Рулевой. Книга 1. Испытание огнем

Глава 8. Явление

— Видишь ли,— продолжил дед начатую мысль. — Не всё так просто под луной...

Я сидел в старом уютном кресле в квартире деда Исмагила. Никак устроился у моих ног. Дед возился у стола, перебирал пожелтевшие бумаги, с какими-то выцветшими знаками, а я смотрел на него — седой, с морщинами, но глаза живые, не теряющие интереса к жизни. Что-то меня толкнуло изнутри и я спросил:

— Дед, а кто такая Нурия?

Он замер и медленно повернулся ко мне. Хитро, но с теплотой, улыбнулся.

Я продолжил, чувствуя, как слова сами рвутся наружу:— Это ведь она метку мне на ладонь поставила. А недавно снова её встретил. Если ты много знаешь про Азара, то, наверное, и про неё что-то скажешь?

Дед усмехнулся, отложил документы и сел напротив. Положил руки на стол, посмотрел на меня — взгляд тяжёлый, будто в нём тени леса шевелились.

— Кажется, Стас, это будет уже лишним знанием на сегодня, — сказал он, и голос его был мягким, но эхо в нём звенело, как ветер в пустом доме. — Скоро сам узнаешь, не торопись.

— Сам узнаю? — переспросил я, нахмурившись. — Дед, ты серьёзно? Мне нужно хотя бы немного информации для понимания всего происходящего. А тут получается всё наоборот - вопросов только больше становится.

— Одно могу сказать, — он поднял палец и тень его на стене вытянулась, длинная, как дымный след. — Нурия не враг нам. Но и в ней нет ничего человеческого. Однако, если знаешь её имя, значит, она сама его сказала, открылась тебе?

Я кивнул. — Метку она поставила в лесу под Уфой, несколько лет назад, — начал я, глядя в его глаза. — А имя сказала уже здесь, позавчера.

Дед кивал, слушал, а тень за ним шевелилась, хотя он сидел неподвижно. Улыбнулся шире и в глазах его мелькнуло нечто, похожее на отблеск огня.

— Она доверяет тебе, Стас, — сказал он и голос его стал глубже, будто шёл из-под земли. — Это хорошо. Доверие Нурии — как уголь в руке: греет, но не обжигает, если знать, как держать. Дорогого стоит.

— Доверяет? — я потёр ладонь и метка снова нагрелась, словно откликнулась на эти слова. — А кто она такая? И почему я?

— Всё тебе расскажу, — ответил дед, откидываясь на спинку кресла. — Но в следующий раз. Устал я сегодня. Старый стал, кости ноют, да и тени нынче неспокойны.

— Дед, ты же сам меня звал, — возмутился я, но без злобы. — Не томи, дай хоть намёк!

— Намёк уже дал, — хмыкнул он и свет лампы дрогнул, будто кто-то дыхнул на неё. — Она не враг, и ты ей нужен. А остальное — позже, Стас. Огонь сам тебе путь покажет, если прислушаешься.

Я выдохнул, понимая, что выпытывать бесполезно — дед упрямый, как камень, да и вокруг него всегда витало что-то странное, необъяснимое.

Никак заворочался у моих ног. Я подумал, что информации действительно слишком много и её нужно правильно переварить. Предки — шаманы, Нурия — не человек, метка связана с ней. Дед Исмагил однозначно знает больше, чем я могу представить.

— А у меня ещё вот какой вопрос, дед. Тут ведь как получается — вот родовые шаманы, ифрит — я всё это считал строго восточной темой. Но мы же в Москове, дед! Где мы — а где восток! Я допускаю, что вся эта чертовщина существует. Но разве здесь подходящее место для проявлений именно такого происхождения? Это же географически почти северная земля, тут же всегда были свои боги, свои верования и нечисть, соответственно, тоже! Исконно славянские там, не знаю, ведические, наверное. Как их правильно называют? Тут скорее северные традиции должны быть, как более близкие! Как же они называются? Асатру, так кажется?

— Северные традиции, говоришь, — дед с трудом сдерживал улыбку.— Выгляни в окно, Стас. Я недавно туда смотрел, что-то ни одного викинга не увидел. Посмотри сам, может у меня зрение совсем ослабло. Я в недоумении смотрел на деда — и тут до меня начало потихоньку доходить.

— Хочешь сказать, что..., — начал было я, но дед меня плавно перебил.

