мере, у него есть деньги, чтобы нанять одну из самых многочисленных гильдий наемников.

В следующем коридоре гость, проходя мимо широкого проема, ведущего в просторый зал, заметил длинный стол, накрытый темно-красным сукном. На столе в основном мясные блюда и минимум вина.

На стульях сидело несколько дворян. Цепкий взгляд гостя лениво пробежал по лицам.

Трое из пристуствующих были тут же опознаны. Шевалье Алькан — рыжий северянин, который провел половину своей жизни в походах; Барон де Бош — широкоплечий и коренастый, с клинообразной седой бородой, герб которого украшает желтый тетерев; рядом худощавый брюнет — виконт де Мерлен.

Все трое — верные вассалы герцога де Бофремона. Головорезы и проходимцы, которых еще поискать. Гость невольно повел плечом и скривился. Все эти дворяне участвовали в той злополучной битве против легионов Золотого льва, итогом которой было пленение одного из полководцев и ранение второго.

Дворяне были серьезны и собраны. Словно сидели не в тепле дворца, а в походном лагере. И, судя по обилию доспехов и оружия, были готовы в любую секунду вступить в бой.

Провожатый свернул налево. Гость со своей свитой последовал за ним. Галерея-рукав, застекленная дорогими стеклами, открывала вид на внутренний двор, где царила та самая суета, знакомая каждому полководцу, отдавшему приказ своей дружине готовиться к осаде.

Минуту назад, когда гость увидел сидящих за столом вассалов герцога, он подумал об их дружинах. Ответ на его вопрос был только что получен. Все их люди, либо большая их часть находились сейчас во внутреннем дворе дворца.

Галерея вывела к массивной дубовой двери, за которой эхом раздался собачий лай и глухой рык. Вольер занимал половину зимнего сада: толстые железные решетки были отполированы до блеска, внутри — грязно-серый лед с характерными бурыми пятнами.

Посреди круга стоял молодой бурый медведь. Шерсть вздыблена, лапа в крови, глаза полны хищной ярости. Вокруг зверя металось несколько матерых молоссов. Тяжелые грудные клетки псов резко вздымались, из оскаленных пастей клубился пар.

Псы, заливаясь лаем, атаковали медведя по часовой стрелке. Всякий раз, когда зверь разворачивался на очередного атакующего, другой молосс бросался ему в тыл. Гость невольно замер: открывшееся его взору зрелище завораживало.

Над ареной, на помосте, укрытом красным сукном, сидел сам герцог Клод де Бофремон. В правой руке — хрустальный кубок с пурпурным вином, в левой — тонкий стилет с богато украшенной рукоятью.

Раз в пару секунд герцог лениво постукивал стилетом по серебряному блюду, будто дирижер, задающий ритм собственному кровавому концерту.

По бокам от герцога сидели самые верные его вассалы. Многие из них гостю были знакомы.

Провожатый остановился недалеко от помоста и приложил кулак к груди.

— Ваша светлость, ваш гость прибыл.

Герцог, не оборачиваясь, провел стилетом полукруг и спокойно бросил:

— Командуй «отбой». Зверя не кормить. Завтра продолжим.

Раздался резкий свист. Лай сменился глухим рычанием. Молоссы разом отскочили от своего противника, а затем дисциплинированно потрусили в приоткрывшийся проем. Медведь, тяжело дыша, опустил лапы в розоватый снег и, кажется, сам удивился внезапной паузе.

Клод де Бофремон отставил кубок, поднялся и только тогда повернулся лицом к гостю. На его физиономии расплылась хитрая улыбка.

— Прошу, — произнес он и приглашающим жестом указал на восточное крыло своего дворца. — Там нашему разговору никто не помешает. Охрана вам не понадобится. Даю слово, в моем доме вам ничего не угражает.

Гость коротко кивнул своим телохранителям и присоединился к герцогу.

Небольшой каминный зал встретил их двоих тишиной и теплом. В нескольких шагах от огня находился небольшой столик из красного дерева, а также два мягких кресла.

— Бренди?

— Не откажусь, — глухо ответил гость.

Пройдя легкой пружинистой походкой мимо столика, герцог небрежно подцепил стоявший на нем кувшин и разлил по небольшим бокалам его содержимое.

— Прошу, — улыбаясь, произнес он, протягивая хрустальный бокал с темно-янтарной жидкотью. — Аталийское. Прикупил по случаю.