— Хочу сказать, что чем больше людей определённого типа, тем больше их верований на этом месте. Духи не привязаны строго к географическому месту, они зависят от тех, кто в них верит. С ними могут и двигаться. По всему глобусу. Нет, славянские тоже остались — но слегка переместились.

— Куда, дед?, — спросил я удивлённо.

— Какая тебе разница? Тебе точное место нужно? Ну предположим, в Чертоганово!, — сказал дед и засмеялся.

Я улыбнулся за компанию и призадумался. Всё моё прежнее мироощущение покатилось куда-то под горочку. Информации на сегодня был явный переизбыток.

— Ладно, поеду я, дед, а ты отдыхай, — сказал, вставая. — Но ты помни, что обещал всё рассказать. Не забудь.

— Не забуду, — кивнул он, и глаза его блеснули, как угли в темноте. — Приезжай ещё, Стас. Скоро всё узнаешь, и, возможно, не только от меня.

Я вышел, зажав в кулаке зудящую метку. Дед знал больше, чем говорил — это читалось в каждом его взгляде. Но почему он тянул? И главное — почему я в центре этого?

Вспомнилось: старуха в лесу, её слова «ты похож на отца». Дед сказал, что наш род — из шаманов. Может, это не случайность? Может, метка — не проклятие, а... наследство?

Никак ткнулся носом в ладонь, словно чувствуя мои мысли.

— Ладно, пёс, — пробормотал я. — Раз дед молчит, придётся искать ответы самому.

Дверь захлопнулась, а сквозняк донёс шёпот, в котором я разобрал одно слово: «Кровь»...

Я вышел из подъезда деда, дверь за моей спиной закрылась, замок щёлкнул с глухим стуком. Амулет «Глаз Неба» уютно лежал на груди, тёплый камень прижимался к коже, бирюза, казалось, слабо светилась под курткой. Мысли слегка путались — Азар, алтарь, слова о крови и осторожности.

Двор тонул в тишине — ни звука машин, ни голосов, только фонарь вдали мигал, бросая рваные тени на кусты с набухшими почками. Я шагнул к «Ладе», задумчиво потирая амулет через ткань. Никак вдруг замер. Лапы упёрлись в асфальт, длинные уши напряглись, глаза уставились вперёд.

— Что такое? — я остановился, вглядываясь в темноту.

Из тени у гаражей, где кусты были особенно густыми, что-то поднималось. Земля дрогнула и из неё поползли нити — чёрные, дымные, как щупальца. Они светились изнутри, слабым, красноватым огнём, будто угли тлели в их сердце. Закручивались в воздухе, вытягивались, складывались в знаки — кривые, острые, пульсирующие жаром, как раскалённые угли. Из трещины в земле их поднималось всё больше и больше, они плели сеть. В воздухе запахло гарью, серой, а ещё чем-то живым и злым.

Я отступил, сердце заколотилось, горло сжалось. Метка прожгла ладонь, жар пробил руку до плеча. Мне стало не по себе — ноги задрожали, в груди похолодело от вида этих нитей, от их огненного свечения. Я инстинктивно сунул руку за пазуху и сжал амулет. Пальцы вспотели.

А пёс не дрогнул. Он шагнул вперёд, оскалил зубы так, что его белые клыки сверкнули в полумраке, и начал рычать, тихо, но с какими-то глухими мощными вибрациями. Глубоко, с угрозой, которая пробирала до костей.

Мне на секунду показалось, что Никак начал расти. Шерсть топорщилась, тень пса удлинилась, лапы стали шире, плечи выше. Он стоял перед нитями, как страж, и рычание перекатывалось в груди, словно далёкий гром.

— Никак… — выдохнул я и сделал шаг к нему.

Нити потянулись к нам, огненный свет внутри них вспыхнул ярче, знаки задрожали, воздух загудел, как раскалённая печь. Амулет на моей груди полыхнул голубым, холодным, резким светом неба. Нити замерли, будто наткнулись на стену, огонь в них мигнул и тут же потускнел. Но они не исчезли. Они тянулись ко мне, извиваясь, как змеи, и шипящий, многоголосый звук пробился сквозь рычание пса:

— Ты его надел… Ты пожалеешь...

Я попятился к машине, споткнулся о бордюр, но удержался. Никак шагнул ближе к нитям, рычание стало громче, он будто ещё вырос, тень его казалась огромной, глаза горели, как факелы. Нити отпрянули, но тут же рванули вперёд, огненные знаки сложились в круг, жар ударил в лицо.

— Беги за мной! — крикнул я собаке, бросаясь к «Ладе».

Я уже делал последний шаг к машине, как вдруг свет фонаря дрогнул. На ржавой стене гаража проступила тень — не моя и не Никака. Огромные крылья, крючковатый клюв... Знакомый силуэт из детских сказок деда.

— Рух? — вырвалось у меня.

Тень шевельнула перьями, хотя во дворе не было ветра. Затем — рассосалась, оставив после себя лишь потёк краски, будто кто-то провёл по стене раскалённым гвоздём.

Я дёргал дверь машины, пальцы скользили по пульту сигналки, кнопка не поддавалась. Возился, пот стекал по вискам, и вдруг — вспышка. Яркая, голубая, как молния, осветила двор. Я резко обернулся, сердце подпрыгнуло. Нитей уже не было, а Никак не спеша бежал ко мне, как обычный пёс, ничуть не больше, чем был. Хвост весело мотался, глаза блестели. Он радостно тявкнул, будто ничего не случилось, и запрыгнул в машину.

Я рухнул за руль, захлопнул дверь, завёл мотор. На нервяке слишком резко стартанул. Шины взвизгнули, «Лада» рванула с места, двор деда пропал за углом. Амулет потускнел, но метка продолжала слегка зудеть. Никак сидел рядом, дышал ровно и спокойно, глядя вперёд. Я крепко, обеими руками, держал руль, дыхание сбивалось. Никак выглядел прежним, но в памяти остался огромный силуэт, рычащий на огонь, и та вспышка. Напряжение сжало грудь — что-то шло за мной, что-то большее, чем я думал. И будущее, о котором говорил дед, теперь начинало пугать сильнее, чем люди в чёрном.

По хорошему, нужно было отправляться домой после всех дневных похождений. Но в приложение звякнуло вызовом заказа и я не смог удержаться, чтобы не заработать немного лёгких денег. Тем более, что было по пути.

«Просто подвезти людей, — подумал я. — Без алтарей, без Азара. Вечер без приключений уже был бы отдушиной. Хотя с моим везением кто-нибудь сейчас про духов заговорит. Или ведьмы с мётлами сядут».— усмехнулся про себя.

Я подъехал на точку вызова около большого торгового центра, припарковался у тротуара. Подошли две девушки — лет по двадцать пять, в ярких куртках, одна с длинными каштановыми волосами, другая с коротким рыжим каре. Они тащили пакеты с продуктами, смеялись, толкали друг друга локтями, как школьницы на перемене.

— Ой, собакен! — завопила рыжая, открывая заднюю дверь. — Это что, второй водитель? Где права у него? А как зовут такую милоту?

— Зовут его Никак, — ответил я, бросив взгляд в зеркало. — Понимаю, что звучит двусмысленно. Но уж как есть. Права дома забыл, но рулить умеет.

— Ого, Никак! — каштановая плюхнулась на сиденье. — Привет, красавчик!

Никак приоткрыл один глаз, лениво махнул хвостом, будто сказал: «Смешные, но не в моем вкусе». Девушки захихикали, чуть ли не в унисон.

— Куда едем? — спросил я, трогаясь с места.

— На Прекрасных Курсантов, — ответила рыжая, роясь в пакете. — А можно вашей собачке печенье дать? У нас тут «Юбилейное», очень вкусное!

— Попробуйте, — кивнул я. — Только он капризный, может и не понравится ваше угощение.

Рыжая протянула печенье. Пёс понюхал, фыркнул, отвернулся с видом «это что, вы серьёзно?».

— Ну всё, Лен, он нас раскусил! — засмеялась каштановая. — Это тебе не собачья радость, это оскорбление!

— Да он просто гурман, — подхватила рыжая, подмигнув мне в зеркало. — А ты, уважаемый водитель, тоже привередливый? Тебя можно печеньем подкупить?

Я хмыкнул, сдерживая улыбку. «Вот же прилипалы, — подумалось мне. — Лёгкий вечерок не получился. Флирт с печеньем — это что-то».

— Я попроще буду, — ответил им. — Но за рулём не ем. Правила дорожного движения, знаете ли, суровы в этом плане.

— Ой, какой законопослушный! — протянула каштановая, наклоняясь вперёд. — А ещё и симпатичный. Блондин, глаза почти голубые, прям герой телесериала. Ты случайно не снимаешься где-нибудь?