Несмотря на улыбку, глаза Бофремона слегка потемнели. Хорошо знавшие его люди, завидев этот взгляд, в такие минуты обычно старались держаться от герцога подальше.

Но его гостю было, похоже, плевать на настроение хозяина дома. Он спокойно приблизился и принял из его рук бокал.

— Должен признаться, — хмыкнул герцог. — Когда получил ваше послание, то сперва подумал, что кто-то пытается меня разыграть. Но вот вы здесь, а я сгораю от любопытства.

Под капюшоном гостя вспыхнули разноцветные камни перстней, короткое движение, и ткань скользнула назад, открывая черты герцога Роберта де Гонди.

— Благодарю за оказанное гостеприимство, — произнес он. — Только вот, насколько я помню, в восточное крыло, где мы с вами сейчас находимся, есть путь покороче. Полагаю, вы специально дали команду своему человеку провести меня в обход.

— Вы правы, — улыбаясь, произнес Бофремон. — Я планировал потом у вас спросить, что вы увидели.

Покачав в руке бокал с бренди и понаблюдав за тем, как жидкость с ярковыраженным древесным ароматом растекается по стенкам, герцог де Гонди, наконец, ответил:

— Что ж, мне будет легко удовлетворить ваше любопытство. Вы не намерены покидать столицу ни под каким предлогом. Потому что как только вы уедете, Карл даст команду своему горбуну раструбить весть о вашей виновности.

— Все верно, — кивнул герцог. — Я никуда не собираюсь бежать. И готов сражаться. Потому что я не виновен в смерти моего племянника. Я любил его. Я относился к Филиппу, как к собственному сыну и был для него тем, кем Карл никогда не был. Я был для него отцом. И бедный мальчик отвечал мне взаимностью. Даже вы, мой давний противник, не можете этого отрицать. Теперь ответьте на простой вопрос: зачем мне понадобилось убивать Филиппа? Да еще и при таком скоплении представителей высшего дворянства?

— Совершенно незачем, — неожиданно для Клода ответил Роберт. — Я никогда не верил в вашу виновность. Как не верят и многие другие уважаемые вельможи. Слишком долго копаются королевские дознаватели. Очень скоро все обвинения против вас рассыплются. И вы правы, мы всегда были противниками, но мне прекрасно известно, что вы потеряли не только любимого племянника, но и намного больше. Вы потеряли власть и влияние.

Герцог де Бофремон прищурился и произнес:

— Дом Гонди, полагаю, тоже остался ни с чем? Мне прекрасно известно, что даже такому влиятельному человеку, как вы, не нашлось места рядом с принцем Генрихом. Хех… Не помогла даже быстрая смена «цветов». И это при том, что тело моего племянника не успело еще остыть. Похоже, Генриха больше не интересует ваша дочь? Ее затмила маленькая тень этой самозванки. Говорят, мой племянник без ума от этой подстилки бастарда Ренара.

— Вы правы, — не стал возражать герцог де Гонди. — Я должен был так поступить. Кому, как не вам, должно быть известно, что есть долг перед собственным родом. И вы правы, этот простолюдин — Дэмиен Краон — словно паук оградил принца своей паутиной от всех нежелательных для него контактов. А вот насчет девчонки вы ошибаетесь, она — настоящая дочь Конрада Пятого. Это подтвердили многие уважаемые люди.

— Наверняка все эти уважаемые люди — недобитки из окружения мертвого короля, — съязвил Клод. — Они сейчас готовы признать принцессой даже последнюю потаскуху из рыбного квартала. Лишь бы иметь законный повод сбросить с престола Оттона. Но они зря надеются на положительный исход этой войны. Карл слаб. Маршал фон Мансфельд, этот неудачник, который и раньше не блистал умом и отвагой, как только запахнет жареным, снова сбежит с поля боя, как это случилось уже один раз. Клермон и его жалкий легион, собранный из предателей, будет уничтожен в первой же битве. Винтервальд занят своими делами. Им нет дела до Вестонии. Армия Оттона очень быстро доберется до Эрувиля, и тогда мы посмотрим, кто окажется на вершине.

Глаза герцога де Бофремона во время этой пламенной речи горели праведным огнем. На лице застыло выражение триумфа.