— Ага, в «Такси против теней», — брякнул я, подыгрывая. — Скоро второй сезон. С псом по имени Никак в главной роли.

Девушки расхохотались, рыжая хлопнула подругу по плечу.

— Слышала, Ань? Никак — звезда! А ты, значит, его менеджер? — спросила она, прищуриваясь. — Или всё-таки герой? Спасаешь мир по ночам, а днём таких как мы возишь?

— Спасаю, — кивнул я. — От скуки, от пробок, от плохого настроения. Полный спектр услуг.

— Ой, я влюбилась! — театрально вздохнула рыжая. — Ань, он ещё и остроумный! Где таких берут?

— В «Ладах» с собаками, — ответила каштановая, ткнув её локтем. — А зовут-то тебя как, герой? Или нам тебя «один блондин - сам себе господин» называть?

— Станислав, — ответил я, сворачивая на шоссе. «Забавные, — подумалось мне. — Их болтовня сейчас — как вода после пустыни. Может, и правда не всё так мрачно? Хотя с моим везением они сейчас скажут, что Никак — шаманский дух».

— Стас! — повторила рыжая, будто пробуя имя. — Классное имя. Слушай, а девушка тебе не нужна? Мы тут свободные, весёлые, даже печенье у нас есть.

— Лен, прекрати! — шикнула каштановая, но сама хихикнула. — Хотя да, Стас, подумай. Мы готовим вкусно, шутим много. И собачке твоей обещаем печенье повкуснее выбирать!

— Обещаете? — усмехнулся я. — Тогда подумаю. Но сначала до Прекрасных Курсантов довезу.

— Ну вот, а мы уже мысленно свадьбу планировали, — притворно надулась рыжая. — Никак, скажи ему, что мы лучшее, что с ним случилось сегодня!

Пёс повернул голову, посмотрел на девушек, потом на меня — глаза хитрые, умные. Фыркнул разок, будто сказал: «Сами разбирайтесь».

— Предатель! — воскликнула каштановая, смеясь. — Стас, он нас сдал! Теперь точно бери нас в команду, а то пропадём без защиты!

Я покачал головой и улыбнулся ещё шире. «Да уж, — подумалось мне. — Может, мир не так страшен? Пожить бы немного нормально, пока вся эта мистика опять не захлестнула». Смех девушек звенел в салоне и впервые за целый день мрак в голове отступил. Высадил их у дома через полчаса, они помахали, сказали «спасибо, удачи на дорогах», и ушли, оставив в салоне лёгкий запах духов и покой, которого давно не было.

Ехал домой, Москов вокруг гудела огромным количеством машин, фонари отражались в неглубоких лужах, мокрый асфальт блестел, как чёрное зеркало. Я наслаждался этим гулом и редкой, особенно в последние дни, внутренней тишиной, которая напоминала мне долгожданный глоток воздуха после долгого ныряния. Никак посапывал, радио хриплым голосом старого рокера напевало: Огонь дрожит в ночной тиши, Но в сердце – тяжесть и сомненье. То ль я забыл свой прежний путь, То ль сел на мель, как челн в теченье.

Горит костёр, искры в тьму, А мысли — рваные тропинки. Расправить плечи? Замолчать? Бежать в поля иль в горы зыбкие?

Я подумал: как мало надо, чтобы мир стал чуть светлее — пара случайных девчонок, их смех, добрые слова. Жаль только, что это временная передышка, а не конец. Жизнь — штука хитрая, она то дарит такие минуты, то кидает тебя в огонь, как щепку, и смотрит, как всё вокруг тебя горит ярким пламенем. Метка на ладони грела теплом, как бы напоминая, что не время расслабляться, покой — это лишь иллюзия.

Вопросы в голове роились, как пчёлы в улье: в чём смысл всего этого? Неужели моя цель — остановить Азара, кем бы он ни был? Дед прямо сказал, что он не человек, таинственная Нурия оставила метку, и всё тянет меня к чему-то непонятному и неизвестному, от чего мороз пробегает по коже. Кто я в этой истории? Пешка, которую двигают невидимые руки, или всё-таки тот, кто сможет перевернуть доску? Огни за окном автомобиля навели на мысль, что бытие течёт как река, а ты плывёшь по ней, не зная, где берег, а где омут. А если это всё-таки не моя война? Дед сказал про огонь, что он «говорит, если слушать», а я слушаю — и слышу шёпот, далёкий, но настойчивый, будто зовёт меня куда-то, откуда нет пути назад.