— Вы забыли упомянуть еще одного человека, — произнес герцог де Гонди, внимательно наблюдая за реакцией собеседника.

— Кого же? — удивился Клод, а потом, слегка запрокинув голову, хохотнул: — А, я понял! Вы говорите об этом проходимце маркграфе де Валье?

— Именно, — ответил Роберт. — Мои люди сообщают, что он постепенно подмял под себя весь север Бергонии. А еще, что он неплохо поживился, разграбив сокровищницу сапфировой гильдии. Кроме того, несколько удачных походов в Тень увеличили его и без того огромное состояние. По приказу Карла он уже выехал в столицу. Не думаю, что он приедет с пустыми руками. Казначей его величества с нетерпением ждет приезда бастарда.

— Да, признаю, он успел хорошо поживиться на войне в Бергонии, — кивнул Бофремон и небрежно взмахнул рукой. — Пока мы с вами сражались, этот ублюдок грабил города, которые спешно оставляли аталийцы. Думаете, Карл не напомнит ему об этом? Уверен, у короля накопилось очень много вопросов к этому выскочке. Не удивлюсь, если узнаю, что бастарда в первый же день приезда по приказу Карла заточат в Серый замок. И когда это произойдет, больше всего обрадуется Золотой лев. Надеюсь, вы понимаете, что герцог ди Лоренцо не собирается отсиживаться, пока Оттон будет грабить Вестонию. Вижу по вашему взгляду, вы уже давно обо всем подумали. Иначе зачем было приходить ко мне.

— Тучи сгустились над Вестонией, — мрачно произнес Гонди.

— Эти тучи появились уже тогда, когда Карл сел на престол, — зло рыкнул Бофремон. — Муж моей несчастной сестры — глупый болван, которым вертит, как хочет, мерзкий горбун. Зря вы тогда отказались… Вам бы следовало в тот раз поддержать герцога де Аркура, но вы предпочли остаться в стороне. И вот что получилось.

— Теперь все иначе, — решительно произнес герцог де Гонди. — Дом Гонди и вся Акитания встанет на единственно правильную сторону. И поддержит истинного короля Вестонии.

— Не короля, — с хитрой улыбкой произнес Бофремон. — Императора всего Мэйнленда.

Глаза Роберта расширились.

— О, вижу, вы не ожидали услышать что-то подобное? — хохотнул Клод де Бофремон. — Думали, Оттон Второй удовольствуется короной Вестонии? Не-е-т, его замыслы и планы намного шире. Он мыслит иначе.

— О, боги… — глухо произнес Роберт и залпом выпил содержимое своего бокала.

— Только представьте, какие перспективы открываются перед теми, кто вовремя встанет на сторону будущего императора, — Бофремон явно был убежден в том, что говорил. — Мир, каким мы его знаем, перестанет существовать. Он стоит на изломе, и только те, кто будут верны истинному правителю этого мира, получат власть и богатства.

Клод де Бофремон слегка придвинулся к Роберту де Гонди и вкрадчиво произнес:

— Полагаю, герцогу Юга, правителю Акитании, чтобы решиться на важный шаг, нужен был толчок и веские доводы. Надеюсь, я оправдал ваши ожидания, и это именно то, что вы надеялись услышать, когда просили о встрече со мной, неправда ли?

— Я услышал даже больше, — уверенно произнес Роберт.

— Тогда каково же будет ваше решение? — улыбнулся герцог де Бофремон.

— Дом Гонди готов присягнуть будущему императору, — решительно произнес Роберт, а Клод, открыто улыбнувшись, взял со столика кувшин и, наполнив бокалы, произнес:

— Тогда предлагаю выпить за здоровье нашего императора! Пусть дни его правления будут долгими!

Герцог де Гонди дрожащей от волнения рукой отсалютовал бокалом и опрокинул его содержимое себе в глотку. Бофремон повторил его жест и усмехнулся.

Его последняя фраза была сигналом страйкерам: не причинять вреда как самому герцогу де Гонди, так и телохранителям, прибывшим с ним.

Бофремон хорошо подготовился к этой встрече. Подмешал в бренди особое зелье, развязывавшее языки людям. Сам выпил противоядие. Придумал правдоподобную легенду гибели герцога де Гонди подальше от его дворца, чтобы подозрение не упало на него.

Но в итоге Роберт де Гонди прошел проверку и, сам того не подозревая, только что, можно сказать, родился заново.