Вот я всю жизнь крутился — работа, Елена, ипотека, потом расставание, появилась Катя, метка эта проклятая, Никак. И всё для чего? Чтобы в один день узнать, что я — часть какой-то большой истории, где огонь решает, кому жить, а кому сгореть? Или это просто случайность, и я сам себя накручиваю, глядя на тени, которых нет? Но нет, тени есть — я их видел, чувствовал, как они тянулись ко мне сегодня. И этот жар в ладони — он не врёт, он живой, как будто кто-то дышит мне в руку из другого мира.

Никак заворочался, фыркнул, и я усмехнулся — хоть ты рядом, лохматый, не даёшь совсем в эти мысли провалиться. Но всё равно: жизнь — как дорога в ночи, едешь, а фары выхватывают только кусок пути, и никогда не знаешь, что за поворотом. Может, я и проходная пешка, которую двигают неизвестные пока игроки. А может, тот, кто должен разжечь свой огонь, чтобы не сгореть в чужом. Если Азара надо остановить, то ради чего — ради себя, ради других, или просто потому, что так звёзды встали? Или карты легли — как правильно - то будет?

Доехал до стоянки у дома, заглушил мотор и мягкая тишина накрыла меня, словно ограждая от внешнего мира. Последние пассажиры — эти весёлые девчонки прогнали мрак последних дней и я вновь почувствовал себя живым.

Выбрался из машины. Обошёл её, открыл переднюю пассажирскую. Никак спрыгнул на асфальт. Огляделся. Вокруг никого не было. «Ну что ж, это уже неплохо», подумалось мне.

Небо было чёрным, как бездонная яма, ни звёзд, ни луны, только фонари тускло светили, выхватывая куски асфальта из мрака. Ветер стих, тишина давила, густая, как туман, и я вдохнул прохладный воздух, чувствуя, как усталость дня оседает в костях. Никак фыркнул, обнюхивая землю, а я стоял, глядя в темноту, и радовался окружающей тишине.

Вдруг фонари мигнули разом, свет их потускнел, и на нас легла тень — огромная, чёрная, как будто само небо рухнуло вниз, накрыв стоянку крылом, которое было шире, чем ближайший дом. Я замер, дыхание перехватило, а потом раздался звук — низкий, гулкий, не то рёв, не то клёкот, будто кости земли затрещали под чьей-то невидимой лапой. Никак замер, шерсть вдоль хребта встала дыбом, образуя странный узор, напоминающий иероглиф. Его обычные тёплые карие глаза стали абсолютно чёрными — не просто расширившимися зрачками, а будто заполненными густой нефтью, поглощающей свет. Из приоткрытой пасти вырвалось не рычание, а странный вибрирующий звук, похожий на гудение высоковольтных проводов.

Я инстинктивно присел, чувствуя, как метка на ладони пульсирует в унисон с этим звуком. В воздухе между нами и тенью в небе словно натянулась невидимая нить — напряжённая, звенящая, готовая лопнуть.

Воздух сгустился, стал тяжёлым, липким, и над нами пронеслось что-то огромное, тёмное, с невероятным размахом крыльев, от которого асфальт под ногами мелко задрожал, а фонари заискрили, как живые.

Оно стремительно взмыло вверх, я успел увидеть лишь силуэт — широкий, с длинным хвостом, с перьями, что шуршали, как тысячи шёпотов. Ветер ударил в лицо, ледяной, с запахом гари и мокрой земли. На миг я разглядел очертания - не птицы и не летучей мыши, а чего-то древнего. Крылья, каждое перо которых отбрасывало тень размером с машину... Хвост, длинный и гибкий...

Метка на ладони вдруг вспыхнула жгучей болью, а амулет «Глаз Неба» стал ледяным, будто два этих знака спорили между собой. Это снова была Рух — та самая гигантская птица из дедовых сказок, только теперь я чувствовал: она настоящая. И она смотрела прямо на меня.

— За мной... — прошептал я, и тут же услышал в ответ хриплый клёкот, раздавшийся откуда-то сверху. Не предупреждение. Не угрозу.

Приглашение.

А потом существо исчезло, оставив после себя лишь тонкий дымный след да вопрос, висящий в промозглом ночном воздухе: если Рух существует и она здесь, значит, все остальные сказки деда — тоже правда?